Текст книги "Штурм вулкана"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Это Саша Белый, – иронично ответил Шмидт, – тебе б его не знать. Когда ты еще в шестерках бегал, он уже тут в Москве масть в двух руках держал.

Шмидт сразу же не преминул напомнить зарвавшемуся Шаману, по каким ступенькам тот наверх поднялся. На зоне Шаман «шестерил» для воров – носочки им стирал, чефирчик готовил и таким образом приблизился к блатным, вошел в круг их доверия. А поскольку закаленных и проверенных кадров у воров на воле не хватало – многих перешли молодые беспредельщики и спортсмены, то Шамана и двинули на это хлебное место, которое издавна считалось чисто воровской кормушкой.

Шаман не любил упоминания о шестерочном периоде своей жизни. Если бы кто-то из своих сказал ему такое, он сразу же заточкой в сердце заткнул бы ему пасть, но на Шмидта он даже гавкнуть не посмел, потому что воровским своим чутьем понял, что перегнул палку, перепонтовался. Оттого он лишь злобно заскрипел металлическими зубами и сжал кулаки. Но промолчал.

– Тут на твоей территории парнишка мой набедокурил, – перешел к делу Александр Белов, – говорят, подстрелил кого-то. Надеюсь, не насмерть?

– Не кого-то, а братана моего, – скривился в злобной гримасе Шаман, – кореша моего зоновского прострелил насквозь, дырку сделал в плече.

– Давай договоримся, – предложил Белов, – я тебе денег дам на лечение кореша и за моральный ущерб. А ты, в свою очередь, парнишку моего трогать не будешь. И если поймают все-таки его твои орлы, то ты мне его в целости и невредимости доставишь. Как ты на это смотришь?

Шаман выдержал паузу, зло усмехнулся и истерично заорал:

– Если твоего пацаненка мои орлы поймают, то до смерти: заклюют. Понял? Это моя территория, и я тут устанавливаю порядки! И за этот беспредел твой пацан ответит по полной программе!

– Ты чего, Шаман, – спокойно спросил Белов, – Иван же еще ребенок, сам не ведает, что творит. Ты чего, с детьми воевать собрался?

Шаман не знал, что ему на это ответить, но правду сказать он не мог.

А правда заключалась в том, что к нему сегодня, за пару часов до появления Шмидта с Беловым, приходили неприметные люди. Они сообщили, что пришли с просьбой от высокого московского чиновника, имени которого не назвали, но зато передали Шаману поклон от известного московского «пахана», слово которого для него было незыблемым законом. А просьба сводилась к тому, чтобы Шаман любыми способами пытался удержать в столице Белова.

– Лучшим вариантом, – сказали эти люди, – было бы поймать Белова-младше-го с его разбойной компанией и посадить под замок. Одновременно пустить слух среди привокзальной публики, что, мол, видели Ивана то там, то сям. Пусть Белов-старший носится по Москве, ищет своего сыночка и других забот пока не знает.

Но даже если не удастся Ивана поймать, то все равно, сказали люди, Шаман должен показать, что настроен решительно – намерен мальчишку убить! Тогда Белов точно никуда из Москвы не уедет, пока сына не найдет.

Шаман испугался поначалу, ведь противостоять придется не каким-то гопникам с рынка, а серьезным ребятам – Шмидту и Белому, для которых Шаман вша блошиная. Но визитёры намекнули, что за ними стоят тоже не профессора консерватории, а люди в России не последние. Так что если в сложившейся ситуации Шаман поведет себя правильно, то о его «шестерочной» юности никто никогда больше не вспомнит, а это значило для Шамана гораздо больше, чем деньги, которые ему предлагал Белов.

Кабан прилетел в Красносибирск по чужому паспорту и даже ехал в город не на такси, а на автобусе. Стараясь соблюдать конспирацию, одет он был, как простой рабочий с завода в тряпки, купленные на Черкизовском рынке. Ему было некомфортно в автобусе – его все толкали, а одна старушка даже выговорила ему, что он разожрал морду, как кабан, убивать, мол, таких надо. Кабан даже испугался поначалу, что она его узнала и ему не удастся явиться в город инкогнито. Но потом понял, что это есть суть общения автобусных пассажиров между собой.

Он приехал в Красносибирск всего на одни сутки, на завтра у него был обратный билет на самолет. Ему нужно было встретиться с Зориным, который пребывал тут с визитом, встретиться с глазу на глаз, обсудить его предложение и разведать обстановку для последующего проведения операции, сулящей ему депутатское кресло и карман, набитый евро-американскими купюрами. Спешка, с которой Зорин вызвал его в Красносибирск, говорила о том, что Виктору Петровичу не терпится покончить с той самой «крупной рыбешкой», о которой он? говорил с Кабаном по телефону. Кроме того, как выяснилось, Зорин после визита в Красносибирск сразу же улетал куда-то в Европу для каких-то правительственных переговоров, а из Европы, даже не заезжая в Москву, обратно в Красносибирск на празднование юбилея комбината, которое должно было состояться меньше, чем через две недели.

– Две недели на подготовку такого серьезного дела? – изумился Кабан, когда Зорин во время тайной встречи ночью в одной из местных бань сказал ему о готовящемся празднике на городском стадионе.

– А что тут сложного? – нахмурился Зорин. – Нужен хороший снайпер, который во время выступления Рыкова на стадионе с башни освещения метко засадит ему пулю в лоб, а потом смешается с толпой! Народу на стадионе будет пять-шесть тысяч, а то и больше, все будут пьяные, затеряться киллеру проще простого.

– Да-а, а охрана, – усомнился Кабан, – такие мероприятия всегда хорошо охраняются!

– У милиции и без этого будет дел, – уверенно махнул рукой Зорин, – народ перепьется, начнутся драки, беспорядки. В такой обстановке залезть на башню освещения, достать винтовку, выстрелить и незаметно уйти – проще простого!

– А нельзя этого Рыкова как-то по-тихому убрать, – предложил Кабан, – в подъезде дома, например, или из автомата расстрелять в машине?

– Зорин разозлился – желваки на его, скулах заходили ходуном.

– В подъезде ты к нему не подберешься, – прошипел он, – тут твой друг Белов такую охрану наладил, что будь здоров!

– Он мне не друг, вставил Кабан, но Виктор Петрович не. обратил на это внимания.

– И устранить Рыкова нам нужно показательно, принародно, чтобы можно было списать это убийство на Белова, – пояснил детали Зорин, – мол, криминальный авторитет втерся в доверие к Рыкову и, борясь за прибыль, устранил его.

– А поверят? – с сомнением спросил Кабан.

– Пока суть да дело, наш человек сядет в кресло генерального и мы пустим такой слух, – объяснил Зорин. – Газета местная «Красносибирский вестник» будет в наших руках, а народ печатному слову верит. Вот тогда Белову несдобровать. Все приходится тебе разжевывать, прямо как младенцу. И смотри, чтобы в этот раз без промахов, а то слить придется тебя, а не Белова. Я-то выкручусь, ежели что, а вот твоя голова точно с плеч слетит.

– Да я… да чтобы я… – захрюкал Кабан, но Зорин остановил его.

– Все, тебе пора уходить, – сказал Виктор Петрович, – сейчас сюда Рыков должен подъехать. А ты в городе не мелькай особо. Больно уж морда у тебя приметная, И смотри мне!

Кабан все понял. Сколько раз в жизни он уже ходил по лезвию ножа – не перечесть. Был и бедным, и богатым, и гонимым, и сам догонял не раз. Казалось иногда – ну, все, кранты, гнить на дне пруда с камнем на шее или простреленной головой, ан нет – проносило, да не только проносило, а выносило на самый верх, откуда потом в очередной раз Кабан снова падал вниз. Вот такой у него был жизненный виндсерфинг.

Выйдя из элитной бани, расположенной на окраине города, через черный ход, Кабан подумал – вот уж хрен вам. Идти сейчас в

гостиницу, сидеть взаперти в своем номере и всю ночь напролет смотреть телек? Нет уж! У Кабана была традиция – если приехал в какой город, то ему в нем обязательно нужно какую-нибудь девку трахнуть, а иначе поездка не считалась совершенной и законченной.

Кабан вышел на пустынную трассу городской окраины и стал ловить такси. Но никто не останавливался, видя его внушительную фигуру и бандитскую физиономию.

Тогда Кабан решил бросить затею с такси и пошел пешком в ту сторону, где виднелись строения. Шел он долго, матерясь и пытаясь остановить хотя бы грузовик. Но никто не хотел рисковать и везти такого громилу ночью. Да и рисковать-то особенно было некому – вскоре машин и вовсе не стало.

Изрядно избив ноги, Кабан доплелся до города, и первое, что он увидел, была сверкающая огнями вывеска диско-бара «Лагуна». Как раз то, что ему нужно. Диско-бар провинциального города, в котором можно было нажраться, подснять какую-нибудь клевую телку и с ней оторваться от души на серых гостиничных простынях. Воодушевленный мыслями о грядущих удовольствиях, Кабан толкнул двери диско-бара и вошел внутрь.

IV

Матвея Рыкова всю ночь мучили кошмары. Сначала ему снилось, что он уже генеральный директор алюминиевого комбината и все, кто раньше с пренебрежением относились к нему, теперь кланяются и заискивают перед ним. А он их по мордасам, по мордасам кулаком бьет и гонит взашей. От чувства неограниченной власти душа спящего Матвея переполнялась торжеством и сладкой истомой счастья, но тут в его снах появлялся старший Рыков. Голова его была разбита, лицо обезображено, и крупные капли густой, как шоколадный сироп, крови медленно капали на таджикский ковер, расстеленный под ногами.

– Как же так, Тима? – вопрошал старший брат замогильным голосом. – За что же ты меня убил, братишка?

– Это не я, – испуганно лепетал. Матвей, – это не я…

Он просыпался в холодном поту и вскакивал на кровати. Рядом ворчала недовольная жена, которую Рыков-младший, ворочаясь и брыкаясь в своих ночных кошмарах, едва не спихивал на пол. Матвей снова ложился и долго не мог заснуть. Он ненавидел брата за то, что тот был более удачливым и сильным, и за то, что, как казалось Матвею с самого детства бил его и унижал.

Еще в детстве родители заставляли Матвея донашивать за братом вещи, оттого ему всегда казалось, что родительская любовь распределена неравномерно и большая ее доля достается старшему брату, а не ему Наверное, от этого, а может быть, по какой-то другой причине в его характере выработались и доминировали над всем прочим завистливость и непомерная жадность. Сочетаясь с природной тупостью и врожденной хитростью, завистливость и жадность делали из Матвея существо беспринципное, злобное, но трусливое.

Жадность толкала Матвея на легкий путь движения наверх, предложенный Зориным, а трусливость удерживала его от этого дьявольского сговора, направленного против родного брата. В душе у Матвея остались еще какие-то зачатки совести, которые, тем не менее, позволяли ему, сидя, на месте директора по социальным вопросам и быту, бессовестно воровать все, что не было приколочено гвоздями.

Но когда дело коснулось убийства, хоть и сулящего Матвею быструю карьеру, но все-таки убийства, остатки совести вместе с природной трусливостью возбудили в душе младшего Рыкова взрывной коктейль, который и не позволял ему спать по ночам.

Но самое главное заключалось в том, что тупое и злобное существо, каковым являлся Матвей, обладало невероятно развитой интуицией и она подсказывала ему, что после того как его брата уберут, он и сам проживет недолго. И еще при всей своей жажде власти он абсолютно не понимал, как будет управлять огромным комбинатом, если даже в сфере соцкультбыта все, за что бы он ни взялся, шло наперекосяк.

Раньше Матвей мечтал сесть в кресло генерального и управлять комбинатом, но теперь, когда такая возможность появилась, он начал понимать, что не потянуть ему. Авторитета у него нет, опыта нет, да и желания большого чему-то учиться тоже нет. Он хотел сидеть в кресле и получать деньги, а не отвечать за весь комбинат. И ему стало страшно. И сказать Зорину, что он не готов согласиться на его предложение, он тоже не мог. В таких высших сферах согласия уже не спрашивали – сказали надо, так будь добр и не ломайся!

И еще Матвей очень боялся Белова. До спазмов в горле и паралича в ногах. Да, Зорину хорошо говорить, он со всех сторон прикрыт, а несчастный Матвей останется один в этом городе. Если его брата устранят, а Белова оставят в живых, то не ровен час Белов догадается, что младший Рыков связан с теми, кто убил старшего Рыкова, и самого Матвея найдут где-нибудь в лесу с перерезанным горлом.

– Мама-мама, – пробормотал в полусне Матвей.

Да спи ты уже, – толкнула его локтем в бок жена, – хватит стонать и пихаться! Мне на работу завтра в восемь вставать!

Матвею захотелось подняться и вдарить по этой наглой, намазанной дорогущими кремами морде кулаком. На работу ей вставать, гадине! Да знает ли она, что такое работа? Это он, Матвей, не без помощи старшего брата устроил своей благоверной синекуру, где она, сидя в отдельном кабинете, красила ногти, читала журналы, болтала по телефону, сплетничала с женами других начальников комбината и получала зарплату. Их отдел назывался что-то типа по работе с клиентами, с этого отдела никто ничего не спрашивал – типичные трутни в пчелином улье.

Не знает она, что Рыков в рамках задуманной им перестройки это гнездо трутней в юбках решил разогнать. Заместители директора, чьи жены там трудятся, конечно, недовольны, но помалкивают, потому что за свою задницу уже боятся.

Во-первых, потому что Рыков с помощью скупленных им у рабочих акций стал обладателем контрольного пакета и настоящим хозяином комбината, а во-вторых, сами замы понимали, что надвигается кадровая перестановка и их кресла могут из-под них укатиться в сторону более молодых и не столь вороватых новых людей Рыкова. Поэтому им было уже не до спасения жен, когда самим светит место в картотеке на бирже труда.

Рыков рубил сплеча, если увольнял кого из проштрафившихся хозяйственников, то не устраивал их на другое место, как было принято раньше – из начальников швейной фабрики в начальники домоуправления, а просто давал пинка под зад. Брал циркуль, чертил круг на карте с центром в Красносибирске, и уволенный собирал вещички, зная, что в границах этого круга его больше нигде на работу не возьмут даже дворником.

Таким образом Рыков наживал себе злейших врагов среди управленцев, но зато в народе его популярность росла, как на дрожжах. И вот оттого младший Рыков метался, не зная, к какому лагерю примкнуть, оттого плохо спал ночами и даже один раз подумал о самоубийстве.

Иван с ребятами и их новый старший друг Федор временно обустроились на свалке за городом, чтобы не попасться на глаза людям Шамана, которые, по слухам, искали их в районе трех вокзалов так, что землю рыли. За МКАД власть Шамана не простиралась, да и вряд ли ему пришло бы в голову их здесь искать. Ребятам пришлось заплатить тысячу рубликов местным обитателям за то, чтобы они не прогнали их, позволили развести костер и набрать ящиков для строительства крыш над головой. Надолго задерживаться на свалке ребята не собирались, но какое-то время им нужно было переждать в этом безопасном месте.

Иван от Федора не отходил, все время расспрашивал об отце. А Лукин охотно рассказывал ему о том, как они с Беловым жили на свалке, как подружились – не разлей вода, как потом попали в Чечню, как освобождали Ярославу и сами очутились в зиндане.

Иван, узнав, что у отца появилась любимая женщина, сначала расстроился, заревновал, подумал, что теперь-то он отцу и вовсе не будет нужен, но Федор, постарался успокоить его, сказав, что отец его любит и не было дня, когда бы Белов-старший не вспоминал об Иване.

Многое в своих рассказах в силу своего характера Федор привирал, но ребята слушали его, открыв рты, потому что рассказчик Лукин был великолепный.

И самое главное, идеи и жизненные принципы, которые он внушал ребятам, полностью соответствовали их пониманию жизни, только в силу своего юного возраста и отсутствия даже начального образования они не могли их так убедительно сформулировать. А Федор впервые в жизни нашел себе благодарных слушателей, которые, забыв обо всем на свете, с открытыми ртами внимали ею словам и не издевались над ним, как Витек, Степаныч и Доктор Ватсон.

Зато миссионерская деятельность Лукина в подмосковных электричках чуть было не завершилась смертью проповедника. Его неоднократно били хулиганы, потом взяли в оборот бандиты Шамана и потребовали отступного за крышу. А чем было платить, если Федор не собирал милостыню, а, напротив, старался любыми способами избавляться от денег? В них он видел корень зла и слабости человеческой.

– Пока существуют деньги, люди не духовной пищей будут окормляться, а грабить и убивать друг друга, – вещал он с блаженной улыбкой усталым и равнодушным пассажирам электричек, – избавляйтесь от денег и ненужных вещей, которые вас порабощают и лишают воли! Посмотрите, сколько вокруг нас молодых волков, которые возомнили, что право имеют грабить и убивать тварей дрожащих! Молодых волков, которые встали на путь насилия и насилием же погибают… Насилие – это грязь! Надо стремиться к внутренней чистоте! Выметайте мусор из себя!

Бандиты, однако, не вняли его увещеваниям, и он бы закончил свою жизнь в канализации с перерезанным горлом, если бы не Иван со своим пистолетом. Пришлось ему ограничить круг слушателей беспризорниками. Здесь он нашел благодатную почву для своего учения. Несмотря на юный возраст, они были так нашпигованы отрицательным опытом, как и не снилось многим взрослым, а душами все-таки тянулись к добру и свету.

– Дьявол и Бог – как два полюса магнита, – с энтузиазмом втолковывал Федор ребятам, – мы все, люди то есть, одновременно находимся под воздействием двух: полей – поля зла и поля добра. Всепроникающие силовые линии проходят через нас и сквозь нас. Они и есть наши дороги жизни! Есть пути направо – к Богу, и пути налево – к аду! Вспомните Евангелие от Матфея, глава двадцать пятая, – Он поднял вверх указательный палец ж торжественно, как диктор Левитан, произнес: – Когда придет Сын Человеческий, Христос то есть, отделит он правильных людей от неправильных, как пастырь отделяет овец от козлов, и пустит овец направо от себя, а козлов налево. Значит, все кто служит дьяволу, а значит лжи и насилию – козлы! Вы что, хотите быть козлами?

– Нет, – дружно кричали ребята

– Я и сам жил грешно, – сокрушался Федор, – пил и сквернословил. А потам сказал себе – все! Хватит! И уехал из Красносибирска. Я твоего Ваня отца с собой звал и наших общих друзей, но им хочется сидеть в удобных креслах, тратить свою жизнь на пустую погоню за деньгами, наживать имущество, от которого только одни проблемы! Помните, как говорили древние римляне? Нихиль хабео – нихиль куро! Нет имущества – нет забот!

Ребята не помнили, как говорили древние римляне, Боцман и Тимоха вообще не слышали об их существовании, но все равно дядя Федя казался им самым умным человеком во вселенной – он знал забытый старославянский, а иногда переходил и на банальный английский.

– И что же теперь на помойке что ли жить? – задавал самые каверзные вопросы наиболее сообразительный из всех ребят Иван. – Без имущества?

– Зачем же на помойке? – размахивая руками, вещал Федор. – Нам с вами необычайно повезло! У нас огромная страна, в ней осталось еще множество девственных лесов и чистых рек. Можно найти место на берегу, где есть источник пресной воды, построить деревянные дома, большие парусные корабли, как у викингов, сторожевые башни. Ловить рыбу и охотиться. Только без огнестрельного оружия! Из лука! Мы вернемся к истокам цивилизации. В нашей деревне не будет зависти и злобы, потому что не будет денег и все будут между собой равны.

– Здорово, – сказал Лоцман, – я бы хотел быть капитаном на парусном корабле, таком, как у викингов.

– Будешь! – пообещал Федор так, как будто ладья уже стояла у причала и ждала только назначения капитана.

Через три дня жизни на свалке идея построения собственного деревянного поселка на берегу мощной реки среди густых сибирских лесов настолько охватила ребят, что разговоров ни о чем другом у них просто не было. Федор был счастлив, обретя статус наставника. Он мог передавать свои знания и жизненный опыт, которые считал бесценными, и это все принималось ребятами, которым не хватало в жизни отеческой заботы старшего человека, с благодарностью и вниманием. Только Иван не выказывал восторга. Время уходило, а он так и не. собрался к отцу.

И все чаще вспоминал маму, которую, как ему теперь казалось, обидел он совершенно, незаслуженно. Но вернуться домой он пока не считал для себя возможным. Он не мог бросить и предать только что приобретенных настоящих друзей, не мог оставить их бродяжничать по вокзалам и помойкам, превращаться в вонючих маленьких воришек, юных алкоголиков или наркоманов.,

А пригласить их к себе в московский дом, в эти хоромы, где им всем хватит места, он тоже не мог – все-таки он не "был пока еще хозяином своей судьбы и своего имущества. – Да и мама никогда не поймет его, если он приведет в дом беспризорников. А отец должен его понять. Ведь у отца тоже были когда-то его верные друзья, его бригада, которой он очень дорожил.

Отец должен его понять, принять вместе с пацанами, только нужно как-то до него добраться всем вместе. А как это сделать, если по всей Москве люди Шамана ищут их, если с электрички стопроцентно их стайку сразу же ссадят первые попавшиеся милиционеры и отправят всех в приемник-распределитель. Иван думал-думал, но решение никак не приходило в его голову

Когда страсти в «офисе» Шамана накалились до предела, за его спиной появились четырё типа, словно только что сошедшие с привокзального щита «Их разыскивет милиция». Они сжимали в руках биты и цепи и угрожающе ими поигрывали. Но Саше Белову, когда он понял, что переговоры с лидером привокзальных рэкетиров зашли в тупик, было на это наплевать – он думал только о сыне.

– Я тебя предупреждаю на полном серьезе, Шаман, – произнес он, – если хотя бы волос упадет с головы моего ребенка, я тебя урою!

Шаман Белого не боялся. Те люди, которые приходили к нему от высокого чиновника и авторитетного пахана, дали ему разрешение в случае, если Белов поимеет глупость заявиться один или с какой-ни-будь мелкой сошкой, без разговоров отправить его на тот свет. Но Белый пришел не один, а Шмидт не был мелкой сошкой, и такая расстановка сил поставила Шамана в тупик.

Он ничего не ответил Белову на его угрозу. В данный момент сила была на его стороне – он играл на своем поле, поэтому Белов, а за ним и Шмидт поднялись с дивана и вышли сначала из офиса Шамана, а потом и из игрового зала, в котором слышался шум падающих в лоток монет.

– Наконец-то я услышал настоящего Сашу Белого – сказал Шмидт, – а то я уже думал, что это не ты, а какой-то другой человек с твоей внешностью…

– После того, как я умер и снова воскрес, я и стал абсолютно другим человеком, – ответил Белов, – я уже и сам не рад, что сорвался…

– Ты, может быть, и стал другим человеком, но мир вокруг тебя не изменился, – сказал Шмидт, – нельзя в волчьей стае

стать овцой и наивно рассчитывать, что тебя не съедят. Если мы сейчас не уничтожим Шамана, то он убьет Ваньку. Так что война неизбежна.

– Есть и другой способ, – сказал Белов.

– Какой?

– Найти Ивана раньше, чем его найдет Шаман, – ответил Белый, – тогда и проблема будет снята.

Они спустились с высокого крыльца игрового клуба и сели в бронированный джип, где их ждали Степаныч и Оксана.

Кабан толкнул двери красносибирского диско-бара «Лагуна» и вошел внутрь. Дизайн интерьера его приятно порадовал – светились неоном нарисованные на стенах звезды, в полумраке гуляли по помещению цветные лучи, освещая тела танцующих молоденьких девушек. Кабан представил, как он жмет своими огромными лапами худенькие ножки нимфеток, и приток крови ко всем органам взбудоражил его воображение еще больше.

Кабан подошел к стойке бара и заказал себе коктейль подороже, чтобы произвести впечатление на сидящих поблизости девчонок, которые не без интереса поглядывали на здорового, высокого, явно нездешнего мужчину, похожего на сбежавшего питомца свинофермы. Но даже в его свиноподобии было какое-то обаяние, когда Кабан был в хорошем настроении и улыбался. Он заказал от себя такой же коктейль двум девушкам, которые смотрели на него, а потом присел за свободный столик.

Он не привык сразу же бросаться на добычу, предпочитал сначала осмотреться, выбрать себе жертву. Он любил, чтобы она его возбуждала при одном взгляде на нее. Это было гарантией того, что при интиме он не потерпит фиаско, а будет чудо-богатырем и доставит радость и себе, и ей.

Из группы танцующих в круге девушек выделялась одна. Она была явным лидером, и Кабан заметил, что ее сторонятся даже в танце, чтобы случайно не толкнуть или не наступить на ногу. Она не была красивее всех, но эта вызывающая смелость в ее поведении импонировала Кабану – он любил забавляться не с тихими покорными амебами, а вот с такими дерзкими и самоуверенными красавицами. Хотя назвать ее красавицей было трудно – из-под короткой юбки выглядывали малость кривоватые ноги и туловище было непропорционально длинное. Но именно эта кривизна произвела на Кабана особое впечатление – его просто заколотило от вожделения.

Он встал из-за столика, подошел к бару и попросил самого дорогого вина, какое только есть в заведении. Девушка, поначалу не обращавшая на него внимания, все-таки задержала на нем свой взгляд. Бармен поставил на стойку бутылку вина, и Кабан, даже не взглянув на этикетку, сказал, что берет бутылку. А потом повернулся к девушке и предложил составить ему компанию, потому что ему, одинокому московскому бизнесмену, не с кем даже выпить вина в этом замечательном городе.

– А ты что, правда из Москвы? – спросила девушка, без особых церемоний обращаясь к Кабану на «ты». – То-то я гляжу тебя тут раньше никогда не видела.

Фамильярное в обращении Кабану понравилось. Обычно эта фамильярность в устах девицы означала ее легкодоступность.

– Да, я из Москвы, – небрежно ответил Кабан, – приехал разведать, как тут у вас что. Хочу товар сюда возить.

– Не люблю я вас, москвичей! – грубо сказала девушка. – Деловые все, на понтах, а чего понтоваться-то?

– А я и не понтуюсь, – сказал Кабан.

– А вино тогда зачем самое дорогое берешь? – с подколкой спросила девица. – Ведь даже не знаешь, что это за вино такое. По роже видно, что водки любишь выпить, а выпендриваешься! Ладно, я пошла.

И она повернулась на тонких каблучках, собираясь уйти. Но Кабан слегка удержал ее за локоток – ему девушка импонировала, даже очень.

– Но-но, без рук! – сказала она.

– Погоди, – вежливо попросил Кабан, понимая, что с этой мегеркой по-другому не получится, – не уходи. Удели мне минут пять, поговорим. Я тебя угощу, чем захочешь. Заказывай.

– Ты, москвич, не бедный, я вижу, – сказала девушка, – возьми моим девчонкам-подружкам по коктейлю и мне тоже. И покушать чего-нибудь.

Подружек оказалось пятеро, кроме нее самой, но Кабану пришлось пойти на траты, потому что красносибирская нимфетка тянула его к себе, как промышленный магнит канцелярскую кнопку. И кроме того, Кабан оказался в компании шестерых молоденьких девушек, пересев за их столик.

Он видел, что на него неодобрительно косятся местные парни из всех углов заведения, но на это ему было откровенно начхать, потому что он даже любил такие вот остренькие ситуации, когда приходилось брать крепость с боем, отбиваясь от наступающих врагов, а не просто покупать эту крепость с открытыми уже воротами на Тверской.

Кабан сыпал анекдотами, отчего девчонки дико хохотали, строя ему глазки, и поражал провинциалок широтой души, заказывая все, что они хотели. По московским меркам цены в этом диско-баре было не слишком высокими; а провинциалки не такими наглыми пылесосами, как москвички, которым сколько ни дай – все мало, так что можно было расщедриться.

Сам Кабан хлестал немецкое разливное пиво, закусывая его жаренными в соевом соусе креветками. Он уже выяснил, что предмет его вожделений зовут Диана, но на всякий случай присматривал себе из ее компании еще парочку запасных – больно уж независимо Диана продолжала себя вести, как бы с ней не вышел облом и динамо. Хотя она, нагнувшись губами к самому его уху, сказала фразу, которая его обнадежила:

– А ты не такой уж говнюк, как все москвичи. Нормальный пацан.

Пацан зарделся от удовольствия, почувствовав ее горячее дыхание возле своего уха. Он решил, что пора отлучиться в туалет, заодно посмотреть на себя в зеркало – не торчат ли волоски из носа и вообще как он выглядит. Кабан извинился, сказав, что сейчас вернется, и ушел в туалет.

Отхожее место диско-бара, куда зашел Кабан, не сверкало чистотой, а сантехника оставляла желать лучшего, но для провинции уровень санитарии был вполне сносным. К тому же не сантехника заботила сейчас возбудившегося Кабана. Только он закончил свои дела у писсуара, как дверь открылась и в туалет ввалились три пацана достаточно крепкого сложения. Они так и остались стоять у двери, и Кабан понял, что пришли они сюда не пописать.

– Т-ты, м-мудак, – заикаясь, начал один, – отвали от н-наших девочек и в-вали, отсюда.

Кабан стоял у крайнего писсуара возле– стены, почти в углу, в котором уборщица оставляла орудия своего труда – хорошую швабру с металлической ручкой и цинковое ведро. Ведро скорее всего Кабану не понадобится, а вот швабра может пригодиться. «Парламентер» явно побаивался Кабана, отчего его природное заикание приняло патологическую форму.

– А чего, ребята? – добродушно спросил Кабан, застегивая ширинку. – Я сижу, пью пиво, вас не трогаю. Чего вам надо-то?

– Чтобы т-ты, м-мудак, с-свалил отсюдова, – пояснил «парламентер», – иначе м-мы тебя завалим.

– М-м, к-как с-страшно, – передразнил его Кабан, – я счас описаюсь от с-страха.

Лицо у заики вытянулось и позеленело от злости. Он дернул рукой, и из нее выскочила, раскрываясь, телескопическая металлическая дубинка. Парень кинулся на Кабана, но тот резко развернул корпус, схватил швабру и концом ее, как копьем, ударил нападающего прямо в лоб еще до того, как он сделал полный замах своим оружием. Парня перевернуло в воздухе – ноги его еще бежали вперед, а голова полетела назад. Он рухнул на кафель и выронил свой телескоп.

Второго нападавшего Кабан ударил другим концом швабры с тряпкой. Она обмоталась вокруг головы противника, Кабан дернул, парень полетел в сторону кабинок, выбил спиной дверь и рухнул на унитаз. Третий хотел сбежать, но Кабан зацепил его ногу планкой швабры и дернул на себя. Тот упал на грязный пол лицом вниз, а Кабан придавил его коленом к кафелю и за волосы оттянул назад голову.

– Очнетесь, сваливайте отсюда через кухню! – посоветовал он. – Увижу вас в зале, порву на кусочки и отдам повару поджарить. Понял?. -

– Да… – прохрипел парень.