Текст книги "Жизнь после смерти"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Когда Витек уже отчаялся выбраться когда-нибудь из проклятых гор, его вдруг неожиданно погрузили в машину, привезли в какой-то аул и сдали с рук на руки федералам. Оказалось, его выкупили. Благодарить он должен был за это представителя президента на Кавказе Зорина.

Об этом ему напомнили спустя полгода после возвращения домой. К Витьку домой заявились крепкие пацаны с бритыми затылками и объяснили, что у благодетеля финансовые проблемы, поэтому деньги за выкуп было бы неплохо вернуть. В результате квартира "должника" оказалась проданной, деньги вернулись в карман Зорина, а Витек оказался на свалке…

Белов слушал рассказ Феди, сравнивал его с историей доктора Ватсона, со своей собственной историей. До сих пор он был твердо убежден, что каждый человек – сам творец своей судьбы. Теперь он начинал думать иначе. Может, действительно сидят в небе три бабы, одна прядет нить жизни, другая сматывает в клубок, а третья обрывает? И никто, даже сам Господь Бог, не в силах изменить предначертанного?

Федя, заметив, что его подопечный задумался, замолчал и сам. Ни шевелиться, ни вставать им не хотелось, и они сидели бы так еще долго, если бы не истошные крики… Доносились они из бытовки доктора.

– Что это? – вздрогнул Белов.

Лицо Феди вмиг утратило интеллигентность.

– Доктора трухануло. Ну лепила, во, блин, чмо! Опять вместо ширки "бомбу" сварил.

– Какую бомбу? – не понял Белов.

– Обычную. Ты думаешь, он героином, что ли, колется? Счас! Всякую дрянь варит. Черняшку из маковой соломки. А там дело известное. Капля жира на посуде осталась – бок выйдет. Трухать будет. Пошли, может, поможем чем?

И Федя, а за ним и Белов, кинулись к вагончику доктора Ватсона.

XVII

Олина жизнь постепенно входила в обычную колею. Она была бесконечно благодарна Шмидту за поддержку. Если бы не он, ей пришлось бы очень тяжело.

Шмидт не только взял на себя все заботы, связанные с похоронами Елизаветы Андреевны, но и всячески старался облегчить Ольге процедуру вступления в права собственности. В отличие от нее, он с самого начала не сомневался, что она захочет и сможет стать полноправной хозяйкой империи Саши Белого.

Ольга продолжала жить в квартире Шмидта в элитном доме на западной окраине Москвы.

Но на работу и с работы ее привозили в "Мерседесе" с затемненными стеклами. С Ванькой в ее отсутствие занималась приходящая няня по имени Марина. Возвращаясь домой, Ольга неизменно находила полный продуктов холодильник, а на столе в кухне горячий ужин.

Но чем увереннее Ольга чувствовала себя в бизнесе, тем больше вопросов возникало у нее в отношении всего остального. И самый главный вопрос касался судьбы ее мужа…

В тот вечер она приехала домой раньше обычного. Ванька еще гулял во дворе с гувернанткой. Пожалуй, его поведение беспокоило Ольгу больше всего. В последнее время мальчик стал замкнутым и раздражительным. Возвращаясь домой с прогулки, он первым делом спрашивал: "Мам, а папа не приехал? А где папа?". И Ольге с каждым днем становилось все труднее отвечать на этот простой детский вопрос.

Она прошла в ванную, переоделась, потом долго стояла у большого, во всю стену, окна зимнего сада. Ощущение одиночества и неопределенности было невыносимым. Ольга взяла трубку телефона и набрала номер Шмидта.

– Ты можешь приехать прямо сейчас? – попросила она.

Через полчаса Шмидт вошел в квартиру. Видно было по нему, что он чувствует себя не в своей тарелке в собственном доме. Скрывая неловкость, он прошел к бару и налил себе и Ольге виски. Алкоголь немного снял напряженность в их отношениях. Они сели в кресла друг против друга. Ольга нарочно поставила их таким образом перед приходом Шмидта, чтобы тот не мог отвернуться в сторону в ходе серьезного разговора…

– Дима, давай определимся. В офисе я никак не могу выбрать момент, чтобы спокойно поговорить. Скажи, что с Сашей? Ты должен хоть что-то знать!

Шмидт некоторое время изучал ее лицо, пытаясь понять, какого ответа она боится больше всего. Ему не хотелось травмировать ее. Поэтому врать особенно он не стал, но и всей правды не сказал.

– Я не знаю, где он в данный момент находится, – произнес он глухо. – Но, если откровенно, то почти уверен, что Саша погиб. Иначе бы он дал о себе знать.

Ольга ждала чего-то подобного. Она вся сжалась, ее побелевшие пальцы с силой впились в толстое стекло стакана.

– И что мы теперь будем делать? Ведь Саша руководил целой империей. Это же колоссальный бизнес, крутятся огромные деньги, работают сотни людей.

– Тысячи, – поправил Шмидт. – Пока все работает. Думаю, вдвоем с тобой нам удастся справиться с тем, что построили Саша и его друзья. А если Саша вернется, чего я искренне желаю, я сдам ему все дела и отчитаюсь перед ним до последней копейки.

Говорил Шмидт как всегда убежденно, но сейчас, может быть впервые, в его голосе Ольге послышалась какая-то фальшь. Но, как ни странно, это ее не возмутило и не покоробило…

ЧАСТЬ 2
ЧИСТИЛИЩЕ

XVIII

Жизнь Белова постепенно входила в нормальное русло. Терапия Феди приносила результаты. Стакан паленой водки с утра снимал напряжение и позволял примириться с новым существованием. Мешало только сознание, что этот дешевый заменитель счастья не способен решить всех его проблем.

Он продолжал жить у Лены, но их отношения изменились. После той ночи он снова пытался сблизиться с нею, но неожиданно для себя встретил с ее стороны отпор. Даже не отпор, а форменную истерику. Правда, наутро Лена извинилась, но о близких отношениях теперь и речи не было.

Белов ломал голову – что он сделал не так? И не находил ответа. Возможно, Лена считала, что Белов живет с ней из жалости к ее исковерканной жизни?

Утратив контакт с Леной, он поневоле сблизился с Федей, и теперь проводил с ним все больше времени. Жизнь Феди была проста, как правда. На свалку его привели две привязанности – к выпивке и философии.

Когда-то, после смерти родителей, Феде досталась в наследство профессорская квартира в сталинском доме на Пресне. Белов внутренне усмехнулся, узнав, что Федя был сыном профессора филологии. Как не похож он был на Космоса Холмогорова!

Огромная трехкомнатная квартира в центре Москвы была холостому Феде ни к чему. Поэтому когда замужняя сестра, имевшая двух детей, попросила Федю обменять квартиру родителей на ее двухкомнатную, он сразу согласился. Перебравшись из центра на окраину, Федя не унывал и вскоре женился на студентке с собственного факультета. Новобрачная не имела московской прописки и прожила с Федей ровно столько, чтобы брак не выглядел фиктивным при его расторжении.

После развода жена разменяла Федину двухкомнатную квартиру. Себе выменяла однокомнатную, ему – комнату в коммуналке. Но Федя и тут не унывал: вскоре его комната стала родным домом для его друзей, приятелей и просто собутыльников. Из университета его отчислили за неуспеваемость и перманентное пьянство. Но все жизненные трудности он встречал со спокойствием Диогена.

Сказать по правде, ближе всего ему было учение Эпикура: Вслед за этим античным философом он полагал, что не общественное должно быть выше личного, как раз наоборот. Человек создан для наслаждений, а не для решения каких-то чуждых и навязываемых ему окружающими социальных проблем. Потому следует держаться подальше от государства, и ни в коем случае не участвовать в крестовых походах и в любых облавах на двуногого прямоходящего зверя. Ни под каким видом, никогда, ни за что! Это удел дураков!

Работать он так и не научился. Поэтому когда сосед по квартире предложил ему обменять с доплатой его комнату на домик в Подмосковье, он снова согласился.

Позже выяснилось, что от домика остался один фундамент. Да и вместо обещанной суммы в десять тысяч долларов Феде пришлось довольствоваться двумя тысячами задатка. Но и с такими деньгами он чувствовал себя богаче Ротшильда и Креза. Друзья недолго поднимали за Федю тосты и произносили красивые здравицы. В одно прекрасное утро Федя очнулся на лесополосе с разбитой головой и без копейки денег. С трудом доковылял железнодорожной линии, где его и нашел Витек. Так он оказался на свалке…

Конечно, никто из местных не сомневался, что Белов и Сергей – Серый – одно лицо. Но никому из них и в голову не пришло воспользоваться этой информацией в личных целях. Не тот контингент подобрался! Через некоторое время он окончательно стал для них своим.

Он не сразу сделал выбор между своим прежним миром и этим сообществом бродяг и бомжей. Которые, в отличие от него, не состоялись ни в одном из качеств, необходимых для успешной жизни в обществе… Зато они были свободны от всего того, что так достало его в той, нормальной жизни. Свободны от обязательств, ответственности и правил хорошего тона. Они, как панки, сказали свое "нет" гигиене, красоте, здоровому образу жизни, соображениям выгоды. Всему, что составляет основу современного общества! Вот это "Великое отрицалово", по определению Феди, и затянуло Белова, показалось ему более справедливым и правильным по отношению к его прежнему миру и образу жизни. О них он старался не вспоминать.

Однако к одной теме он возвращался постоянно – кто его заказал? Выводы были неутешительны – скорее всего, это был кто-то из своих. Думать так ему не хотелось. Всякая борьба надоела и казалась теперь бесцельной, ибо каждая новая победа только умножала число врагов.

"Федя прав, – думал он, – когда утверждает, что в человеческом обществе каждый охотник рано или поздно сам становится предметом охоты". Белов так изменился, вернее, его взгляды так изменились, что он сам перестал себя узнавать. Ему было стыдно за историю с Кавериным, Бакеном, и множество других историй, в которых он вел себя, как животное. Одновременно он понимал, что эта перемена связана с тем, что он выпал из обоймы, из системы, из всех систем, освободился от них. Он "подсел на волю", как и большинство живущих на свалке бомжей.

Как-то раз в разговоре с Витысом Саша заметил, что убивая себе подобных, человек сам теряет право на жизнь. Они как раз в Лениной бытовке за стаканом водки обсуждали вопрос, надо ли мстить обидчикам или отложить это дело до Страшного суда, который не известно еще, состоится ли.

Слушая рассуждения Белова, Витек разозлился и вышел из себя.

– Ты не гони! – возмутился он. – Разве ты не хочешь узнать, кто в тебя стрелял? И мочка-нуть в свое удовольствие? Не поверю!

Белов многозначительно поднял указательный палец и убежденно сказал.

– Не хочу. Я бы ему за это еще и стакан налил. Понимаешь, я в тот момент оказался в полном тупике. Хоть сам стреляйся. А тут добрый человек нашелся. Шмальнул и к вам сюда привез. Я теперь своей жизнью живу, для себя, и назад возвращаться не собираюсь.

Витек, сидевший на койке Белова, встрепенулся и чуть было не выплеснул водку на себя.

– Так ты непротивленец, как граф Толстой, стал? Подставляешь щеку под второй удар? А если тебя не по щеке ударили, а ногу отрубили, что же, вторую подставлять прикажешь?

Белов в ответ заметил, что если любую мысль доводить до крайности, ничего из этого, кроме идиотизма, не выйдет. А прощать надо, это вроде психотерапии, снимает груз с души.

– Знаешь, Серый, – сказал Витек со скептической улыбкой, – о прощении мне притчу рассказывал отец Дмитрий, священник, с которым я в зиндане чеченском три месяца сидел. Есть такая былина "Сорок калик со каликою"…

Так вот, калики это были такие паломники древнерусские, они ходили ко Гробу Господню в Палестину, поклониться святым местам. Собирались человек по тридцать, сбрасывались на дорогу в общак. И еще они давали на время пути обет чистоты, воздержания от плотского общения с женщинами, и взявшего чужое подряжались закапывать живым в землю. А друг друга они звали братьями, кстати.

Главный у них был Касьян, его выбрали вроде как атаманом. И был он молодой такой, красивый парень, паломники вообще люди разные были по возрасту. Приходят они в Киев на княжий двор, приняли их с почетом, накормили, а Касьян показался молодой княгине, запала она на него. Князь Владимир был в отлучке, на охоте. Стала она с парнем заигрывать, на ночь остаться приглашать, а тот возьми и откажись. Слово, мол, дал, завязал с этим. Княгиня взъелась на него и решила отомстить: велела своему слуге в Касьянову сумку подложить драгоценный кубок.

На другое утро нагоняет паломников в чистом поле князь Владимир, и во время обыска у Касьяна находят этот кубок. Делать нечего, братья закопали ослушника в землю по плечи, и дальше в путь. А на княгиню в Киеве в тот же час напала болезнь вроде хронической гангрены: заживо начала гнить, а не умирает. Смрад пошел такой, что все от нее отвернулись, никто воды подать не хотел. Возвращается братия через полгода, а Касьян хоть и в земле стоит, да жив и здоров. Ясное дело, чудо произошло, и не виноват он ни в чем. Приходят они все вместе в Киев на княжий двор. Касьян к княгине прямым ходом. Сотворил крестное знамение – болезни как не бывало…

– Понимаешь, Серый, – подвел черту Витек, – не захотел он мстить, а ведь полгода му-чался в земле по плечи. Я в зиндане сидел, а ему еще хуже пришлось. Отец Дмитрий говорил, по-христиански Касьян поступил, простил врага, поэтому и чудо произошло…

– Вот видишь, я том же, – кивнул Саша.

– О том же, да не о том. Это в сказке все добром кончилось. А с отца Дмитрия духи с живого кожу содрали, хоть и был он вроде того Касьяна. И записали на видео. Так что их, простить за это?

Белов промолчал. Он к этому времени понял, что каждый человек сам должен решить этот вопрос: прощать, не прощать. Для своих тридцати лет он достаточно дров наломал, хватит крови. Пора остановиться…

XIX

Однажды в поселке снова показался Бакен. Весь в бинтах, но злой и несломленный. Он о чем-то долго шептался с Леной, потом еще слонялся по поселку и расспрашивал о Белове. Толком ничего не узнал, но пообещал, что еще вернется и за все поквитается.

Узнав об этом, Белов только усмехнулся. Хотя внутренний голос подсказывал ему, что одним врагом у него стало больше.

Напольные часы в кабинете Зорина пробили полдень. Специальный порученец Виктора Петровича, бывший сотрудник ФСБ Андрей Литвиненко заканчивал свой доклад по делу Белова.

– Таким образом доказано, что перед гибелью Белый часто встречался с продюсером и руководителем каскадеров Киншаковым. Сейчас он работает в Штатах. Может быть, к зиме вернется. – Литвиненко, стоявший во время своего сообщения, замолчал и вопросительно взглянул на шефа.

– Почему именно к зиме? – Зорин оторвался от разложенных перед ним на столе фотографий съемочной группы Киншакова, снял очки, откинулся в кресле.

Литвиненко замялся.

– Ну, Новый год, "елки" начнутся… – попытался сострить он.

Зорин покрутил очки в руках, наморщил лоб.

– Думаешь, приедет? Променяет работу со Спилбергом на халтуру с "елками"? Сомнительно… Или это шутка такая?

Литвиненко прикусил язык. Он давно подозревал, что его босс лишен чувства юмора, но чтобы настолько… Впрочем, в высокой политике может утвердиться только человек, который ко всему относится крайне серьезно, буквально. Работа такая.

Смутившись, Андрей покраснел, закашлялся и торопливо принялся излагать свои мысли по поводу группы журналистов, которые сумели заснять взрыв и падение с моста "линкольна" Белова.

– Люди в группе разные. Для нас из всей группы наиболее интересен репортер криминальной хроники Невзглядов. Очень перспективен для разработки. Любит поддать, амбициозен, жаден. Если вы санкционируете его разработку, я им займусь.

Зорин принялся изучать поданное помощником досье журналиста. Для него дело Белова понемногу стало отходить на второй план. Он раздумывал, стоит ли втягиваться в затяжную и тяжелую войну за наследство исчезнувшего партнера. От размышлений его оторвал звонок телефона. Он поднял трубку.

– Да, Зорин на проводе!

Выслушав короткое сообщение, Зорин нахмурился. Верный человек из президентской администрации только что сообщил ему, что президент принял окончательное решение – топить рубль. Это означало, что правительство собирается отказаться от своих обязательств по государственным краткосрочным обязательствам и готово объявить себя банкротом.

Зорин прикинул. Его деньги хранились не в России, а в оффшорных банках на далеких экзотических островах. Так что девальвация его капиталам практически не грозит. Проблема состоит в том, чтобы наварить на дефолте. И в свете этих событий империя Белова становилась куда более реальной и легкой добычей, чем раньше.

Зорин аккуратно сложил фотографии и листочки досье в папку и протянул помощнику.

– Вот что, Андрей. Брось все дела, занимайся только этим журналюгой. Из-под земли мне его достань. И как можно скорее. Озолотить я тебя не озолочу, но посеребрю в полный рост. Только постарайся. Вперед!

Не столько обрадованный, сколько озадаченный подозрительно щедрыми обещаниями шефа, Литвиненко вышел из его кабинета.

Виктор Петрович Зорин не зря платил деньги своему информатору. Не успел президент по телевизору заверить народ в незыблемости рубля, как на страну обрушился дефолт, и все в один момент обеднели. То есть, конечно не все, ибо по закону Ломоносова – Лавуазье ничто в мире не исчезает без следа, и если где-то что-то убавляется, то в другом месте столько же должно прибавится.

Но большинство предпринимателей, не связанных напрямую с экспортными поставками нефти и газа, понесли значительные убытки. Проблемы не обошли стороной и империю Белова. Посоветовавшись с Ольгой, Шмидт решил вызвать на "совет в Филях" всех, кто имел отношение к принятию решений.

Встреча состоялась в актовом зале Фонда "Реставрация". Шмидт предложил собравшимся, а это были управляющие фирмами, предприятиями и смотрящие от локальных организаций Бригады, высказаться и выдвинуть свои предложения по сохранению империи Белова. Однако большинство предпочло, как это у нас принято, отмолчаться… Несколько человек выступило в том смысле, что лучше пару месяцев переждать и не делать резких движений. Время смутное, и неизвестно, куда кривая выведет. Последней взяла слово Ольга. В отличие от всех, у нее было конкретное предложение:

– Я предлагаю обратиться к скрытым резервам, – сказала она уверенно. – Не сидеть надо, засунув голову в известное место, а наступать. Думаю, сейчас деньги нужно вкладывать в непреходящие ценности…

Собравшиеся зашевелились, обмениваясь взглядами, кто-то шепнул на ухо соседу гадость, кто-то пошутил в том смысле, что у бабы волос долог… Никто из них не ждал от Ольги, далекой, в сущности от бизнеса женщины, ничего толкового.

– А конкретно? – задал вопрос один из управляющих.

Ольга открыла лежавшую перед ней на столе папку с бумагами.

– Я имею ввиду нефть! – сказала она серьезно. – Я тут листала документы со старыми проектами и натолкнулась на один любопытный материал…

Это был проект возведения нефтеперерабатывающего завода под Москвой. На месте строительства уже были заложены фундаменты будущих помещений и подведены коммуникации.

– Смеешься? На реализацию этого плана тогда денег не хватило, откуда же они теперь, после дефолта возьмутся? – разочарованно возразил ей Шмидт.

Но Ольга не сдавалась. У нее были припасены аргументы в пользу такого шахматного хода.

– В деле имеются немецкие партнеры. Их наш дефолт не касается, они еще не успели пустить здесь корни. И, скорее всего, рванут отсюда, сверкая пятками. Могут! Но в этой ситуации для них есть и плюсы! Сейчас каждый доллар в два, а то и в три раза потяжелеет. И взяточники аппетиты умерят. Не то время, чтобы права качать. Вопрос в том, захотят ли немцы сейчас вкладывать в Россию деньги. Мы должны их убедить, что дешевле они здесь, в России, собственности они никогда не купят с прицелом на будущее, и это их единственный шанс.

Проект стали рассматривать с разных сторон. Даже молчуны оживились и принялись обсуждать варианты поведения на рынке в условиях дефолта. В конце концов криминальный конклав начал склоняться к мнению, что план перспективный и стоит попробовать его осуществить. Особенно сейчас, на фоне общего падения прибылей.

И только Шмидт недоверчиво качал головой. В отличие от остальных он хорошо помнил, что в деле, кроме цивильных немцев, были еще чеченские предприниматели, владельцы сети бензозаправок. Они славились своим волчьим аппетитом, что делало их опасными не в последнюю очередь и для партнеров. Имея общий бизнес с чеченцами, следовало держать палец на спусковом крючке. Ходили слухи, что они приторговывают фальшивыми баксами… Но в конце концов проект был принят практически единодушно.

С этого момента началось триумфальное шествие Ольги к вершинам власти: ее признали как хозяйку и наследницу Белова.