Текст книги "Жизнь после смерти"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

XIV

По дороге из аэропорта Ольга настояла на том, чтобы сначала заехать в больницу. Ванька остался спать в машине под присмотром шофера. В отличие от обычных городских больниц для бедных, эта сияла огнями. Они отражались в блестящем холодном мраморе просторного пустого холла.

Ольга в сопровождении Шмидта и двух охранников пересекла вестибюль и направилась прямо к лифтам. Здесь дорогу им заступила строгая женщина-администратор в белом халате, выскочившая из-за стойки дежурного.

– Вы к кому? Почему не вовремя? Сейчас не время посещений!

– Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, – поспешно проговорила Ольга. – Я только что прилетела… Издалека, чтобы ее увидеть. В какой она палате?

Женщина несколько стушевалась. Олин эскорт выглядел более чем внушительно. Охранники с каменными лицами мрачно смотрели на администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.

– Сурикова? Кажется, она в пятьсот четырнадцатой. Это пятый этаж.

– Найдем! – блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на стене.

Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридора ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.

Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кровать была пуста: простыни нет, в головах подушка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.

– Наверное, это не та палата… – Ольга беспомощно оглянулась, все еще не желая верить очевидному.

Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.

Из коридора послышались торопливые шаги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная медсестра, изящная, интеллигентного вида женщина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:

– Вы к Елизавете Андреевне? Она скончалась час назад. Приношу вам свои соболезнования. – Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.

Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возрасте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь…

Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно – бабушки нет. Нет самого близкого человека, дорогого ей человека… Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в котором она жила до знакомства с Сашей Беловым.

Она вспоминала ее маленькое, покрытое добрыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по дому… Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет любить. И еще она понимала, что в смерти Елизаветы Андреевны виновата она. Нельзя было оставлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!

– Оля, что с тобой? Тебе плохо? – Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.

Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно коснулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.

– Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.

– Да, конечно. – Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней…

Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подушку, хотя в этом не было никакой надобности…

В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они долго ехали на западную окраину столицы, где находилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться…

Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в суперсовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непременным шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.

Ванька так и не проснулся, и Шмидту пришлось нести его на руках. Охранники остались в машине.

Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромного лестничного холла далеко внизу были видны огни московских кварталов и длинные цепочки фонарей городского освещения, похожие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт открыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осторожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.

– Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом месте будет небезопасно.

Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.

– Спальные принадлежности здесь, холодильник забит под завязку. Если что-то понадобится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.

Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от комментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной…

Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собственная жизнь показалась ей полностью лишенной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?

Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть…

Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и перенесла его туда из гостиной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на пользу не идет, тем более ребенку.

После этого Ольга пошла в ванную. Ни джакузи, ни прохладный душ не помогли ей расслабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке висел большой махровый халат – мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.

Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с малолетним сыном, без мужа, без родственников, без близких, а против нее ополчилась чуть ли не вся криминальная Москва.

И перед ней всего два пути: отойти в сторону, или, как говорят братки, "соскочить", и остаток жизни провести в страхе, ожидая каждую минуту пули киллера. Или встать во главе империи Белова, соединить в одно целое ее разрозненные части, чтобы обеспечить себе и сыну – главное, сыну – достойный образ жизни и соответствующий уровень безопасности. Кажется, есть человек, который может ей в этом помочь… Вот только хватит ли у нее сил и характера?

Она встала, прошла к бару и открыла дверцу. Здесь была выстроена целая батарея отборных напитков. Она выбрала бутылку "Хеннесси", плеснула в толстостенный хрустальный стакан немного янтарной влаги. И только когда поднесла его ко рту и сделала первый глоток, почувствовала, что зубы ее стучат о край стакана…

Ванька проснулся среди ночи в незнакомом месте. Он не испугался. За последнее время им с мамой не раз пришлось менять место жительства.

В коридоре горел свет. Он слез с дивана, на котором спал, и пошел туда. В коридоре никого не было, но из-за ближайшей двери слышались странные звуки. Ванька подошел к ней и открыл.

Мама была здесь. Она вела себя очень странно, Ванька никогда ее такой не видел расстроенной. Она плакала в голос. Ванька даже не думал, что взрослые могут вот так реветь. Он – мог, когда ему не покупали новую игрушку или оттаскивали от компьютера. Но чтобы мама!

– Мама, ты что? – робко спросил он.

Ольга повернула к сыну залитое слезами лицо. Ванька бросился к ней и крепко обнял. Так они и застыли, прижавшись друг к другу. Одни среди чужого, враждебного мира: двое самых близких, самых родных людей. Ванька весь дрожал. Ольга всем сердцем почувствовала, как он напуган. Бедный мальчик, он ведь не понимает причин и всей сложности навалившихся на нее проблем. Ради него нужно взять себя в руки и успокоиться.

– Пойдем в постельку, я тебе сказку расскажу. Какую ты хочешь?

– Про зайчика и лисичку, – радостно крикнул Иван, тут же забыв все свои страхи, – как она его из избушки выгнала…

XV

В это утро Шмидту пришлось изменить свои планы. Он был срочно вызван в Покровскую межрайонную прокуратуру к следователю по особо важным делам Николаеву Кириллу Андреевичу. Целью вызова был допрос в качестве свидетеля. Шмидт заявил, что приедет с адвокатом, но Николаев резко возразил.

– Вас вызывают как свидетеля, поэтому адвокат вам не нужен.

Оказалось, что это не совсем так. После нескольких уточняющих вопросов относительно анкетных данных Шмидта, разговор зашел все о том же – о странном и жестоком убийстве на стройке торгового центра, где погиб его хозяин Владимир Каверин, а с ним вместе помощник и охранники.

В ходе беседы следователь поинтересовался – не помнит ли господин Шмидт, где он находился и чем занимался в момент убийства Каверина. В ответ господин Шмидт весьма вежливо послал господина следователя куда подальше с его подозрениями. И заявил, что об убийстве узнал от оперативников в ходе опроса свидетелей в милиции. Причем его алиби полностью подтвердилось… О том, что он лично был в строящемся торговом центре Каверина после его убийства и видел утопавшие в собственной крови трупы врагов Белова, Дмитрий, естественно, умолчал…

В ответ тот предложил Шмидту хорошенько подумать и напрячь память. В собственных, мол, интересах. После этого следователь сунул посетителю бумажку и предложил расписаться.

– Что это значит? – удивленно поинтересовался Шмидт.

– Подписка о невыезде, – казенным голосом пояснил Николаев.

– Слушайте, я хоть и не адвокат, но кое-что в юридических вопросах понимаю. Подписка – мера пресечения. Какой может быть свидетель с мерой пресечения?

В это время дверь в кабинет следователя открылась, и на пороге показался солидный, мед-ведеподобный человек в темно-синем мундире. Он чем-то неуловимо напоминал генерального прокурора. Да он и был прокурором. Фамилия его была – Мазурин. Шмидт знал его: тот уже пытался когда-то привлечь его к ответственности по делу расстреле в метро немецкого бизнесмена, естественно, с нулевым результатом.

Мазурин остановился в дверях, внимательно изучая Шмидта, как энтомолог редкого жука.

Следователь Николаев вскочил, вытянулся в струну, как солдат в присутствии генерала.

– Здравствуйте, Петр Прокофьевич! – не сказал, доложил он.

– Не вставай, не надо, – помахал рукой прокурор. – Есть проблемы?

– Так точно! – снова крикнул следователь, словно и не слышал пожеланий начальника. – Вот гражданин интересуется, можно ли у свидетеля отбирать подписку о невыезде. Юридический казус, так сказать.

Прокурор подошел к столу, фальшиво улыбнулся и сказал:

– Никакого казуса. Возьми и перепиши бумаги, пусть идет по делу обвиняемым. Как говорится, был бы человек, а дело найдется… Там ведь обвиняемого пока нет? Теперь будет. Меру пресечения избери… ну, скажем, арест. Иначе нас не поймут наверху. Вот так. Действуй! – Он выразительно посмотрел на Шмидта и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Торжествующий Николаев с иронией сказал несколько обескураженному таким поворотом дела Шмидту:

– У вас еще будут вопросы юридического плана или все ясно?

Шмидт уже сообразил, что Мазурин не случайно появился в нужном месте в нужный момент. Но, кажется, сигнал к охоте на него пока еще не прозвучал, и травля только планируется? Скорее всего, это обычный прокурорский наезд, превентивный, ничем не подкрепленный. Поэтому он решил уточнить:

– Но меня еще не арестовали? Следователь едва заметно, уголками рта, улыбнулся.

– А вы ждете, чтобы вас арестовали? Подпишите здесь, – он показал длинным тонким пальцем место, где следовало поставить подпись, – и можете идти. Пока… – добавил он многозначительно. – На допросы прошу являться в указанный на повестке срок, без опозданий. В противном случае все, что сказал Петр Прокофьевич, станет для вас печальной реальностью.

Шмидт выругался про себя и вышел из кабинета. Проклятая бумажка служила напоминанием о том, что с ним не шутят и что в любой момент могут сделать козлом отпущения в истории с убийством Каверина.

А обиднее всего было, что лучшее доказательство своей непричастности к этому делу он уничтожил чуть ли не собственными руками. Ведь это он приказал убить Белова, который один только и мог доказать невиновность Шмидта. Судьба!

Дождавшись, пока Шмидт покинет его кабинет, следователь – важняк Николаев достал из портмоне визитку, взял телефонную трубку и набрал указанный в карточке номер. Судя по голосу, трубку сняла молодая женщина.

– Дайте мне, пожалуйста, полковника Введенского, – попросил следователь. И услышав в трубке знакомый голос, расплылся в улыбке. – Игорь Леонидович? Это вас Николаев из Покровской межрайонной прокуратуры беспокоит. Был у меня ваш подопечный… Да, поговорили, именно в том ключе, как вы хотели. Думаю, Шмидт все понял. – Он выслушал слова благодарности и попрощался.

Положив трубку, Николаев задумался. История-то с душком! ФСБ явно затеяло большую провокацию. И какое место в ней отводилось Шмидту? Объекта разработки или промежуточного звена? Нет, за ним явно стояла более крупная фигура. Возможно, это был его бывший шеф – депутат Белов? Но ведь он, кажется, погиб? Если погиб!

А возможно, это Зорин. По данным прокуратуры, он был связан с обоими, и с Кавериным, и с Беловым. Этот политический долгожитель пребывал в добром здравии, но ведь никто не вечен! Кто-то из древних сравнивал бывших политиков с выброшенными на берег остовами разбитых судов. Может, пришло время, и кто-то из власть имущих дал команду его торпедировать? У нас ведь солнце встает, светит и греет, пока "дает добро" Гарант Конституции!

Утром после стычки с Бакеном в бытовке Лены появился Доктор Ватсон. В очередной раз осмотрев Сашу, он отметил разительную перемену к лучшему. Если только не считать разбитых в кровь костяшек пальцев! Бледные губы его порозовели, кожа стала упругой, а дыхание чистым и глубоким. До сегодняшнего дня Белов не мог вздохнуть полной грудью…

Это исцеление буквально привело Доктора в состояние эйфории. Присев на койку рядом с пациентом и с радостной улыбкой потирая руки, он воскликнул:

– Что, брат, сам на себя разозлился? Бодался теленок с Бакеном? То-то, давно бы так! Знаешь, что Маркс сказал? Счастье – в борьбе! В драке, то есть. С собой и миром! Да-с, молодой человек! Жизнь прекрасна и удивительна. И главное вовсе не в том, чтобы прожить ее так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы, а в том, чтобы прожить как можно дольше, и болеть при этом как можно меньше! Сие обязанность каждого порядочного человека перед обществом! Прошу запомнить, это я как доктор говорю!

Его просто распирала энергия. Он, не прощаясь, выскочил из бытовки и бодрым шагом направился в сторону свалки, напевая что-то легкомысленное. Его радужное настроение удивило Белова.

– Слушай, а Док случайно не ширяется? – спросил он Лену.

– А ты только сейчас заметил? – усмехнулась она. – У нашего доктора не руки – чистое золото. Если бы не наркота, он бы сейчас академиком был. Рассказать, как он тут очутился?

Белов кивнул:

– Конечно…

Когда-то Доктор – Станислав Маркович Вонсовский – работал хирургом в одной из московских больниц. Грошового жалования не хватало даже на сигареты. Супруга его относилась к тому разряду женщин, которые вместо того, чтобы поддержать непутевого мужа, пилят его, не переставая. Сравнивала его непрестанно с денежными мужиками из числа общих знакомых, которые якобы тащили в дом все, что к полу не прибито, строили дачи, квартиры, покупали женам шубы и хрустальную посуду. Деньги были любимой темой ее разговоров…

Вот только таланта к накопительству Стае был лишен начисто. Когда стало невмоготу терпеть издевательства жены, он плюнул на все и пошел в военкомат с просьбой направить его в Афганистан полевым хирургом. Его бросили в самое пекло. Операции пришлось делать и в палатках, и в поле, и в горах под шквальным огнем…

В этих примитивных условиях он был вынужден не столько кроить и латать распоротые осколками и пробитые пулями тела, сколько ампутировать конечности. Не одну сотню солдат он сделал инвалидами! То есть, конечно не он, а духи, но все эти искалеченные ребята, по сути – подростки – прошли через его руки и остались в его памяти!

В условиях нечеловеческого напряжения Стае подсел сначала на алкоголь, а потом и на морфин, чем дальше, тем больше. Оказалось, что доктор не одинок в своей привязанности к наркотику, еще несколько офицеров повадились к нему, и по доброте душевной он стал помогать "товарищам по несчастью".

Кстати, один из них и назвал его впервые Доктором Ватсоном. Книга Артура Конана Дойла, кажется, это был "Этюд в багровых тонах", ходила по рукам. Как раз в ней-то раненный военный врач Ватсон возвращается из Афганистана в Англию и знакомится с Шерлоком Холмсом. Кличка пристала, а через некоторое время весь медсанбат иначе его и не называл.

Вскоре начальник медицинской части заметил пропажу крупной партии морфина. Он поднял шум, вычислил доктора и подал рапорт по инстанциям.

Скандал удалось замять, однако из армии доктора выгнали. Какое-то время он работал на "скорой". Здесь он продолжал употреблять наркотики, но категорически отказывался участвовать в их распространении.

Напарник, который толкал его на это, побоялся, что слишком принципиальный коллега сообщит о его бизнесе куда следует. При первом удобном случае он подложил ему наркоту и сдал своим прикормленным ментам.

Срок доктору дали небольшой – только за хранение и употребление. Но отбыв его, он оказался никому не нужен. Московскую прописку он потерял, жена давно вышла замуж, дочка смотрела на родного отца с брезгливым презрением…

Оставшись без работы, Стае опустился, пошел бомжевать и вскоре почувствовал вкус к вольной, не обремененной обязанностями жизни.

Так он очутился на свалке. Куда ему было деваться? Зато здесь ему выделили отдельную бытовку, в которой он жил, принимал пациентов и варил свою ширку. И был, похоже, доволен таким положением дел…

"Что Господь ни делает, все к лучшему…" – подумал Белов, когда Лена закончила свой рассказ. Не окажись здесь такого квалифицированного врача-профессионала, быть бы ему покойником.

XVI

День окончательного выздоровления выдался солнечным и теплым. Белов сидел за столом рядом с Леной: они только что позавтракали. Молчание затягивалось, а Белов все никак не мог подыскать тему для разговора. Ему показалось, что она стесняется того, что было между ними этой ночью. Он и сам чувствовал себя несколько неловко. Днем все выглядело как-то по-другому.

Выручил Федя. Его появление несколько разрядило ситуацию.

– Привет, ребята, доктора не видали? – спросил он. – А то ко мне под утро Бакен заявился. Я его таким никогда не видел. Вошел в мою каморку, сел прямо на пол и, как птица буревестник, – матерится и рыдает. Вид – будто по нему асфальтовый каток проехал. По-моему, у него половина костей переломана. Я пока глаза продрал, он уже исчез. Но пообещал вернуться. Я подумал, может, он к доктору пошел?

Белов с Леной переглянулись. Судя по всему, отделаться от Бакена было не так просто.

– Был доктор, но про Бакена ничего не говорил, – отозвалась Лена. – Его вот только осмотрел и сказал, что все в порядке.

– Выздоровел?! – обрадовался Федя. – Ну, наконец-то! Поднимайся, хватит в четырех стенах сидеть, как таинственная Тамара. Пошли, воздухом подышим. Я тебе наши Палестины покажу.

Белов посмотрел на Лену. Ему не хотелось обидеть ее каким-нибудь неловким движением или поступком. Он понимал, что новый разрыв с ней будет уже необратимым и старался ни в коем случае не допустить даже малейшего непонимания.

– Ты как, не возражаешь? – спросил он ее.

– Сходи, прогуляйся, – ответила Лена. – Только не долго.

Они вышли из бытовки. День был солнечный, а воздух показался Белову альпийским. Видимо, ветер дувший в сторону свалки, унес ее испарения. У него слегка закружилась голова.

Федя повел Белова к вершине невысокого холма. Местность выглядела знакомой, но ему не хотелось напрягаться и вспоминать, когда и при каких обстоятельствах он мог здесь бывать. Он вообще старался сейчас ни о чем не думать и просто шагал за Федей по высокой траве, лавируя между кустами. Поначалу он ощущал слабость в ногах, но с каждым шагом идти ему становилось все легче. В итоге он почти не отставал он своего проводника, только слегка задыхался с отвычки. На вершине холма они взобрались на положенные друг на друга штабелем плиты, оставленные здесь рабочими.

– Вот, гляди, куда тебя занесло, – Федя жестом экскурсовода обвел рукой окрестности: внизу под ними раскинулся поселок из нескольких десятков бытовок, за ним какие-то недостроенные сооружения, а дальше, чуть ли не до горизонта, дымились эвересты городских отходов. – Свалка, брат, это место, где цивилизация освобождается от мусора! Цивилизация и мусор – близнецы-братья! У нас здесь есть все, как на острове Робинзона. Я даже думаю: только на свалке человек может стать свободным, потому что деньги здесь не нужны, живи себе, как птица, ни забот ни хлопот…

Слушая впавшего в раж Федю, Белов смотрел на заброшенную стройку: котлован, фундаменты, какие-то мощные коммуникации. Во всем этом чувствовался размах. Видимо, здесь затевалось большое строительство, судя по трубам большого диаметра, что-то вроде нефтяного гиганта.

И тут Белов вспомнил, что где-то под Москвой Пчела собирался строить нефтеперегонный завод… Это отложилось в памяти, потому что в проекте должны были участвовать немцы и чеченцы… Такое вот оригинальное сочетание! Тогда проект натолкнулся на сопротивление со стороны чиновников и был заморожен. Стороны никак не могли сойтись на приемлемой цене отката. "Так значит, это и есть тот самый завод…" – подумал Саша.

Одновременно он поймал себя на том, что с интересом прислушивается к словам Феди.

– Мусор вокруг – фигня, – размахивая рукам, вещал тот, – надо бороться с мусором в себе. Мы сами себя загаживаем с помощью цивилизации. Выносим мусор из квартир, но одновременно засоряем себя никотином, алкоголем, матом, попсой, телесериалами, политикой, низкопробным чтивом, псевдоценностями и так далее. Ну скажи сам, если тело – наш дом, временное пристанище, есть смысл тащить в него помои с улицы?

– А ты философ, – заметил Саша, пропуская вопрос мимо ушей. – Ты что окончил, Оксфорд или Сорбонну?

Федя вдруг сдулся, как проколотая шина, и нехотя ответил, что учился на филфаке МГУ, но ушел с третьего курса. Саша не стал допытываться, почему, тем более, что Федя резко переменил тему разговора:

– Кстати, хоть ты и не тот, что на плакате изображен, но ведь звать-то тебя как-то надо. А то неудобно даже.

Саша на секунду замялся: в его ситуации просто глупо было бы заявлять во всеуслышание, что небезызвестный Белов жив. Ведь тот, кто допустил оплошность и не добил его контрольным выстрелом, может вернуться, узнав об этом. Кто же все-таки его заказал: Зорин, Кабан, Введенский? Или еще кто? Желающих было предостаточно. Скорее всего – Зорин!

– Зови Сергеем. Серегой, – сказал Белов твердо.

– Серый, значит? – уточнил Федя с сомнением в голосе. – Ладно, так и запишем. По такому случаю полагается причаститься "спири-тус вини", спиртным духом то есть. Ты, поди, православный? Стало быть, водку пьешь?

– Только не с утра, – поморщился Белов. Судя по всему, местный философ не слишком последовательно придерживался своих убеждений. Во всяком случае, в части отравления организма продуктами цивилизации.

Федор достал из одного кармана своей необъятной куртки бутылку водки с непонятной этикеткой, а из другого пластиковый стакан. Откупорил бутылку и аккуратно налил стакан до краев.

– Прошу.

Белов помотал головой.

– Не, я так сразу не могу. Погоди, давай ты первый.

– Как угодно.

Федя опустил веки, припал ртом к стакану с сивухой и принялся тянуть ее с видимым удовольствием, только что не причмокивая. В детстве Белов так пил газировку, потом, в молодости, пиво.

– Эх, крепка Советская власть!– У Феди даже слезы навернулись на глаза, он вздрогнул и занюхал принятое тыльной стороной ладони. – Так о чем мы? Да, так вот, что я хотел сказать. Вас, Саша, друг мой…

– Сережа, – поправил Белов, с удивлением отмечая перемену в речи своего спасителя: она стала более изысканной и витиеватой.

Они сели на край плиты, спустив ноги вниз. Поднялся легкий ветерок. По небу бежали белые облачка, поминутно менявшие свою форму. Вдали над свалкой кружили стаи птиц. До них долетали их крики. На душе у Саши стало легко и покойно.

– Конечно, разумеется, я оговорился, простите, – продолжал Федя преувеличенно вежливым тоном. – Так вот, наш Доктор Ватсон только поставил вас на ноги, не более того. Главный же вопрос в другом – как вернуть вас к нормальной жизни? Вылечить окончательно!

Белов задумался. Это был тот самый вопрос, над которым он ломал голову все последнее время. Как ему теперь жить, и нужно ли жить вообще?

– Если ты имеешь в виду дырки от пуль, то они уже практически зажили, – заметил он.

Федя энергично затряс головой.

– Нет, я имею в виду совсем другое. Вы ехали по жизни на огромной скорости. У вас, Сережа, была цель, были средства. Друзья были, да и семья наверняка тоже была. И вдруг со всего разгона – бац! Вы врезались на полном ходу в бетонный столб. В результате – полное фиаско. Вы ведь не случайно остались здесь, с нами? Отныне нет ничего – ни цели в жизни, ни семьи, ни друзей. Это сокрушительный удар, не все после такого могут подняться. Вот его-то последствия и нужно залечить.

– Чем – водкой? – скептически усмехнулся Белов.

Но Федя ни мало не смутился.

– Покоем. Хотя, в сущности, это одно и то же. Вы слышали вульгарный тезис: "С утра не выпил – день пропал, а выпил – весь день свободный"? Алкоголь просто снимает стресс и позволяет взглянуть на проблему со стороны. Помните, как говорили древние римляне? Нихиль хабео – нихиль куро! То есть, нет имущества, нет забот. Если у вас нету тети, ее не отравит сосед. У кого ничего нет, у того нет и проблем. Это же основы буддизма! Переход в новую жизнь. Вы ведь не хотите возвращаться к старой? Или я не прав? Так что для вас старый путь кончился, впереди лежит новый.

Белов молча налил себе полный стакан водки и выпил. Закашлялся.

– Я недавно уже слышал что-то в этом роде, насчет пути, – проговорил он, отдышавшись. – От своего покойного друга.

Но Федя не обратил внимания на его слова и продолжал гнуть свое.

– И, заметьте, в той, прошлой жизни у вас осталась целая куча вопросов, отвечать на которые вам не хочется. Потому как ответы-то все известны заранее, но они не радуют, а совсем даже наоборот. Вы ведь догадываетесь, кто и зачем отправил вас на нашу помойку? Но не хотите признаться в этом даже себе!

Сзади в кустах раздался шорох: прихрамывая, к ним приближался молодой парень в старом армейском бушлате.

– А вот и Витек! – обрадовался Федя. – А прозвище у него – Злой…

– Квасите? – вместо приветствия поинтересовался гость.

Федя налил стакан и ему.

– Винтовка рождает власть, а водка делает свободным, – заявил Федя в полном противоречии со своими предыдущими постулатами и протянул Витьку емкость. – Может, у тебя есть другие предложения? Нет? Тогда бери и пей.

Витек принял дозу как должно, осушил стакан одним духом. Потом опустился на плиты рядом с ними, помолчал и неожиданно вскочил.

– Ну ладно, пойду я.

– А поговорить? – обиделся Федя. – Что о нас товарищ подумает, что мы алкоголики? Одна водка на уме? Его кстати, Серым кличут.

Витек усмехнулся и снова присел рядом.

– Да о чем говорить-то? Я лучше вам притчу расскажу о мужике, который животных любил…

Он достал пачку "Беломора", продул гильзу, сжал ее в двух местах и закурил. Белов и Федор молча ждали продолжения.

– Так вот, – начал Витек неторопливо, – подобрал мужик на помойке маленького Зеленого змия. Души в нем не чаял, гулять на поводке выводил, спиртом из бутылочки отпаивал… Такой вот симбиоз у них возник. А Змий вырос, снял поводок и надел его на хозяина. Теперь Змий сам выводит мужика на поводке, отпаивает из бутылки, души в нем не чает, а мужик стал такой зеленый-зеленый…

Белов от души расхохотался, но Федя его не поддержал, а стал распространяться на тему разумного употребления алкоголя и его пользы для половозрелых организмов и человечества в целом. Он сыпал именами и медицинскими терминами, как заправский лектор общества "Знание". Чувствовалось, что темой он владеет и закончит нескоро.

– Ну тебя, ты меня достал уже, философ хренов, – Витек повернулся к Белову и стал объяснять ему: – Этот Гегель как в кондицию войдет, так с ним вообще говорить невозможно. Дурной становится, что профессор какой-нибудь. Так что я похромал. А вы оставайтесь. Тебе, Серый, поначалу может даже интересно будет, а мне эта муть уже поперек горла, – он встал и направился в сторону бытовок.

Федя обиженно посмотрел ему вслед, потом слил остатки водки в стакан. Получилось чуть меньше половины.

– Не возражаете, если я допью? – с надеждой в голосе спросил он.

– Пей, для хорошего человека отравы не жалко, – согласился Белов.

Федя с нескрываемым сожалением допил остатки водки и мечтательно прищурился, глядя на синее небо в просвете между облаками.

– Витек на самом деле вовсе не злой, – пояснил он. – Просто ему не повезло в жизни…

История Витька в изложении Феди оказалась на редкость невеселой. Тот, как и Доктор Ватсон, угодил под каток новейшей российской истории. Солдатом-срочником попал в Чечню, участвовал в новогоднем штурме Грозного, горел в танке на площади Минутка, чудом остался жив. Потом его колонна попала в засаду в Аргунском ущелье, в урочище Ярыш-Марды, и была полностью уничтожена. Витек оказался в плену. Сидел в зиндане по уши в собственном дерьме, пас овец в горах. Бежал. Его поймали и, чтобы отбить охоту к побегам, отрубили пальцы на ноге. Кстати, этим же методом в Америке рабовладельцы лечили от излишнего свободолюбия беглых негров. Такие вот параллели…