Текст книги "Бригада. От сумы до тюрьмы"

Автор книги: Александр Белов (Селидор)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

XLIV

Когда за окнами офиса раздался жуткий вой сирены воздушной тревоги, Caшe показалось, что он перенесся в детство: сидит в полутемном зале кинотеатра и смотрит фильм времен Великой Отчественной войны. Сейчас на город начнут пикировать «юнкерсы», а потом посыпятся зажигалки и фугасы.

Не сговариваясь, Белов и Шмидт встали и подошли к окну. Дмитрий открыл задвижку, поднял вверх алюминиевую раму. На них пахнуло зимним холодом и запахом смога. В уши ударила симфония, точнее, какафония звуков, главную партию в которой уверенно вела завывающая сирена.

Ситуация внизу напоминала потревоженный взрывом автомобильный муравейник: всякое движение транспорта на Новом Арбате прекратилось. Вернее, прекратилось правильное, организованное движение. Столкнулось несколько десятков машин. Сбитые с толку водители сдавали назад, сигналили, как сумасшедшие, пытаясь выбраться из гигантских пробок, заткнувших обе стороны широчайшего проспекта.

Высунувшись до половины из окна, Белов увидел виновника всех этих безобразий. Около припаркованной напротив входа в Фонд Реставрации белой «пятерки» стоял человек в синих джинсах и тельняшке. Он был полусогнут, левой рукой удерживал воткнутую одним концом в землю сирену, похожую на гигантскую механическую дрель, а правой с азартом крутил ее ручку, будто заводил допотопный граммофон или играл на шарманке.

Придурок поднял голову вверх и расплылся в широкой и глупой, как у Буратино, улыбке. Это был Витька Злобин. Рядом стояли Степаныч, Доктор Ватсон и Федя Лукин. Увидев в окне Белова, они радостно замахали руками, призывая спуститься к ним. Доктор Ватсон даже сложил ладони трубочкой и что-то крикнул, но сирена заглушала все звуки, кроме автомобильных гудков, да и то лишь тех, которые доносились издали и воспринимались как фон. Степаныч непедагогично пнул Злобина ногой в зад, и только после этого сирена умолкла.

– Вот козел этот Витек, – одобрительно сказал Саша удивленному Шмидту и расплылся в улыбке. – Деструктивный тип, за что ни возьмется, все развалит.

Он немного соскучился по своим обалдуям. Тем более, что без твердой руки они никуда годятся и, как показывает практика, просто становятся опасны для общества! Чуть больше получаса назад Белов позвонил Степанычу по мобильнику Шмидта и попросил заехать за ним в Фонд Реставрации. Можно себе представить, с какой скоростью они должны были гнать, чтобы за такой короткий срок добраться до Нового Арбата!

– Дима, – сказал Белов, задвигая окно, – я, пожалуй, пойду… Все, что хотел, я сказал. С Ольгой не дергайся, перебесится – сама придет как миленькая. Блин, Ивана жалко! – он помолчал. – Ладно, будем на связи. Да, вот что, дай мне свой телефон, а то у меня ни бабла, ни документов. Если что, я позвоню.

Шмидт протянул ему супернавороченную «моторолу», предложил деньги и свою куртку, а потом и машину, но Белов отрицательно покачал головой. Они просто крепко пожали друг другу руку на прощанье.

– Надо бечь, – сказал Саша, – пока их менты не повязали…

Едва Белов выскочил из дверей Фонда, деструктивные элементы в лице Степаныча, Лукина, Ватсона и Злобина с радостными криками двинулись ему навстречу… Но, разглядев его, растерянно притормозили. Слишком уж необычный вид у него был в этом черном костюме с бабочкой и с этой прической, вернее, отсутствием таковой. Они-то его видели последний раз с длинными волосами! Первым опомнился и выдвинулся вперед в меру подпитый Федя.

– Ба, кого я вижу, капитан Блад! – заорал он изо всех сил, так что прилично одетые прохожие шарахнулись от него в сторону, как от чумного. – Узнаешь брата Джереми Пита?

– Все в машину, – громко скомандовал Белов, не обращая на него внимания. – Витек за руль, вы все назад, торжественная встреча отменяется. Живо шевелись, шантрапа бомжатная! – прикрикнул на них Саша, поднял лежавшую на земле сирену и отбросил ее подальше в сторону.

Через секунду «пятерка», ведомая Витьком, но направляемая Беловым, выехала на тротуар и, отчаянно сигналя, помчалась по нему с максимально возможной в этой ситуации скоростью. Многочисленные прохожие отпрыгивали в стороны, как кенгуру, с трудом уворачиваясь от нарушителей общественного порядка. В конце пешеходной зоны «пятерка» резко, со скрипом и механическими стонами, притормозила и свернула направо…

Покрутившись с нарушением всех возможных правил дорожного движения по старым московским переулкам, они вышли на оперативный простор, очень быстро оказались на траверсе Боровицкой башни, из ворот которой всего несколько часов назад вышел Александр Белов, и на хорошей скорости взлетели в горку на Каменный мост.

– Размножается российская земля золотистым фаллосом Кремля… – глубокомысленно произнес Федя, глядя влево на красиво подсвеченную прожекторами колокольню Ивана Великого, вокруг которой поворачивалась панорама Кремля по мере их продвижения к Замоскворечью и по Софийской набережной.

– Затрахали уже по самое дальше некуда, сволочи демократы, – в сердцах выругался Степаныч, тронул за плечо сидевшего впереди Белова и спросил: – Саш, а ты чего в смокинге-то?

– Не все так плохо, как кажется. Я бы даже сказал, все неплохо складывается, я имею в виду – для будущего России, – задумчиво произнес Саша, повернулся и показал рукой на оставшуюся позади громаду исторических зданий, стен и башен. – Я вот, мржно сказать, только что оттуда, поэтому при параде. А Кремль – что Кремль? Просто замок на горке. Главное, что везде есть люди… и нелюди…

Друзья буквально засыпали его вопросами. С тех пор как он пропал, и Степаныч, и Ватсон, и Федя, и Витек только о нем и говорили. Разрабатывались планы широкомасштабного поиска, и если бы Саша не позвонил им сегодня, завтра он вообще мог их не застать в Москве. Спасательная экспедиция в Ростовскую область была уже пол-ностью подготовлена.

Всю дорогу до улицы Гуриевича Саша рассказывал о своих приключениях. Когда он дошел до описания своей встречи с Ельциным и Батиным в Кремле, экипаж «пятерки» впал в состояние эйфории, уж больно все это было похоже на страшную сказку с хорошим концом.

– А у вас-то как дела? – спросил Саша, закончив свою романическую историю.

Никто из друзей ему не ответил. Он по очереди посмотрел каждому из них в глаза. Радужное настроение у партнеров сменилось подавленным.

– Ты представляешь, Саша, наш «Дистрибуторъ» взорвали террористы! Из всех домов на Гуриевича они выбрали именно наш! – чуть не плача, сообщил Власов. – Мы разорены, документы утрачены, долг на нас висит тысяч пятьдесят баксов. Да еще ментура и ФСБ достают, хотя мы занимали квартиру на первом этаже и к подвалам не Имели отношения! – на глазах у него действительно выступили слезы.

Саша удивился: выходит, он вез гексоген для взрыва собственной фирмы?! А Пчела собственными руками своим старикам смерть приготовил, за свои же деньги, вернее, за деньги Бригады? Чудны дела твои, Господи!

– Да ладно, Степаныч, – примирительно сказал Федя, – хрен с ними, с бабками-бабулька-ми. – Пой осанну Всевышнему, что сам жив остался. Ты же в тот день до одиннадцати был на работе, а рвануло в час ночи. Там столько людей погибло невинных, царствие им небесное! А ты передвигаешься без посторонней помощи, руки ходят, ноги говорят, и будь здоров!

Но Степаныч, в отличие от остальных друзей, имел дар или несчастье врастать в свой бизнес всеми фибрами души, и теперь буквально чувствовал себя, как ампутант после операции.

– Я ребята, на недельку в больницу лягу, – сказал он. – Что-то у меня мотор забарахлил. Вот только надо документы восстанавливать и деньги искать, чтобы с долгами рассчитаться, – он с надеждой посмотрел на Белова, но тот промолчал, будто ничего и не слышал.

– Сань, – вступил в разговор молчавший до сих пор Ватсон, – Тебе привет просил передать полковник Игорь Леонидович Введенский, если я тебя увижу. Ну, вот я и передаю… Страшно рад тебя видеть живым и невредимым. Это я тебе как доктор говорю.

– А ты откуда его знаешь, Введенского, – удивился Белов, – ты где с ним пересекся?

– Где, – где, на операционном столе. Я его в Склифе оперировал после ДТП. В него грузовик въехал. Еле вытащили его с анастезиологами с того света.

Саша хотел узнать поподробнее, как там обстоят дела с его бывшим куратором, но телефон Шмидта заиграл до боли знакомую мелодию из «Крестного отца», он убил ее кнопкой включения и поднес трубку к уху.

– Саша, это я, – сказал Шмидт, – забыл тебе сказать. Я здесь недавно говорил с Людочкой. Она ведь родила, ребенку уже больше года. И все боится сказать об этом Юрию Ростиславовичу. Вот дура-девка! Чего тут бояться-то? Ей все кажется, что он прогонит ее взашей. Давай вместе завтра съездим, отвезем ее, подумаем, как дальше быть. Заодно старика повидаем.

– А причем здесь Юрий Ростиславович? – не понял Белов, – Он-то здесь с какого боку?

– Как с какого? – удивился в свою очередь Шмидт. – Это же его внук, Людочка его даже Космосом назвала в честь отца. Космос Космосович Холмогоров, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения, младенец мужеска полу. Ну что, лады? Я за тобой завтра в десять подъеду. Ты где живешь-то?

Саша назвал свой адрес на Гуриевича и нажал на отбой…

На другой день ровно в десять утра Белов вышел из своего подъезда. Голова слегка побаливала, потому что накануне вечером, вернее уже ночью, всем кагалом отмечали у него дома его счастливое избавление и, как высокопарно выразился Федя в тридевятом тосте, – «легальное возвращение в себя»! Поспать удалось всего несколько часов.

Шмидта еще не было, он почему-то опаздывал, хотя для пробок было рановато. Саша про-шел вдоль фасада и остановился у торца дома. Что-то здесь изменилось, но что, он никак не мог понять. Наконец, догадался. Мемориальная доска! Раньше ее здесь не было. Надпись гласила, что разведчик Авраам Яковлевич Гуриевич, в честь которого названа эта улица, геройски погиб в сорок первом году в тылу фашистов под Москвой…

Сзади затормозила иномарака, и раздался голос Шмидта:

– Саша, давай сюда.

Вопреки обыкновению, Белов сел не на переднее сиденье, а сзади, вместе с Людочкой. Она сильно изменилась с тех пор, как он ее видел последний раз. Скорее всего, в толпе он ее бы не узнал. Она раздобрела, лицо стало круглым и каким-то… Саша не мог подобрать слова… Материнским что ли? Она уже не казалась такой ухоженной, как в пору своей работы в офисе Бригады. Но легкий мейк-ап имел место, а на руках у нее был маникюр. Вобщем, выглядела она неплохо. Одета, правда, была очень скромно, если не сказать, бедно, видно, с деньгами туго.

Шмидт лихо, как Шумахер, стартовал с места и помчался, взметая снежную пыль, вдоль по Гуриевича, а потом свернул на проспект Андропова.

– Шмидт, кончай лихачить, ты же ребенка везешь. И маму такую симпатичную. – сказал Саша и пожал руку сначала Людочке, а потом Космосу Космосовичу. – Ну, здравствуй, Кос, как жизнь молодая? – лапка у парня оказалась цепкая, и он уже не отпустил Сашиной руки.

Вскоре маленький Кос совсем осмелел, перебрался к нему на колени, стал хватать маленькими пальчиками за все выступающие части его лица и уши. При этом он постоянно издавал какие-то смешные звуки, сопел, агукал, произносил какие-то силлабы, несколько раз пукнул, а потом капнул Саше на джинсы обжигающей, как горячее молоко, мочой. На отца он почти не был похож, только глаза смотрели как-то по-холмого-ровски.

– Ты представляешь, Саш, – сказал Шмидт, не оборачиваясь, – эта фря живет в коммуналке, в однокомнатной клетушке, и при этом ни за что не хотела звонить Юрию Ростиславичу. Ей видите ли стыдно, что она родила ребенка вне брака… Причем от его сына, прошу заметить! Еще и уламывать ее пришлось…

Людочка виновато посмотрела на Сашу и отвернулась. Она все еще не могла простить ему его пренебрежительного отношения к Космосу, когда тот был болен.

Саша каким-то шестым чувством это понял. И вообще, с ним произошло что-то странное после всех этих испытаний: он стал лучше понимать людей, как бы видеть их изнутри, когда он с ними разговаривает.

«Может это после того, как следаки вправили мне мозги моим же собственным уголовным детдом? И мне нужно сказать им спасибо?» – подумал он и улыбнулся.

Вот и сейчас ему все было с ней понятно: ей было проще маяться без денег, в коммуналке, чем пойти попросить у кого-то помощи.

– Ты сейчас где? По-прежнему у нас… то есть, в Фонде работаешь, или как?

– Ушла она, как только забеременела, – ответил за Людочку Шмидт, останавливаясь на светофоре. – Это еще при тебе было, ты просто не заметил…

Маленький Космос, исследовав все выступы на лице Саши, вытянул у него из-за пазухи крестик на цепочке и засунул его себе в рот.

Людочка обеспокоенно зашевелилась на сиденье, но Саша остановил ее жестом, аккуратно вытащил обслюнявленный крестик изо рта у мальца. Затем снял его с шеи и отдал парню. Тот сразу же засунул новую игрушку обратно в рот, Саше даже пришлось намотать себе на палец конец цепочки. Ладно, пусть сосет, это он таким путем изучает окружающую действительность. Пусть приобщается к религии.

– Люд, он у теб§ крещеный? – поинтересовался он и, получив отрицательный ответ, попросил: – Давай я буду крестным отцом, ладно? А крестить будем в храме Вознесения в Сокольниках, где мы с пацанами крестились.

Люда внимательно посмотрела на Сашу. Все-таки он какой-то не такой, как раньше, не тот Белов, которого она про себя называла Александром Грозным. У этого появились какие-то новые морщинки у глаз, не хитрые, как у Ленина, а добрые, какие должны быть у деда Мороза или Гендальфа. Она кивнула.

– Ну вот и хоккей, – Саша повысил голос и обратился к Шмидту: – Дима, а ты догадался позвонить Юрию Ростиславовичу? Надо было его предупредить, а то ведь старика кондратий хватит!

– Кондартий его уже хватил, – сообщил Шмидт, – так что вы не пугайтесь, когда его увидите. Он жил на Гуриевича, у Пчелкиных, когда дом их взорвали. Только он буквально за несколько минут перед этим вышел. Вот ведь бог его спас, не иначе как! Но старик капитально съехал с ума. Никого не узнает.

«То есть, как это, на Гуриевича? – удивился Саша. – Значит, Пчелкины жили в том доме, где размещался их «Дистрибуторъ»? Вот-те на!»

– Дистрибутор, – произнес он вслух.

– Ты о чем? – не понял Шмидт.

– Господь Бог – дистрибутор, – объяснил свою мысль Саша, – это он распределяет, что кому суждено. Но если ты оказываешь ему сопротивление, то он может пересмотреть твою судьбу. В ту или другую сторону, понимать? Может, в лучшую, а может, в худшую. Я это понял в Кремле. Если бы я сдался, то сейчас сидел бы совсем в другом месте и с совсем другими людьми. Или бы вообще не сидел, а лежал в земле.

Шмидт подумал, что Саша совсем зафилософствовался. Ему тоже, как и Людочке, пришло в голову, что у Белова произошел какой-то мощный сдвиг по фазе, не в смысле сумасшествия, а в смысле изменения личности.

Хотя у него всегда были задатки к праведности, именно так Дмитрий его чувствовал с самого начала их совместной деятельности на ниве криминала. И другие это чувствовали, поэтому все и начинают вокруг него вращаться, как планеты, где бы он не появился. Только тогда, после смерти Коса, Фила и Пчелы он сам не свой стал от потрясения, то есть, – перестал быть собой.

– Ладно, приехали, – сказал Шмидт. – В смысле, выходим…

Они остановились у подъезда дома Холмогоровых. Космос Космосович не захотел слезать с коленей Белова, тот взял его на руки, вышел из машины, одной рукой помог выбраться Людочке и захлопнул дверцу. С другой стороны к ним подошел Шмидт.

Крест у малыша пришлось отобрать и отдать матери – во избежание. Поэтому парень ныл всю дорогу наверх: и в лифте, и на лестничной площадке. Успокоился он, только когда Белов научил его звонить в дверь^Космос-юниор очень быстро освоил это искусство и не отпускал кнопку, пока дверь не открылась и на пороге не возникла испуганная сиделка: звонок был старый и мощный, еще советских времен. Увидев гостей, которых ждала, она успокоилась и пригласила их в дом.

Саша опустил Космоса на пол и, придерживая за воротник курточки, повел в гостиную. Шмидт и Люда последовали за ним. Малыш ковылял не очень уверенно, то и дело норовя упасть.

Шагая позади Белова, Людочка с гордостью сказала:

– Он у меня рано пошел, в восемь месяцев!

Они остановились в гостиной. Юрий Ростиславович сидел в инвалидном кресле с безразличным видом. Голова у него был опущена, ноги прикрыты желтым пледом с коричневыми верблюдами и черной арабской вязью. На вошедших он не обратил ни малейшего внимания.

Саша снял с парня куртку и отпустил его в свободное плавание. А потом обернулся к Людочке, чтобы узнать узнать, не возражает ли она против этого. Та смотрела на Юрия Ростиславовича и молча плакала. Мрачный Шмидт обнял ее за плечи, прижал к себе… Некоторое время все трое стояли перед несчастным стариком, не зная, что делать.

– Он далеко отсюда, – пояснила подошедшая сиделка.

Маленький Космос встал на четвереньки и, быстро-быстро перебирая руками и ногами, пополз по паркету к старинному трюмо у стены… Держась за него одной рукой, встал, а второй принялся сметать все, что было на нем.

На пол полетели французские духи в граненом хрустале, лак для ногтей, кремы, тени, пудра, шпильки, расчески, шкатулки и прочая дребедень, принадлежавшая Надежде Федоровне. Все это, такое яркое, разноцветное, красивое со стуком падало, катилось, прыгало по полу, приводя мальчишку в неимоверный восторг. Забыв обо всем на свете, он заливался счастливым смехом.

Сиделка с испуганным криком бросилась к малышу, как наседка к цыпленку, чтобы прекратить это безобразие, отшлепать, наказать распоясавшегося хулигана, но улыбающийся Белов успел перехватить ее в полете:

– Молодец, Кос Косович, так держать, – одобрительно сказал он мальчугану. – Мужикам это все ни к чему, правда, Шмидт? У нас другие игрушки!

Юрий Ростиславович, до сих пор сидевший с отсутствующим видом, опустив подбородок на грудь, поднял голову и спросил:

– Саша?..

XLV

Первые дни декабря ничем не напоминали о том, что еще месяц назад улица Гуриевича была покрыта тонким слоем пожелтевших тополиных листьев. Теперь все вокруг было белым-бело от свежевыпавшего Снега, чистого, пахнущего свежестью, как стиральйый порошок «Уайт». Только на месте взорванного дома, где все еще копошились рабочие и сновали туда-сюда грузовики, была видна серая от цементной пыли земля. От горы щебня, плит и арматуры почти ничего не осталось, а в длинном ряду одинаковых панельных домов появилась щербина, похожая на выбитый зуб.

Саша с силой подвел лопату под горстку снега и толкнул ее вперед, освобождая от белой присыпки очередной кусочек асфальта. Физическая работа доставляла ему удовольствие, и он думал о том, что нет ничего лучше, чем вот так каждый день алюминиевой лопатой сгребать снег и формировать из него высокие сугробы, или махать желтой импортной метлой из пластика, с удобным зеленым черенком, сгребая в кучи душистые прелые листья.

И ни забот, ни хлопот, все ясно и понятно, границы территории тебе указаны свыше, обозначены сверху, а сделал дело – гуляй смело! И главное, ты родную землю очищаешь от скверны, от мусора и окурков, которыми ее загаживают и московские туземцы, и гости столицы. И результаты работы сразу видны – налицо замкнутый цикл…

В конце улицы, там, где заканчивался длинный ряд белых панельных домов, показалась знакомая белая «пятерка», шум работающего движка становился все громче.

Белов приставил лопату к ближайшей лавочке и поправил темно-зеленую бейсболку – в ней все-таки стало холодновато по нынешней погоде, тем более, что волосы у него еще не отросли.

Его синие джинсы снизу немного были припорошены снегом, как и зеленая альпинистская ветровка. Белову пришлось слегка отряхнуться.

– Ну что, Александр Николаевич, на сегодня хватит? – спросил его подошедший дворник, у которого Саша позаимствовал лопату минут десять назад.

Он очень уважал этого жильца его дома, который всегда с ним здоровался и сетовал на грязь вокруг и неаккуратность соседей.

Белов молча кивнул. В ту же секунду белая «пятерка» резко тормознула рядом, раздавив правым колесом кучку снежного праха – результат праведных трудов Саши. Правая передняя дверца машины приоткрылась, из нее высунул голову Витек.

– Ну что, капитан Блад, взовьем Веселый Роджер? – крикнул он, радостно щерясь…

– Сначала постирай его вместе со своей тельняшкой, – буркнул Саша, садясь на место штурмана, – оба пованивают…