Текст книги "Планиверсум. Виртуальный контакт с двухмерным миром"

Автор книги: Александр Киватин Дьюдни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Воздушное путешествие

Ракетодром был в получасе ходьбы к востоку от Май-Нунблта. Когда Йендред шел к ракетодрому, с запада дул сильный ветер, и мелкий городской мусор то летел низко над землей, то поднимался вверх и начинал кружиться в воздухе. Йендред остановился у входа в билетную кассу, чтобы спросить о точном времени отправления, и обнаружил, что рейс задерживается из-за застрявшего топливного бака. Впрочем, большинство пассажиров уже поднялись на борт, и Йендреду предложили сделать то же самое.

Нам было ужасно интересно, как же на Арде могут летать воздушные суда. Ведь от крыльев здесь нет никакого прока. Но когда мы увидели аппарат, в котором собирался лететь Йендред, нам все стало ясно. У двухмерного ракетоплана вообще не было крыльев.

Йендред поднялся по лесенке, влез в люк в передней части ракетоплана и занял самое дальнее из свободных сидений – этого требовали правила поведения в общественных местах. В ракетоплане были два пассажирских салона. Верхний четырехместный салон был уже полон, поэтому ведущую в него лестницу подняли и закрепили.

Пилот сел в кабину, но каким образом он собирался управлять полетом, мы так и не поняли. Вся хвостовая часть ракетоплана представляла собой огромную, гибко соединенную с корпусом, треугольную конструкцию с полым каналом по центру. Рабочий пытался засунуть в этот канал большую емкость, заполненную каким-то рассыпчатым веществом. Это и был топливный бак с горючим порошком, который, воспламенившись, поднимет ракету в небо. Но как же ею управлять? Конечно, о боковом движении и речи не шло, ведь в двухмерной вселенной нет ширины. Но как пилоту управлять углом наклона, когда ракета будет находиться в воздухе?

Дожидаясь отправления, мы тщательно рассматривали устройство ракетоплана, заметили и багажный отсек за салоном и то, что к потолку над каждым сиденьем было прикреплено точно такое же сиденье.

Феннел подался вперед, разглядывая изображение на экране:

– Так эта штука, что, и вверх тормашками может летать?!

Ракетоплан стоял носом к западу – в направлении, противоположном тому, куда собирался лететь, а это значило, что он каким-то образом должен перевернуться в воздухе. Наконец, рабочий несколькими ударами молота загнал топливный бак внутрь, а затем установил его на положенное место. На борт поднялся последний из пассажиров, и рабочий из бригады наземного обслуживания поднял трап и засунул его в люк. Один конец трапа рабочий подал пилоту, и тот вставил нижний край трапа в выемку перед люком. Нам это показалось странным. Почему бы просто не оставить трап на полу кабины?

Все прояснилось, когда пилот вылез из кабины и взял у рабочего конец кабеля. Прикрепив кабель к основании! трапа, пилот снова уселся на свое место и крепко ухватился за трап. Оказывается, эта штука служила не только лестницей, но и рычагом управления! Кабель тянулся от трапа до самой камеры сгорания в хвосте. Когда пилот толкал рычаг вперед, хвостовая часть опускалась и направление реактивного толчка смещалось к земле: в результате хвоя приподнимался, а сам ракетоплан нырял вниз. Если же пилот тянул рычаг на себя, то пружина, соединяющая верхнюю часть хвоста с фюзеляжем, поднимала хвостовую часть ракетоплана, вызывая обратную реакцию.

Пассажиры дружно, как по команде, ухватились за свисающие с потолка эластичные шнуры и прикрепили их к полу возле своих сидений. Рабочие из наземной бригады куда-то исчезли, на поле остался лишь один из них – он должен был поджечь двухметровый фитиль, свисающим из камеры сгорания. Сделав это, рабочий с почти панической поспешностью отбежал к входу в здание неподалеку.

Ракета слегка качнулась вперед, а потом вдруг исчезла. Ламберт, разинув рот, уставился на экран.

– Взорвалась! – ахнул Эдвардс.

– Нет, – возразил Чен. – Просто у нее безумная скорость. Эй, Ламберт! Ставь скорость сканирования на тысячу и уменьшай масштаб раз в двадцать. На запад, быстро!

Изображение ракетодрома пошло рябью, и это значило, что связь между Землей и Арде слабеет.

Нам показалось, что Ламберт чуть ли не целую вечность стучал по клавиатуре, пытаясь отыскать ракету. Только что мы видели, как она мчалась на запад, а уже через пару мгновений летела вертикально вверх. Похоже, она «разворачивалась» на восток. Наконец, мы настроили верные значения скорости и направления, и ракета больше не исчезала с экрана. Она казалась крохотной каплей, летевшей на высоте двенадцати километров. Мы аккуратно изменили масштаб, чтобы снова увеличить изображение.

– ЙНДРД, КАК ТЫ ТАМ?

– СНАЧАЛА ДУМАЛ Я, ЧТО ВЗОРВАЛСЯ ДВИГАТЕЛЬ, ВСЕХ НАС УБИЛО. А ТЕПЕРЬ СЛЫШУ Я ЖУТКИЙ ВОЙ.

– НАВЕРНОЕ, ЭТО ДВИГАТЕЛЬ ТАК ШУМИТ НУ И КАК ТЕБЕ ПОЛЕТ?

– А РАЗВЕ ЛЕТИМ УЖЕ МЫ?

Что меня удивило, так это способность ардийцев выдерживать настолько сильные ускорения. Или их внешний скелет действует словно скафандр?

Полет длился двадцать минут. Ламберт быстро наловчился не терять ракету из вида, когда она резко уходила вверх или вниз. Он внимательно следил за пилотом, и как только тот начинал двигать рычаг управления, Ламберт уже знал, в какую сторону наклонится ракета.

Ветра на этой высоте почти не было: ракета летела как раз между нижними слоями атмосферы, где ветер дул с запада, и верхними – движущимися в обратном направлении. Я предположил, что топлива в ракете отмерено ровно столько, чтобы оно закончилось перед посадкой в Сема-Рублте.

Вдруг пилот резко толкнул рычаг вперед, и ракета пропала с экрана. Когда Ламберт обнаружил ее через пару секунд, она снова летела на запад. Пока она направлялась на восток, пассажиры с помощью шнуров безопасности перебрались на потолочные сиденья, а теперь им пришлось вернуться на прежние места. Во время полета шнуры отсоединили, но перед приземлением натянули снова.

Пилот, по-видимому, специально рассчитал время приземления таким образом, чтобы топливо закончилось перед самой посадкой. Завершив разворот на запад, он выровнял ракету, и мы увидели, как навстречу ей несется земля. Внизу промелькнули несколько домов и один случайный прохожий.

Похоже, топлива в баке не осталось совсем, но ракета продолжала мчаться с прежней скоростью, хотя и над самой поверхностью. Вдруг она резко пошла вниз, но не успела удариться о землю, как пилот с силой потянул рычаг на себя. Хвостовая часть сработала как гигантский элерон, нос ракеты приподнялся, и она плавно опустилась на поверхность Арде.

Я вновь поразился тому, насколько экономны пуницлане: у них не только рычаг управления, но и управляющий кабель использовался для двух совершенно разных целей. Во время приземления кабель действовал как полозковое шасси, защищая обшивку фюзеляжа от повреждений.

Я сел за клавиатуру.

– КАК ТЕБЕ ПОНРАВИЛСЯ ПОЛЕТ?

– НЕОБЫКНОВЕННО ЭТО. БЫЛ Я СЛОВНО ВО СНЕ.

Пассажиры отцепили шнуры безопасности и встали с мест. Пилот отсоединил управляющий кабель и передал его рабочему наземной бригады, а тот установил трап. Пассажиры начали выходить из ракеты. Йендред вторым вышел на летное поле, залитое ярким светом дня.

– СЕМА-РУБЛТ ЭТО. ЖИВУТ ЗДЕСЬ МНОГИЕ ХУДОЖНИКИ И РЕМЕСЛЕННИКИ.

– НАМ ПОРА ИДТИ СПАТЬ. МЫ ВЕРНЕМСЯ ЗАВТРА РАНО УТРОМ.

Когда мы закрыли программу, у нас было уже четыре утра. Сеанс оказался очень длинным, и мы успели сделать много записей и фотографий. Взятая напрокат видеокамера не выдержала и сломалась. К следующему сеансу я должен был раздобыть новую. Мы отнесли все материалы ко мне в кабинет, а потом по одному вышли из здания.

11 июля, пятница, 21:00

На следующий вечер, собравшись перед компьютером, мы увидели, как Йендред завтракает с семьей пуницлан из Сема-Рублта. Они приютили его в своем доме и уговорили погостить у них еще несколько дней, прежде чем отправиться на Дал-Радам – великое центральное плато, подножие которого начиналось в трехстах километрах от города. Сема-Рублт с его фабриками и художественно-ремесленными мастерскими определенно стоил того, чтобы задержаться здесь подольше и осмотреть достопримечательности, но мы не ожидали, что Йендред согласится на такую задержку. Впрочем, мы уже привыкли не вмешиваться и позволять событиям на Арде идти своим чередом.

Семья состояла из супружеской четы и пятерых детей, причем старшая дочь была почти ровесницей Йендреда, а младший сын всего пять лет как вылупился из яйца. За завтраком Йендред сидел между отцом семейства и старшей дочерью.

Ардийцы, как обычно, ели в молчании. Объяснялось это тем, что еда, поступая в желудок, перекрывала доступ воздуха, необходимого для движения челюстной застежки. Йендред воспользовался минутами тишины, чтоб сообщить нам, как хорошо он поладил с хозяевами – дальними родственниками со стороны матери. Он собирался совершить большую экскурсию по Сема-Рублту и посетить мастерскую Дара Джисбо – одного из величайших художников Пуницлы.

В конце концов, отец отошел к плите, чтобы пропустить Йендреда к качающейся лестнице. После этого все дети по очереди спросили разрешения сопровождать Йендреда на прогулке по городу.

Выглядели они очень забавно, когда поднимались по лестнице: первым шел Йендред, последним – малыш Траб, с большим трудом взбирающийся по ступеням на своих крохотных ножках. На поверхности они смотрелись еще комичнее. Ардиец, идущий навстречу этой маленькой процессии, увидел бы только одного Йендреда. Но ардиец, идущий следом за ними, должен был видеть шесть поднимающихся друг над другом голов.

Вскоре они спустились по очередной лестнице на рынок, где ремесленники торговали и здесь же изготавливали посуду, домашнюю утварь, полки, статуэтки, веревки и разные мелкие механизмы. Старшая дочь, На, несла c собой веревочную сумку, на дне которой лежали пуницланские деньги. Йендред остановился, чтобы посмотреть на горшечника.

Ремесленник брал заготовку, похожую на кусок проволоки, изгибал ее в виде буквы U, наполнял водой, оценивающе осматривал, а затем снова выливал воду. Слегка подправив форму будущей чаши, он прикреплял к ней днище с помощью клея. Затем он, пользуясь тем же клеем, украшал чашу выпуклым орнаментом и тщательно ее расписывал, с внешней и внутренней сторон, разными кисточками. Наконец, он ставил ее в миниатюрную печь, на дне которой тлели всего несколько угольков, но их было достаточно, чтобы разогреть чашу до очень высокой температуры.

– СТОИТ СКОЛЬКО КОРИЧНЕВАЯ ЧАША ЭТА?

– ТАКИЕ ЖЕ, КАК ЭТА, И ДРУГИЕ ЕСТЬ. ДВАДЦАТЬ ТРИ ДЖЕББА КАЖДАЯ. СКОЛЬКО ЖЕЛАЕШЬ ТЫ?

– ПОЖАЛУЙСТА, МНЕ СЕМЬ ДАЙ. БОЛЬШИЕ ДВЕ И МАЛЕНЬКИЕ ПЯТЬ.

Йендред порылся в приклеенном к телу кармане и вытащил несколько монет. Убедившись, что их недостаточно, он вынул полоску джебба.

– ЙНДРД. ЭТО, КОНЕЧНО, НЕ МОЕ ДЕЛО, НО ТЕБЕ ХВАТИТ ДЕНЕГ НА ПУТЕШЕСТВИЕ?

– О ДА. БОЛЕЕ ЧЕМ ДОСТАТОЧНО. ТЫ ДЬЮДНИ?

– ДА. НАДЕЮСЬ, ТЫ НЕ ОБИДЕЛСЯ, ЧТО Я ЛЕЗУ В ТВОИ ДЕЛА?

– ЭТО ОЧЕНЬ ЛЮБЕЗНО, ЧТО ВОЛНУЕШЬСЯ ТЫ ОБО МНЕ. СКОЛЬКО ДЕНЕГ В КАРМАНЕ МОЕМ?

– Я ВИЖУ ДВЕНАДЦАТЬ ПОЛОС И ПЯТНАДЦАТЬ МОНЕТ.

– НАВЕРНЯКА ХВАТИТ ЭТОГО НА ГРУЗОВОЙ ШАР.

И тут я задал Йендреду вопрос, который очень долго не решался задать. Как он собирается возвращаться домой с Дал-Радама?

– ГЛАВНОЕ, ЧТО Я ДОЙДУ ТУДА. О ВОЗВРАЩЕНИИ НЕ БЕСПОКОЮСЬ Я. ЗАЧЕМ БЕСПОКОИТЬСЯ И ТЕБЕ?

Йендред и его свита покинули палатку горшечника, и теперь впереди шел малыш Траб. Посоветовавшись с На, Йендред передал вперед указание, куда идти – вверх или вниз. Каждый из детей тихонечко повторил это следующему, пока сообщение не дошло, наконец, до Траба. Вниз!

Внизу была следующая палатка. В ней работал очень старый веревщик, или, если можно так выразиться, хбульщик, потому что ардийский аналог веревки называется «хбул». Здесь мы смогли увидеть, как старый ардиец ловко склеивает специально обработанные волокна баслы. Начал он с одного ряда волокон, уложенных в одну линию. На него он наклеил еще один слой волокон, уложенных в шахматном порядке – как на Земле укладывают кирпичи. Приклеивая каждый слой, он оставлял небольшие пустоты, заполненные воздухом, – именно благодаря им хбул получается гибким, словно земная веревка.

Также хбульщик изготавливал материал, похожий на нашу фанеру. Изготавливалась такая «фанера» из тех же волокон, которые промазывались сплошным слоем клея – без пустот. Через несколько дней, когда клей высыхал, готовое изделие своей твердостью скорее напоминало кусок дерева, чем веревку. Из этого материала делали стеллажи, подставки, опорные стойки и всевозможную мебель.

По словам Йендреда, в Пуницле искусство изготовления хбула, посуды и прочих вещей было почти утрачено, потому что все эти товары сейчас изготавливались на фабриках. Как оказалось, даже этот старый хбульщик приехал сюда из Ваницлы.

– ДАВНО ЛИ ЖИВЕШЬ В СЕМА-РУБЛТЕ ТЫ?

– ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА.

– ЧТО?

– ДВАДЦАТЬ ДВА ГОДА СРЕДИ ТЕХ, НЕ СЛЫШИТ КТО.

Тут мы узнали, что хотя пуницлане и ваницлане разговаривают на одном языке, их произношение и лексика существенно различаются.

Может быть, поэтому Йендреду было так трудно понять старый ваницланский диалект.

– ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ ХБУЛ ДЕЛАЕШЬ ТЫ?

– ДА. ДИКОВИНКА ЭТО ДЛЯ ВАС, ПУНИЦЛАН, НО ДЛЯ НАС ЧЕСТНЫЙ ТРУД ЭТО И БЛАГОРОДНОЕ ИСКУССТВО.

– РЕМЕСЛО ЭТО. РАЗВЕ НЕТ?

– РЕМЕСЛО ЭТО ЛИШЬ ДЛЯ ТЕХ, ВИДЕТЬ КТО НЕ СПОСОБЕН И ЧУВСТВОВАТЬ КТО НЕ СПОСОБЕН.

– А В ЧЕМ ИСКУССТВО ТУТ? ЕСЛИ ГЛУПОСТЬ ГОВОРЮ Я, ПРОСТИ.

– ЛАДНО. ДВА КУСКА ХБУЛА ДЕЛАЮ Я.

– ОДИН ТОЛЬКО ВИЖУ.

– НО ЗДЕСЬ ДВА ИХ. ВОВНЕ ОДИН И ВНУТРИ ОДИН.

– ХБУЛ ЭТОТ – ХБУЛ, ЧТО ВНУТРИ?

– НЕТ. ДРУГОЙ ВНУТРИ МЕНЯ.

«Слоеные» механизмы

Похожий на фанеру материал, который изготавливается послойно, в ардийском языке называется «хатр». Самый прочный хатр делают из тонких полосок металла – хадда. У ардийцев практически нет возможности как-то обрабатывать такой хатр или соединять сделанные из него детали.

Для того чтобы придать куску хатра какую-то особенную форму, можно использовать лишь стамеску и молоток. Но гораздо чаще детали нужной формы изготавливают сразу же, проклеивая хатр по определенной схеме.

Эта технология становится сложной, если речь идет о изготовлении деталей механизмов. Рассмотрим шарнирное соединение.

В этом случае гнездо выстраивается лишь частично. Его доклеивают до конца после того, как в гнездо вставят головку шарнира. Большинство машин не собирают из отдельных деталей, а создают детали вместе с машиной.

Еще один распространенный строительный материал на Арде – это джебб, прозрачный камень, добываемый на Дал-Радаме. Хатр из джебба вставляют в окна, как наше стекло.

Я так долго ждал этой возможности – увидеть ваницланина «во плоти» и узнать из первых рук хоть что-то об их религии и философии. Меня заинтересовали слова старика о том, что он создает хбул внутри себя. Мы видели на экране все его тело, но внутри него не было и кусочка хбула. Вспомнив рассказы Тба Крида о склонности Ваницлан к образному мышлению, я решил, что, возможно, «создание хбула внутри» означает какой-то процесс, происходящий в душе мастера. Похоже, Йендреду тоже было трудно понять старика, и он окинул его долгим задумчивым взглядом.

Но вскоре он завел новый разговор, на этот раз об искусстве. Старика, похоже, тронул искренний интерес Йендреда, и между ними завязалась любопытная, довольно путаная беседа о различных художественных направлениях в Ваницле. Там часто используются повторяющиеся орнаменты, когда узор состоит из множества копий одного и того же изображения. Но есть орнаменты, в которых изображения не повторяются в точности, а очень плавно меняются от одного к другому. Так в произведениях искусства отражается то ли духовная трансформация, то ли переход к высшей форме реальности. Тут старик высказался не слишком определенно.

Еще одна тема, которую затронул Йендред в разговоре с хбульщиком, касалась «знания о том, что за пределами мысли». Тут-то он и узнал, где искать ваницланина по имени Драбк.

– ДРАБКА ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ?

– ДА. ДРАБК – ШАРАК.

– ГДЕ ИСКАТЬ ЕГО МНЕ?

– ГОВОРЯТ ОДНИ, ЧТО У АМАДИЙСКОЙ СВЯТЫНИ, А ДРУГИЕ, ЧТО В ГОРОДЕ ОКБРА. ЗАЧЕМ ЕГО ИЩЕШЬ ТЫ?

– ЗНАНИЕ ВНЕ МЫСЛИ ИЩУ Я.

– ВОЗМОЖНО, ЗНАНИЕ ВНЕ МЫСЛИ ВНЕ ТЕБЯ.

Во время этого разговора братья и сестры На вели себя все более беспокойно, переступали с ноги на ногу, начинали перешептываться и задирать друг друга. Кончилось тем. что На сложила семь чаш Йендреда в веревочную сумку, вручила ее старшему из детей и отправила всю компанию домой. Там, куда они с Йендредом собирались пойти после палатки хбулыцика, детям было бы еще скучнее.

Йендред и На вместе отправились к Дару Джисбо, наверное, самому талантливому художнику Пуницлы. Когда они пришли в его студию, великий мастер работал над своей новой картиной. Он предложил гостям чувствовать себя как дома. Они могли спокойно наблюдать за его работой.

Смотреть, как создается одномерная картина, и в самом деле было очень увлекательно. На мольберте стояла доска, а на доске – тонкая полоса материала, закрепленная сверху и снизу. Дар Джисбо подносил кисть и поверхности, делал осторожный мазок и опускал руку, чтобы взглянуть на появляющееся изображение. Он мог видеть только ту часть своей картины, которую не загораживал верхней рукой и кистью. В нижней руке он держал маленькую палитру. Его движения были отточены до предела, и мы видели, насколько серьезно он относится к своей работе – все вместе это вызвало у нас жгучее желание взглянуть на полотно. Но, как и во многих других случаях, слой краски на холсте был таким тонким, что нам пришлось бы очень долго рассматривать картину с максимальным увеличением, чтобы хоть что-то увидеть.

Йендред и На полюбовались коллекцией скульптур в дальнем углу студии. Большинство из них были достаточно миниатюрными и стояли на полках. Был ли автором этих скульптур Дар Джисбо или другие мастера, мы так и не узнали.

Осмотрев скульптуры, молодые люди подняли головы к потолку и с большим любопытством начали что-то разглядывать.

Йендред и На рассматривали длинную и тонкую полосу бумаги, приклеенную к потолку. Я решил, что сейчас подходящий момент, чтобы записать изображение хотя бы одной картины. Продолжая разговор с Йендредом, мы начали перемещать фокус изображения вдоль увеличенного до предела слоя краски. Нам удалось сохранить для истории все мельчайшие изменения толщины, и мы даже успели закончить сканирование до того, как Дар Джисбо объявил, что теперь он освободился и может разговаривать.

Результат сканирования картины приведен на рисунке. Чтобы сэкономить место на странице, я уложил картину набок, и еще – я сделал ее шире, чтобы ее легче было рассматривать нашими, трехмерными глазами.

Название картины можно было перевести как «Женщина с корзиной коборхутов», это была работа великого Флис Бвита, пуницланского художника прошлого века. Я уже говорил о том, как тяжело нам, трехмерным, воспринимать мир таким, каким его видят ардийцы. Beроятно, для четырехмерных существ наше восприятие мира казалось бы таким же странным и искаженным. Мы со студентами долго изучали картину и в итоге вы делили центральную часть, которая, вероятно, и была изображением корзины с рыбой, и участок справа oт нее, где, возможно, располагалась голова женщины. Но даже если бы нам удалось сохранить изображение этой картины с идеальной точностью, она все равно казалась бы нам похожей на результат спектрального анализа какой-нибудь звезды.

Несмотря на все эти сложности, я задумался о том, как можно изобразить двухмерный объект на одномерной поверхности, и пришел к удивительному выводу. Что бы ни нарисовал ардийский художник, на его рисунке обязательно можно будет увидеть не только тот предмет, который послужил моделью, но и множество других предметов. Более того, перспектива будет гораздо менее выраженной, чем на наших полотнах, а вся картина будет навевать мысли о множестве самых разных вещей, как если бы земной художник попытался изобразить нечто, одновременно похожее на конюшню, вазу и кенгуру. Ардийское искусство сюрреалистично по своей сути!

На очень быстро вызвала Дара Джисбо на разговор о его последней картине и творчестве в целом.

– К САМОЙ СУТИ ЗНАЧЕНИЯ ФОРМЫ НАДЕЮСЬ ПРИЙТИ Я. ОТ УЗ ВОСПРИЯТИЯ И ИЗ ТЮРЬМЫ РАЗУМА ОСВОБОДИТЬСЯ ХОЧУ, РИСУЯ НИЧТО.

– КАК РИСОВАТЬ НИЧТО ВЫ МОЖЕТЕ?

– СЛУЧАЙНЫЕ ФОРМЫ СОЗДАЮ Я, НАДЕЯСЬ НИ НА ЧТО НЕ ПОХОЖЕЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ ПОЛУЧИТЬ. НО ВСЕГДА ВОЗНИКАЕТ НА ЧТО-ТО ПОХОЖАЯ ФОРМА. РАССТРАИВАЕТ ОЧЕНЬ МЕНЯ ЭТО.

– А КАК ЖЕ ЗНАМЕНИТАЯ КАРТИНА ВАША? "БЕСФОРМЕННАЯ ФОРМА НОМЕР СЕМЬ"?

– ПРОВАЛ. ПРОВАЛ ВСЕ ЭТО. НАПОМИНАЕТ МНЕ "БЕСФОРМЕННАЯ ФОРМА НОМЕР СЕМЬ" О РАНИФИДЕ, СОВОКУПЛЯЕТСЯ С МАШИНОЙ ПАРОВОЙ КОТОРЫЙ. ПРОВАЛ ВСЕ ЭТО.

На попыталась вывести Дара Джисбо из уныния, предложив ему нарисовать портрет Йендреда.

– ТЫ, ДОРОГАЯ МОЯ, БЛИЖЕ И КРАСИВЕЕ ГОРАЗДО. ПОЗВОЛЬ ПРОДЕМОНСТРИРОВАТЬ МНЕ ТО НЕМНОГОЕ, ОТ МОЕГО ТАЛАНТА ОСТАЛОСЬ ЧТО.

Взяв небольшой блокнот, Дар Джисбо окинул пристальным взглядом свою модель, а затем, начав с верхней части листа, сделал несколько легких и уверенных карандашных штрихов сверху донизу. Весь процесс занял от силы десять секунд. Затем он оторвал листок и протянул его На, а та, склонив голову стала его рассматривать. Йендред слегка перегнулся через нее, чтобы тоже увидеть портрет.

– ПРЕВОСХОДНО! КАКОЕ УМЕНИЕ! ПОЧЕМУ БОЛЬШЕ РИСУНКОВ КАК ЭТОТ НЕ СОЗДАЕТЕ ВЫ?

– ЛЕГКО СЛИШКОМ ЭТО.

Великий художник выглядел очень печальным, когда принтер печатал последнее предложение. Мы смотрели, как Йендред и На прощаются с Даром Джисбо.

Пришел и наш черед сказать Йендреду до свидания и договориться о следующей «встрече» утром нового ардийского дня.

13 июля, воскресенье, 21:15

Это был предпоследний вечер Йендреда в Сема-Рублте. Он уже купил билет на грузовой воздушный шар, вылетающий через два дня. Сейчас они с На вместе с группой пуницлан направлялись в западную часть Сема-Рублта. Время от времени Йендред переговаривался с На, а когда выпадала свободная минутка, рассказывал нам о том, как провел день.

Они с На успели побывать в музее, на «флинковой ферме», что бы это ни значило, потом поужинали в мест ном аналоге ресторана и, наконец, вернулись домой Шемс уже опустился за горизонт, и теперь они направлялись на концерт.

Перспектива и неопределенность

Продемонстрировать, что различные предметы могут казаться ардийцу очень похожими, проще всего на примере квадрата и прямоугольника. Если смотреть с определенной точки, то и квадрат, и прямоугольник будут выглядеть абсолютно одинаково.

Если мы представим себе, как ардийский художник рисует эти геометрические фигуры, то очевидно, что точное изображение этих предметов на бумаге будет соответствовать пересечениям линий, идущих от предметов, с вертикальной линией рисунка. Предметы легко можно разместить таким образом (и иногда это происходит случайно), что нарисованный на бумаге квадрат будет выглядеть точно так же, как нарисованный прямоугольник. Другими словами, глаз ардийца не сможет эти предметы различить.

Провести такую же демонстрацию с трехмерными предметами – кубом и параллелепипедом – очень сложно или даже невозможно.

Концерт проводился в подземном амфитеатре; канат, обычно служащий крышей, сняли, так что фактически это был концерт под открытым небом. Зрители, в том числе Йендред и На, занимали места в том порядке, в котором входили в зал. Новые зрители спускались по ряду ступенчатых сидений до переднего свободного места, а затем садились ждать, пока музыканты настроят свои инструменты.

Оркестр по нашим представлениям был очень маленьким и состоял всего из семерых музыкантов. Но так как звуки в Планиверсуме распространяются на гораздо большие расстояния, музыка была отлично слышна даже в самых дальних рядах. Наконец, зал заполнился, и рабочие сцены установили с двух сторон какие-то странные светильники, работающие от батарей. Впоследствии я часто вспоминал эту картину и пытался представить себя на месте зрителя, представить, как смазанные воском и начищенные кости музыкантов блестят в лучах прожекторов. Странные звуки еще более странных инструментов плывут над залом, заглушая пронзительные голоса переговаривающихся зрителей. Непривычные земному слуху долгие и низкие, гнусавые, гудящие звуки становятся все выше и наконец умолкают, а на небе вспыхивают новые и новые звезды. Это единственная сцена, которая вызывает у меня ощущение уюта, а не ограниченности, возможно, потому, что там был Йендред.

Инструменты, которые мы смогли тщательно рассмотреть и увидеть в действии, трудно было отнести к какому-то определенному классу: если между двумя зажимами натянута струна, то что это – скрипка или барабан? Этот вопрос не волновал лишь пуницлан, которые спокойно дожидались начала концерта.

Йендред любезно отвлекся от разговоров с На и коротко рассказал нам о музыкальных инструментах.

Бвики состоит из рамы и туго натянутой на ней проволоки. К одному концу рамы струна прикреплена намертво, а на другом конце имеется рычажок, который можно передвигать во время игры, изменяя натяжение струны. В другой руке музыкант держит маленький молоточек. Простой удар по струне производит звук, высота которого зависит от положения рычага. Если придержать молоточек после удара, то в зависимости от его положения на струне возникает пара звуков, находящихся в гармонии друг с другом. Чередуя быстрые и легкие удары с резкими и сильными, музыкант создает замысловатую и нежную мелодию, перемежающуюся мощными и жалобными аккордами.

В оркестре было двое музыкантов, которые играли на бвики. Ламберт назвал их «первая и вторая бвики». Ему было очень весело.

Мусмар похож на цимбалы, народный инструмент, известный у нас на Земле. Он представляет собой набор металлических полос разных размеров, закрепленных на вертикальной стойке, и каждая полоса, если ударить по ней молоточком, издает звук определенной высоты. Именно этот инструмент издает долгие и низкие звуки, похожие на удары колокола.

Ма-иирия – третий инструмент в оркестре, представлял собой целый агрегат в виде буквы V, частично заполненный водой. У восточной части буквы V был выступ, к которому крепилась длинная струна со стержнем и рукояткой на другом конце. По сути ма-иирия – это та же волынка: музыкант наполняет воздухом мешок из лески и прижимает стержень к выступу, не давая воздуху выходить; мешок он держит между двумя левыми руками. Легкое нажатие на мешок создает поток воздуха, который свистит, проходя мимо выступа. Боковые части «буквы V» можно сжимать и разжимать, чтобы уровень воды в V поднимался или опускался. Естественно, высота звука меняется в зависимости от уровня воды. Возможно, что ма-иирия звучит примерно так же, как если дуть в горлышко полупустой пластиковой бутылки.

Оркестр состоял из двух бвики, двух мусмаров и двух ма-иирий. Четвертый инструмент почему-то не использовался, а его хозяйка просто стояла рядом, глядя в небо.

Конечно, нам было бы гораздо интереснее слушать игру оркестра, а не смотреть на него. Но нам ничего не оставалось, кроме как наблюдать за музыкантами. Единственный вывод, к которому мы пришли через полчаса, – это то, что ма-иирия играет в два раза быстрее мусмара, а бвики – в два раза быстрее ма-иирии. В итоге мы решили снова взглянуть на Йендреда и На.

– МОЖНО ТЕБЯ ОТВЛЕЧЬ?

– КОНЕЧНО. НАВОДИТ МЕНЯ МУЗЫКА НА МЫСЛИ О ДАЛЬНИХ МИРАХ, ПОЭТОМУ РАД Я БУДУ ПОБЕСЕДОВАТЬ, СЛУШАЯ, С МОИМИ ЗЕМНЫМИ ДРУЗЬЯМИ.

– ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, МЫ НЕ МОЖЕМ СЛЫШАТЬ МУЗЫКУ. ПОХОЖЕ, МУЗЫКАНТЫ ЧИТАЮТ НОТЫ С ЛИСТА. МЫ БЫЛИ БЫ ОЧЕНЬ ТЕБЕ БЛАГОДАРНЫ, ЕСЛИ БЫ ПОСЛЕ КОНЦЕРТА ТЫ ПОДОШЕЛ К НИМ И ОДОЛЖИЛ У НИХ НА ВРЕМЯ ЛИСТ С НОТАМИ.

– ХОТИТЕ ВЫ, ЧТОБЫ ПРОЧЕЛ НОТЫ Я ДЛЯ ВАС? НОТНУЮ ГРАМОТУ ЗНАЮ Я.

– ЭТО БЫЛО БЫ ПРОСТО ПРЕКРАСНО! А НА ЛЮБИТ МУЗЫКУ?

– МУЗЫКАНТ ОНА. ОЧЕНЬ ВОСПРИИМЧИВА. СПОСОБНА ОНА СЛЫШАТЬ ПЕНИЕ ЗВЕЗД.

Уже тогда я был уверен, что Йендреду будет очень тяжело расстаться с На. Что касается музыки, Йендред сказал нам, что все музыканты играют по одним и тем же нотам: но каждый инструмент играет в два раза быстрее и на октаву выше соседнего.

Исполнив несколько мелодий, музыканты надолго умолкли. Во время перерыва молчавшая до сих пор девушка-музыкант взяла ноты и бегло их просмотрела. Как только она принялась проверять звучание высокого и сложного инструмента, у всех нас возникла похожая мысль.

Это было самое настоящее пианино, только с одной струной и вертикальной клавиатурой. Подвешенный внутри груз туго натягивал струну. Когда «пианистка» нажимала какую-нибудь из клавиш, крохотный молоточек бил по струне и заставлял ее вибрировать. Пара демпферов прямо над грузом гасили колебания в нижней части струны. Вибрация передавалась на раму, которая также служила опорной частью инструмента.

Начался «фортепьянный концерт», и мы обратили внимание, что «пианистка» бьет по клавишам довольно осторожно. Достаточно было совсем небольшого усилия, чтобы клавиши вывалились из инструмента и упали на пол.

Мы наслаждались игрой, вернее, наблюдением за игрой, потому что музыку мы, конечно, не слышали, а Йендред тем временем рассказал нам, что этот прибор для извлечения звуков был изобретен в Сема-Рублте совсем недавно и очень скоро стал излюбленным инструментом местных меломанов.

Когда выступление окончилось, Йендред и На вышли вместе со зрителями из своей половины зала, а затем спустились в первый же подземный переход и дождались, пока все зрители пройдут над ними. После этого Йендред и На смогли вернуться в амфитеатр и взять лист с нотами. На понять не могла, зачем Йендреду так нужен этот листок. Он ответил, что хотел бы изучить мелодию. Это, похоже, произвело на нее сильное впечатление: когда они спускались по ряду сидений на сцену, На сказала, что Йендред очень умен, и что он очень быстро стал бы «своим» среди жителей Сема-Рублта. Добравшись до сцены, Йендред попросил одолжить ему на время лист с нотами, и один из музыкантов, игравших на бвики, с легкомысленным взмахом руки разрешил Йендреду оставить ноты себе.

Это была большая удача, потому что сейчас Йендред вряд ли смог бы прочитать эти ноты для нас. Ему удалось сделать это лишь через несколько дней.

Бинарная фуга

Приведенный ниже музыкальный отрывок должен исполняться тремя инструментами в тональности до минор, и мы записали его нотами, высота которых наиболее близка к последовательности нот, которую дал нам Йендред. Хотя размер этого отрывка по идее должен составлять четыре четверти, мы не уверены, что это действительно так. Также я не был уверен, что правильно указал знаки при ключе. Конечно, это не вся мелодия, но на листе, который дали Йендреду, был только этот фрагмент.

Мелодия начинается с нижних нот, которые исполняет мусмар. Затем ма-иирия играет ту же последовательность нот, но в два раза быстрее, начиная с пятого такта, а на седьмом такте вступает бвики с той же самой последовательностью и еще в два раза быстрее.

Если это типичный образец ардийской музыки, то для землянина он прозвучал бы очень непривычно. Хотя мелодия не такая уж странная, она должна показаться негармоничной и непонятной. Возможно, когда-нибудь мы попытаемся изобразить звучание ардийских инструментов с помощью синтезатора, воспроизвести краткие глиссандо в начале и звенящее в воздухе ардийское эхо, чтобы получить хоть какое-то представление о том, что слышали Йендред и На в ночь концерта.

По пути к дому На Йендред ненадолго прервал почти безостановочный разговор со своей новой подругой.