Текст книги "Любовь диктаторов. Муссолини. Гитлер. Франко"

Автор книги: Александр Патрушев

Соавторы: Лев Белоусов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Вторично дуче баллотировался в парламент весной 1921 года. Ситуация в стране была уже иной, фашисты имели более или менее прочные позиции во многих провинциях, и им удалось провести в палату депутатов 35 человек. Муссолини возглавил их парламентскую фракцию, назвав ее «карательным взводом». Видевшие его в первый день работы в новом качестве отмечали, что Муссолини «имел вид постороннего наблюдателя, ироничного и любопытствующего. Он занял место в последнем ряду крайнее справа… Здесь этот зритель принимал визиты своих коллег, но предпочитал сидеть в одиночку. Он никогда не приближался к другим секторам зала и не вмешивался в дискуссии». Всем своим видом и поведением дуче выражал презрение к этой «мышиной возне», которая с каждым днем имела все меньше шансов стать дорогой к власти.

В стране нарастал вал сопротивления фашизму, но противостоявшие ему силы (демократы, социалисты, коммунисты, часть либеральной интеллигенции) были слишком раздроблены, а правящие слои слишком напуганы угрозой коммунистического переворота, которая после войны обозначилась во многих европейских странах. Фашизм, замешенный на национализме, казался им меньшим злом по сравнению с большевизмом, стремившимся опрокинуть весь существующий порядок. И Муссолини нюхом прожженного политикана чувствовал, что в решающий момент борьбы за власть этот страх даст ему в руки козырную карту.

Осенью 1921 года фашисты создали свою партию, в которую сразу объединилось свыше 300 тысяч членов, а спустя полгода перешли в открытое наступление. «Я не блефую и не торгую дымом, – возвестил дуче. – Революция – это не «ящик сюрпризов», открываемый для удовольствия. Сейчас революции делаются с армией, а не против нее, с регулярными отрядами, а не с аморфными массами, с оружием, а не без него. Мы готовы – победа или смерть!» По приказу Муссолини фашистские отряды – сквадры – начали захватывать города и целые провинции. Центральное правительство смотрело на это сквозь пальцы, и к осени в Италии фактически установилось двоевластие.

О том, что произошло на Апеннинах в октябре 1922 года, написаны десятки тысяч страниц. Как это часто бывает в описании революционных потрясений, многое впоследствии выдумывают сами участники событий, многое насильственно вычеркивается из памяти людей, реальные факты переплетаются с домыслом, а наиболее часто повторяемые эпизоды для последующих поколений становятся азбучными истинами, в которых лишь немногие профессионалы способны отличить правду от вымысла. Так называемая фашистская революция в Италии не являлась исключением из этого правила. Миф о ней творился позже самим Муссолини и его апологетами, а правда стала известна потомкам лишь после краха созданного им режима. Однако суть дела оставалась прежней: фашисты осуществили насильственный переворот, приведший к смене политической власти.

Прежде чем принять окончательное решение о начале мятежа, Муссолини долго колебался. Он понимал, что у фашистов нет сил и средств, необходимых для противостояния регулярным войскам. Но отступать было уже поздно, так как в случае колебаний оголтелые сторонники могли обойтись и без него. Общий тактический расчет дуче оказался правильным: ставка была сделана не столько на собственный удар, сколько на нежелание противника сопротивляться. За несколько дней до «похода на Рим» Муссолини на всякий случай расписался в преданности Савойской династии, зачеркнув тем самым свое антироялистское прошлое. Спустя несколько лет он назвал короля Виктора-Эммануила «живым символом военной славы нации», которому фашисты намерены служить «всеми силами и энергией, а если понадобится, то и высшим самопожертвованием». Эрнест Хемингуэй действительно имел все основания назвать Муссолини «самым хитрым оппортунистом эпохи».

Вернувшись в Милан из Неаполя, где в деталях разрабатывался план похода фашистских колонн на Рим, дуче попытался сделать вид, что ничего особенного не происходит. Вечером 26 октября он демонстративно отправился с женой и дочерью в театр, а на следующий день в его газете был опубликован призыв ко всеобщей мобилизации фашистов. Правительство подготовило декрет о введении в стране осадного положения и начало стягивать в столицу регулярные воинские части. Мятежники имели незначительные шансы на успех, но в последний момент произошло именно то, на что втайне уповал Муссолини: король, еще накануне заявлявший, что «Рим следует защищать любой ценой», внезапно изменил свою позицию и отказался подписать декрет.

Фашисты перевели дух. Их колонны бодрым маршем двинулись к Риму, а Муссолини вступил с королем в торг об условиях своего участия в правительстве. Ему удалось добиться письменного уведомления о назначении его премьер-министром, после чего дуче потребовал специальный поезд для переезда в столицу. В ночь на 30 октября, когда полупьяные фашисты праздновали легкую победу, их вождь ехал один в купе мягкого вагона. Все любимые и не очень любимые женщины остались в Милане. Однако эта ночь была самой сладкой в его жизни, ибо он впервые ощутил упоительный привкус власти, которую никогда и ни при каких обстоятельствах не променял бы ни на какие женские ласки. Так бывший социалист осуществил фашистский переворот, с иронией названный в народе «революцией в спальном вагоне».

Властелин и сластолюбец

Ступив на землю Вечного города в качестве первого лица исполнительной власти, Муссолини ощутил небывалый приток жизненной энергии, которая искала выход и на поприще новой для него государственной деятельности и на привычном «амурном фронте», открывавшем широкую, захватывавшую дух «столичную перспективу».

Дуче так уверовал в собственную исключительность, был столь беспредельно самоуверен, что, не имея ни малейшего опыта управления, принялся с лихостью, нередко по наитию, плодить многочисленные декреты и распоряжения. Он действовал эмпирически, но очень целенаправленно, стремясь сосредоточить в своих руках всю полноту власти. «Я хочу быть простым, бескорыстным слугой государства, – скажет он позже, – лидером партии, но прежде всего – главой сильного правительства». На третий день после назначения в кабинет Муссолини вошел его сподвижник П. Орано. «То, чего до сих пор не было, есть, – торжественно заявил ему дуче, – правительство. Это я. И все, слушайте меня хорошенько, все итальянцы должны и будут повиноваться. Итальянцы до сих пор никогда не подчинялись. Ни одно правительство не обладало в Италии реальной властью. Итальянцы должны быть управляемы, и они будут управляемы… все, всегда, во всех областях жизни». Говоря «правительство – это я», Муссолини перефразировал известное изречение Людовика XIV «государство – это я», но смысл обоих высказываний был одинаков – безраздельно править. И в первом же правительстве, которое было коалиционным, помимо поста премьера Муссолини взял себе еще две ключевые должности: министра иностранных и внутренних дел.

Поскольку никакой недвижимости в Риме у него не было, а итальянское государство не имело расточительной привычки предоставлять чиновникам квартиры, первые несколько месяцев Муссолини кочевал из отеля в отель, а затем снял четвертый этаж в принадлежавшем барону Фассини палаццо «Титони». На протяжении семи лет после переезда в Рим дуче вел жизнь не обремененного семейными заботами донжуана. По дому ему прислуживала немолодая гувернантка, а пищу он получал с кухни барона. Как и в прежние годы, его единственным чувственным удовольствием оставался секс. И хотя времени на любовные романы у премьер-министра катастрофически не хватало, дамы разных возрастов и профессий шли к нему нескончаемой чередой. Этот факт поразителен: в 40–47 лет Муссолини не только сохранил сексуальность, но, казалось, приумножил свои силы, которые растрачивал без удержу практически на всех женщин, которые приходили к нему в гостиничный номер или на квартиру. Горничные и курьерши, графини и простолюдинки, актрисы и певицы, журналистки и иностранки, жены и невесты предпринимателей и фашистов – все они почти без разбору подвергались нахрапистому напору дуче. Многие из этих женщин, количество которых до сих пор не смог установить ни один исследователь, приходили именно с целью сексуального общения, ибо Муссолини был настолько нагл и развратен, что считал излишним даже элементарный камуфляж своих намерений. Они уступали сразу и впоследствии с упоением рассказывали всему миру о перенесенных испытаниях. Их восхищали настойчивость и нетерпение дуче, абсолютное отсутствие у него сдерживающих центров, нескрываемые плотские порывы, полное бесстыдство и раскованность, скрежет зубов и грубые ругательства, непроизвольно срывавшиеся с его уст в момент оргазма. Им двигал животный инстинкт, приводивший в трепет тех сексуальных партнерш, которым не удавалось в половой жизни избавиться от ханжеских привычек или природной скромности. Для них было нечто притягательное в его мужицкой грубости, в открытом пренебрежении общепринятыми нормами поведения, в примитивном эгоизме его демонической страсти, которая пугала и возбуждала одновременно. Муссолини был совершенно раскрепощен и эгоистичен. Он откровенно наслаждался, никоим образом не заботясь о партнершах. Он не искал удобных поз, нередко предпочитал пол или стол кровати, не отличался изобретательностью и не испытывал в этом никакой потребности. По признаниям этих женщин, Муссолини не изъяснялся им в любви (да и как он мог это сделать, если не всегда знал их имена), не шептал нежности, не раздевал донага, а сам лишь приспускал брюки и не снимал ботинок. Получив желаемое, он иногда впадал в лирическое настроение и даже брал в руки скрипку – трюк довольно дешевый, но производивший впечатление. Чаще других дуче играл мелодии Вагнера.

Иными дуче овладевал силой. Его порывы были столь стремительны и жестоки (хотя боли он старался не причинять), что сопротивление оказывалось совершенно бессмысленным. К тому же все происходило очень быстро: с того момента, как он приближался к своей «жертве», а затем, удовлетворенный, отпускал ее, проходило всего несколько минут. По сути дела, действуя вопреки желанию женщин, он совершал уголовные преступления, за которые мог бы понести наказание. Однако ни разу ни одна из тех дам, которых он изнасиловал, не обратилась в суд и не потребовала компенсации.

Муссолини не отличался ни разборчивостью, ни изысканным вкусом. Его похотливость возбуждали разные женщины. Единственное, что ему явно не нравилось, – это чрезмерная худоба и астеничность. Дуче не обращал внимания на то, сколь опрятно женщины одеты, какого цвета у них глаза или волосы, в каком состоянии у них ногти или ресницы. Его почти ничто не смущало: ни нечистоплотность, ни несвежесть белья, ни желтые зубы, ни даже потливость. Напротив, ему нравились любые сильные запахи: дорогих духов и дешевого одеколона, пота и здорового тела.

Муссолини и сам не отличался аккуратностью. Ему стоило немалого труда приучить себя ежедневно бриться, и все же однажды он умудрился явиться небритым на прием по случаю приезда короля Испании. Дуче по-прежнему был небрежен в одежде, запросто носил несвежие рубашки, не любил завязывать шнурки и нередко вовсе обходился без них. Он не интересовался модой, мог надеть гамаши с вечерним костюмом, а галстук с фраком. Дуче, с его приземистой, крепко сбитой фигурой, не мог даже отдаленно претендовать на элегантность: невысокий (167 см), он казался еще ниже из-за рано проявившейся склонности к полноте. Зная об этом, Муссолини предпочитал носить военную форму и имел несколько ее вариантов. Особенно ему нравился черный костюм и шляпа с большим гребнем из перьев. В таком виде он любил покрасоваться перед зеркалом, а однажды приказал срочно позвать одну знакомую молодую даму. Когда она, запыхавшись от волнения, явилась, дуче произнес: «Я пригласил тебя, чтобы ты оценила, хорош ли я в этом костюме».

Став премьером, Муссолини сохранил многие привычки провинциального популиста. Мелкобуржуазная среда, в которой он вырос, навсегда привила ему пристрастие к внешней красивости, показной пышности, дешевым эффектам. Его поведение и стиль были далеки от аристократической утонченности и немного вульгарны. Скрывая свою неотесанность, Муссолини демонстративно презирал светские манеры и даже на официальных церемониях и обедах не всегда скрупулезно соблюдал правила этикета, так как толком не знал и не хотел знать их. Зато он быстро усвоил привычку высокомерно разговаривать с подчиненными, не предлагая им даже сесть в своем кабинете. Он завел себе личную охрану, но небольшую, а на службу предпочитал ездить за рулем нового спортивного автомобиля ярко-красного цвета. Актер и демагог, дуче иногда внезапно останавливался, чтобы поговорить с горожанами и крестьянами, и как-то раз зашел в тратторию, владельцем которой был его давний знакомый по Швейцарии, некто Поджолини. Отказавшись от предложенного ему вина (после войны Муссолини бросил пить и курить), он осушил стакан воды и ушел, а сметливый владелец тут же выставил этот стакан на видном месте, повесив на него табличку: «Из этого бокала пил дуче Италии». Какой-то фанатик купил стекляшку за приличную сумму, а ловкач Поджолини поставил на ее место новую с той же надписью. Говорят, этот нехитрый бизнес процветал не один год.

Семья Муссолини оставалась в Милане. Каждый день он звонил Ракеле по телефону, что со временем вошло в привычку, а на праздники они обменивались поздравительными открытками. Вскоре дуче так отдалился от семьи, что, даже наезжая в Милан, нередко под предлогом обилия дел предпочитал останавливаться в гостиницах. Это создавало более благоприятные возможности для поддержания старых связей с Маргеритой Сарфатти и Анджелой Курти Кучатти, а также для установления новых. Ракеле огорчалась по этому поводу, но переезжать в Рим пока не собиралась. Она не любила этот город, его столичную суету и высшее общество, да и премьерство своего беспутного мужа воспринимала в 20-е годы как явление временное. Его политическая деятельность не вызывала у крестьянки из Романьи (а ею Ракеле в душе оставалась всегда) особого интереса, да и любое вмешательство было бы встречено в штыки. Супруги жили порознь, даже когда Муссолини останавливался дома, питались по отдельности. В семейном кругу Ракеле называла мужа «дуче», слегка побаивалась его, нередко бывала мрачной и суховатой. Но в целом она считала свой брак счастливым, была уверена в неколебимости своих позиций и прав на любимого. «Он всегда был лучшим из отцов и хорошим мужем, – скажет она после его гибели. – Наши дети казались мне более глубокой связью, чем любые условности».

К детям Муссолини относился с любовью на расстоянии. Он сам не раз признавал, что был не очень внимательным отцом. Да и как можно требовать большего от человека, чья жизнь была отдана политическим и любовным страстям, чей темперамент не позволял пребывать в состоянии покоя, пусть даже в теплом семейном кругу. Тем не менее Муссолини любил своих детей, особенно старшую дочь Эдду, которую многие считали самым близким ему человеком. У девочки была гувернантка из Великобритании, обучавшая ее английскому языку и хорошим манерам. Но она не особенно преуспела в этом деле, поскольку Эдда унаследовала от отца буйный нрав и упрямство. Она любила командовать сверстниками, в том числе мальчиками, дерзила взрослым, постоянно капризничала и почти всегда добивалась своего. Эдда была очень подвижна, беспокойна, вступала в драку при каждом удобном случае и презирала девчонок, озабоченных лишь нарядами и прическами. К 15 годам она превратилась в стройную шаловливую девушку и умудрилась увлечься одним молодым человеком, служившим на железной дороге в Римини. Реакция Муссолини последовала мгновенно: несостоявшийся ухажер был переведен на Сицилию, а Эдда отдана в аристократическую школу Поджо Империале во Флоренции, откуда, не выдержав строгости дисциплины, она решила бежать. Попытка бегства не удалась, но юная бунтарка не смирилась: она по-прежнему бузила и обзывала директрису «старой каргой в парике». Помня о своем собственном «хулиганском детстве», отец смотрел на шалости дочери сквозь пальцы и все прощал. «Я вынудил к смирению Италию, – как-то раз заявил он жене, – но мне никогда не заставить покориться Эдцу».

О супруге и детях дуче «срочно вспомнил» лишь тогда, когда в сугубо политических целях ему понадобилось сделать очередной реверанс в сторону Ватикана. Муссолини очень хотелось решить так называемый римский вопрос, перед которым пасовали все его предшественники. «Римский вопрос» возник во второй половине XIX века в ходе объединения Италии под эгидой Савойской династии. Когда в сентябре 1870 года королевские войска заняли Рим – столицу папской области, первосвященник лишился светской власти, проклял итальянское государство и запретил католикам участвовать в политической жизни. Такая ситуация в стране, подавляющая часть населения которой была верующей и находилась под духовным влиянием Ватикана, выглядела явной аномалией и требовала решения. Конечно, личность и образ жизни дуче не могли расположить к нему первосвященника и курию, но политическая необходимость была сильнее личной неприязни. Уже в прежние годы Муссолини, отъявленный безбожник, потихоньку налаживал контакты с папским окружением, выделял средства на восстановление разрушенных церквей, вернул в школу распятие, а в 1925 году его дети без лишнего шума в одной из комнат миланской квартиры, временно превращенной в часовню, впервые совершили полный обряд причастия. Священнодействовал старый кардинал Ваннутелли, который всячески поддерживал усилия Муссолини по поиску взаимопонимания с Ватиканом.

Следующим шагом на этом пути стало венчание с Ракеле 29 декабря 1925 года. Оно происходило без всякой помпы в той же домашней часовне. Венчал «молодых» священник Маньяги, свидетелями выступали брат Бенито Арнальдо и маркиз Паолуччи ди Кальболи. Церемония доставила «невесте» истинное наслаждение, поскольку она была верующей и уже давно потеряла надежду на божественное благословение их брака. Казалось, и Бенито проникся благодушием. Сидя с семьей за вечерней трапезой, что случалось крайне редко, он вальяжно рассуждал о крепости семейных уз и недопустимости разводов. И хотя в устах ловеласа такое заявление звучало нескрываемой насмешкой, Муссолини на самом деле так думал. Его действия не сопровождались какой-либо ломкой мировоззрения, поскольку диктовались политической тактикой. Вне рамок этой тактики дуче оставался верен себе: в церковь не ходил, не исповедовался, религиозные обряды не признавал. Лишь однажды в 1932 году он нанес официальный визит в Ватикан и в соответствии с его обычаем должен был участвовать в торжественной молитве у гробницы святого Петра. Дуче опустился на колени только после того, как из храма были удалены все фотокорреспонденты.

Поддержка католической церкви была абсолютно необходима Муссолини для укрепления своей власти. Став премьером, он не имел сколько-нибудь ясного представления о механизме функционирования государственной машины, однако с первых же дней начал перетряхивать бюрократический аппарат. Многие чиновники с удивлением узнавали о своем смещении из сообщений официального агентства Стефани, причем предлогом, как правило, служила «собственная просьба» об отставке. Бывало и так, что Муссолини выгонял высокопоставленных бюрократов, даже не объясняя причин своего решения. Одновременно создавались новые структуры и органы власти, подчиненные лично дуче и призванные укрепить его позиции и авторитет: Большой фашистский совет (БФС) – политический орган, напоминавший Политбюро ЦК КПСС в Советском Союзе, и фашистская милиция – военизированная гвардия, состоявшая по большей части из бывших сква-дристов и нацеленная на подавление оппозиции.

Расправу с политическими противниками Муссолини считал делом вполне естественным и необходимым при утверждении новой власти. Он полагал, что «любое мероприятие правительства рождает недовольных», и прежде чем этот слой станет представлять опасность, против него следует применить силу. То, что насилием грубо попирались элементарные права личности и свобода, дуче ничуть не смущало. Само понятие «свобода» было для него некой отвлеченной категорией, лишенной конкретного содержания. Он откровенно насмехался над принципами Великой французской революции, говорил, что свобода всегда существовала лишь в воображении философов, а народ, мол, просит у него не свободу, а хлеб, дома, водопроводы и т. д. «Люди устали от свободы, – писал он в 1923 году. – Теперь свобода уже перестала быть той непорочной и строгой девой, ради которой боролись и гибли поколения второй половины прошлого века. Для взволнованной и суровой молодежи, вступающей в жизнь в утренних сумерках новой истории, есть другие слова, вызывающие гораздо большую привлекательность. Эти слова: порядок, иерархия, дисциплина». Высокопарность стиля лишь подчеркивает убогость и прямолинейность мысли автора. Свобода, равенство, братство, справедливость – все это объявляется пустой фразой и выбрасывается из лексикона фашистов во имя «порядка и дисциплины», а столь презираемая дуче демократия оказывается не чем иным, как абсолютной фикцией. «Демократия – это правительство, – утверждает он, – которое дает или пытается дать народу иллюзию того, что он является господином». Комментарии, как говорится, излишни.

Стремясь к единовластию, фашисты провели через парламент новый избирательный закон, заменивший пропорциональную систему выборов мажоритарной. По этому закону были проведены очередные парламентские выборы, вслед за которыми в стране разразился острейший политический кризис, вызванный похищением и убийством фашистами видного депутата-социалиста Джакомо Маттеотти. Правительство утратило контроль над ситуацией и даже не смогло мобилизовать фашистскую милицию. Однако лагерь антифашистов был раздроблен, их действия отличались нерешительностью и непоследовательностью. Сквадристы перешли в наступление, учинили в стране кровавую оргию, разгромили десятки демократических организаций и газет, жестоко расправились со многими антифашистами. В Италии установилась тоталитарная фашистская диктатура: все оппозиционные партии и объединения были распущены, их печать запрещена, а противники режима арестованы или высланы. Для преследования и наказания диссидентов Муссолини создал специальную тайную политическую полицию (ОВРА) под своим личным контролем и Особый трибунал.

Насаждение в стране полицейских порядков вынуждало антифашистов уходить в подполье или эмигрировать. Многие из них навсегда покидали страну, иные налаживали подрывную работу (коммунисты, социалисты), а самые отчаянные пытались убить дуче. В 1925–1926 годах таких попыток было совершено четыре. Многие исследователи придерживаются мнения, что как минимум три из них были спровоцированы или даже организованы самой фашистской «охранкой» с целью дать повод для дальнейшего «завинчивания гаек». Во всяком случае, декреты, ужесточавшие режим, издавались вслед за неудавшимися покушениями на жизнь главы правительства.

Первую попытку предпринял близкий к масонам депутат-социалист Тито Дзанибони. В форме армейского офицера и с австрийской винтовкой с оптическим прицелом наизготовку он поджидал приезда дуче у окна гостиницы, расположенной напротив дворца «Киджи». Не успев выстрелить, он был схвачен агентами полиции и впоследствии приговорен к 30 годам тюремного заключения. Масонские ложи были запрещены, а унитарная социалистическая партия распущена.

В апреле 1926 года на жизнь Муссолини покушалась 62-летняя англичанка Виолетта Гибсон. Она выстрелила из револьвера в момент выхода дуче из Капитолия, где он выступал на международном съезде хирургов. Пуля лишь слегка задела кончик носа диктатора, который окончательно уверовал в свою счастливую судьбу и заявил журналистам: «Пули пролетают, а Муссолини остается». Судебно-медицинская экспертиза признала Гибсон невменяемой, и вскоре она была отправлена на родину.

Спустя пять месяцев на дуче было совершено новое покушение. Молодой анархист Джино Лючетги, постоянно проживавший во Франции, не скрывал твердого намерения убить диктатора. Вооружившись 6-зарядным револьвером и двумя самодельными бомбами, он приехал в Италию и занял выгодную позицию у газетного киоска на углу площади Порта Пиа. Когда Муссолини проезжал мимо, он швырнул одну из бомб, которая перелетела через крышу автомобиля и взорвалась при ударе о землю, ранив несколько человек. Другим оружием нападавший воспользоваться уже не успел, так как был мгновенно настигнут агентами охраны и жестоко ими избит. Дуче и на сей раз отделался легким испугом, заявив, что, дескать, любит «жить в постоянной опасности». Подхваченная газетами, эта фраза сразу стала популярной среди фашистов.

Наконец, 31 октября 1926 года во время прохождения кортежа диктатора по улицам Болоньи в толпе горожан сухо щелкнуло несколько выстрелов. Гвалт поднялся невообразимый: чернорубашечники ринулись в гущу народа, задние стали давить на стоявших впереди, проезд был полностью блокирован. Стоя в автомобиле, Муссолини видел, как разъяренные фашисты растерзали на месте какого-то паренька, оказавшегося 15-летним Антео Дзамбони, сыном типографского рабочего-анархиста. Однако портрет нападавшего, который на следующий день Муссолини описывал комиссару полиции, не имел ничего общего с этим подростком. Начатое следствие не только не прояснило обстоятельств покушения, но еще больше запутало их, а проявлявший чрезмерное усердие капитан Канноне вскоре был даже отстранен от ведения дела. По стране поползли слухи, что власти не были заинтересованы в объективном расследовании, а многие французские газеты вышли с заголовками: «Заговорщик Муссолини плетет сети против дуче». Так или иначе, но именно это покушение было использовано диктатором как повод для издания чрезвычайных законов и укрепления тоталитарного режима в стране.

1926 год принес Муссолини и другие неприятности. Снова дала о себе знать Ида Дальсер. Дуче казалось, что он уже решил эту проблему, признав сына и взяв его на обеспечение. Мальчик, никогда не видевший отца, уже многие годы жил в Сопрамонте (близ Тренто) в семье у своего дяди Рикардо Пайкера, управляющего банком. Муссолини определил сыну денежное содержание, а также положил в банк на его имя до совершеннолетия 100 тысяч лир – сумму очень крупную по тем временам. Однако Ида по-прежнему стремилась к главному – признанию в качестве законной супруги. Никаких шансов на это не существовало, но несчастная женщина понять этого не могла. Ей казалось, что, если она будет постоянно во всеуслышание заявлять об этом и привлекать к себе общественное внимание, ее «любимый Бен» рано или поздно отзовется.

Летом 1926 года на одном из официальных приемов в Тренто присутствовал министр просвещения в фашистском правительстве П. Феделе. Прослышав об этом, Дальсер явилась в отель «Бристоль», где уже собрались приглашенные, и устроила бурную сцену, заявив, что она жена дуче. Ида билась в истерике, бросалась на окружающих и в довершение всего попыталась поджечь мебель. Разбушевавшуюся женщину пришлось насильно увезти в психиатрическую лечебницу в Перджине-Вальсугана, где ей был поставлен диагноз – паранойя. В ночь с 15 на 16 июля она сумела выбраться из больницы и направилась в сторону Рима. На ноги была поднята вся местная полиция, которая спустя сутки изловила беглянку и водворила ее в лечебницу для душевнобольных в Венеции, где режим содержания пациентов был значительно строже. Иде было запрещено видеться с сыном, ее письма, которые она во множестве писала Муссолини («Я не верю, что меня заточили по твоему приказу»), не покидали стен приюта. Ее сестра Адель сумела встретиться с чиновниками из секретариата дуче, но добиться освобождения Иды так и не удалось. 3 декабря 1937 года она тихо скончалась, сжимая в руках фотографию сына, с которым была разлучена по воле Муссолини.

Бенито Альбино рос несчастливым ребенком. Внешне он очень походил на мать. Мальчик знал, кто его отец, но говорить об этом не разрешалось. После смерти дяди Бенито Альбино был передан под опеку больничного администратора Джулио Бернарди, к которому очень привязался, и получил его фамилию. В дальнейшем попечительство над его судьбой легло на плечи младшего брата Муссолини Арнальдо. Юноша получил среднее образование, а затем продолжил его в специализированном радиотелеграфном училище в городе Специя. Там он полюбил какую-то девушку, обручился с ней, а затем совершил путешествие в Китай. Его дальнейшая жизнь окутана тайной. Родственники со стороны Дальсер утверждали, что его так же, как и мать, запихнули в психиатрическую лечебницу, признали сумасшедшим и даже уморили. Однако документально это никак не подтверждается. Более правдоподобной представляется иная версия, согласно которой Бенито Альбино в годы войны служил на флоте, доблестно сражался и погиб в ходе военной операции в 1942 году.

* * *

Власть действовала на Муссолини опьяняюще. Но формализованной власти этому человеку было недостаточно. Он оказался изощренным и умным диктатором. Дуче хорошо понимал, что одним лишь насилием нельзя создать прочный фундамент своего господства, что требовалось нечто большее – согласие людей с существующей системой, отказ от попыток противодействия ей. Методы, которыми Муссолини пользовался для достижения этой цели, сочетали элементы прямого насилия с попытками капиллярного, всеохватывающего проникновения фашистских постулатов и структур в ткань гражданского общества, в души и помыслы людей. «Фашизм стремится переделать не только формы человеческой жизни, – писал Муссолини, – но ее содержание, человека, характеры, веру. Для этого необходимы дисциплина и власть, безраздельная власть над умами».

А фашизму действительно удалось оболванить огромные массы людей. Многим тогда казалось, что режим укрепился надолго, что он расширил национальные горизонты, добился реальных успехов и обеспечил себе поддержку большинства. Все дети и подростки поголовно зачислялись в фашистские организации («Балилла», «Дикторская молодежь») и воспитывались в милитаристском духе; рабочие, крестьяне и служащие втягивались в орбиту влияния режима через профсоюзы, корпорации и «Дополаворо» – массовые ассоциации, занимавшиеся органйзацией досуга, спортивных и культурных мероприятий. Интеллигенция присягала на верность фашизму или замыкалась в конформизме, антифашисты выслеживались тайной полицией и карались Особым трибуналом. За годы диктатуры этот репрессивный орган осудил более 4600 антифашистов, в том числе свыше 4000 коммунистов и сочувствующих. 10 тысяч человек были без суда сосланы на острова. Жизнь ссыльных, имевших возможность свободно передвигаться по красивым островам, переписываться с родными, зарабатывать на питание, вовсе не была «сладкой и гуманной», как говорил Муссолини, ибо изоляция есть изоляция. Но она тем не менее не походила на тот земной ад, который олицетворяли сталинские и гитлеровские концлагеря. А вот в чем дуче действительно мог конкурировать с любым из тиранов XX века (разумеется, помимо количества соблазненных женщин), так это в нагнетании собственного культа.