Текст книги "Германская история"

Автор книги: Александр Патрушев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

В ходе войны завершилось и политическое объединение всех немецких государств. Национальное движение и общественное мнение оказали такое сильное давление на южногерманских правителей, что для них оставался только один путь – вступление в Северо-Германский союз. Поэтому объединение Германии нельзя считать только объединением «сверху». Это было и объединение «снизу», которое стало возможным благодаря буржуазно-либеральному национальному движению. В Зеркальном зале Версаля, где 18 января 1871 г. была провозглашена Германская империя, находились не только князья, генералы и дипломаты. Там присутствовала и делегация Северо-Германского рейхстага во главе с его президентом Эдуардом фон Симеоном, который еще в 1849 г. возглавлял франкфуртских парламентариев, предлагавших Фридриху Вильгельму IV императорскую корону. Таким образом, Германская империя получала двойную легитимацию. С одной стороны, она опиралась на согласие немецких монархов, с другой – была узаконена парламентом.

БЫЛИ ЛИ АЛЬТЕРНАТИВЫ?

После создания империи казался излишним вопрос: может ли возникнуть единое немецкое государство, а если да, то в той ли форме, в какой оно появилось. Современникам этого события и двум последующим поколениям государство Бисмарка казалось исторической необходимостью, которому не было иных альтернатив. Но имеет ли смысл задавать вопрос об альтернативах после того, как события уже произошли?

Однако только реконструкция ушедших в прошлое возможностей и шансов может освободить нас от исторического фатализма и понять, почему развитие пошло именно так, а не иначе. В этом смысле то, что случилось на деле, было лишь одной из возможностей, и даже не самой вероятной.

Имелось несколько вариантов решения национального вопроса. Одним из них было сохранение Германского союза в более либеральном виде, и об этом свидетельствуют многие важные факты. Сохранялись остатки старой имперской традиции и уважение к власти давних династий. Акт о создании союза реально придавал особый вес двум крупнейшим государствам – Австрии и Пруссии, но не давал им возможности поглощать другие немецкие территории. Не последнюю роль играла также заинтересованность европейских держав в сохранении равновесия сил, которое могло нарушить объединение Германии. Однако Германский союз не мог быть долговечным. Патовая ситуация, сложившаяся между Австрией и Пруссией, все равно требовала какого-то разрешения, без которого не могло быть и речи о модернизации союза и централизации власти.

Второе возможное решение было опробовано в 1848-49 гг.: создание современного централизованного национального государства на основе народного суверенитета и прав личности. Но эта модель оказалась нежизнеспособной из-за социальной неоднородности и идеологической противоречивости вглядов ее либеральных и демократических сторонников, а также из-за сопротивления европейских держав, опасавшихся распространения немецкого либерального национализма за пределы Германского союза. Однако никакой немецкий парламент не мог надеяться на поддержку населения, если бы он отказался от «освобождения» Эльзаса и Шлезвиг-Гольштейна.

Существовали и прочие возможности, которые горячо обсуждались представителями оживившегося в конце 1850-х – начале 1860-х гг. национального движения. Великогерманское решение – объединение вокруг Австрии с ее ненемецкими владениями, казалось, открывало неплохие перспективы, а поскольку оно как бы возрождало славное имперское прошлое, то его эмоциональное воздействие было наиболее значительным. Но уже в начале 1860-х гг. такой проект стал иллюзорным. Дело даже не в претензиях Пруссии на гегемонию в Германии. За нее выступала высшая прусская бюрократия, а сам король и консервативное дворянство относились к габсбургским прерогативам с должным уважением. Но великогерманский вариант противоречил здравому экономическому смыслу. Дунайская монархия с ее допотопным меркантилизмом значительно отставала от далеко продвинувшейся хозяйственной интеграции Таможенного союза. Кроме того, интересы уже значительно отдалившейся от остальных германских государств Австрии переместились в Северную Италию и на Балканы. Наконец, включение многонациональной монархии Габсбургов в единое немецкое государство породило бы массу трудноразрешимых проблем.

Возможным решением могла бы стать дуалистическая гегемония Австрии и Пруссии в Германском союзе. Такой позиции некоторое время придерживалась Пруссия, предлагавшая провести реформу союза, разделявшую Германию по реке Наин. Севернее располагался бы прусско-северогерманский союз, южнее – дунайская федерация во главе с Веной. Еще в 1864 г. Бисмарк исходил как раз из такого варианта, который мог бы положить конец давнему австро-прусскому конфликту. Это была достаточно реальная альтернатива, провалившаяся по той причине, что Австрия не без оснований не доверяла прусским предложениям и опасалась, что Берлин будет затем выдвигать все новые условия и требования.

Наконец, существовала концепция триады, выдвинутая средними немецкими государствами, которые боялись как прусской гегемонии, так и совместного австро-прусского господства. Поэтому напрашивалась идея о слиянии малых, чисто немецких территорий в одно национальное государство. Что касалось Австрии и Пруссии, то они могли идти собственным путем как европейские державы. Они явно переросли старый союз и имели значительные негерманские владения. Создание «третьей Германии» казалось защитой от гегемонистских устремлений Вены и Берлина и средством сохранения традиционных местных свобод и традиций.

С 1859 г. «третья Германия» явно оживилась и предложила реформировать устройство Германского союза, чтобы расширить его федеративные основы и усилить его воздействие на членов этого объединения. Однако сразу выяснилось, что реформаторские планы Баварии, Саксонии и Бадена настолько различны, что делают невозможными их общую политику, не говоря уже о совместных действиях.

Таким образом, малогерманское решение проблемы было только одним из нескольких вариантов. Если ему благоприятствовали существование Таможенного союза, слабость Австрии и временные симпатии либералов, то это еще не означало, что такой вариант был запрограммирован изначально.

Сам Бисмарк в 1868 г. уже после войны с Австрией говорил, что «если Германия достигнет своей национальной цели еще в XIX в., то это будет чем-то великим, а если это случится через десять или даже через пять лет, то будет чем-то необычайным, неожиданным даром Бога».

Конечно, в период объединения сложилась исключительно благоприятная международная обстановка, которой на редкость умело воспользовался Бисмарк. Однако если бы во главе Пруссии стоял другой человек, если бы Франция вмешалась в «немецкую войну», а Россия или Австрия – в войну 1870 г., то немецкая история могла бы пойти по совершенно другому пути.

В ЦЕНТРЕ ЕВРОПЫ

Создание империи утолило жажду немцев собрать нацию в едином государстве. Но многие люди представляли его иначе. В этом смысле оно должно было быть крупнее, ибо Австрия теперь не входила в империю; конфессионально более сбалансированным, так как без Австрии протестантизм получил явный перевес, а католики оказались даже под подозрением в недостаточной национальной лояльности; более федеративным, ибо в империи сложилось абсолютное преобладание Пруссии, а «третья Германия» практически перестала существовать. Наконец, более демократическим и парламентарным государством вместо, возникшего авторитарно-милитаристского режима во главе с харизматическим лидером.

Уже многие современники считали создание империи «революцией сверху», осуществившей ту мечту, которую не удалось исполнить революционерам 1848 г. В одном отношении бисмарковская Пруссия в 1866 г. пошла даже дальше. Если Франкфуртский парламент остановился перед тронами, то Бисмарк отважился ликвидировать три суверенные монархии – Ганновер, Кургессен и Нассау, а также один вольный город – Франкфурт-на-Майне. Этим поступком были потрясены консерваторы: один из них совершил революцию, которую видный представитель прусского консерватизма Людвиг фон Герлах назвал «безбожным и преступным деянием» Бисмарка. Консервативное юнкерство страшно боялось, что их «добрая старая Пруссия» растворится в новой объединенной Германии. Лишь к исходу 1870-х гг. оно примирилось с этим национальным государством, когда закончилась «либеральная эра».

Империя была союзным государством, в которое входили 22 самостоятельные монархии и три вольных города – Гамбург, Бремен и Любек. Структуру империи отражала ее конституция. Первая палата – Союзный совет, или бундесрат, являлся представительством отдельных государств. Строго говоря, империя была не монархией как таковой, а коллективной олигархией немецких правителей. Второй палатой был рейхстаг, избираемый на основе всеобщего и равного избирательного права всеми мужчинами, достигшими 25-летнего возраста, кроме военных. Законы принимались обеими палатами, что казалось оптимальным вариантом с точки зрения распределения властных полномочий и соблюдения интересов народа. Впрочем, в империи был еще третий элемент, главная опора государственной власти – армия и бюрократия, неподконтрольные рейхстагу. Три пятых всей бюрократии составляла прусская бюрократия, а армия Пруссии являлась костяком имперской армии.

Конституция обеспечивала гегемонию Пруссии, население и территория которой охватывали две трети империи. Императором мог быть только прусский король, который возглавлял бундестаг, командовал армией, имел право утверждать или отклонять любые законопроекты. Единственный общегерманский министр – канцлер одновременно являлся министром-президентом Пруссии и нес ответственность только перед императором. Отдельные ведомства возглавляли статс-секретари, которые по своему служебному положению считались помощниками канцлера. С 1878 г. основные имперские ведомства были закреплены за соответствующими прусскими министрами.

Фактически не было никакой государственно-правовой связи между национальной Германской империей и транснациональной «Священной Римской империей». Но сознание приверженцев немецкой национальной идеи было в огромной мере сформировано мифом романтической утопии о возрождении средневекового имперского величия. Воздействие этого мифа было настолько сильным, что без опоры на него не могло быть легитимным никакое немецкое национальное государство к негодованию Вильгельма, который считал титул императора только уступкой духу времени и полагал, что провозглашение империи похоронило дорогую его сердцу старую Пруссию.

Подъем нового государства был обеспечен не только идеологически, но и экономически. Хлынувшие в страну миллиарды французской контрибуции привели к настоящей горячке в деятельности новоиспеченных фирм и предприятий и к лихорадочным биржевым спекуляциям. Тысячи новых промышленных предприятий создавались без продуманного расчета их рентабельности. В кратчайшие сроки сколачивались огромные состояния. Этот «грюндерский бум» изменил облик Германии. Там, где прежде дымила заводская труба или высилась доменная печь, моментально появлялось несколько «грюндеров», ошеломлявших озадаченного владельца заманчивыми предложениями и обещаниями сказочных прибылей. Акционерный капитал многих предприятий зачастую превышал их реальную стоимость, а полученные от наивных вкладчиков средства пускались в игру на бирже. Ушла в прошлое традиционная простота верхних слоев общества. Ее место заняли новоимперское чванство и вычурная помпезность, характерная для стиля архитектуры и мебели, одежды и образа жизни.

Свой облик изменило не только общество. На базе экономического триумфа Германия окончательно вступила на путь развития от аграрного государства к индустриальному. Там, где полвека назад можно было увидеть только деревни и маленькие сонные города, теперь возникали крупные индустриальные центры. Так, Эссен в 1850 г. насчитывал всего 9 тыс. жителей, спустя полвека в нем проживало уже 295 тыс. человек. Железные дороги связали всю территорию империи, от Ахена до Кенигсберга, от Гамбурга до Мюнхена. Но по-прежнему сохранялись и даже усилились различия между промышленным Западом и аграрным Востоком. Путешествующий по железной дороге пассажир, переехав у Магдебурга Эльбу, сразу оказывался в ином мире. Перед его глазами представали бесконечные поля ржи, пшеницы, ячменя, лишь изредка прерываемые юнкерскими усадьбами и краснокирпичными колокольнями, возвышающимися над селами.

Социальная структура нового общества оставалась многослойной. Ведущие политические позиции занимало дворянство, хотя его экономическая база – сельское поместное хозяйство – стремительно теряла свое значение. Наряду с группами образованной и чиновничьей буржуазии сложился слой предпринимателей, экономический столп империи. Существовала многочисленная мелкая буржуазия, ядро которой составляли ремесленники, жившие в постоянном страхе перед машинной конкуренцией и возможной перспективой оказаться в рядах пролетариата, а потому очень восприимчивые к антисоциалистическим и националистическим лозунгам. Наконец, имелась неуклонно растущая масса сельских батраков и фабричных рабочих, объединенных в организациях социал-демократии, а в католических регионах – вокруг новой партии Центра.

Многочисленные противоречившие друг другу социально-экономические интересы, представленные различными партиями, массовыми организациями, союзами промышленников и аграриев, дополнялись разнородными устремлениями политических или социальных аутсайдеров. Создание империи сопровождалось обострением проблемы национальных меньшинств: французов – в имперской провинции Эльзас-Лотарингия, датчан – в Шлезвиге, поляков – в Силезии, не говоря уже о евреях, о роли которых шли жаркие дискуссии.

Главной внутриполитической проблемой империи стало ее «внутреннее основание», общенациональное примирение между различными слоями и классами немецкого общества. Бисмарк пытался решить проблему следующим образом: слои, которые оказались неинтегрируемыми в систему, изолировались от остального общества и рассматривались как «враги империи».

Первоначально это была партия Центра, выражавшая интересы антипрусского политического католицизма, который с середины XIX в. оказывал упорное сопротивление курсу политической и культурной централизации, проводимому прусско-протестантскими властями. «Культуркампф» (борьба за культуру) на первый взгляд казался вопросом государственного надзора за всеми школами и назначением священников в приходы. В действительности же речь шла о попытке государства взять под контроль транснациональный по своему характеру католицизм, подчиненный папе римскому, и ликвидировать его социально-политическую самостоятельность. Но победителем в этой изнурительной борьбе оказалась церковь, ставшая в глазах массы верующих мученицей, а партия Центра год от года усиливала свое влияние и позиции в рейхстаге.

К тому же Бисмарк увидел перед собой более опасного, по его мнению, противника – социал-демократию. Воспользовавшись двумя покушениями на императора Вильгельма, канцлер в 1878 г. добился от рейхстага принятия закона «Об общественно опасных устремлениях социал-демократии». Но этот «исключительный закон» не смог подавить социал-демократическую партию, которая при каждых выборах в рейхстаг получала все больше голосов и проводила в парламент все больше депутатов, выступавших как независимые кандидаты. Для того чтобы ослабить влияние социалистов на рабочих, Бисмарк с 1880 г. начал проводить политику государственного социального страхования, что способствовало зарождению немецкого социального государства.

В этом отношении Германская империя была пионером. Введение страхования от болезней и несчастных случаев на производстве, скромных пенсий по старости и инвалидности означало создание первой в мире системы социального обеспечения. Но государственное социальное страхование явилось не просто естественным ответом на вызов индустриализации и урбанизации. Иначе оно должно было возникнуть в более развитых индустриальных государствах – в Англии, Бельгии, во Франции, а не в Германии.

Сыграли свою роль специфические немецко-прусские традиции и условия. Главными среди них являлись изначально большая роль государства и его бюрократии, глубоко укоренившаяся традиция реформ, «сверху», слабость политического и экономического либерализма, а значит, преобладание психологии и принципа индивидуализма. Бисмарк понимал, что политически уже ангажированный социал-демократией пролетариат в Германии необходимо привлечь на сторону государства социальными уступками и превратить неимущих приверженцев социализма в консервативных подданных империи. Социальная политика стала необходимым дополнением к «исключительному закону». Свою роль сыграли присущий Бисмарку социально-христианский патернализм и надежда ослабить с помощью социальной политики не только социал-демократию, но и либерализм, который отвергал вмешательство государства в социальные отношения и рассматривал его как «ночного сторожа», охраняющего безопасность своих граждан.

Проникнутый патриархально-патерналистскими мотивами расчет Бисмарка не оправдался. Оставляя рабочих в положении париев общества, он в краткосрочном плане не помешал росту влияния социал-демократии. Но в долгосрочной перспективе такая политика закладывала основы медленной интеграции рабочих в капиталистическое государство и общество.

Молодая империя нуждалась не только во внутренней стабилизации. Ее геополитическое положение в центре Европы заставляло добиваться прочных позиций на мировой арене, тем более что другие страны рассматривали возрастание экономической мощи Германии как потенциальную угрозу своим интересам. Поэтому Бисмарк настойчиво пытался убедить остальные державы в том, что империя «насытилась», а бурный и агрессивный немецкий национализм находится под контролем государства, что с появлением единой Германии европейская система только укрепилась, а не ослабла.

Со своей стороны Бисмарк, которого всегда мучил «кошмар коалиций», направленных против Германии, усиленно плел весьма хитроумную и сложную систему союзов. В 1879 г. был заключен австро-германский союз, к которому позднее присоединились Италия и Румыния. Бисмарк понимал, что жаждущая реванша Франция является готовым союзником любого нового противника Германии. Поэтому его внешняя политика была направлена на изоляцию Франции, а Германия должна играть роль «честного маклера» между остальными европейскими державами. Апогеем этого курса стал Берлинский конгресс 1878 г., на котором при определяющем влиянии германского канцлера был закреплен статус-кво, сложившийся в Европе после русско-турецкой войны, и предотвращена опасность новой большой войны за влияние на Балканах.

Но такая позиция требовала политического самоограничения, которого было трудно придерживаться в атмосфере нарастания экспансионистских тенденций эпохи, шла ли речь о националистических силах или о промышленных союзах, интересы которых простирались далеко за пределы Европы и требовали захвата новых колоний и сфер влияния.

Австро-германский союз был расширен привлечением к нему России и созданием в 1881 г. Союза трех императоров. В 1887 г. Германия заключила с Россией двусторонний «договор перестраховки», по которому стороны обязались сохранять дружественный нейтралитет в случае войны какой-либо из них с третьей страной, за исключением случаев нападения России на Австрию, а Германии – на Францию.

Внешняя политика Бисмарка являлась чрезвычайно сложной «игрой пятью шарами», т. е. пятью европейскими державами. Но противоречия между ними становились все заметнее. Во Франции идея реваншистской войны за возвращение Эльзаса и Лотарингии была настолько популярной, что ни одно правительство не могло отказаться от этого. В России панславистское движение вызывало растущие опасения со стороны Австрии и Турции. А для Германии главной задачей оставалось избежать войны на два фронта.

20 марта 1890 г. после почти 20-летнего пребывания у власти Бисмарк был отправлен в отставку новым императором Вильгельмом II, вступившим на престол в 1888 г., после стодневного правления своего отца, уже смертельно больного Фридриха III. Молодому и самоуверенному монарху всесильный «железный канцлер» казался тяжкой обузой. Резкие расхождения между кайзером и канцлером обнаружились прежде всего в социальной сфере. Стараясь завоевать популярность, Вильгельм стремился сгладить социальные противоречия, а крайняя враждебность Бисмарка к социал-демократии казалась ему излишней. Когда в 1890 г. рейхстаг отказался продлить «исключительный закон», это означало крупное внутриполитическое поражение канцлера. В последние дни его правления возник вопрос о возобновлении русско-германского договора, этого стержня системы союзов Бисмарка. Поскольку кайзер не проявлял ни малейшего интереса к продлению договора, его отношения с канцлером испортились окончательно, что и привело к отставке последнего. С уходом Бисмарка закончилась целая эпоха немецкой истории.