Текст книги "Спецгруппа «Нечисть»"

Автор книги: Александр Ищук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

2

Улица поприветствовала меня ярким летним солнцем и отцом Алексием – капелланом морпехов. Солнцу я порадовался, а от батюшки постарался улизнуть.

– Александр! – крикнул он, заметив меня. – А ну, иди ко мне.

До посвящения в сан отец Алексий был военно-морским офицером, капитаном третьего ранга. Я не знаю, какая злая сила затащила его в священники, но у меня складывалось впечатление, что батюшку с «Крейсера „Аскольд“» Пикуль писал именно с него. Став священником, он и не подумал отказываться от порочных привычек, приобретенных на службе. А прослужив с морпехами год, он нахватался всякой гадости еще и от них. Кроме того, он курил, имел любовницу в штабе и воевал наравне с морпехами. За это ему прощали всё и все. Был он ростом около метра семидесяти, имел щуплое телосложение, черную с проседью бороду и отвратительный голос, не говоря о полном отсутствии слуха. Когда он пел псалмы, в обморок падали даже вороны.

– Что случилось, святой отец?

Он окинул меня строгим взглядом и поинтересовался:

– Сын мой, а давно ли ты исповедовался?

Началось… У батюшки кончились деньги, выпить хочется, а занять не у кого. И я, ешкин кот, первый, кто попался ему на глаза. Его стандартное разводилово на деньги обычно начиналось с требования об исповеди. И заканчивалось, как всегда, предложением «обмыть очищение души воина от грехов тайных и явных». В другой день я бы не только одолжил ему на пузырь, но и выпил бы с ним, но не сегодня.

– Батюшка, – наклонившись, зашептал я ему, – сегодня, часов в шесть вечера, заскочи ко мне, я тебе все свои грехи в литровую емкость ссыплю, а ты, как найдешь силы, отпустишь их.

– А чего до вечера тянуть? – моментально сообразил он. – Давай сейчас и отсыплешь!

От святого отца пахнуло таким перегаром, что стало понятно: не выпить он ищет, а опохмелиться.

– Сейчас не могу, мне бойцов к выходу готовить – завтра в бой. А к вечеру я еще нагрешу и оптом тебе их отдам.

– Сын мой, как же ты будешь исповедоваться, если тебе завтра на боевой выход?! – заподозрил он подвох.

– Святой отец, так я о чем толкую: я насыплю грехи в емкость, а ты, именно ты, их отпустишь…

– Я тебе что, алкаш – в одну харю грехи отпускать? – обиделся капеллан.

– Едрить твою, – выругался я, – почему в одну харю? Вечером, да еще и в пятницу, с тобой кто угодно чужие грехи отпустит. А уж на халяву…

– Ага, – сообразил он, – верно глаголешь. А до вечера мне что, так и не исповедовав, ходить?

У меня аж рот открылся от такой наглости.

– Слышь, падре, ты что, об угол храма головой стукнулся?

Поняв, что ляпнул лишнего, батюшка тут же «включил заднюю».

– Сашко, ты меня не так понял. Я должен постоянно с бесом бороться, вот и задумался: кого до вечера мне еще можно исповедовать…

– Скоро из штаба Зимин выйдет, – я ненавязчиво сдал своего полковника, – он вчера денюжку получил, посему греховных мыслей у него – как у собаки блох. Исповедовать его нужно срочно, дабы бессмертная душа его…

– Зимина исповедовать… – неуверенно промямлил батюшка. – А в «фанеру» не зарядит?

Моего полкана боялись все. Даже морпехи. Даже капеллан морпехов.

– Не дрейфь, святой отец, – обнадежил я его, а сам поспешил в расположение своей группы. Буквально через минуту я услышал рык любимого командира:

– Ты что, каптри, с колокольни упал? Исповедовать он собрался! С утра! Да я тебя, червоточина морская…

Чем закончился их диалог, я так и не узнал, так как был достаточно далеко.

В расположении меня уже ждали мои головорезы.

– Санек, – увидав мой сосредоточенный вид, начал Марсель. «Саньком» Марся называл меня еще с детского сада. С самой младшей группы. С тех же времен я называл его «Марсей». – Только не говори, что мы тоже пойдем подвиг совершать?

– Почему «тоже»?

– Так Коваль заходил. Посоветоваться с тобой ему надо. Он вкратце описал, что для него приготовили.

– Штабные?

– Нет, Михалыч.

– Он еще зайдет?

– Да, минут через сорок. Так, что, тоже геройствовать пойдем?

– Пойдем, родной. Пойдем. И думается мне, что наш «подвиг» позабористее будет…

– Все так плохо?

– Ты тоннель помнишь, который мы в прошлом месяце обнаружили?

– Ну?

– Так вот его нам и нужно найти.

– И все?! – оживился Марсель.

– Держи карман шире. Уничтожить его нужно.

– Они там что, с ума сошли, – он повернулся в сторону штаба, – нас еще на подходе всех перестреляют.

– Не каркай. Термит, дуй на склад и получай пластит. Чем больше – тем лучше.

Сапер, к которому я обратился, задумчиво почесал щеку и поинтересовался:

– А ч-ч-чего рвать б-б-будем?

– Тоннель.

– Т-т-тот самый?

– Именно.

– П-п-понял.

Проводив сапера взглядом, я обратился к своим:

– Чего стоите? Дружно готовить снарягу и получать боеприпасы!

Народ, тихо ворча, пошел выполнять указание.

– Нет, Санек, – Марся никуда уходить не собирался, – ты серьезно рассчитываешь его уничтожить? Это же самоубийство чистой воды.

– Война – это вообще одно сплошное самоубийство. Ты чего стоишь?

– У меня давно все готово. Ты, как в штаб ушел, так я все и приготовил. А парни еще над моей паранойей смеялись.

– Тогда иди, спать ложись.

– Не хочу. Выспался уже.

– Тогда не отсвечивай. Чапай думать будет.

– Ну-ну, – хмыкнул он и пошел в палатку.

Я уселся за стол перед палаткой и налил себе чаю. Мне не нужно было дожидаться вечера для получения информации от штаба. Возле тоннеля мы сутки пролежали в прошлом месяце. Под первой линией оцепления. И как к нему скрытно подойти, я уже знал. Но вот как его уничтожить и остаться в живых – ответ на эту загадку еще не нашел.

Через двадцать минут вернулся Термит. Пластита он набрал столько, что вез его на тележке.

– Леня, а на кой черт столько?

– Т-т-там ить ск-к-калы кругом и б-б-бетона много. Я еще т-т-тогда прикинул, ско-о-о-лько нужно.

– Ладно, распредели между парнями.

Термит кивнул и пошел раздавать взрывчатку. Не прошло и минуты, как из палатки медиков раздался возглас Зямы:

– Леонид, а вы часом не опухли со своим «пластилином»?

– К-к-командир п-п-при…

– Что «командир», что «приказал»? Я, между прочим, врач! А не ломовая лошадь. Так что идите в сад вместе с «пластилином» и командира туда же заберите.

– Н-н-но… – попытался настаивать Термит.

– Так, Термит, – услышал я голос второго врача. – Зяма направление движения тебе задал, так и вали туда скорым шагом, и замазку свою забери. Не понесу я ее. Мне и так за Зяму его добро таскать.

А это стало для меня неожиданностью. Зяма и Ильдар, два медика группы, хоть и «друзья не разлей спирт», но никогда не сачковали за счет друг друга.

– П-п-почему тебе т-т-таскать? – так же, как и я, удивился Термит.

– По кочану, – ответил Зяма, – Ильдарище, не гони волну, я в норме.

– Зяма, – людоедским голосом начал Ильдар, – я что-то не слышал, чтобы среди евреев были камикадзе. Я тебе сказал: вали в госпиталь!!! Леня, собирай; собирай свою амуницию, у Зямы аппендицит, и с нами нынче он не пойдет. На больничном он.

А вот это была новость! Притом плохая. Я вошел в палатку, где два медика отбивались от сапера.

– Так, эскулапы, я чего-то не знаю?!

Зяма, который лежал на кровати, попытался встать для приветствия, но получил кулаком в грудь от Ильдара и снова лег.

– Командир, – Ильдар повернулся ко мне, – у Зямы аппендицит. Сто процентов. Этот мудак вчера терпел и молчал, а сегодня он встать не может. Я его уже осмотрел. Минут через десять «таблетка» приедет, увезут этого героя.

– Зяма, ты кретин, – высказался я. – Что за детский сад?!

– Командир, я в норме, – и тут же вскрикнул, потому что Ильдар ткнул пальцем ему в живот.

– Татарин, зараза, ты что делаешь?!

– В «норме» он, – проворчал Ильдар, – заткнись и жди машину!

– Вашу мать! Ильдар, замену искать будем?

– Во-первых, сейчас ты ее не найдешь, во-вторых, врача квалификации Зямы уже не найти в принципе, и, в-третьих, я никого не подпущу к парням. Они же из насморка пневмонию за сутки сделают.

Ильдар был прав. Квалифицированных медиков катастрофически не хватало. В госпиталях еще можно найти грамотного специалиста, а на передовой это редкий экземпляр. Нам повезло: Зяма – кандидат медицинских наук, нейрохирург. Ильдар тоже КМН. До войны он был гинекологом, но быстро «переквалифицировался». Мне завидовали все: иметь в составе группы двух врачей, да еще такой квалификации! Когда мы отдыхали после выходов, эти двое постоянно оперировали в госпитале, поэтому группа никогда не испытывала недостатка в спирте…

– Леня, – обратился я к саперу, – ты чего тут встал, родной? Вали, раздавай «подарки» остальным. А Ильдара не трогай.

Термит ушел. Не прошло и тридцати секунд, как возражения, аналогичные возражениям медиков, раздались от соседей.

– Так, – не выходя от медиков, рявкнул я, – кто-то оспаривает гениальные решения любимого командира?! Заткнулись и, радостно капая слюной, разбираем пластит.

Возражения моментально прекратились. Но раздался голос Марселя:

– Санек, тут «таблетка» приехала. У нас кто-то простудился?

– Ага, Зяме животик продуло…

– Беременный что ли? – Марсель вошел к медикам. Глянул на зеленое лицо Зямы, почесал затылок и резюмировал: – Зяма, я тебе всегда говорил: жадность тебя погубит. Нехорошо жрать сивуху в одну харю! Глянь, как отравился.

– Марся, – ответил вместо Зямы Ильдар, – заткнись и тащи сюда носилки из «таблетки». Не принесешь – я тебя, как и нашего еврея, разрежу пополам.

Тон был убедительный, и Марся ломанулся выполнять указание Ильдара. Через мгновение вошли Марся и два санитара с носилками.

– Так, бойцы, – скомандовал Ильдар, – нежно берете капитана и тащите его в машину. Уроните – препарирую обоих. Марся, проследи за транспортировкой.

При помощи санитаров Ильдар уложил Зяму на носилки. Марсель начал руководить эвакуацией:

– Так, гои, аккуратно несем тело. Не забывайте: в ваших криворуких руках лежит тело «избранного»…

– Марся, заткнись… – послышался голос Зямы.

– Подносим, подносим, – продолжал юродствовать Марсель на улице, – машина, надеюсь, кошерная? А почему головой вперед? Ах, «ногами» еще рано… Опускаем, руки берегите. Да не свои руки, дятлы! Еврейские руки. Ему ими еще дро… вас, бакланов, резать!

– Ильдар!!! – вдруг раздался крик Зямы. – Ты где, друже?!! Не бросай меня, не отдавай на поругание неверным!!! Спаси, ради Авраама и детей его…

Ильдар, собирая свои причиндалы и с улыбкой слушая вопли друга, выронил из рук какой-то хитрый инструмент.

– Не оставь меня в трудную минуту!!! Эти «кандидаты в доктора» вырежут же мне все, кроме аппендикса!!! Нас же так много связывает, – продолжал стенать Зяма, – совместно украденный спирт, два порножурнала у тебя под подушкой, пять кило свинины в холодильнике, наконец, клятва… этого… как его… Гиппократа!!!

– Зяма, заткнись, – сквозь смех крикнул Ильдар, – сейчас я приду.

– Ты его сам резать будешь?

– Так, командир, он же никого больше к себе не подпустит.

– Это долго?

– Нет, через два часа приду. – Ильдар наконец собрал все, что ему требовалось, и пошел к машине.

– Так, правоверный, – послышался крайне заинтересованный голос Марселя, – я чего-то насчет журналов и спирта не понял?!

– Чего ты его слушаешь? – ответил Ильдар. – У него уже бред! Зяма, ты же бредишь?!

– Кто?!! Я?!!! Конечно!!!

Выйдя на улицу, я проводил взглядом отъезжающую «таблетку», в которой продолжал скулить Зяма.

– Санек, как ты думаешь, где они заныкали спирт?

– Не о том думаешь, родной. Ты, кстати, у Термита пластит получил?

– Нет.

– Так вали, получай. И не приставай ко мне. Тем более, вон Коваль идет.

– Зяма до «белочки» допился? – вместо приветствия кивнул в сторону уехавшей санитарной машины Коваль. – Или печень отказала?

– Аппендицит.

– Вот хитромудрый еврей! – восхитился Коваль. – Даже на войне умудрился по гражданской болезни закосить.

– Леха, не сыпь мне соль на сахар. Мне завтра подвиг совершать, а врач всего один остался.

– Тебе тоже подвиг?!

– Именно.

– Тогда давай объединим наши мозговые усилия.

– Какие усилия? – не понял я.

– Блин, чего к словам цепляешься? На двоих, говорю, давай подумаем. Глядишь – и найдем решение проблемы.

– Понял. Что тебе нужно сделать?

– «Языка» привезти.

– И все?!

– Точно. Только есть одно «но»: у «языка» есть имя, фамилия, воинское звание и куча фоток его рожи лица…

Через час объединенными усилиями мы нашли более-менее приемлемые решения для выполнения наших боевых задач, и Коваль, довольный, ушел.

Вернулся Ильдар.

– Саня, Зяму я вскрыл, вырезал лишнее и зашил.

– Жить будет?

– А куда он денется…

– Надолго он «залег»?

– Через десять дней будет в строю. Я его на попечение двум медсестричкам оставил… Там такие «кошечки» – мертвого поднимут! Кстати, ты не знаешь, чего морпехи с танкистами не поделили?

– С чего ты взял, что не поделили?

– Судя по остаточному кипишу в лазарете и наличию ментов, морпехи здорово вломили танкистам.

– Нет, не в курсе. Я ж с обеда тут торчу…

Со стороны крайней палатки раздал хохот, как минимум, пяти глоток и возглас:

– Святой отец, где тебя ударили балкой двутавровой?!

– Пошел ты, – огрызнулся отец Алексий.

– Ох, мать ети, – продолжал хохотать тот же боец. Судя по голосу, Пашка, – уважаемые, вы чего, бабу не поделили?

– Пошел ты, – отправил Пашку некто по тому же маршруту голосом муллы Булата Арсланбекова.

Арсланбеков был вторым капелланом, если так можно сказать, морпехов Комарницкого. Единственным «военным муллой» на всю армию и первым на все вооруженные силы РФ, кто был на передовой. Если православных священников редко, но можно встретить в войсках, то с представителями ислама в армии – полный напряг. Мулла, как и батюшка, раньше тоже был военным, только летчиком. Поэтому истину «где начинается авиация – там заканчивается дисциплина» оправдывал на сто процентов. Но в отличие от Алексия – не курил. Во всем остальном он был братом-близнецом священника.

– Ильдар, погоди, не уходи. Мне думается, что мы сейчас узнаем, из-за чего подрались морпехи и танкисты.

В сопровождении хохочущих бойцов из-за палаток вышли оба служителя культа. Если Алексий имел только сломанный нос и синяки под обоими глазами, то Булат – свежий шов на лице, подозрительные синяки на шее и правую руку в гипсе. При этом священник толкал муллу впереди себя.

– Булик, шагай, тебе говорю. Токмо тут мы найдем хороших врачевателей, постную пищу, «живую» воду и офицеров, которые боятся гнева Господа.

– Леша, – отвечал подталкиваемый Булат, – не толкайся, сволочь. И так голова кружится.

Наконец молочные братья дошли до нас и остановились. Я не выдержал и заржал. Ильдара прорвало тоже. Подождав, пока мы успокоимся, Алексий обратился ко мне:

– Сын мой, великая беда привела нас к тебе и воинству твоему. Безбожники в солдатском обличии (да поглотит их геенна огненная!), забыв страх Божий, подняли руку на двух уважаемых людей, слуг Господних. Памятуя о том, что только под твоим началом служат два богатыря… – после «богатыря» Ильдар начал ржать еще сильнее, – … два заступника Веры и Отчества… – Ильдар уже катался в истерике, – …которые дюже умеют врачевать, мы пришли скорбно молить тебя о помощи.

Я обалдело посмотрел на батюшку, потом – на муллу, потом – на катающегося по земле Ильдара.

– Батюшка, ты молока, что ли, выпил? Ты что несешь? Какие, на хрен, «богатыри» и «заступники веры»? Это ты сейчас про еврея и татарина говорил, или я чего не понял?

– Неразумный сын мой, – обратился ко мне Булат. Ильдар, который уже успокоился, снова начал ржать. – Бог – он один. А то, что мы называем Его по-разному, не имеет значения…

– Час от часу не легче! С каких пор я, православный, для муллы «сын мой»? Так, заканчиваем прикрываться именем Всевышнего и коротко сообщаем: на кой болт приперлись. Сначала Булат.

– Помощи медицинской нам надо.

– На кой вам она? Судя по всему, тебе уже помогли. И сдается мне, звездишь ты, родной. Батюшка, твоя версия.

– Так это… – начал мямлить он, – нам бы полечиться…

Ильдар тем временем проржался и мог стоять ровно.

– Саня, ты кому-то из них налить обещал?

– Алексию. Утром еще. У штаба.

– У штаба!!! – взвизгнул тот. – Ты меня, паразит, зачем под Зимина подставил?

– Только не говори мне, что это он тебе нос сломал…

– Нет, конечно! Он хоть и командир, но набожен местами…

– Короче, святые отцы, – перебил я батюшку, – сейчас вы все рассказываете. Начиная от утренних бузюлей от Зимина и заканчивая побоищем с танкистами.

– А про танкистов ты откуда знаешь? – насторожились оба.

– Так я ж разведчик, а не штурмовик.

– А спиртяшки для компресса нальешь? – робко спросил Алексий.

– Я ж обещал…

– А, черт с тобой, слушай.

Очнувшись утром, оба священнослужителя поняли, что вчера они приняли лишнего. Этот факт подтверждался тремя обстоятельствами: они проснулись с ужасным похмельем, без денег и в борделе. У Булатки, до кучи, вся шея была в засосах. Кое-как выбравшись на улицу, они огородами отправились к себе. По дороге возникло нескромное желание поправить здоровье, но денег не было. Сообразили, что разводить прапорщиков и лейтенантов на деньги в конце месяца – бесполезная трата времени. В качестве оптимальной жертвы им виделись служивые в звании «капитан» и «майор». Разделившись, они договорились встретиться у штаба.

Первым, кто попался на глаза Алексию, оказался я. Добившись относительно положительного результата со мной (капитан готов налить, но – вечером), Алексий рискнул дождаться Зимина. Полковник Зимин, увидав батюшку в таком виде, захохотал. Однако, услышав предложение «исповедоваться», мгновенно забыл, что он христианин, и вспомнил, что он командир, притом один из самых грозных. Порвав батюшку на британский флаг, он вспомнил про его кореша. Будучи разведчиком, ему не составило труда отыскать второго «страждущего» и морально его изнасиловать. Поглумившись над обоими, добив их фразой «так почем опиум для народа?», Зимин ушел.

Не успев сильно расстроиться, «ловцы человеческих душ» наткнулись на двух капитанов-танкистов. Мгновенная атака – и вот грустные «трактористы» уже ведут к себе двух морпехов. Через час поправившим здоровье и пребывающим в приподнятом настроении «ловцам» захотелось любви. Но не любви к Господу, а любви плотской и желательно с красивой «прихожанкой». У танкистов с «прихожанками» и так дефицит, а уж с красивыми – дефицит в квадрате. Единственная красивая «прихожанка» при штабе, заместитель командира танкистов по каким-то мутным вопросам, в нерабочее время согревала его холодными ночами теплом своего тела.

Получив целеуказание, они выдвинулись в заданный квадрат, где пробыли минут сорок. В течение которых изложили «прихожанке» цель своего визита, получили от нее отказ в нецензурной форме, попробовали настоять, но были взяты под белы рученьки штабными, выведены на задний двор и жестоко избиты. «Жестокое избиение» выразилось в двух затрещинах и двух поджопниках. Не вняв голосу разума, ни своего, ни чужого, они продолжили нарываться и получили уже по полной.

Кое-как отскребя друг друга от земли, молочные братья направили свои стопы в расположение морпехов. Сивуха танкистов, тяжело легшая на «вчерашнее», а также полученные побои привели к тому, что двигались они «противоторпедным» маневром, временами переходящем в «противозенитный». Морпехи, увидев своих попов в таком состоянии, офонарели. А эти кадры, воспользовавшись отсутствием Комарницкого и двух других старших командиров, толкнули проповедь, смысл которой сводился к тому, что «поганые безбожники» (они же танкисты) все одержимы нечистым, Всевышнего ни во что не ставят, равно как и слуг его, а посему кара Божья должна их постигнуть незамедлительно.

У морпехов с танкистами (впрочем, как и с остальными) отношения и так отвратительные, а тут «трактористы» обидели их любимых «боевых попов». «Ангелы возмездия» немедленно выдвинулись в расположение танкистов. К счастью, массового побоища удалось избежать: через три минуты после «начала боевых действий в тылу противника» на место «крестового похода» прибыл главный архангел морпехов, ум, честь и совесть, Хранитель и Ревнитель Веры, наместник Бога на земле и главный Инквизитор по совместительству, полковник Комарницкий.

Не став отделять зерна от плевел, полковник начал лупить всех, кто попадался ему на пути. Через минуту враждующие стороны трусливо бежали с поля боя. Проведя оперативно-следственные действия с пленными бойцами, полковник моментально вник в ситуацию, поймал обоих «пострадавших за веру» и, пользуясь тем, что он Хранитель и Ревнитель, наместник и главный Инквизитор, отметелил обоих попов прямо у штаба танкистов. От того же штаба сердобольные танкисты увезли пострадавших в госпиталь, где Алексию вправили сломанный Комарницким нос, зашили порез на лице Арсланбекова и наложили гипс на поврежденную Комарницким же руку.

Сказать, что мы ржали над рассказом попов, – значит не сказать ничего. Мы катались от смеха. Но передо мной встала другая проблема: напоив попов, я мог нарваться на гнев Комарницкого. А ему будет трижды наплевать, что я офицер, разведчик и вообще из другого рода войск. Порвет и как звать не спросит. А габариты и уровень подготовки полковника наталкивали на мысль о нарушении слова, данного Алексию утром.

– Санек, – все еще смеясь, ко мне подошел Марсель, – к гадалке не ходи, у морпехов и сейчас идет следствие, суд и казнь!

– Это с гарантией. Только следствие и суды давно закончены. Там сейчас репрессии полным ходом идут, – задумчиво ответил я. – Не завидую я офицерам морпехов. Комарницкий о рядовых руки теперь марать не будет. Он их командиров, которые «допустили», пытать начнет.

– Так что с «компрессом»? – заискивающе поинтересовался Алексий.

– Батюшка, я не против налить тебе, но уж лучше я спрошу разрешения твоего командира…

– Отлучу… – пригрозил тот, понимая, что, скорее всего, я получу запрет от Комарницкого.

– Отлучение, батюшка, я переживу. А разборок с вашим полканом – навряд ли. Не говоря уже об испорченных с ним отношениях. Я тебя, конечно, уважаю, но не настолько, чтобы конфликтовать из-за тебя с Комарницким. Петюня, – позвал я нашего радиста, – дай мне морпехов.

– Комарницкого нет, – скоро ответил мне радист, – говорят, вышел куда-то.

– А кто есть?

– Подполковник Кравченко.

– Ну, давай его.

– Здравия желаю, Остап Кондратьевич, – начал я в трубку. На заднем фоне слышался разъяренный рев Комарницкого.

– Привет, разведка, – с усмешкой ответил он, – чего тревожишь? Чего от дел отвлекаешь?

– Да у меня тут неразрешимый вопрос этико-теологического характера…

– Какого характера? – не понял Кравченко. – Шура, не полощи мозги. Я академиев не кончал, говори прямо.

– Я насчет драки с танкистами…

– О! Ты только узнал?! Медленно работаешь, разведка! – Задумался и осторожно спросил: – А что драка? Неужто и твои под замес попали? Быть не может! Дураков у тебя нет. Так, что случилось?

– Сегодня днем, еще до драки, я пообещал одному набожному индивидууму, что накапаю ему чуток спиртика. А сейчас, в свете произошедших событий, нахожусь в затруднительном положении, ибо: с одной стороны – слово дал, а с другой – опасаюсь гнева твоего командира.

– Что ты мелешь? – опять не понял Кравченко. – Какой, в пень, набожный индивидуум… Ты про Алексия, что ли?

– Про него, страстотерпца!

– Так эта плесень морская выжила и к тебе прибежала?

– Прибежала.

– И второй малахольный с ним?

– С ним.

– И, говоришь, спирта ему обещал?

– Обещал.

Кравченко задумчиво загудел в трубку.

– Вот что, Саша. Если эти два лаперуза моченых появятся на глаза Барину до того, как он остынет, боюсь, он их не в больничку, а в морг отправит. Так что пусть они у тебя отлежатся. Поэтому слушай приказ: напоить обоих бакланов до отключки. Чтобы всю ночь, аки агнцы Божьи, храпели и приключений не искали. И так сегодня из борделя звонили. Денег они должны остались. Поэтому слово офицера приказываю держать, а Барину я скажу, что ты их «во спасение» напоил. Он тебе еще спасибо потом скажет. Вопросы есть?

– Вопросов нет.

– Вот и умничка. Конец связи.

– Ну что, защитники Веры, Царя и Отечества, – обратился я к притихшим попам. – Кравченко дал добро. Микола, выдай им закусить и литр спирта.

– А не многовато будет? – поинтересовался крохобор Микола.

– Нормально, пусть помнят нашу доброту!

Еще минут пять бойцы отдирали от меня попов, желающих меня обнять и расцеловать. Наконец попов, размазывающих по щекам слезы счастья, утащили на кухню, попутно предупредив, чтобы были тише воды, ниже травы, а я пошел к Зимину думу думать.