Текст книги "Ватутин"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

Глава тридцать вторая

1

Ватутин отбросил карандаш в сторону и протянул подписанную сводку Иванцову.

– Немедленно передайте в Ставку, – хмуря брови, сказал он. – Я бы пока воздержался сообщить точную цифру окруженных. Там сами подсчитают по всем трем фронтам. – Он задумчиво посмотрел в окно. – Несомненно, окруженная группировка гораздо больше, чем мы предполагаем. Может быть, до трехсот тысяч. – Прищурившись, Ватутин взглянул на Иванцова, и тот уловил в его глазах затаенное беспокойство.

– А значит, и сильнее, – сказал Иванцов, склоняясь над картой; он понимал, что тревожит Ватутина. Теперь предстоит сжать кольцо окружения. Но это не так-то просто. Противник продолжает подтягивать войска к Боковской и Нижне-Чирской. У Большой Донщинки пытается наступать сильно потрепанная 22-я немецкая танковая дивизия. Вблизи Больше-Набатовского Вейхс бросил в бой сто восемьдесят танков и мотомехпехоту, надеясь с северо-запада прорвать фронт наших войск. Атаки отбиты, повреждено двадцать восемь танков. И все же это признак того, что борьба далеко не закончена.

Ватутин рассеянным взглядом коснулся карты, встал и задумчиво остановился у края стола.

– Намерения их совершенно ясны, – сказал он, смотря в напряженный затылок Иванцова. – Они будут стремиться удержать за собой Песковатку и Вертячий… Что ж, посмотрим!.. Передайте приказ командирам частей – не допускать прорыва. Давайте еще плотнее сомкнемся с частями Сталинградского и Донского фронтов… Что вы там смотрите, Семен Павлович? – вдруг рассердился он.

Иванцов смущенно улыбнулся:

– Просто, товарищ командующий, смотрел, какой мы за эти дни прошли путь.

Ватутин задумчиво и как-то удивленно посмотрел на Иванцова.

– Путь, говорите вы? – переспросил он и похлопал ладонью по краю стола. – Да, за этим вот столом я прошел большой путь, – он усмехнулся, – странно! Всего пять дней. А сколько передумано и прочувствовано…

Иванцов прислонился к стене, сжимая в руках папку с документами.

– Сегодня говорил с Москвой, – сказал он. – Мне сообщили… – и вдруг смущенно запнулся.

– Что сообщили? – вскинул голову Ватутин.

– Говорят, Николай Федорович… Вам готовят новое звание…

Ватутин досадливо махнул рукой:

– Эх, Семен Павлович! Разве в званиях цело!.. Мы гитлеровцев – или они нас. Вот как поставила вопрос история… – Он обошел вокруг стола и присел на стул, показав рукой, чтобы садился и Иванцов. – У вас есть мать, Семен Павлович? – вдруг спросил он.

– Есть, – ответил Иванцов, подсаживаясь к столу.

– И у меня есть… А может быть… была… Осталась у немцев, в деревне… И сестры там остались… В общем, почти вся семья. – Ватутин помолчал. – Тревожит меня, Семен Павлович, что с ними!

– Скоро и там начнем наступать.

– А я перед матерью виноват, – хмуро сказал Ватутин, – не вывез. Вернее, не успел!.. Отступил быстро, а назад иду медленно… Меня и старики казаки ругали… – Он опять помолчал. – Много земли нашей должны мы отвоевать. Ох, как много. А знаете что, Семен Павлович, – вдруг круто повернулся он к Иванцову, – не идет у меня из головы Бильдинг. Веселый, самодовольный генерал. А что ему до меня, до моей матери, до нашей беды. Союзник!.. На тушенку хочет выменять дружбу! Но как только заговорили о втором фронте – так лисой, лисой – да в кусты… А сколько бы мы матерей спасли, если бы союзники меньше лили коньяк у нас по блиндажам, а открывали бы скорей второй фронт…

Слушая Ватутина, смотря в его суровое и усталое, посеревшее лицо, с глубокими складками между бровей, Иванцов подумал о том, как предельно устал этот человек, как сложна его душевная жизнь, обычно она загоняется им куда-то вглубь, чтобы не мешала…

Даже сейчас, в эту минуту откровения, он сидит привычно подобранный, и ничто, казалось бы, не выдает в нем человека, которому тяжко оттого, что он ничего не знает о судьбе своей матери. И только глаза, в них все – и боль, и усталость, и затаенная тревога…

Вдруг Ватутин взмахнул рукой, словно прогоняя какие-то назойливые мысли.

– Ну, так! Идите же, Семен Павлович, на телеграф. Я еду к Коробову. Если будут звонить из Ставки, доложите, что я буду него в штабе часа через два!.. Беру с собой радиостанцию! Распорядитесь…

2

Шофер резко затормозил машину. Дорогу преграждал большой щит, на котором крупными черными буквами было написано «Мины». Рядом со щитом стоял лейтенант и что-то кричал.

Увидев машину и разглядев в ней генерала, он быстро подошел, одергивая туго подпоясанный полушубок.

– Здесь дорога закрыта, товарищ генерал, – сказал он, отдав торопливое приветствие. – Одна мина на другой. Вторые сутки мучаемся…

Ватутин взглянул на рябоватое, в синих точках лицо лейтенанта и покачал головой.

– А как глаза-то остались целы?..

– Успел прикрыть рукавом, товарищ генерал, – сказал лейтенант, и его обветренное лицо, покрытое множеством мелких морщинок, сразу как-то потеплело.

– Повезло, – улыбнулся Ватутин, – говорят, что сапер ошибается только один раз. Значит, можно и два раза.

– Изредка можно, – серьезно ответил лейтенант.

– Вы из какой части?

– Полка Дзюбы…

– Ах, вот как! – Ватутин вдруг вспомнил о Павле и молча сидел, вглядываясь в дорогу за щитом. Там, вдалеке, маячили саперы.

– Ваши люди?

– Мои, товарищ генерал.

– Сколько мин сняли?

– Штук двести…

Ватутин улыбнулся.

– А меня знаете?

Лейтенант нагнулся к машине и как-то весело ответил:

– Знаю, товарищ генерал. Вы наш командующий. К Павлу приходили!..

– А где Павел?

Лейтенант указал вдоль дороги, за щит.

– Вот он! Видите, мину на обочину бросил. Это и есть Павел.

Ватутин посмотрел туда, куда указывал лейтенант, и помедлил с ответом. Над дорогой ползли низкие, темные тучи, где-то в вышине провыл одинокий самолет. Ветер мел низкую поземку. Вдалеке прямо по целине двигались танки. Откуда-то глухо доносилась артиллерийская канонада. «Рвутся к Песковатке, – прислушался он. – Коробов отбивается».

– К сожалению, очень тороплюсь… Передайте привет!.. Как он, здоров?..

– Здоров, товарищ генерал! – с готовностью ответил лейтенант.

К машине быстро подошел Семенчук, который посовещался с командиром охраны и начальником радиостанции.

– Товарищ командующий, разрешите повернуть назад?

– Поворачивайте! – сказал Ватутин и опять взглянул туда, где на белом снегу двигались черные точки. Какая из них – Павел?

Он крепко пожал жесткую руку лейтенанта.

– Так не забудьте!..

Машины быстро развернулись и пошли в объезд другой, намеченной Семенчуком дорогой…

Подставив лицо холодному ветру, Ватутин думал о своей семье… Как разбросала ее война… Смертельно ранен Афанасий, навряд ли выживет… Далеко от него и Татьяна, и Лена… Большая была семья, да вот рассеялась по свету… Война есть война, и никто из них, братьев Ватутиных, от нее прятаться не будет… Не время сидеть на печке. Да, в прошлом их, братьев, многое разделяло. И расстояние, и положение, и круг интересов, которыми они жили все эти годы. Но именно сейчас он почувствовал, что нити, которые их связывали, стали, как никогда, крепкими…

Вдруг внезапно и неожиданно отчетливо он представил себе Павла, который, сутулясь, держа в руках щуп, медленно идет вдоль дороги. Тяжелые испытания не кончились. Придет время – и война останется в прошлом, а саперам еще долго надо будет трудиться. Снимать и снимать мины… Снимать и снимать…

На обочине дороги сидел раненый боец. Большой, видно, путь он уже прошел и присел немного передохнуть, дать отдых раненой ноге, перетянутой ниже колена побуревшим от крови бинтом.

Зажав в кулаке кисет, боец медленно раскуривал самокрутку, прикрывая огонек ладонями от степного ветра. Взглянув на него, Ватутин вдруг вспомнил, что так и не послал Павлу обещанного табачка…

Рассказы

Атака

1

 Пятые сутки днем и ночью льет дождь. Тяжело свесились мокрые лапы елей, и с каждой иголки каплет, струится вода. Вдоль рыжих стволов сосен стекают на землю тонкие извилистые ручейки.

Колюче торчат в небо обломанные, обожженные вершины сосен, без сучьев, без ветвей, словно великан дровосек прошел по лесу и огромным топором вкривь и вкось, сплеча обрубил и обтесал вершины деревьев. Иные он пересек пополам, но мертвые, побуревшие верхушки все еще держатся сучьями за соседние стволы. Лес глухо шумит. Шум рождается глубоко в чаще, и кажется, что совсем близко громыхает тяжелый железнодорожный состав. Но это – грохот боя.

Уже неделю здесь обороняется гвардейская дивизия. Отступив от Старой Руссы, она сдерживает противника, который пытается проникнуть к Ярославлю, перерезав Северную железную дорогу, и еще одним кольцом окружить Ленинград. Гвардейцы дерутся за каждую пядь земли. Они отражают все атаки отборной эсэсовской дивизии «Мертвая голова».

Страшное название у этой дивизии. Гитлеровцы придумали его, чтобы пугать им своих врагов. «Мертвая голова»! Так и представляется голый, безглазый череп, на который надета железная каска, – сама смерть!

2

Землянка командира дивизии укрыта в самой чаще леса, в глухом овражке. День и ночь горит в ней яркая электрическая лампочка, ее питает движок, который пыхтит в глубоком, вырытом неподалеку окопе.

В землянке холодно и дымно. Сырые дрова едва тлеют в печурке, то и дело выбрасывая из-под дверцы беловатые клубы дыма. Под ногами, просачиваясь сквозь тонкие доски, хлюпает вода. Стены в темных подтеках сырости, с потолка каплет.

Шинель на Ватутине не просыхает уже третий день. Давно следовало бы снять и просушить ее перед печкой, но Ватутин и часа не сидит на месте. То он наблюдает за дальними подступами к Верхним Ключам, то проверяет огневые позиции артиллеристов, то идет на радиостанцию, чтобы поговорить с командующим фронтом. В землянку возвращается только для того, чтобы еще раз взглянуть на карту, подвести итоги наблюдениям и дать необходимые указания.

Не снимая своей мокрой шинели, он склоняется над картой, испещренной множеством цифр, пометок, значков. Тонкими красными штрихами обозначено на ней расположение нашей дивизии, синими штрихами – расположение врага.

И когда только Ватутин спит? Даже суровый, видавший виды полковник, командир дивизии, сидящий напротив, удивляется выносливости генерала, склонившегося над картой. Только в воспаленных глазах Ватутина видна затаенная, скованная волей усталость.

По углам землянки на коротких деревянных чурбаках примостились телефонисты. Вдавив трубку чуть ли не в самое ухо и прикрывая рот ладонью, они то и дело покрикивают негромко хрипловатыми, простуженными голосами:

– Харьков!.. Минск!.. Одесса!.. Я – Москва! Я – Москва!..

Это названия полков и штаба дивизии.

На передовой временное затишье. Только изредка со стороны деревни ухает вражеский миномет, и мина, шелестя, пролетает над лесом, разрываясь в глубине.

– Вы к нам надолго, товарищ генерал? – спрашивает полковник, поглядывая на Ватутина из-под седоватых бровей. Глаза его глубоко запали от усталости и бессонных ночей и кажутся поэтому особенно темными.

– Пока не остановим врага, – отвечает Ватутин и вдруг отрывается от карты и лукаво глядит на полковника. – Я думаю, не надолго!.. Что, уже надоел?

– Да нет, товарищ начальник штаба[4]4
  Осенью 1941 года Н. Ф. Ватутин был начальником штаба Северо-Западного фронта.


[Закрыть], – смущается полковник. – Только уж если остаетесь, ложитесь-ка отдохнуть…

– Попозже, товарищ Коробов, попозже… Кое-что обдумать надо… Мы находимся на самом решающем участке фронта.

– Ну, тогда хоть чайку попейте, – говорит полковник, пододвигая к Ватутину поданную ординарцем большую эмалированную кружку с густым, почти черным чаем и коробочку с сахаром.

Ватутин бросает в чай несколько кусков сахара, медленно мешает ложкой и отпивает большой глоток.

– Горячо! – говорит он с удовольствием и откидывается к столбу, поддерживающему свод землянки.

Вдруг стукнула дощатая дверь. По скрипучим ступенькам быстро сбегает старший лейтенант – начальник связи гвардейской дивизии. Молодое, почти юношеское лицо его кажется темным – не то от усталости, не то оттого, что широкая белая повязка, словно шлем, охватывает его лоб и щеки.

– Товарищ генерал, разрешите…

– Входите, входите, – говорит Ватутин. – Что у вас там?

– Телеграмма от командующего фронтом!

– Давайте!

Ватутин быстро пробегает телеграмму глазами.

Сдвинув брови, выжидательно и тревожно глядит на него командир дивизии.

Дремавший в углу худощавый подполковник в очках, начальник штаба дивизии, разом просыпается и, протирая очки, подходит к Ватутину.

Ватутин передает ему телеграмму.

– Обстановка усложняется… – говорит он, отодвигая кружку. – Враг подбрасывает к Старой Руссе еще дивизию. Но наше Верховное Командование направляет сюда танковую бригаду. Кто быстрее?.. – Он устремляет глаза на карту, и усталое лицо его оживляется, глаза светлеют. – Нет, – произносит он в раздумье, – нельзя допустить, чтобы Верхние Ключи оставались у врага. К моменту подхода танков мы должны занять Верхние Ключи, чтобы иметь выгодные позиции… Как, по-вашему, товарищ полковник?

Полковник встает. И тут становится видно, какой он широкий, костистый, большой.

– Приказывайте, товарищ генерал, – говорит он. – Мы готовы.

Слегка склонив свою крупную голову, он внимательно смотрит на этого невысокого, плотного человека, по-хозяйски положившего руки на карту.

И Ватутин, поймав его взгляд, отвечает не столько на слова, сколько на выражение глаз, на звук голоса:

– Не сомневаюсь. Садитесь-ка вот сюда, поближе. Надо все обдумать. Сколько людей осталось в дивизии по последней сводке?

– Не так уж много в дивизии осталось…

– Нет, дивизия, полковник, есть дивизия! – повышает голос Ватутин. – Гвардейская дивизия! И она будет наступать!.. Как, товарищ полковник, будет?

– Будет, товарищ генерал, – говорит полковник медленно.

– Но гвардейцам надо помочь. Во-первых, весь огонь артиллерии направить на Верхние Ключи. Во-вторых, не бояться оголить фланги. Собрать всех людей в кулак. Везде силен не будешь!

– Ну а если противник узнает об этом? – спрашивает подполковник, и его худое, длинное лицо от волнения еще больше вытягивается. – Что, если узнает?

– А его надо обмануть! – В глазах Ватутина появляется лукавый блеск. – Надо передать по радио без шифра приказ как бы только что прибывшему командиру дивизии, чтобы он занимал позиции там, где мы снимаем солдат. Тогда наше наступление враг объяснит тем, что подошла подмога… А пока его разведка разберется, подмога и в самом деле подойдет. Танковая бригада уже на марше.

– Это идея, товарищ генерал! – говорит подполковник, потирая руки. – Положительно, это идея.

Полковник поворачивается к начальнику связи, лейтенанту с повязкой, который как стоял, так и стоит навытяжку у стола.

– Слышал, что приказывает генерал?

– Ясно слышал, товарищ полковник!

– Справишься? Сумеешь убедить немцев?

– Попробую, товарищ полковник.

– Но надо быть осторожным, – предупреждает Ватутин. – Не должно быть ни одного лишнего слова. Приказ по всей форме!

– Займитесь этим сами, товарищ Кузнецов, – говорит полковник начальнику штаба. – Время не ждет!

Подполковник быстро собирает бумаги и выходит и, землянки вместе с начальником связи.

– Ну, полковник, – говорит Ватутин, поднимаясь, – а теперь самое главное дело: пойдем к гвардейцам, поговорим с ними.

3

Дождь прекратился. По небу ползли клочковатые серые тучи. Сосны стояли тихо, устремив вверх свои голые вершины. Уныло и мрачно было в лесу.

Ватутин и полковник молча вышли на опушку. Между деревьями проглянуло поле, осеннее, серое. Неубранная рожь поникла, прибитая к земле дождями и ветром И там, где проползли по ней танки, остались вжатые г землю полосы, словно по голове с густыми волосами прошлись машинкой.

А за полем, у самой речки, изогнувшейся замысловатой петлей, виднелись соломенные крыши деревни. Две избы с краю ярко пылали, и столб черного дыма тянулся над землей, медленно растворяясь в сыром воздухе.

От деревни доносился стук вражеского пулемета. Ему отвечали минометы гвардейцев, спрятанные где-то в ржи.

– Разорение народу, – задумчиво сказал Ватутин глядя на неубранный хлеб, на полыхающий костер пожара.

– Да, тяжело, – ответил полковник. – Подумать сколько хлеба пропало!..

Они остановились и с минуту молча глядели на горящую деревню.

Вдруг перед командирами, как из-под земли, вырос лейтенант огромного роста, закутанный в зеленую плащ палатку. Он бесшумно поднялся из-за поваленной сосны и стоял среди путаницы колючих ветвей, почти неразличимый среди них.

– Ишь ты, прямо леший! – одобрительно сказал Ватутин.

А «леший», увидев командиров, вытянулся, расправил свою широкую грудь и, чуть косясь на незнакомого генерала, зычно доложил:

– Командир батальона лейтенант Коробов. Батальон занимает оборону, ведя обстрел деревни Верхние Ключи.

– Славно докладываете, – сказал Ватутин, с улыбкой глядя на великана, который казался еще больше от раздувающейся плащ-палатки. – Где ваши люди?

– Здесь, – ответил лейтенант, сделав неопределенное движение рукой вокруг.

– Надежный народ?

– Замечательный! – горячо ответил лейтенант.

– Замечательный, говорите? – медленно, точно вслушиваясь в звук этих слов, повторил Ватутин и вдруг прямо, пристально взглянул в глаза лейтенанту: – Вот что, товарищ лейтенант, вам и вашему батальону я хочу поручить нелегкое дело… – Коротким, отрывистым движением он показал в сторону деревни: – Верхние Ключи должны быть опять наши! Это трудно. Более чем трудно. Но надо. Необходимо. От этого зависит, скажу прямо, судьба всего фронта.

Он пытливо поглядел в лицо лейтенанту:

– Понимаете, лейтенант? Справитесь?

Лейтенант, прищурив глаза, словно от солнца, смотрел на деревню, не торопясь с ответом. Лицо его не выражало ни волнения, ни страха.

– Людей маловато, – проговорил он раздумчиво и, повернувшись к полковнику, сказал вопросительно: – Дали бы еще человек тридцать, товарищ полковник?

– И не проси, – строго ответил полковник, – людей нет. Получишь двадцать человек… Зато всех вооружу автоматами. Пока ты будешь атаковать деревню, остальные пойдут в обход и ворвутся в нее со стороны Старой Руссы.

Лейтенант деловито кивнул головой:

– Что ж, пойдем!

– Мы вам поможем. Весь огонь артиллерии и пулеметов будет обращен на деревню, – сказал Ватутин. Ему нравилось, что лейтенант держится с достоинством человека, который уверен в своей силе.

– Ну, Константин, не подведи! – сказал полковник и крепко пожал руку лейтенанту.

Лейтенант широко улыбнулся, отвечая на пожатие своего командира. И в эту минуту Ватутину показалось, что в облике их есть что-то схожее: оба большие, ширококостые, светловолосые… Один – седой, у другого – волосы и брови выгорели почти добела.

– Можно идти? – спросил лейтенант.

– Да, ступайте, соберите гвардейцев. Я буду с ними говорить, – сказал Ватутин. – Не забудьте поставить боевое охранение.

– Есть, собрать! – повторил приказ лейтенант, повернулся и исчез в кустах, как будто его и не было.

– Быстрый! – прислушиваясь к удаляющемуся хрусту веток, сказал Ватутин. – Давно он у вас?

– Давненько, – ответил полковник. – С первых дней воюет.

– Он ведь как будто тоже Коробов? Что же, это родственник ваш или однофамилец?

– Да, – сказал полковник. – Да, совершенно верно, Коробов.

– А справится он? – спросил Ватутин. – Может быть, другого пошлем?.. Не молод ли?

Полковник на мгновение задумался. Его густые брови сошлись, тяжелые челюсти так крепко сжались, что под скулами вздулись желваки.

– Нет, не надо другого, – сказал он отрывисто. – Он пойдет! Справится… Разрешите уж мне командовать, товарищ генерал!

Ватутин не стал спорить.

– Командуйте, командуйте! Вам виднее, – сказал он успокоительно и, поднеся бинокль к глазам, принялся рассматривать деревню.

Купаясь в дыму, над деревней кружились черные галки. Они словно рождались из дыма, стая увеличивалась. Черные угольки метались по небу, то снижаясь до уровня деревьев, то взмывая вверх. И странно было видеть это птичье оживление над разоренной, горящей деревней.

Ватутин высматривал подступы к деревне. От опушки леса до самого берега неглубокой реки, обрывистого и поросшего кустарником, тянулось поле. По ту сторону речки вдоль косогора лепились амбары и риги, а за ними в наскоро выкопанных блиндажах вражеские солдаты уже установили минометы и пулеметы.

«Нет, в лоб деревню брать нельзя, – подумал Ватутин. – Лучше с флангов…» Он видел, как на окраинах деревни гитлеровцы копали окопы. Наносить удар надо скорее… Ватутин понимал, что только стремительный, резкий, неожиданный удар может привести к успеху.

– Товарищ генерал, гвардейцы прибыли!

Ватутин обернулся. Перед ним стоял лейтенант. Он уже был готов к бою: на поясе висели гранаты, в руках он держал автомат. За лейтенантом, в глубине леса, стояли гвардейцы.

Ватутин медленно оглядел их сомкнутый строй, суровые, усталые лица и негромко сказал:

– Стоять не надо. Садитесь! Пошире!..

Лейтенант подал гвардейцам команду рассредоточиться.

– Можем и постоять, товарищ генерал, – сказал немолодой гвардеец.

Его лицо, не бритое уже несколько недель, казалось Ватутину таким знакомым, деревенским…

– Постоим, – сказал он. – Пули бояться – на войну не ходить!

Солдаты засмеялись и, вместо того чтобы рассредоточиться, тесней сгрудились около генерала.

– Гвардейцы! – сказал Ватутин. – Враг из Верхних Ключей должен быть выбит! Дело обстоит вот как: к нам идет танковая бригада. Но и к нему спешит помощь. Вы народ обстрелянный и сами, верно, понимаете, какая выгодная Позиция Верхние Ключи. Если деревня останется у врага, нам и танки не помогут. В этом болоте танкам не развернуться.

– Ясное дело, – сказал кто-то негромко.

– Вот то-то и оно!.. – подхватил Ватутин. – Подождать наших танкистов, чтобы вместе с ними штурмовать деревню? Рискованно! К немцам помощь может подойти раньше. Кто кого опередит – в этом дело. Понятно?

– Уж чего понятней! – ответил немолодой гвардеец.

Над лесом, возвращаясь со штурмовки, пролетело звено наших бомбардировщиков. Распластав короткие крылья, они промчались, едва не задевая верхушки деревьев. Гвардейцы провожали их взглядами. Всем почему-то казалось, что самолеты развернутся над лесом и пойдут бомбить Верхние Ключи. И даже Ватутин, который знал, что они сейчас бомбят вражеские эшелоны, поймал себя на мысли: «А вдруг еще вернутся?»

Но самолеты пролетели, шум их затих вдали…

– Я знаю, что вы устали, – продолжал Ватутин, оглядывая солдат. – Вас мало. Бой предстоит тяжелый. Но оставить в руках у врага Верхние Ключи нельзя. Я приказываю, гвардейцы, именем Родины, пойти в этот бой!..

Ватутин помолчал и спросил:

– Что же мне доложить товарищу Сталину?

Лейтенант повернулся к своим солдатам и сказал просто:

– Товарищи, мы отдали деревню, и мы должны ее взять!.. Приказ будет выполнен, товарищ генерал.

4

Поблизости один за другим разорвались три вражеских снаряда. Между кустами пополз желтый горьковатый дым. Полковник, который наблюдал в бинокль за деревней, обернулся и крикнул:

– Противник!

Ватутин вскинул к глазам бинокль. Со стороны деревни шли вражеские солдаты. Они шли во весь рост, колонной по шестнадцать человек в ряд, небрежно положив на левую руку вороненые автоматы. Эсэсовские фуражки были лихо заломлены набок, рукава черных кителей засучены выше локтя. Впереди колонны, упруго подпрыгивая, шел низкий толстый офицер с большим белым черепом на рукаве.

– Круто дело! – сказал полковник.

– Верно. Совсем другое дело получается! – весело ответил Ватутин. – Да они и выдумать лучше не могли, чем щегольнуть этой атакой. Попробуй-ка драться с ними там, среди всех этих изб, плетней, амбаров!.. А здесь, на открытом месте… Да, если мы их сомнем, деревня наша! Действуй, командир, действуй!

Вражеские орудия открыли беглый огонь по опушке леса, стреляя через голову своих солдат. То там, то здесь рвались снаряды. Гвардейцы залегли в замаскированных ветками окопах.

Полковник, сдерживая волнение, сказал Ватутину:

– Товарищ генерал, не стоит вам быть здесь… Идите на командный пункт!

– Нет уж, отсюда я не уйду, – спокойно ответил Ватутин. – Я буду с гвардейцами до конца. Идите на правый фланг!

Полковник ушел, а Ватутин, опустившись в неглубокий окоп, приложил к глазам бинокль.

Вблизи разорвался снаряд, и дерево, падая, накрыло Ватутина ветвями. Он выкарабкался, но заметив, что ветви делают его невидимым, снова укрылся за ними.

Вдруг за кустами послышалась какая-то возня, хриплый, отрывистый говор, и два гвардейца, таща на руках пулемет, пробежали мимо.

– Что случилось? – крикнул Ватутин.

– Пулеметчика убило, пулемет заклинился, товарищ генерал, – ответил гвардеец, черный от земли. – Хотим вот тут, в яме, исправить!

– Исправлять некогда, – сказал Ватутин. – Там на машине, в чаще, зенитный пулемет. Живо берите его и тащите сюда!

Гвардейцы бросили испорченный пулемет на землю. Не прошло и двух минут, как они вернулись, таща огромный зенитный пулемет, состоящий из четырех пулеметов, соединенных вместе.

– Вот это техника! – говорил молодой солдат, восхищенно глядя на пулемет. – Сейчас, сейчас, миленькие!.. – Его голос дрожал от волнения.

– Куда установить? – неторопливо спросил другой гвардеец. Он был на две головы выше своего товарища, широк в плечах и медлителен в движениях.

– Сюда, за дерево! – приказал Ватутин.

Гвардейцы быстро установили пулемет и навели его на поле, по которому мерно шагали эсэсовцы.

Вот уже между ними и лесом осталось метров двести. Вражеские артиллеристы, опасаясь попасть в своих, прекратили огонь. В лесу наступила тишина.

Ватутин почти не видел гвардейцев, укрывшихся в кустах, но всем своим существом ощущал связь с ними. Он знал, что его присутствие успокаивает и поддерживает их, и понимал, что от его выдержки зависит сейчас исход этого неравного боя. Ни один из гвардейцев не отступит дальше той сосны, у которой лежит он. Ни шагу назад, генерал Ватутин!..

Уже и без бинокля видны лица эсэсовцев, а в бинокль их можно разглядеть и совсем ясно… Ватутин смотрит на эти лица. Под лихо заломленными фуражками – блуждающие от страха глаза.

– Погодите, голубчики! – шепчет Ватутин и командует гвардейцам: – Взять эту пьяную банду на прицел! Без команды не стрелять!

Эсэсовцы шагают, топча ногами рожь, и, не целясь, стреляют по лесу из автоматов.

– Вы, что ли, эту рожь сеяли? – кричит маленький гвардеец, крепче сжимая ручки пулемета.

Его товарищ гудит:

– Вот и пустим их сейчас на удобрение!

Маленький поворачивается к Ватутину:

– Можно?

– Терпение! – говорит Ватутин. – Пусть еще поближе подойдут.

Еще минута… Пора!

Он взглянул на впившегося обеими руками в пулемет маленького гвардейца.

– Огонь! – донесся с другого фланга голос полковника.

Казалось, лес вздрогнул от грохота. Пушки били прямой наводкой. Яростно заливались пулеметы. И в общем грохоте, точно дробь падала на листы железа, стучали автоматы. Маленький гвардеец поворачивал свой могучий пулемет то направо, то налево, стреляя красными трассирующими пулями.

Толстый офицер с большим белым черепом на рукаве взмахнул руками, шагнул, спотыкаясь, раз, другой и словно нырнул в рожь. Эсэсовцы бросились было вперед, по передние ряды повалились, скошенные пулеметным огнем.

Остальные повернули назад. Одни из них падали на землю мертвыми, а другие валились в траву, чтобы спастись от смерти.

– Дивизия, вперед!.. В атаку! – скомандовал полковник.

И тотчас же совсем близко ему ответил голос лейтенанта:

– За Родину, вперед!

Выскочив из леса, гвардейцы бросились на врага.

Около Ватутина появился полковник. Осколок снаряда сорвал лоскут кожи у него со лба, и кровь струйкой текла по лицу, но полковник не обращал на это внимания.

– Я послал в атаку всю дивизию, – сказал он.

– Правильно! – ответил Ватутин. – Надо ударить крепко. Они побоятся пускать в ход свои резервы Я убежден, что они приняли нате радиосообщение…

И в самом деле, гитлеровцы, очевидно, были теперь уверены, что против них не остатки измученной, обескровленной непрерывными боями дивизии, а свежие, только что прибывшие части.

Во ржи трещали автоматы. Среди других выделялась могучая фигура лейтенанта.

Полковник пристально следил за ним, тихо приговаривая: «Давай, Костя, давай!..» и вдруг закрыл лицо руками.

– Что случилось? – спросил Ватутин.

– Ничего, – охрипшим голосом ответил полковник.

– Надо перевязать рану!

– Подождет…

Полковник продолжал неотрывно смотреть в поле, внимательно следя за боем. Гвардейцы уже бежали к деревне, в которой рвались снаряды. Первые из солдат уже спускались к речке по крутому, заросшему кустами берегу. Группа эсэсовцев, отстреливаясь, пыталась закрепиться на берегу, но была смята гвардейцами.

Полковник схватил телефонную трубку:

– Артиллерия! Усилить огонь по деревне!

В разные стороны полетели обломки старого амбара, который находился поблизости от горевших хат. Развалившиеся стены обнажили одинокую вражескую пушку, прислуги возле нее не было.

– Точный удар! – похвалил Ватутин.

Исход боя был ему уже ясен.

На опушку леса прибежал начальник связи, держа в руках донесения:

– Товарищ генерал, радиограмма от командира танковой бригады! Бригада в пяти километрах…

– Попросите, чтобы шли не останавливаясь.

– Другое донесение из штаба фронта… Вражеские войска на машинах вышли из Старой Руссы. Из штаба спрашивают, что с Верхними Ключами?

– Передайте, что Верхние Ключи нами взяты! – сказал Ватутин. – А вам спасибо. Обманули таки врага. Боится пока лезть… – Ватутин обернулся к полковнику: – Ну, взяла наша дивизия Верхние Ключи?

– Взяла! – сказал полковник, наблюдая в бинокль, как гвардейцы занимают деревню, а оставшиеся в живых эсэсовцы на машинах уходят в сторону Старой Руссы.

– Ну, поздравляю вас, полковник! – сказал Ватутин. – Теперь мы с вами удержим позиции. Наши танки придут раньше…

Мимо санитары несли на носилках раненого.

– Лейтенанта видели? – спросил их полковник.

– Видели, – ответил санитар, шедший первым.

– Ну, что с ним? – нетерпеливо спросил полковник, и Ватутин заметил, как дрогнули углы его рта.

Санитар замялся.

– Да… товарищ полковник… – растерянно забормотал он.

– Говори же! – крикнул полковник. – Где он? Что с ним?

– Убили, товарищ полковник, – почти шепотом сказал санитар и двинулся дальше.

Полковник тихо охнул и закрыл глаза. Лицо его побледнело, и он бессильно привалился к дереву, словно ноги отказывались держать его.

Ватутин подошел и дружески взял его за локоть.

– Что же ты молчал, Николай Иванович?

– А зачем… говорить?.. – с трудом ответил полковник. – Я все равно не мог иначе… Он должен был идти…

– Твой сын герой, Николай Иванович, – сказал Ватутин. – Атака отбита. Фашисты разгромлены! Твой сын сделал все что мог… Родина не забудет его подвига…

Ватутин прислушался. Вдалеке нарастал шум танков, подходила помощь.