Текст книги "Заглянем в будущее"
Автор книги: Александр Китайгородский
Соавторы: Арон Кобринский,Натан Кобринский,Николай Семенов,Николай Петрович,В. Молярчук,Игорь Петрянов-Соколов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
* * *
Я не буду подробно рассматривать судьбу внутренних водоемов и рек, оказавшихся в не менее бедственном положении, чем океан. Отходы гигантских химических заводов превратили многие из них в сточные канавы. Заводы черной и цветной металлургии, нефтеперерабатывающие и целлюлозно-бумажные насытили воду экологически вредными веществами. Такая картина наблюдается повсеместно в Западной Европе и в США. В озере Эри, одном из Великих американских озер, уже давно нельзя даже купаться. Водолазы доложили, что дно озера похоже на «ведро для отбросов химической лаборатории».
Широко известна история отравления ртутью жителей американского города Аламогордо в штате Нью-Мексико. Причина этой болезни крылась в насыщенности рыбных консервов ртутью. Расследование показало, что предприятия, использующие ртуть, непрерывно сливают отбросы в реки и озера.
Повышенное содержание ртути обнаруживают в организмах обитателей Балтийского моря. Удивительно, но ртуть находят даже в куриных яйцах. А кроме ртути и вместе со ртутью еще и такие сильные биологические яды, как кадмий, свинец.
Но наибольший экологический вред приносят неразлагающиеся токсические соединения, которые используются в сельском хозяйстве для борьбы с вредителями. Они вместе с удобрениями вымываются из почв и попадают на мелководье, в пруды и реки, и дальше – во внутренние и внешние моря. Здесь они вызывают гибель морских организмов или сильное их заражение.
«Почему же ее не тошнит, эту землю?» – в ужасе восклицал Уитмен.
Я перечитываю сейчас его строки:
Этим-то земля и пугает меня, она так тиха и смиренна,
Она создает такие милые вещи из такого гнилья,
Чистая и совсем безобидная, вращается она вокруг оси, вся набитая трупами тяжко болевших,
И такие прелестные ветры создает она из страшных зловоний
И с таким простодушным видом каждый год обновляет она свои щедрые пышные всходы,
И дает всем людям такие дивные вещи, а под конец получает от них такие отбросы в обмен.
(Уолт Уитмен, из сборника «Листья травы».Перевод К. Чуковского)
В переводе на язык науки это звучит примерно так.
Современная технология вовлекает в производственный процесс огромные материальные потоки: сырье, топливо, воду, воздух (включая вентиляционный). Однако эти поистине гигантские потоки перерабатываются в лучшем случае в бесполезные, а как правило, во вредные, в токсичные производственные отходы, заражающие сферу жизнедеятельности человека и превращающие ее в бесплодную. Относительная доля нужного, полезного продукта, получаемого в современных промышленных процессах, совершенно ничтожна по сравнению с долей отбросов производства.
Количество сырья, добываемого из земли, потоки воды и воздуха, вовлекаемые в промышленный процесс, настолько велики, что становятся сравнимыми с глобальными геологическими процессами; и так как большая часть сырьевых потоков превращается в конечном итоге в отходы, встает совершенно реальная угроза вытеснения ими самого человека. Этот процесс начался уже давно и развивается столь быстрыми темпами, что не может не вызывать тревоги и его нельзя не учитывать при прогнозировании технического прогресса.
* * *
Отсюда проклятия в адрес науки и техники, считавшихся еще вчера рогом изобилия, из которого могут посыпаться на нас только всевозможные блага. Беспокойство за будущее человека на планете, подогреваемое дискуссиями в прессе, выступлениями специалистов и публикацией все новых фактов неразумного отношения человека к среде своего обитания, чрезвычайно обострилось в последние годы.
Каков же выход?
«Не меньше технологии, а больше технологии. Не меньше науки, а больше науки» – этот рецепт дает президент Национальной академии наук США доктор Филипп Хэндлер, и я готов к нему присоединиться.
Нам нужно больше научного подхода к производству, нам нужно уточнить и во многом пересмотреть представления о том, какой надо создавать технологию завтрашнего дня. Нам нужно большее осознание ответственности и анализ всего, что уже известно сегодня.
А известно, например, то, что проблема промышленных отходов имеет решение, и даже не одно, а несколько. И уже сегодня эти решения не представляют ни научной, ни технической загадки.
Давайте проследим путь загрязнений в природе и посмотрим, как можно их обезвреживать и в каком месте. Начнем с конца – с того момента, когда отбросы уже смешались с воздухом, с водой, попали в почву. В действие немедленно вступают оборонительные силы природы: например, чуждое вещество поедают микроорганизмы, включая его в естественный биологический круговорот, или же оно претерпевает превращение без участия живых существ, под действием воды, воздуха, солнечного света. Следовательно, нарушат или не нарушат те или иные загрязнения природное равновесие, зависит не только от их количества, но и от того, насколько они «съедобны» для микробов или способны разрушаться в естественных условиях. Были случаи, когда приходилось отказываться от производства и применения тех или иных веществ только потому, что эти вещества по миновании в них надобности слишком медленно разрушаются в природных условиях. Вспомним ДДТ и некоторые другие хлорсодержащие инсектициды; вспомним сульфонал – чрезвычайно широко применявшееся одно время моющее средство.
До недавнего времени человек всеми силами боролся с разрушающим действием природных факторов. За примером недалеко ходить: коррозия металлов наносит всей технике ощутимый урон, и на борьбу с ней расходуются огромные средства. Но теперь мы с удивлением убеждаемся, что в какой-то мере коррозия не только зло, но и благо.
До наступления так называемого века полимеров, века веществ, коррозии не подверженных, мало кого заботил вопрос, куда девать, скажем, пустые консервные банки. Будут ли эти банки пущены во вторичную переработку или превратятся на свалке в ржавчину, то есть в растворимые соединения железа, – это никак не отражалось на природе. Но вот появились банки из синтетики; их, разумеется, тоже стали выбрасывать. В США, например, ежегодно попадает на свалку около 65 миллиардов отслуживших свое пластмассовых емкостей. Но бактериям они не по зубам, и сами по себе они не разрушаются!
И вот в исследованиях новых материалов, особенно упаковочных, возникло удивительное направление – поиск веществ, которые, выполнив свое прямое назначение, легко разрушались бы. Больше того – уже изучается возможность вывести такие бактерии, которые могли бы разрушать «трудноперевариваемые» полимеры, например полиэтилен. Эта задача не кажется принципиально неразрешимой; генетические методы позволяют в какой-то мере направлять эволюцию микроорганизмов в нужную нам сторону. (Однако сразу же возникает следующее опасение: не придется ли вскоре искать полимеры, непригодные в пищу «пожирателям пластмасс»? Ведь бактерия не знает, какое изделие еще нужно человеку, а какое уже нет.)
Итак, один, из принципиальных путей борьбы с загрязнениями – это возможно более полное использование природных механизмов, позволяющих перерабатывать отходы и включать их в общий биологический круговорот. По существу, на этом принципе основаны и применяющиеся сейчас системы биологической очистки сточных вод: там работают те же бактерии и простейшие организмы, благодаря которым происходит самоочищение рек. Для них искусственно создают особо благоприятные условия, в результате чего их производительность намного возрастает.
Но как быть, если отходы представляют собой не просто инертную массу, а ядовиты для всего живого и притом химически стойки? Ведь полагаться на самоочистительные процессы в биосфере в подобных случаях уже нельзя!
Но и здесь, по существу, нет проблемы. Технология очистки выбросов от ядовитых веществ уже достигла такого совершенства, что выпускаемые в атмосферу газы могут ничем не отличаться от кристально чистого горного воздуха, а стоки можно очистить так, что они будут чище воды, которую предприятие берет из реки или озера.
А кстати, нелишне иметь в виду и то, что содержание вредных веществ в выбросах во многих случаях такое, что уже неизвестно, следует считать их вредными или, наоборот, весьма полезными. Например, серебра в отходах некоторых производств в 20 раз больше, чем в земной коре, молибдена – в 50 раз, а мышьяка – в 250 раз! Но ведь это все – ценнейшее сырье, и его можно извлечь.
Не так давно на одном заводе, получающем каждый месяц больше тонны хрома для хромирования изготовляемых там деталей, в дело шло только 200 килограммов хрома, а 900 просто утекали в сточную трубу. Такие заводы существуют, к сожалению, до сих пор. Каждый год во всем мире сбрасываются со сточными водами тысячи тонн кислот, щелочей, цветных металлов. Это продукция целых химических комбинатов, металлургических заводов, рудников. Получается, что часть таких предприятий работает на канализацию! И это происходит в условиях, когда мы вынуждены добывать из-под земли все более бедные руды, затрачивая на это колоссальные средства. Можно сказать, что отходы, зола уже становятся для человечества самым настоящим источником дефицитного и дорогостоящего сырья.
Конечно, извлекать нужные вещества из отбросов ничуть не легче, а иногда и гораздо труднее, чем добывать их из природных полезных ископаемых. Стоки цехов большого завода совершенно различны по составу; смешиваясь в общезаводской канализации, они разбавляют друг друга, так что концентрация ценных веществ чаще всего оказывается ничтожной. К тому же разделение фантастического коктейля из десятков и сотен веществ, да еще непостоянного состава, – задача нелегкая даже для химика.
И все же совершенствование очистки – всего лишь паллиатив – временная мера против болезни, грозящей человечеству.
Мне вспоминается краткая и выразительная оценка самого существа этой проблемы, данная несколько лет назад академиком А. Несмеяновым. Это была выездная сессия отделения общей и технической химии Академии наук СССР в Дзержинске. После доклада Александра Николаевича ему был задан вопрос: «Как вы относитесь к проблеме очистки воды и воздуха?» Академик ответил: «Отношусь отрицательно». И добавил: «Не надо чистить воздух и воду, гораздо важнее их не загрязнять».
Это глубоко верно. Я убежден, что корень проблемы не столько в недостаточной очистке выбросов, сколько в несовершенстве самой технологии производства, позволяющей этим выбросам появляться. Это несовершенство есть результат ограниченности нашего сегодняшнего технологического мышления.
* * *
Берусь утверждать, что не существует такого предприятия, которое, используя достижения науки, не могло бы производить больше ценной продукции и давать меньше отбросов. В свое время американцы справедливо гордились чикагскими бойнями, где утилизировалось буквально все, кроме предсмертного крика животного. Сегодня же надо использовать сырье так, чтобы не оставалось даже «предсмертного крика» – вредных отходов. Это ставит перед промышленностью огромную, принципиально важную и новую цель: пересмотреть все сложившиеся веками основы производства, все технические и аппаратурные решения.
До сих пор мы, проектируя химический завод, из всех возможных реакций выбирали ту, которая дает больше всего нужного продукта. Теперь появляется еще один, не менее важный критерий: реакция не должна давать ненужных, побочных продуктов, от которых потом пришлось бы избавляться.
Заводы без труб – такими я представляю себе промышленность будущего.
Но такой новый подход к технологии потребует и больших изменений в организации промышленности, в ее экономике.
Вот пример. Алюминий получают электролизом боксита с добавкой криолита – вещества, понижающего температуру плавления руды. При этом выделяется немало фтора. Фтор чрезвычайно ядовит, и, чтобы уберечь рабочих от отравления, в цехах ставят мощную вентиляцию. В результате содержание фтора в цехах действительно не выходит за пределы допустимого, но зато вокруг такого завода образуется безжизненная пустыня. А ведь фтор – ценное сырье; химики добывают его специально, затрачивая немало сил и средств.
Извлекать фтор из газовых выбросов алюминиевых заводов невыгодно, потому что концентрация его очень мала. Но можно было бы сделать другое – герметизировать электролизные ванны, где выделяется фтор, и без особых затрат брать его прямо оттуда. Тогда не понадобилось бы и устраивать сложные вентиляционное установки, да и окружающая природа была бы сохранена.
И тем не менее это не делается. Почему?
Да просто потому, что алюминиевые заводы проектируют, строят и эксплуатируют металлурги, для которых фтор – вредный газ. А то, что фтор – это еще и сырье для химической промышленности, металлургов не интересует…
Предприятия 2000 года должны быть предприятиями комплексного использования сырья, заводами, не знающими отходов. Девизом такой промышленности должны стать слова, сказанные еще в прошлом веке: «В химии нет грязи; грязь – это химическое соединение в неподходящем для него месте».
Я еще раз подчеркиваю, что создавать такие предприятия можно уже сейчас, при сегодняшнем состоянии науки и техники. Например, мощные тепловые электростанции, представляющие сейчас, пожалуй, одну из самых больших угроз чистоте воздуха, можно уже сегодня проектировать как энергохимические комбинаты. Кроме электрической энергии, они будут производить прекрасный дешевый строительный материал (из золы и шлака, с которыми сейчас иногда не знают, что делать) и серную кислоту (из сернистого ангидрида, который сейчас выбрасывается в атмосферу, загрязняя ее в невиданных размерах). Может быть, даже выбрасываемый в атмосферу в огромных количествах углекислый газ будет приносить пользу: расположив поблизости тепличные хозяйства, его можно будет использовать как воздушное удобрение для увеличения урожая овощей. То же относится и к излишкам тепла.
В новой беструбной и бессточной технологии не будет места тепловым электростанциям, которые ценой потери большой части общественного богатства дают обществу только энергию. Они превратятся в сложные комплексные комбинаты, сочетающие получение электроэнергии не только с производством химических продуктов и строительных материалов, но и с земледелием. И тогда проблема загрязнения окружающей среды сернистым газом, золой и тепловыми отходами в значительной степени отпадет.
* * *
Может быть, кто-нибудь предположит, что мои рассуждения о беструбной и бессточной технологии лишены реальной почвы и их можно адресовать лишь в неопределенное будущее.
Это не так, и к 2000 году проблема безотходной технологии имеет самое практическое отношение. Подобные идеи высказывались и раньше, более того, они даже претворялись в жизнь.
Тридцать с лишним лет назад в Донбассе, в городе Горловке, работал скромный азотно-туковый завод, производивший в основном удобрения. Однако, изготовляя удобрения, призванные улучшать плодородие почвы, завод сам своей работой плодородие земли отнюдь не увеличивал. Отходы его производства отравляли воздух, уничтожали растительность. А кроме того, со сточными водами, которые завод спокойно спускал в соседний овраг, он терял каждый год 2 тысячи тонн серной кислоты, 900 тонн азотной, 700 тонн аммиачной селитры, тысячу тонн аммиака – продукцию чуть не целой небольшой фабрики.
Начали было проектировать очистные сооружения. Но дело это оказалось весьма дорогим. И тогда заводские инженеры пришли к мысли: взяться за эту задачу с совершенно другой, противоположной стороны.
Они поставили под сомнение сам принцип очистки заводских стоков, которые, конечно, собирались в общем коллекторе, где растворы веществ из разных цехов смешиваются и разбавляют друг друга.
В попытках справиться с отдельными звеньями этой цепи работники горловского завода приходили к решениям, совершенно парадоксальным для практики химических предприятий того времени: целые цехи вообще отрезали, изолировали от промышленной канализации! Химические вещества, которые утекали в трубу, причиняя ущерб заводу и вред природе и людям, теперь собирали и находили им применение. Разумеется, это была достаточно сложная и, могло показаться, неблагодарная работа. Надо было устраивать оборудованные должным образом места для стоков, иногда достаточно ядовитых, прямо в цехах. Надо было собирать их в необходимых для заводских процессов количествах и выдумывать способы превращения одних веществ в другие, которые можно было употребить в своем же производстве. Надо было изготовлять из них и сбывать какие-то новые продукты, не предусмотренные заводскими планами и технологическими регламентами…
Однако успех был достигнут. Я думаю, он был достигнут благодаря мудрости и подлинно государственному отношению к делу взявшихся за него людей. За несколько лет Горловский азотно-туковый завод превратился в предприятие, работающее почти без вредных стоков. До полностью бессточного производства оставались считанные шаги, когда началась война и работу пришлось прервать. И тем не менее скромный опыт горловского завода, на котором в условиях несовершенной техники 30-х годов широко мыслящие химики поставили и решили благородную и глубокую задачу общегосударственной, я бы даже сказал, общечеловеческой важности, – этот опыт не пропал зря. (А если потом мы много лет не могли планомерно заниматься этим дальше, то это не наша вина.)
Можно привести и другой пример. Это урановая промышленность СССР, где с самого начала были поставлены и решены проблемы комплексной переработки бедных руд, разделения химических элементов со сходными физическими и химическими свойствами, проблемы локализации радиоактивных отходов, замкнутого оборота воды.
Но урановая промышленность не единственный современный пример безотходной или приближающейся к безотходной технологии. Сказанное справедливо и для некоторых заводов, добывающих цветные и редкие металлы. Уже больше трех лет в пустыне Кызылкум работает предприятие, добывающее золото и не имеющее себе равных и по производительности труда, и по бережному отношению к природе. На этом комбинате вообще отсутствует сброс сточных вод.
Еще пример: советские химики, машиностроители и энергетики создали принципиально новый метод синтеза азотной кислоты, при котором ядовитые окислы азота выделяться вообще не будут. Это означает, что появляется возможность навсегда избавиться от «лисьих хвостов» – буро-рыжего ядовитого дыма над трубами заводов, производящих миллионы тонн азотных удобрений и одновременно губящих растительность…
Все эти решения уже доступны или вскоре будут доступны промышленным предприятиям. Во всяком случае, к 2000 году они будут окончательно доступны технике. И поэтому в самом ближайшем будущем промышленное производство должно будет развиваться именно по такому принципиальному пути. Оно будет создавать комплексные предприятия, не знающие никаких отходов, заводы, на которых потоки сырья, поступающие в технологический процесс, будут превращаться только в полезные для человека или безвредные для окружающей природы продукты.
* * *
Те из нас, кто будет жить в 2000 году, наши дети и внуки должны забыть о ядовитом дыме над заводскими трубами (а может быть, и о самих трубах) и об испорченном воздухе городов. Они должны знать только чистые озера и реки, только живой океан.
Для этого мало нашего желания и недостаточно возможностей науки и техники.
Все яснее становится, что чистая вода и чистый воздух – это вопрос уже не технический, а социальный. В такой позиции, может быть несколько заостренной, есть свой серьезный и глубокий резон. Глупо было бы не понимать, что будущее человечества зависит теперь и от того, насколько серьезно осознает каждый лежащую на всех нас ответственность и перед современниками, и перед потомками. Каждый – начиная от аппаратчика на химическом заводе, который не имеет права поддаться искушению и приоткрыть заслонку канализационного сброса, чтобы избавиться от пролитой кислоты, и кончая директором фирмы или членом правительства. За состояние биосферы ответственно все человечество, и это уже проблема социальная, а не научно-техническая.
Конечно, взывать только к сознанию, только к чувству ответственности – этого мало. Безответственных людей всегда хватает в любой стране и на любых постах. Поэтому крайне важно подкрепить убеждение мерами принуждения, в том числе законодательными. «Нет закона – нет преступления», – гласит старинный принцип римского права. А когда закон есть и известны акции, следующие за его нарушением, тогда безответственные люди чаще задумываются.
К сожалению, можно назвать не так уж много стран, где действовали бы законы против загрязнения биосферы. Одна из таких стран – СССР. Я не хочу сказать, что проблема решена у нас окончательно, но уже приняты Закон об охране природы, Основы водного законодательства СССР и союзных республик, постановления Верховного Совета СССР, Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР об усилении охраны природы и улучшении использования природных ресурсов.
Как следствие новых законов – а нам предстоит еще и формулировать их, и привыкать к ним – постепенно будет меняться общественная психология, понимание того, «что можно, а чего нельзя» в наших взаимоотношениях с биосферой.
Я бы привел здесь немного комичный, но очень подходящий довод.
В одной соседней с нами стране дискутировалась проблема: нужно ли требовать от пешеходов строгой дисциплины при переходе городских улиц? Требование переходить только на зеленый цвет не сообразовывалось, по мнению некоторых, с национальным характером жителей страны. И тогда был предпринят решительный шаг. Ввели штрафы, а точнее, увеличили уже существующие в 20 раз.
Прошло немного времени, и горожане в этой стране перестали переходить улицу на красный свет. Полагаю, делают они это не в ущерб своему национальному характеру.
Законы, основанные на глубоком понимании нашей зависимости от биосферы, помогут решить и проблему комплексного, безотходного производства. Именно государственные установления должны будут помочь обществу заинтересовать своих членов в необходимости чисто практического решения этой трудной задачи.
Один из аспектов комплексного подхода – проектирование новых производств «незаинтересованными» организациями. Это сложнейшее дело, потому что проекты должны выполнять лучшие специалисты того дела, которому предназначен проект. И в то же время проектированию заводов нужно стать ведомственно совершенно независимым. Ибо главная цель, которая ему отводится: общегосударственная, общенародная польза, в которую обязательно входит забота о сосуществовании человека с биосферой.
* * *
Тут я вижу чрезвычайно важное для нашей социалистической экономики обстоятельство.
При электролизе алюминия фтор уходит в воздух потому, что его улавливание невыгодно. Но оно невыгодно заводу, выплавляющему алюминий, и только!
Доменный и мартеновский шлак металлургических заводов далеко не всегда используется лучшим образом. Это невыгодно. Но это невыгодно металлургам, и было бы полезно рассчитать, как обернется дело, если шлак пойдет для мощения улиц или на строительство…
Сернистый газ тепловых электростанций не улавливается в конечном счете потому, что это невыгодно. Но кому? Это, может быть, невыгодно энергетикам, но надо еще подсчитать, выгодно это или нет всему государству. Никто ведь не сомневается, что производство электроэнергии требует затрат. Например, затрат на получение пара для турбин тепловых станций. Разумна ли будет фраза: «Для производства электроэнергии невыгодно получать пар»?
Можно ответить, что такое сомнение абсурдно, потому что без пара не будет вертеться турбина…
Могу на это сказать, что если не будет очистки, то на Земле не будет жизни. И поэтому логично было бы считать, что вопрос об очистке так же важен, как получение пара для турбин. Эти утверждения должны быть одинаково категоричны.
Вопрос о том, выгодно или невыгодно, рентабельно или нерентабельно, есть важнейший вопрос социалистической экономики. И перед экономистами стоит великая задача – определение суммарной выгодности того или иного производства. Нужно проинтегрировать всю прибыль, которую приносит данное производство и данная отрасль, и выяснить весь ущерб, который они наносят обществу неполным использованием сырья, теряемого с отходами; ущерб, который наносят сами отходы, отравляющие пространство и вызывающие коррозию, потери урожая, гибель рыбы и дичи, и, наконец, ущерб от вреда, наносимого здоровью людей.
И если окажется, что ущерб, наносимый обществу некоторой отраслью производства, больше, чем прибыль, то такая отрасль производства вообще не имеет в нынешнем виде права на существование!
Всестороннее планирование под силу только нашему социалистическому обществу, в котором экономика и все ее механизмы находятся в руках государства. Оно может принимать решения, недоступные правительствам тех стран, где заводы находятся в частном владении. Экономика вся социальна! И решить проблему взаимоотношений человека со средой может только наш социалистический социальный строй. Таков совершенно реальный путь решения проблемы.
К сожалению, мы еще почти никогда не можем выразить в точных числах соотношение пользы и вреда, причиняемого природе нашей деятельностью, перевести эти представления на язык экономики. Привычные понятия выгодности, рентабельности, экономической эффективности не включают в себя оценки всех – не только основных, но и побочных результатов хозяйственной деятельности. Учитывается только видимая польза, которую дает обществу производство того или иного продукта, а косвенно наносимый ему вред остается в тени. Ведь загрязнение воды и воздуха, рассеивание природных ресурсов рано или поздно обернется против нас самих, и можно представить себе такое положение, при котором нам придется тратить вдесятеро больше сил, чем мы тратим сейчас, на то, чтобы возместить ущерб, причиненный природе.
Учесть все факторы чрезвычайно сложно, тут, по-видимому, потребуются специальные исследования. Но проблема эта представляется столь серьезной, что негоже нам опускать руки перед этими в общем-то техническими, а не принципиальными трудностями. Пусть расчеты будут на первых порах грубо ориентировочными, но это принесет пользу хотя бы тем, что приучит нас не только беспокоиться об узковедомственной выгоде, но и заботиться об общем оптимальном благополучии.
Я уверен, что задолго до 2000 года такие решения будут найдены, проанализированы и приняты. И что они приведут к фантастическим с сегодняшней точки зрения результатам.
Однако потребуется время, чтобы такая точка зрения возобладала, чтобы изменилась сама экономическая наука, чтобы изменились ее представления. Но я верю, что очень скоро появится на свет новая наука: биоэкономика, соединяющая собственно экономику и экологию. (Может быть, называться это будет экологической экономикой или как-то иначе, но не в названии суть.) В самом недалеком будущем считать будут по-иному, «с обоих концов» – заимствую это выражение у сибирского экономиста П. Олдака. Пусть лес срубили «не навсегда», но сколько его было и когда он опять вырастет – это надо рассчитывать и вводить в непосредственные экономические представления, от которых зависит хозяйственная деятельность.
«Принимая меры для ускорения научно-технического прогресса, необходимо сделать все, чтобы он сочетался с хозяйским отношением к природным ресурсам», – говорил Л. И. Брежнев в докладе на XXIV съезде КПСС.
Многие экономисты убеждены, что для того, чтобы это сочетание было действенным и управляемым, надо как можно скорее вводить в экономические расчеты стоимость природных ресурсов. Академик Н. Федоренко, директор Центрального экономико-математического института, называет такие предварительные цифры экспертной оценки природных богатств СССР (расчеты опубликованы в 1972 году): сельскохозяйственные земельные угодья – 180–270 миллиардов рублей, запасы леса – 45–50 миллиардов рублей, запасы полезных ископаемых – 70–100 миллиардов рублей. Получается 295–420 миллиардов рублей – эта сумма соизмерима с нынешней стоимостью всех основных производственных фондов (здания, сооружения, машины, дороги и прочее) в народном хозяйстве СССР – примерно 460 миллиардов рублей.
Советские экономисты не предлагают немедленно оценить в деньгах буквально все в природе. «Как вы оцените Гольфстрим?» – довод, выдвигаемый противниками экономической оценки природных ресурсов и кажущийся им убийственным, не так серьезен, как кажется, потому что сегодня «оценивать Гольфстрим» рано. Но совершенно неизвестно, не станет ли это возражение просто наивным завтра или послезавтра, когда Гольфстрим действительно понадобится людям.
Мне кажется, что, говоря о будущей биоэкономике, нельзя не задуматься и о назначении уже не Гольфстрима, а другого уникального создания гидросферы – озера Байкал. Тем более что судьба Байкала имеет прямое отношение к тому близкому будущему, которое мы обязаны научно предвидеть.
Было бы совершенно невозможно (да это и не нужно) подробно излагать здесь историю строительства на Байкале двух заводов (один из них уже работает), говорить о полемике в печати вокруг этого строительства, о больших государственных усилиях и настойчивой работе, направленных на то, чтобы промышленные стоки заводов не могли испортить замечательную чистую воду Байкала.
Несомненно, будет сделано все возможное, чтобы байкальская вода осталась чистой (к слову, стоимость этих усилий будет огромна; я не знаю, окупит ли себя продукция Байкальского целлюлозного завода и строящегося Селенгинского целлюлозно-картонного комбината после всех затрат на очистку их сточных вод). Но дело еще и в другом – в самом подходе к решению. Ведь ситуации, в принципе подобные байкальской, нам предстоит разрешать еще не раз.
Недавно академик П. Капица писал в «Правде»: «Промышленности необходима пресная вода. В Байкале ее колоссальное количество. Это огромная ценность. Еще более ценно озеро тем, что представляет собой колоссальной мощности биофильтр, производящий чистую воду…
Для нас промышленное значение Байкала состоит в том, что он служит мощным очистителем воды, и наша забота: сохранить его способность очищать воду. Поэтому лозунг „не трогайте Байкал“ – это неправильный лозунг. Уникальное озеро можно и нужно эксплуатировать, но так, чтобы не нарушать в нем жизни и сохранять его очистительные свойства… Перед учеными-химиками стоит параллельная задача разработки таких технологических процессов, отходы которых отвечали бы требованиям биологов, то есть могли перерабатываться Байкалом».
Многое из сказанного здесь считаю бесспорным и правильным и я. Однако я думаю, что из данных об огромной ценности озера (она, кстати, вряд ли может быть рассчитана достаточно надежно уже сегодня) и об уникальных его свойствах можно сделать и несколько иные выводы. Скажу самое основное.
