Текст книги "Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим"

Автор книги: Александр Немировский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Хочу я также поведать об Окне, сыне Тибра, нашей тирренской реки, и пророчицы Манты, имя которой Мантуя носит. В городе этом три народа живут, и каждый из них на четыре разделяется рода. Сильны мантуанцы кровью этрусской. Узнай также о Минции, сыне Бенака, который на помощь тебе полтысячи воинов привел на корабле из легкой сосны. С ним рядом корабль, который украшен фигурой тритона. Этот корабль ведет сам Тритон, получеловек-полурыба. Ты слышишь гуденье рога его. Он будит в наших душах воспоминанье о подвигах предков. На каждом из тридцати кораблей те, кто рвутся в сраженье. На них, о Эней, положиться ты можешь, как на меня и на себя самого.

В дреме [238]238
  Еще одна ночь и еще одно знамение, на этот раз подготовившее Энея к первой его битве у стен осажденного италийцами троянского лагеря. Превращения – одна из излюбленных тем римской поэзии времени Августа. Ее в монографическом плане разработает уже после смерти Вергилия другой великий римский поэт – Овидий Назон в «Метаморфозах», отобрав из греческих мифов все, что относится к магическим превращениям. Но превращение кораблей в морских дев – не создание греческой фантазии, а великолепная находка Вергилия, открывшего тему метаморфоз в римской литературе.


[Закрыть]

Эней заменил у кормила Тархона. Палуба опустела. Но что это? В хлопание парусов и скрипение снастей влились незаметно звонкие голоса девичьего хора. Кто может петь в море открытом? Не козни ли это Юноны, подобные тем, какими погублен был Палинур, да будут к нему милосердны маны. Голоса явственней зазвучали, и в их переливах Эней имя свое различил. И вот он зрит среди пены морской головы и загорелые плечи девичьи. Одна из певуний, судно догнав, ухватилась правой рукой за корму и, продолжая левой грести, произнесла нараспев:

– Ты дремлешь, ты дремлешь, богами рожденный. Бодрствуй, Эней! Снасти ослабь. Освободи паруса. Кимодикея имя мое. Была я сосною рощи священной, и по воле ее госпожи свой образ переменила. Стала я кораблем крутобоким и приняла имя «Колесницы Кибелы». Такова же судьба и подруг моих, что рядом со мною росли на кручах Идейских. Вот они за моею кормою дружно плывут. Были мы прежде кораблями твоими, Эней. Ныне мы девы морские. Когда вероломный рутул задумал нас сжечь, мы оборвали канаты, оставив в воде якоря, покинули берег враждебный. Новый даровала нам облик и новую жизнь великая матерь богов. Она же поручила сказать, что отрок твой милый Асканий в лагере осажден и отрезан от моря. Пусть пробудятся Тархон и Паллант и готовятся к схватке. Ты же щит свой достань, подарок огневладыки Вулкана, и, как только Авроры румяна волны окрасят, над головой его вскинь. Жди, когда край золотой щита, подобного небу, загорится лучами. Верь мне, Эней, светило дневное увидит недругов многих твоих, поверженных в битве жестокой.

Это пропев, толкнула дева морская корму, и корабль помчался быстрее стрелы, летящей со скоростью ветра. Вздрогнул Эней от толчка и, стирая ладонью со лба едва его не погубившую дрему, взор устремил к небесам, к богине Кибеле:

– О Великая матерь богов, возлюбившая выси Диндима и искусством людским взнесенные над городами башни, покорившая львов и взнуздавшая их в золотую свою колесницу! Будь благосклонна к фригийцам, тебе сохраняющим верность и на чужбине, среди невзгод, веди нас в сраженье, приблизь исполнение знаменья.

Безумие войны

В то время как Эней, находясь у Эвандра и Тархона, собирал бойцов для войны с враждебными ему латинянами и рутулами, на лагерь у Лаврента было совершено нападение. Но настоящая война начинается с высадки Энея и его аркадско-тирренского воинства. Развитие сюжета и обрисовка образов участников древнейшей из отраженных в литературе войн Италии целиком заслуга Вергилия, вложившего в свой рассказ проникновенное понимание человеческих характеров и любовь к родной ему Италии и умело изобразившего чувство ожесточения, которое превратило первоначально дружественно настроенные друг к другу народы в непримиримых врагов. Ни одна из сторон не чувствует себя виноватой в возникшем конфликте и ведет войну за полное истребление недругов. Но явственны и различия в поведении главных противников – Турна и Энея. Турн – носитель безумия войны, воплощенного Гомером в образе бога войны Ареса. Он упивается убийством и собственной удалью. Эней, напротив, носитель разумного начала в войне. Не ослепленный яростью, он выполняет свой долг, ведет справедливую войну, конечной целью которой является объединение Италии. И здесь ощущается современный поэту прототип Август, в то время как за Турном видится Марк Антоний, едва не погубивший свою родину.

Встречный бой [239]239
  Рисуя сумятицу встречного боя под стенами троянского лагеря, Вергилий вводит в действие множество новых персонажей, которые тут же и гибнут. Большинство из них не упомянуто ни одним из древних авторов, занимавшихся италийской стариной до Вергилия. Но их произведения дошли в отрывках, и не исключено, что Анхемол, Меон, Алканор, Нумитор и другие фигурировали в произведениях Энния или Катона Старшего. Нумитор – тезка мифического царя Альбы Лонги из династии потомков Энея, отца Ромула. Имя Меон образовано от древнейших обитателей Малой Азии меонов.


[Закрыть]

Уже день разгорался, звезды сводя с небосклона, когда увидел Эней с высокой кормы берег и собственный лагерь. Вскинул он щит, и фригийцы, издалека его сиянье узрев, ответили радостным криком. Был он подобен курлыканью журавлей, несущихся в небе осеннем к благодатному югу. Удивились рутулы, не понимая, к кому обращается враг, пока им не открылось судами покрытое море и щит, горящий зловещим огнем. Не так ли во мраке кровавые блещут кометы, внушая отчаянье смертным.

Смутились рутулы, но Турн их ободрил искусною речью.

– Вот, наконец, мы дождались возможности проявить свою доблесть. Враги перед нами, не за стеной. Сам Марс нам вручает над ними победу. Надо берег занять и встретить их, идущих по колено в воде, увязая в песке. Вспомните жен своих и родные пенаты. На это посягают троянцы. И помните – смелым судьба помогает.

Эней между тем выводил дружину на берег, сбросив мостки с кораблей. Тархон заприметил тихое место, повел туда корабли, и они, покрытые пеной, с ходу влетели в песок. Однако судно одно, налетевши на мель, развалилось, и люди оказались в воде среди обломков. Турн между тем войско повел за собой, и на отмелях сразу бой завязали. Эней возглавил его. Ахат едва поспевал подавать ему копья. Воздух они рассекали, и ни одно цели не миновало. Копье пробило медь щита и панцирь Меона, грудь ему разорвав. На помощь Меону рванулся брат его Алканор. Копье, пронзив ему руку, между бедер вонзилось. Нумитор, копье из тела павшего вырвав, с ним пошел на Энея и ранил Ахата. Тут появился Клавз и поверг троих фракийцев из дружины Энея. Подоспели Талес и Мессап со своими бойцами, и битва стала упорней. Звон мечей, свист стрел сливались с тяжелым дыханьем и стонами поверженных воинов.

На другой стороне, где бурный поток разнес по лощине камни и песком забросал прибрежный кустарник, рутулы гнали аркадян, не привычных к пешему строю. Коней им оставить пришлось, не пригодных для местности этой. Паллант удержать попытался бегущих и вернуть их в сраженье.

– Стойте, друзья! Славы бранной своей не доверяйте ногам! Чести Эвандра не опозорьте! Не погубите нашей общей надежды! Куда вы несетесь? Не помогут вам волны морские! Нет нам для бегства земли. Путь к спасению один: через вражеский строй. Пробить его можно железом. Ведь сражаемся мы не с богами!

Навстречу Палланту несся с камнем огромным в руках какой-то рутул. Юноша сразил его пикой и с мечом обнаженным рванулся к другому, кто попытался павшего защитить, и пронзил его с ходу. Пришел черед Анхемола, сына Роета, царя маррувийцев, который осквернил отцовское брачное ложе, мачеху полюбив Касперию, и к Турну бежал от отцовского гнева. И он был повергнут Паллантом.

Успехи царевича подняли дух сражающихся. Остановившись, они издали клич боевой и на врагов устремились. Видя это, Талес поспешил на помощь рутулам. Многих аркадян он поразил. Но парки его нить оборвали. Паллант, достав Эвандра копье, к Тибру обратился с мольбою:

Родитель вечнотекущий, даруй мне удачу. Направь копье мое в сердце Талесу. Обещаю доспехи сына Нептуна тебе посвятить и на дуб повесить прибрежный, им твою украсить дубраву.

Эту молитву услышал поток и дал меткость копью Эвандра. Пал великий герой, пронзенный копьем, брошенным с силой. И тотчас вышел из строя рутулов Лавс. От руки его пал Абант, но Палланту он был не опасен.

Гибель Палланта

Пред Турном, бившимся на колеснице и рассекавшим строй троянцев, предстала Ютурна в короне, сплетенной из тростника.

– Брат, – обратилась она к нему. – Паллант погубил Анхемола, которого ты принял в доме своем. От его руки пал великий Талес. Лавс не может с юнцом совладать. Не пора ли тебе обуздать сына Эвандра?

– Оставьте сраженье! – приказал Турн, обращаясь к тем, кто бился с Паллантом. – Я с ним сражусь. Жаль, что этого боя не увидит Эвандр!

Удалились рутулы. Турн же погнал колесницу по чистому полю навстречу Палланту. Он, удивленный удалением врагов и мощью того, кто их заменил, стоял, взглядом скользя по огромному телу рутула. Поняв его замысел, он бросил надменному Турну в лицо:

– Нынче я буду с богатой добычей или погибну. Ты мне не страшен!

Рутул спрыгнул на землю и приближался, потрясая огромным копьем. При зрелище этом кровь у аркадян в жилах едва не застыла. Паллант, видя превосходство врага, решил первым удар нанести и вознес Геркулесу молитву:

– Тебя умоляю гостеприимством отца и пиром, который был дан в твою честь, помоги мне, Алкид! Пусть я сорву с гордеца полумертвого латы.

Метнул Паллант в Турна копье, но оно, угодив в край щита, по телу врага только скользнуло. Могучую руку тогда рутул назад оттянул и с силой огромной бросил копье, проговорив: «Гляди-ка! Мое копье будет, пожалуй, острее!»

Пробило копье щит из скрепленных смолою кругов кожи, железа и меди и застряло в груди у самого сердца.

Паллант попытался вырвать копье из раны и пал. В потоке крови и душа у него отлетела.

Рутул, к павшему подойдя, крикнул:

– Аркадяне! Передайте Эвандру, что ему возвращаю сына таким, каким он его мне послал. Дорого обойдется ему прием, каким он встретил Энея. На память себе я возьму только это.

На труп наступив, сорвал с него пектораль золотую. Эвритид, искусный художник [240]240
  Редкий случай упоминания имени художника. Вергилия не смутило то, что произведение Эвритида было создано в другую эпоху.


[Закрыть], изобразил на ней брачную ночь Данаид: на ложах, залитых кровью, трупы братьев-мужей, которых девы убили по приказу отца.

Взойдя на колесницу, Турн поднял над головою трофей, и радостный вопль италийцев взметнулся над полем.

С вестью о происшедшем тотчас помчался к Энею гонец. Услышав о страшной беде, застыл прародитель с поднятым мечом. Встала перед очами недавняя встреча: старец Эвандр и Паллант, с сельскими яствами стол, беседа, пожатия рук. И ярость зажгла сердце Энея [241]241
  Ожесточение, проявленное Энеем после гибели близкого ему юноши Палланта, не уступает «воинской ярости» Турна. В душе Энея совершается перелом, подобный тому, который пережил у Гомера Ахилл после гибели Патрокла. В смертоубийстве он не останавливается ни перед чем, убивая, несмотря на свое хваленое благочестие, даже жреца бога Аполлона. Вопреки своему обыкновению сохранять жизнь молящим о пощаде, он расправляется с поверженными героями. Здесь Эней уже не воплощение качеств принцепса Августа, а, скорее, жестокости участника гражданских войн Октавиана, еще не ставшего Августом. О жестокости Октавиана, затмившей преступления его соперника Марка Антония, во времена написания поэмы помнили, хотя публично и не говорили. Оправдывая Энея тем, что его жестокость была обусловлена самыми благородными качествами его души и была вынужденной, Вергилий оправдывает и Октавиана Августа.


[Закрыть]. Тотчас он в плен берет четырех юных латинян и столько же юных рутулов, чтобы их кровью горячей залить погребальный костер [242]242
  Вспоминая о человеческих жертвоприношениях эпохи Троянской войны, когда они были обычным явлением, Вергилий, возможно, имеет в виду принесение Октавианом Августом в жертву этрусских юношей во время Перузинской войны в ответ на такой же акт восставших перузинцев.


[Закрыть]. Пику затем он в Мага метнул, но промахнулся. Маг, колени его обнимая, о пощаде взмолился:

– Тенью Анхиза молю и надеждами Юла, жизнь подари мне. Много в доме моем серебра, много золота. Вот тебе выкуп.

– Поздно о выкупе нам говорить! – отозвался Эней, и меч его в горло Магу вошел.

Смертью наказан был Гемонид, жрец Гекаты и Аполлона. У Анксура он поначалу отсек левую руку и затем заколол. Тарквиний, сын Фавна и нимфы Дриопы, был пикой убит. Так он несся по полю и сеял смерть подобно потоку, что с гор в половодье несется. А навстречу ему мчался Асканий. Лагерь освобожден от осады. Рутулы бегут в беспорядке.

Спасение Турна

Увидев с высей Олимпа ярость Энея, Юнона как вихрь устремилась на землю, прямо к войску, стоявшему у Лаврента. Здесь, соткав из тумана облик могучего мужа, она придала ему сходство с Энеем, вложила ему в уста голос сына Анхиза. Точно такою же тень смертного, говорят, витает после кончины. Или же нас сновиденья морочат. Призрак был послан к Турну. Метнув в него пику, он повернул к нему спину и в бегство пустился. Тотчас рутул загорелся обманной надеждой. И устремился за призраком он, мечом ему угрожая и бранью позоря. На берегу оказался корабль. Привел его с опозданьем клузиец Осиний. Призрак на судно взлетел. Турн, его догоняя, поднялся по сходням и на палубе стал гоняться за тенью. Юнона тотчас причальный канат оборвала, и корабль отливом был вынесен в море.

Призрак исчез, и Турн, отделенный от войска, понял обман и, стеная, воздел к Юпитеру руки:

– Зачем на меня ты, о всемогущий отец, такую кару обрушил? Где я? Куда уношусь? Умирающих слышу я стоны. Они трусом считают меня, спасающим шкуру свою. Пусть же земля подо мной разверзнется! Ветры пусть бросят корабль на скалы!

Так он метался, мореходов смущая, не зная, что предпринять. В море ли прыгнуть, до берега вплавь добираться? Броситься грудью на меч? А корабль скользил по волнам. Теченье его относило к стольному городу Давна.

Смерть Лавса

Рабы мы. Нам некуда деться!

Слабы мы. Наш жребий таков.

Но есть среди нас и Мезенций,

Презревший всесильных богов.

Они смеются, быть может,

Над ним во всесильи своем.

Но все же! Но все же! Но все же -

Не прожил он муравьем.

Между тем, подстрекаем Юпитером, на ликующих тевкров обрушился грозный Мезенций. Его со всех сторон окружили тиррены, ибо был он им ненавистен. На него одного нацелены копья. Подобно скале, окруженной волнами в море открытом, высился он, принимая удары неба и моря. Был он похож на гигантского вепря, коего с гор недоступных, за ляжки кусая, согнала свора собачья. Многих он уложил своею огромною пикой, зубами скрипя и с себя сотрясая стрелы и копья.

Был среди им поверженных Акрон, греческий муж из пределов старинных Корифа. Оставил несчастный невесту, на помощь своим поспешив, как только проведал о том, что Мезенций неодолимый сметает отряд за отрядом. Поверженный мощным ударом, он был придавлен пятой Мезенция. Рядом с ним лежал на земле бездыханный Ород. Он на Мезенция с тыла удар нанести попытался и был поражен не коварством, а мощью. Умирая, крикнул Ород:

– Кто бы ты ни был, недолго тебе ликовать остается!

Захохотав, ответил Мезенций:

– Умри! Обо мне же родитель богов пусть решит, что захочет!

Пика с огромною силой понеслась к Энею и, отлетев от доспехов, Антора поразила. В Аргос он сопровождал Геркулеса, в Италии стал оруженосцем сына Венеры. Дух испуская, несчастный взор свой на небо направил, родные края вспоминая. Эней копье свое кинул, и оно, пробив Мезенция щит, в теле застряло его и утратило мощь.

Видя это, Эней вытащил меч свой и с радостным криком стал наступать, повергая Мезенция в ужас. Сыновняя любовь у Лавса слезы исторгла. Выбежал он из фаланги отцу на защиту, загородив его телом, словно щитом. Эней, загоревшись от гнева, крикнул юнцу:

– Отойди! Не по силам твоим, неразумный, то, что задумал.

Но юноша был непреклонен, и парки нить его оборвали. Меч пронизал беззащитное слабое тело. Сам же Эней, побледнев, застонал, и жалобный вопль над землей потрясенной разнесся:

– Чем наградить тебя, мальчик, за этот подвиг великий? Праха я не коснусь твоего и передам его вместе с доспехами манам и могилам отцов. Пусть будет им утешенье, что смерть ты принял от оружия Энея [243]243
  В этой реплике проявилось то, что выше характеризуется поэтом как презрение к богам. В описании Вергилия образ этрусского царя, современника Энея, приобретает черты эпикурейца, бросающего вызов богам. Сам Вергилий с высочайшим уважением относился к творчеству римского поэта Лукреция, изложившего учение Эпикура. Но отсутствие страха перед богами во времена Августа считалось одной из причин братоубийственных гражданских войн, и Август сделал все, чтобы укрепить традиционную римскую религию. Благочестивый Эней в поэме противостоит «безбожнику» Мезенцию, как Август – эпикуреизму. Но при этом поэт не скрывает своего восхищения мужеством и непреклонностью «ненавистника богов».


[Закрыть].

Отцовское горе

Тем временем на берегу Мезенций омывал водами Тибра рану. Над головою его качался на ветку повешенный шлем. По груди борода разметалась. Задыхаясь, умолял он друзей о сыне узнать. А его, бездыханного, уже несли на носилках и на траву положили возле доспехов отца. Руки к нему простирая, Мезенций стенал:

– Неужто, мой мальчик, к жизни любовь моя настолько упорна, что мог я тебя, кровинку мою, не сберечь? Вот когда ранен я. Вот когда смерть подступает ко мне, давно запятнавшему имя свое и достойному казни любой [244]244
  Бесчеловечный тиран, ненавистник богов, Мезенций наделяется привлекательным качеством – отцовской любовью и внушает к себе симпатию. В этом соединении Вергилий – последователь Гомера, идущий в понимании человеческой психологии далее греческого поэта.


[Закрыть]. Но не сдамся я смерти. Коня мне!

Оруженосцы коня подвели, и, с трудом из-за раны на спину его поднимаясь, обратился Мезенций к последнему другу, гладя гриву его и пытаясь в глаза заглянуть:

– Вижу я, Реб, зажились мы с тобою на свете, если впрямь кто-то нашелся, кто ставит пределы для смертных. Что ж! Теперь или ты понесешь голову мужа, убившего Лавса, и доспехи врага, обагренные кровью, или со мною падешь, если телом своим не пробьешь дорогу к победе. Ну не дрожи так, храбрец мой, и глаз не коси. Рабство у тевкров тебе не грозит! Ты его не достоин [245]245
  Обращение эпического героя к коню имеет источником «Илиаду». Но у Вергилия конь Реб в отличие от коней Ахилла не наделен способностью вступать в диалог с людьми.


[Закрыть].

Так он сказал и, в ладони набрав побольше дротиков острых, незаметным движеньем пустил Реба вскачь к строю троянцев на верную гибель.

Тризна

Блажен, кто принял смерть за отчий дом

И за очаг с пылающим огнем.

Шарль Пеги

Вышла на небо Аврора, покинув ложе ночное свое – Океан, и озарила опустевшее поле сражения. Печаль не могла помешать благочестивому исполненью обетов. Холм насыпал Эней и дуб, очистив от веток, в землю воткнул [246]246
  Согласно толкованию Сервия, оскверненные похоронами не могли, не очистившись, приносить жертвы богам. Воздвижение трофея рассматривалось как воздаяние богам за дарованную ими победу.


[Закрыть]. К стволу он приставил Мезенция окровавленный панцирь, пробитый во многих местах. Шлем блестящий, с мохнатою конскою гривой, он повесил на сук и, оглядев сооружение, к друзьям обратился, пришедшим из стана:

– Вот во что превращен моими руками Мезенций. Ныне же нам предстоит поход на Латина. Будьте готовы к нему духом и телом. Но теперь нам пора выполнить долг свой перед теми, кто пал, сражаясь за нас и за новую Трою. Прежде всего мы отправим к Эвандру тело Палланта.

И он направил стопы туда, где хладное тело старец Акет охранял. Оруженосец, служивший Эвандру, был он им дан юноше в дядьки.

Едва Эней и троянцы в покои вступили через высокие двери, вскинулся вопль до звезд. Когда же он смолк, Эней, слез не сдержав, обратился к покойному с речью:

– Отрок несчастный! Фортуна, мне улыбаясь, не пожелала, чтоб ты вернулся в родительский дом. Но тебя мы проводим с почетом, и раны кровавой родитель твой не увидит. О, какую теряет опору Авзония и ты, мой Асканий.

Юноши быстро сплели из веток вишневой лозы и гибких веток дубовых носилки и, устлав их листвою зеленой, опустили Палланта на смертное ложе. Был он похож на цветок полевой, что рукою сорван девичьей, иль на фиалку нежную, хранящую прелесть даже тогда, когда матерь-земля ее не питает. Два златотканых покрова вынес Эней, работы Дидоны, дар ее давней любви. Одним он облек тело юноши, другое положил ему под голову, и двинулся воинский строй, сопровождая носилки. Сзади плелся Акет, то в грудь себя ударяя, то ногтями царапая щеки, то простираясь в пыли.

За ним провели колесницу, обагренную кровью рутулов. Следом коня боевого Палланта. Конь шел с головой наклоненной, крупные слезы роняя. Друзья несли шлем и копье Палланта. Остальное оружие Турну досталось. Шествие замыкали тиррены и тевкры. Когда оно удалилось, вернулся в лагерь Эней. Там ожидали его послы из Лаврента с ветвями оливы в руках. Молили они разрешить им тела взять для погребения. Эней, разрешенье давая, промолвил:

– Злая судьба вас, латины, ввергла в войну. Царь ваш нарушил гостеприимства законы и доверился Турну. Это ему одному справедливо бы было выйти на бой и решить со мной спор оружьем. Но поспешите к себе предать своих граждан огню.

Гроза над Лацием

У Гомера в «Илиаде» к схваткам под стенами Трои обращены пристальные взоры не только смертных, но и олимпийцев. Боги не только сочувствуют той или иной стороне, но и подчас поддерживают ее личным участием. Последователь Гомера Вергилий как патриот заставляет небожителей перенести внимание на доисторический Лаций, ибо все, что происходило на западном «фронте», имело отношение к событию не менее важному, чем отгремевшая Троянская война, – к рождению Рима и великой империи. Троянцам традиционно помогает Венера по мере своих сил, а рутулов и латинян поддерживает ее соперница Юнона (Гера). Но Юпитер (Зевс), как всегда, не теряя контроля над ситуацией, препятствует пристрастным и пылким богиням торопить время. Он предоставляет возможность каждому из героев проявить свою доблесть, хотя предстоящее торжество потомков Энея и завоевание ими мирового господства предрешено судьбой.

Эта концепция, изложенная Вергилием в начале X книги, позволила ему в последних двух книгах показать с почти гомеровской объективностью величие доблестного противника Энея Турна и других италийских героев, воевавших против пришельцев. Последние две книги «Энеиды» (XI и XII) посвящены преимущественно военным событиям. В описании батальных сцен легендарной войны Вергилий достигает вершин своего гения.

Источниками в описании грозы над Лацием Вергилию послужили легенды италийских племен, собранные и изложенные более чем за век до него Катоном Старшим в «Началах», а также написанные стихами «Анналы» Энния. Оба эти произведения до нас не дошли. Но благодаря Вергилию и его современнику Теренцию Варрону, знатоку римской старины, в нашем распоряжении оказалось то, что можно назвать италийским фольклором.

Царский совет [247]247
  Сцена царского совета интересна с художественной точки зрения. Поэт создает речи своих персонажей по законам ораторского искусства, одновременно вырисовывая их характеры. Благодаря этому эпизоду последующее действие приобретает драматический характер. Вергилий показывает себя последователем не только Гомера, но также Софокла и Еврипида.


[Закрыть]

В то утро на тихих, поросших травой улицах Лаврента было людно. Прохожие в богатых одеяниях, подчас запыленных, по нескольку человек и поодиночке, двигались к находящемуся на холме царскому дворцу. Латин еще несколько дней назад разослал по всему Лацию приказ старейшинам родов собраться на совещание и назначил время для сбора. Царский совет в Лавренте не созывался более года, и все понимали, что предстоит принять какое-то важное решение.

Оглядев советников, занявших предназначенные им места, взглянув на стоявшего с ним рядом Турна, царь проговорил:

– Отцы! Я вас собрал прежде всего для того, чтобы сообщить о результатах посольства, отправленного мною в самом начале войны к Диомеду [248]248
  Диомед – сын этолийского царя Тидея, в «Илиаде» возглавлял ополчение из Аргоса, Тиринфа, Эпидавра и других городов Арголиды. В поздних греческих мифах, использованных Вергилием, он такой же скиталец, как и Эней, обосновавшийся в Италии. Царь племени давнов Давн отдал ему в жены свою дочь, и Диомед поселился под горой Гарганом на побережье Адриатического моря.


[Закрыть]. Впусти послов.

Отворились двери, и в зал вступили трое мужей. Пройдя по проходу между скамьями, они остановились в паре шагов от трона.

– Говори, Венул! – обратился Латин к старшему из послов. – Пусть отцы услышат то, что ты поведал мне.

– Сограждане! – начал Венул. – Мы совершили долгий путь, преодолев немалые препятствия, ибо время ныне не мирное. Боги нам помогли достигнуть владений царя Давна и зятя его Диомеда. Город Диомеда Аргириппа [249]249
  Аргириппа – согласно преданию, древнее название города Апулии Апи. Начальную часть названия «арги» связывали с Аргосом, откуда явился Диомед, которому приписывали основание многих городов Апулии – Венузии (от имени Венеры, которую он ранил под Троей), Канузия, Беневента и Венафра.


[Закрыть]находится под горою Гарганом. Нам открыли ворота, и мы вошли в дом и коснулись руки, сокрушившей Трою. Приняв наши дары, Диомед со спокойным лицом выслушал, откуда мы родом и кто нами правит, с кем ведем войну. Когда же мы изложили просьбу о союзе, он встал и, взволнованно расхаживая, сказал следующее: «Счастливы живущие в стране, которой правил Сатурн. И сама эта страна прекрасна, как никакая другая. Зачем же вам помышлять о войне, да еще с кем, с самим Энеем? Ведь знаю его я не по рассказам! Сам стоял под его жестоким оружием. Помню, как поднимает он щит и как копье посылает. Если бы еще двоих подобных ему породила земля, Троя стояла б поныне. Ведь только Гектор и он в течение десяти лет отражали наши атаки. Мужеством и доблестью оба равновелики. Но благочестием выше Эней. На каких угодно условиях мир с ним заключайте. Вот мой совет. В войне я вам не помощник. Не могу вспоминать я о том, что изведали мы под стенами Трои, скольких мужей потеряли. За ее разрушение мы так расплатились, что над нами б сжалился даже Приам. Не дали боги и мне в Калидон возвратиться, трижды желанный, к сердцу супругу прижать [250]250
  Калидон считался родиной Диомеда. Ему пришлось его покинуть, поскольку, согласно мифу, во время знаменитой Калидонской охоты он в споре за добычу убил своего родственника. Вернуться в Калидон и обнять свою супругу Эгалию Диомеду помешала Афродита (Венера), не забывшая о нанесенной ей под стенами Трои ране. Богиня любви с помощью некоего Каллираба, сына Сфенела, заставила Эгалию нарушить супружескую верность, и Диомеду пришлось, минуя родину, отправиться вместе со своими спутниками на чужбину, в Италию.


[Закрыть]. Нет и теперь нет мне покоя. Птицы меня днем и ночью тревожат [251]251
  Вергилий, как это отметили древние комментаторы «Энеиды», видоизменил греческий миф, согласно которому спутники Диомеда, убитого иллирийцами, превратились в птиц и, обитая на островах у побережья Апулии, с тех пор приветствуют каждого грека радостным хлопаньем крыльев. По Вергилию, спутники Диомеда превратились в птиц при жизни Диомеда и тревожат его самого. При этом Вергилий местом обитания птиц-душ считает не острова, а прибрежные скалы и берега рек Апулии. Раскопки в местах обитания давнов выявили надмогильные плиты с изображением огромных птиц, так что речь может идти не о произвольном изменении греческой легенды, а о попытке ее согласовать с верованиями местного населения.


[Закрыть], души непогребенных друзей. Воплем они оглашают утесы прибрежные, бродят у рек, что текут под Гарганом. Вот и теперь…» – Он оглянулся и закрыл голову руками. В покоях мы были одни, и мы поняли, что Диомед видит то, что недоступно нашему взору.

– Довольно, – сказал Латин. – Об обратном вашем пути можешь не говорить. Ваше посольство было нелегким. Конечно, мы ожидали, что вы принесете желанный союз, надеялись мы, что тот, кто Трою разрушил, поможет избавиться нам от троянцев. Но это, я вижу, не угодно богам. И вот что я скажу. Пусть Диомед от горя помешался умом, но совет разумен его. У Альбулы есть участок [252]252
  Это место (316-я строка XI книги) в древности вызывало споры толкователей «Энеиды». Источник Вергилия Катон Старший в «Началах» сообщает, что Латин выделил троянцам участок между Лаврентом и троянским лагерем. Вергилий же говорит о «пригожем участке у этрусской реки», под этой рекой понимались и Тибр, и река Уфент в Кампании.


[Закрыть], который граничит с твоими владениями, Турн. Почему бы его не отдать троянцам в обмен на мир справедливый? Пусть себе рядом с нами живут. Если же пожелают нашу землю покинуть, дадим им нашего леса, меди и полотна, всего, что надобно для постройки судов. Вот что у меня на уме. Вы же предложение мое обсудите, чтобы решение мог я принять.

Диомед и Улисс (по античному барельефу).

Первым взял слово Дранкей, завистник и недруг рутулов, муж, искусный в речах, для войны бесполезный.

– То, что хочу я сказать, чего требует счастье латинян, знает в Лавренте любой, но не каждый поведать дерзнет из страха за жизнь. Я же скажу, хотя мне оружие и смерть угрожают. Тот, что рядом с тобою стоит, о Латин, пусть от нас удалится. Из-за него столько вождей полегло. Удача враждебна ему, и гордыня его одолела. К словам твоим, царь, о мире с Энеем позволь мне добавить. Кроме земли, чтобы мир обрести надежный, троянцу отдай дочь свою в жены. Нет спасенья в войне, и все мы требуем мира. Турн, удались, тебя еще раз прошу. Над нами и над рутулами сжалься. Если же царская дочь тебе дорога, спор реши поединком с Энеем.

Яростно вспыхнул рутул. Из груди его вырвался стон.

– Да! Я разбит. Но кто, кроме гораздых на речи, сможет меня обвинить в этот миг, когда решают судьбу сила рук и доблесть, что не все я сделал для победы? Кровью убитых мною врагов пенится Тибр. Мною разрушен город Эвандра. Спор с Энеем не кончен. Время настало скрестить наши мечи. Искать врагов нам не придется. Рядом они. Целы наши войска. Мне на подмогу спешит Мессап, укротитель коней, вспять обращая течение рек. Конное войско нам на подмогу ведет царица вольсков Камилла.

– От женщины много ли проку, – вставил Дранкей, – если мужи бегут от оружья Энея.

– От женщины? – Турн повторил. – Знаешь ли ты, муж гнуснейший, кто такая Камилла? Изгнанный граждан враждой родитель Камиллы Метаб [253]253
  В «Энеиде» Метаб – царь племени вольсков. Сервий производит это имя от названия греческого города Метапонта в Южной Италии.


[Закрыть]уходил из древнего града Приверна [254]254
  Приверн – город Лация на склонах Вольских гор (ныне Пиперно Веккьо).


[Закрыть]. Жену свою царь потерял, была с ним дочь, носившая имя покойной. Шел лесами Метаб, отовсюду ему угрожали копья сограждан. При переходе реки Амасен [255]255
  Амасен – речка Лация в Помптинских болотах, впадавшая в Тирренское море у Таррацина.


[Закрыть]ливень настиг беглеца. Переполнилось русло. Перед тем как пуститься вплавь, Метаб привязал ребенка к копью и, забросив на берег, обратился к Диане, дщери Латоны, с мольбой Камиллу принять и своею сделать служанкой. Выплыв на берег, Метаб девочку поднял. Он воспитал ее средь медвежьих берлог, звериным вскормил молоком. Первой игрушкой ребенка была не кукла из глины – маленький лук и праща. Птицы стали первой добычей Камиллы. Затем и звери стали бояться ее. Весть о ее красоте разошлась по городам Тиррении. Многие слали к ней сватов, желая видеть нимфу лесную супругой в доме своем, но были отвергнуты ею, ибо отец отдал ее Диане и она оставалась верна клятве отца. Вот кто идет к вам на помощь против пришельцев. Ваше, латиняне, дело принять ее или отвергнуть. Что до меня, я готов на поединок, если Эней пожелает сразиться со мною одним. Смело я выйду против него, равного силой Ахиллу, взяв на себя общее дело. И кажется мне, что эти руки Победа не ненавидит, как утверждает Дранкей. Он может меня не бояться. Гнусной душонки его я не исторгну из тела. Пусть она в нем остается. Мысли мои не о нем…

Долго бы еще длиться спору на царском совете, если бы в зал не ворвался гонец. Устами его, руша все надежды и планы, заговорила война:

– Эней привел в движение лагерь. За Альбулой построились тевкры. К ним на подмогу идут рати тирренов.

– Вот вам, отцы, – закричал Турн, – достойный урок. Обсуждайте условия мира. К вам же врываются в дом с оружием!

И Лаврент закипел. Пришли в смятение души. Разноголосый крик поднялся к небу.

Перед схваткой

Удрученно покинул Латин собранье совета. План примирения сорван. Турну удалось овладеть умами сограждан. Неудержимо приближается к Лавренту война. Город приходит в движение. Лаврентийцы катят огромные камни, чтобы поднять их на стены. Уступая железу, за воротами стонет земля. Воздвигается ров. Тянутся нестройные толпы в крепость, к храму Минервы, чтобы молитвою благочестивой беду отвратить. На колеснице, в сопровождении служанок, ведущих овец и телят на закланье, восседает Амата. Суровостью дышит лицо супруги Латина. Средь дев, несущих цветы, царская дочь, виновница распри. Не смеет она взгляд оторвать от земли.

Турн, окруженный ватагой рутулов, крепость покинул. На нем панцирь чешуйчатый, пылающий багровой медью. В правой руке его шлем. От дуновения встречного ветра алый развевается гребень. Лицо юноши наполнено ликованием. Так, привязь сорвав, скакун из конюшни рвется наружу к знакомой реке и весело ржет, взрывая копытами землю. Грива, раздувшись от ветра, на крутой развевается шее. В ушах звенит отдаленный зов кобылиц.

По зеленому лугу несется навстречу рутулу лихая девичья дружина. Прекрасны воительниц лица, разгоряченные скачкой и ожиданием боя. Камилла прекраснее всех. Подруг обогнав, первой она достигает ворот и, спешившись, обращается к Турну:

– Дозволь мне, вождь, задержать с девами турмы Энея и разгромить их во встречном бою. Ты же можешь здесь оставаться с пехотой, обороняя стольный город латинян.

Любуясь неземной красотой амазонки, рутул отвечал:

– Об этом и сам я хотел просить тебя, дева. Принесли лазутчики весть, что троянец послал по равнине всадников. Сам же Эней, избрав потаенные тропы, к нам пробирается с тыла. В горах я ему подготовлю засаду, в лощине, которую Марс для хитрости бранной избрал. На помощь тебе я даю мессапов, искусных в конных сражениях, и несколько турм латинян и тибуртинцев. Прими над ними начало, краса земли италийской.

Вскочив на коня, Камилла к реке поскакала, за нею весь девичий отряд. Дождавшись, когда амазонки исчезнут из виду, Турн обратился лицом к своему пешему строю. Ему коня подвели, и воинство двинулось в горы.

Амазонки (рисунок на вазе, музей Неаполя)

У стен Лаврента