Текст книги "Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим"

Автор книги: Александр Немировский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

И поднимая булат, благородной окрашенный кровью,

С ясной грозой на челе молвит бесстрашную речь:

Духом клянусь я твоим, высшей святынею мне,

Кара царя-лиходея с отверженным родом настигнет.

Овидий (пер. Ф. Зелинского)

Вступив в Рим, царские сыновья увидели отряды воинов. Взметая желтую пыль, они брели по направлению к Марсову полю. Из храмов доносились выкрики молящихся и аромат благовоний. Оказалось, что отец назначил поход на город рутулов Ардею [395]395
  Речь идет о той самой Ардее, которая была резиденцией соперника Энея Турна. Город находился в 25 милях к югу от Рима и в 7 милях от моря и был столицей рутулов, народа латинского происхождения, испытавшего влияние этрусской культуры. Ардея названа среди других городов в тексте договора между Карфагеном и Римом от 509 г. до н. э. Археологические данные подтверждают существование этого города, по крайней мере, в 500 г. до н. э., наличие там укреплений и храма, украшенного терракотами в этрусском стиле. Никаких следов доисторической Ардеи не обнаружено.


[Закрыть], уже не раз отражавшую атаки римского войска. Наперебой расцеловав мать, немало удивленную неожиданной нежностью сыновей, Тит и Аррунт спешно закрепили доспехи поверх дорожных гиматиев, сменили петасы на шлемы. В пути их догнал Секст, которому отец приказал оставить Габии, чтобы принять участие в наказании мятежного города.

Через несколько дней все пространство под скалой, которую занимала Ардея, покрылось бесчисленным количеством шатров и землянок. Римляне устраивались надолго. Из окрестных покорившихся городов и селений на повозках, запряженных мулами и быками, везли провизию и дрова на зиму. Дребезжали колеса, визжали пилы, слышались удары заступов и топоров.

Укрывшись от всей этой суматохи за кожаными стенами своего шатра, самого высокого и просторного в лагере, царские сыновья пили вино и играли в кости. С ними вместе был молодой Коллатин – сын наместника Коллации [396]396
  Коллация – по одним данным, латинский, по другим – сабинский город, находившийся в 10 милях к востоку от Рима. Присоединение Коллации отнесено ко временам Тарквиния Древнего. К I в. н. э. от Коллации не сохранилось никаких следов, но тогда была известна Коллатинская дорога.


[Закрыть], дальний их родственник.

О чем обычно говорят молодые мужья, когда хмель ударит им в голову? Конечно же, об оставленных дома женах! Когда братья, смакуя вино, перечислили все мыслимые и немыслимые достоинства своих супруг, Коллатин внезапно отодвинул свой кубок, так что вино пролилось на ковер.

– Нет! Я не буду восхвалять свою Лукрецию, ибо последнее дело делиться со всеми тайной двоих. Но я готов с вами поспорить, что моя Лукреция лучше всех женщин. До Рима недалеко. Я готов навестить ваших жен, Тит и Аррунт, а потом отправиться в Габии, чтобы посетить твой дом, Секст. Затем мы отправимся ко мне в Коллацию.

Сказано – сделано. По каменистой, освещенной луною дороге застучали копыта. К третьей страже спорщики уже скакали по опустевшим и темным римским улицам. Только из пристройки к царскому дворцу, которую Тарквиний выделил младшим своим сыновьям, лился свет, слышались звуки флейт и тимпанов.

– Не будем им мешать, – сказал Секст. – И не надо скакать в Габии. Давай отправимся прямо в Коллацию. Я уверен, что и Лукреция не теряет времени даром.

Закипела кровь в жилах Коллатина. Он с трудом удержался, чтобы не вытащить меч.

– Хорошо, я согласен! – проговорил он глухо. – Ведь Секст признал, что в Габиях нам нечего делать.

И вот они в маленьком городке в десяти милях от Рима. Город словно вымер. Но в одном доме горит свет.

– Клянусь Геркулесом! – воскликнул Секст. – Это ведь твой дом, Коллатин.

Всадники спрыгнули с коней и переступили порог дома. Они увидели Лукрецию в кругу рабынь. Тихо шелестели прялки.

Услышав скрип двери, Лукреция обернулась. Краска покрыла ее щеки. Еще мгновение, и она в объятиях у Коллатина.

С завистью и изумлением наблюдал за этой сценой Секст. Он уже забыл о проигранном споре и о своем позоре, свидетелем которого стал Коллатин. Секста поразили красота молодой женщины, ее необыкновенная чистота и скромность. В голове юноши, испорченного властью и привыкшего удовлетворять любые свои желания, возник преступный замысел.

На следующую ночь он покинул лагерь, сославшись на неотложные дела в Риме. Вот и дом Коллатина. Услышав стук копыт, Лукреция бросилась к двери. Она думала, что вновь приехал муж. Но это был Секст Тарквиний, объяснивший, что он загнал коня и вынужден заночевать в Коллации.

Юний Брут.

Скрыв разочарование, Лукреция радушно встретила гостя. Рабыни принесли воду для омовения рук и еду и отвели Секста в предназначенную ему комнату. Но Секст и не думал ложиться. С обнаженным мечом он ждал, пока в доме все стихнет.

Затем, ворвавшись в спальню, он бросился на колени перед супружеским ложем, стал клясться Лукреции в любви. Когда же она не уступила его домогательствам, он перешел к угрозам. Показывая Лукреции меч, он говорил, что сейчас схватит одного из домашних рабов, заколет его в этой спальне, а затем поскачет в лагерь, чтобы сообщить Коллатину, что застал раба вместе с нею и убил его, защищая честь семьи. Видя, что Секст готов привести угрозу в исполнение, Лукреция не нашла сил противостоять негодяю.

Когда Секст, добившись своего, выбежал наружу и стук копыт возвестил о его удалении, Лукреция вышла в атрий и приказала одному из рабов отправляться за отцом в Рим, а другому – за мужем под Ардею. «Пусть явятся немедленно, – сказала она. – И каждого пусть сопровождает самый близкий из друзей».

Первым прибыл Коллатин с Брутом. Несколько мгновений спустя явился отец Лукреции Спурий Лукреций с Публием Валерием.

Рабыня открыла дверь в спальню. Лукреция была вся в черном, оттенявшем белизну ее щек и лба. Она начала говорить, но лицо ее вдруг покрылось краской, а из глаз хлынул поток слез. Наконец, собравшись с силами, она назвала имя Секста Тарквиния и призвала отомстить за неслыханное оскорбление, которое он ей нанес. Муж и отец принялись ее утешать, но она внезапно выхватила спрятанный в одежде кинжал и вонзила его себе в грудь.

Все оцепенели от ужаса. Первым опомнился Брут. Он вынул кинжал из раны уже мертвой Лукреции и поднял его над головой.

– Клянусь кровью благородной Лукреции, лучшей из римлянок, отомстить роду Тарквиниев. Преступление Секста сделало царскую семью врагами римского народа. Рим должен освободиться от власти царей.

Кинжал переходил из рук в руки, и все повторили клятву Брута.

Затем мужчины положили тело Лукреции на носилки и понесли на Форум Коллации. Здесь Брут призвал молодежь к оружию. Вскоре Брут, Коллатин, Спурий Лукреций и Валерий в сопровождении толпы вооруженных юношей двинулись в Рим.

Римляне были поначалу напуганы появлением возбужденных, что-то выкрикивавших людей и разбежались по домам. Но Брут, обладавший властью предводителя всадников, разослал по городу глашатаев, объявивших о чрезвычайном собрании на Форуме.

Сбежавшиеся отовсюду квириты увидели погребальные носилки и вокруг них людей в трауре. Потрясенные горем муж и отец Лукреции попросили Брута рассказать народу о случившемся.

Брут поднялся на возвышение для ораторов и впервые в своей жизни произнес публичную речь. Она вызвала не только глубокое потрясение слушателей, но и не меньшее их удивление. Общее мнение выразил один из квиритов: «Неужели это тот самый Брут, одно имя которого вызывало усмешки?» И впрямь это был совсем другой человек! Куда-то исчезла то ли застенчивая, то ли глупая улыбка с его лица. Он, постоянно хранивший молчание, произносил речь с легкостью, какой мог бы позавидовать любой из сенаторов. Так и осталось неясным, переродило ли Брута переживание в доме Коллатина или он попросту сбросил маску глупца, которая ранее спасала ему жизнь.

В своей речи Брут поведал не только о чудовищном поругании Лукреции и ее гибели. Он говорил о гнусном убийстве Сервия Туллия, о своеволии и жестокости тирана, превратившего квиритов из воителей и победителей соседних народов в чернорабочих и землекопов.

Чувствовалось, что он собирал факты долгие годы и копил ненависть в своей душе в надежде когда-нибудь все это выплеснуть и предстать перед народом великим оратором и вождем.

– Оставьте, сограждане, слезы! – закончил свою речь Брут. – Давайте вооружимся, нет, не против царя – против деспотии, позора рода человеческого.

И слова эти нашли немедленный отклик. Народ принял решение об изгнании Луция Тарквиния с супругой и детьми. Был объявлен набор из числа граждан младших возрастов в войско, командование которым поручено Бруту. Назначив Лукреция префектом города [397]397
  Назначение префекта (начальника) города, согласно римской легендарной традиции, практиковали уже первые римские цари. Эта должность была восстановлена Цезарем, а при Августе стала постоянной. Некоторые древние авторы считают, что Лукреций был назначен не префектом, а «междуцарем», а сама должность префекта появилась позднее, и первым ее занимал Спурий Ларций.


[Закрыть], Брут отправился под Ардею поднимать стоящих там воинов.

Не дожидаясь прибытия мужа, в тот же день из города бежала Туллия, проклинаемая, где бы она ни появлялась, мужчинами и женщинами, призывавшими на ее голову отцовских богинь-мстительниц.

Триарии.

О событиях в Коллации и Риме стало известно всем, кто стоял лагерем под Ардеей. Воинство отказалось повиноваться тирану и признало власть Брута, остававшегося в должности начальника конницы. Тарквиний отправился в Рим, надеясь, что там вспомнят о его победах, о величественных сооружениях, которыми он украсил город.

Но его не впустили в Рим.

Царь метался от одних ворот к другим, но слышал лишь насмешки и проклятия. Кто-то ему сверху сказал:

– Тарквиний! Ты был нашим царем. Ищи себе другую державу.

Тогда же Секст Тарквиний удалился в Габии, как в собственное царство, и был там вскоре убит своими давними врагами, которых нажил в свое время казнями и грабежом.

Брут, не застав Тарквиния в Ардее, возвратился в Рим и направился в храм Фортуны, где, как ему было известно, хранились записки Сервия Туллия. С волнением он читал завещание человека, сумевшего сочетать царскую власть со справедливостью. Наконец, он натолкнулся на место, которое искал. Описывая наилучшее государственное устройство, Сервий писал: «Справедливее будет, если общее дело будет передано не одному, а двум царям, а власть их будет ограничена одним городом и возможностью накладывать одному царю запрет на действия другого. И, поскольку слово „царь“ может стать ненавистным народу, лучше называть правителей как-нибудь иначе».

Тотчас же Брут познакомил с мудрыми мыслями Сервия Туллия префекта города Лукреция и убедил его последовать мудрому совету справедливого царя. Лукреций созвал на Марсовом поле народное собрание по центуриям. Народ избрал высшими должностными лицами Луция Юния Брута и Луция Тарквиния Коллатина, назвав их консулами [398]398
  От слова consulare – «совещаться, обсуждать, обдумывать, просить совета, принимать меры». Согласно другим данным, высших должностных лиц, унаследовавших царскую власть, поначалу называли не консулами, а преторами.


[Закрыть]. Государство же было названо «общим делом» (республикой) [399]399
  Легенда о насилии над Лукрецией, ее гибели и свержении царей в Риме, изложенная впервые в конце III в. до н. э. Луцием Акцием, а в конце II в. до н. э. римскими анналистами Кассием и Валерием Анциатом, сохранилась в полном виде у писателей времени Августа. С давних пор она вызывала у ученых сомнения. Ее считали поздней выдумкой, использующей греческие образцы (прежде всего изгнание из Афин Писистратидов), или конструкцией, опирающейся на толкование римских религиозных праздников, один из которых назывался «бегство царя». Однако изображения на стенах этрусских гробниц, этрусские надписи и этрусские исторические параллели позволяют думать, что легенда имеет некую историческую основу.


[Закрыть].

VII Книга бородатых консулов

Предисловие

Эта книга вобрала в себя легенды Рима от установления Республики (около 509 г. до н. э.) до битвы при Регилле (около 493 г. до н. э.). В эти пятнадцать лет Рим еще не претендовал на господство не только над всей Италией, но даже над ее центральной частью Лацием. В суровой борьбе с ближайшими соседями римскому народу чаще всего приходилось отвоевывать то, чем он обладал во времена Тарквиниев. Ведь в результате войн с коалицией этрусских государств Рим потерял треть и так незначительной территории. Все правобережье Тибра вплоть до соляных варниц на Тирренском море попало под власть ближайшего римского соседа – этрусского города Вей.

К тому же с изгнанием Тарквиниев рухнуло господство над Лацием, которого силой и хитростью добились этрусские правители Рима. Латинские города, порвав союз с Римом, стали союзниками греческой колонии Кампании Кум, во главе которой в те годы находился тиран Аристодем. Это было угрозой и для этрусков, поскольку путь в колонизованную ими Кампанию проходил через Рим и Лаций. Только это спасло Рим от полного уничтожения, заставив этрусков примириться с существованием города, изгнавшего этрусского царя.

И чем плачевнее было военно-политическое положение Рима, тем громче в трудах поздних римских историков звучали дифирамбы в честь римских воинов и полководцев, тем гуще мрак легенд, в котором теряются проблески истины. Римляне в этом отношении ничем не отличались от других народов, терпевших неудачи. Вспомним, что героизм израильтян, если судить о нем по Библии, ярче всего проявлялся в годы поражений в битвах с филистимлянами. В своих песнях сербы всегда побеждают турок, что не мешает им находиться под турецким игом. Да и наше «Слово о полку Игореве» обязано своим появлением не победе, а поражению.

Легендами окружена и внутренняя история Рима следующего за изгнанием Тарквиниев столетия. Содержание ее – борьба плебеев с патрициями, обусловленная в значительной степени тем же упадком, который пережил Город после изгнания царей. Разумеется, противоречия между патрициями и плебеями существовали и при царях, но их острота гасилась за счет того, что плебейская верхушка пользовалась плодами римской экспансии. Цари этрусского происхождения, особенно Сервий Туллий, рассматривали плебеев как свою опору и оказывали им покровительство, проводя в их интересах те или иные законы. Утвердившаяся в Риме Республика была патрицианским государством, в котором плебеи не пользовались какими-либо законными правами и не могли найти управы на своих обидчиков. Борьба между плебеями и патрициями достигает невиданного ранее накала. И она, так же как военные столкновения с соседями, обретя своих героев и мучеников, становится достоянием легенд и преданий.

Глава 1 Впервые без царя

Охватываемые этой главой события приходятся всего лишь на один год римской истории, в переводе на современное летосчисление, 510-509 гг. до н. э. На этот год падают смещение консула Тарквиния Коллатина и замена его Валерием Попликолой, заговор сыновей Брута в пользу изгнанного царя, первое сражение за Республику на поле боя и гибель Брута, избрание вместо Брута консула Лукреция, замена Лукреция консулом Горацием, первый триумф, освящение Капитолийского храма.

Не слишком ли много имен и событий за один год? Этот вопрос не раз уже задавали себе исследователи раннего Рима и, отвечая на него, пришли к выводу, что нагромождение событий и имен – следствие того, что римские историки соединили множество легенд, образовавшихся вокруг такого значительного события, как падение царской власти.

Серьезное сомнение вызывает то, что царя в Риме сменили два консула. Консулат не мог возникнуть сразу. Это результат длительного политического развития. Скорее всего, в Риме, как и в других италийских городах, на смену царям пришли единоличные правители, опирающиеся на поддержку вооруженных отрядов. Имена этих правителей – Юний Брут, Валерий, Лукреций, Тарквиний Коллатин, Гораций – донесли легенды. Не зная, кого из них сделать «консулами», поздние римские историки отнесли их всех к одному году, одного отстранив от власти, другого погубив на поле боя, третьего заставив умереть естественной смертью. Таким образом, к концу года из пяти «консулов» осталось только двое – Валерий и Гораций.

Первый из них, судя по недавно обнаруженному документу из латинского города Сатрика, – историческое лицо. Он вместе с отрядом, опираясь на который мог прийти к власти, принес жертвы богине матери.

Дата изгнания царя и установления Республики не заслуживает доверия. В распоряжении римских историков могла иметься лишь дата освящения храма Юпитера Капитолийского, сохранившаяся в храмовых архивах. Она была взята за новую эру римской истории, и к ней были привязаны все знакомые из легенд имена и события внутренней и внешней истории Рима.

Таким образом, вместе с рассказами о первых римских консулах мы вступаем в мир легенд и политических конструкций, имеющих целью доказать, что республиканские порядки возникли сразу после изгнания царей, а римляне в их защите проявили необыкновенную стойкость и мужество.

Возвращение войска

Дорога пылит.

Вдали осталась Ардея.

Сердца веселит

Весть об изгнанье злодея.

И солнце встает

В предутреннем белом тумане.

Фортуна зовет

На новые испытанья.

Сквозь желтую дорожную пыль, покрывшую лица воинов, весело поблескивали глаза. Калиги дружно били по каменистой земле. Нет, не очередную победу уносили легионеры в потрепанных заплечных мешках. Мешки эти были пусты. На этот раз город не был взят. Подтянуты кожаные пояса. Но в строю то и дело вспыхивал и прокатывался смех. И обросшие волосами, и юношеские гладкие лица освещались улыбками. С Ардеей заключен мир, с той самой Ардеей, которая так упорно сопротивлялась и выдержала осаду. Те же, что пришли под ее стены подневольными царскими воинами, возвращались на родину свободными гражданами Республики.

Да! Да! В Риме впервые за двести с лишним лет не было царя. Государством управляли два Луция – Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин. Они избраны собранием по центуриям, введенным лучшим из царей Сервием Туллием. Они называют себя консулами. Воины шли, чтобы с ними встретиться и выслушать их речи.

Всегда среди множества людей найдется маловер, не разделяющий общих надежд и радостей. Вот и сейчас послышался голос, который, как все поняли, принадлежал вечно чем-то недовольному Бабурию.

– А чего радоваться-то?! Избрали мы себе на голову вместо одного двух царей. Ведь у Тарквиния Коллатина то же родовое имя, что и у Тарквиния Гордого. Да и Брут из того же царского рода. Ведь именно Брута царь отправил в Дельфы, чтобы узнать, кто его сменит на троне!

Все смолкли, и только калиги били по земле сильнее и как бы сосредоточеннее. «Бабурий прав! – мрачно думали воины. – Конечно, Коллатин пострадал. И без его Лукреции от царя бы вовек не избавиться! Но Коллатин и на самом деле Тарквиний! И Брут из царского рода, а его сыновья воспитывались вместе с царскими сыновьями. Кто знает, что у всех этих Тарквиниев на уме. Подождут, пока у народа утихнет гнев, а потом вернут трон и корону своему родичу».

Римские легионеры на походе.

С такими вот мыслями воины прошли через городские ворота и вступили на Форум. Народ уже собрался. Консулы стояли на деревянном помосте. Вглядываясь в их встревоженные лица, воины поняли, что первые люди Рима тоже чем-то недовольны. Брут взял слово первым.

– Квириты! – начал он. – Я свободный человек и вижу перед собой свободных людей. Над вами нет царя. Мы принесли клятву, что никогда больше царь не будет править римлянами. Вот чего мы добились. Вот ради чего каждый из нас должен поступиться своими собственными планами и интересами. Что я имею в виду? Мне известно, чем обеспокоены граждане. Мой коллега Луций Тарквиний Коллатин! Речь идет не о тебе, а о твоем имени. Оно и волнует народ! В твоем доме был поднят меч, и ты, Коллатин, пострадал более других. Поверь, ты и твои заслуги, и твои беды в Риме никогда не будут забыты. Но избавь нас от своего ненавистного имени! Удались добровольно ради твоего отечества, и ты сохранишь о себе добрую память в потомстве.

Коллатин, судя по его виду, до того, как Брут начал свою речь, не догадывался, о чем тот собирался говорить. По мере того как Брут обращался к нему, голова Коллатина опускалась все ниже и ниже, а лицо его то белело, то краснело. Когда Брут смолк, Коллатин поднял голову и обратил лицо к своему тестю Спурию Лукрецию, к тому самому, с кем он над телом супруги своей давал клятву отомстить насильнику и всему царскому роду. По каменной неподвижности лица Лукреция Коллатин понял, что у него он не найдет поддержки, и на заплетающихся ногах покинул помост.

Тут же на его место был избран Публий Валерий. Этот сенатор из старинного сабинского рода во времена Тарквиния не успел себя проявить и поэтому в глазах народа менее всех был причастен к его преступлениям. Сразу же Публий Валерий отправился на Марсово поле к алтарю Дита и Персефоны и, заколов черного быка и черную корову, принес клятву за свободу римлян.

Чудесное избавление

В Риме не удивились тому, что консул избрал для клятвы богов подземного мира. Всем было известно, что он происходил от одного из сыновей сабинянина Валезия, спасенного богами смерти.

Было это тогда, когда на селения сабинян и латинян обрушилась страшная болезнь, имени которой лучше не знать и не повторять. Она косила людей без разбора. И перед ней было бессильно любое врачебное искусство. Явные ее признаки появились на личиках двух сыновей и дочери Валезия, и он пал на колени перед очагом с мольбой к ларам отвести болезнь от детей, а лучше навлечь ее на его седую голову и на голову жены.

И вняли лары мольбе. Из очага, заглушая треск поленьев, послышался голос – не мужской и не женский, божественный голос:

– Отвези детей по Тибру в Тарент и напои их там водой.

«Лары откликнулись!» – с ликованием подумал Валезий и бросился укутывать детские тельца, разметавшиеся на постели и пылавшие недобрым жаром. Смущала лишь дальность путешествия. Валезий знал, что Тарент находится на краю Италии, заселенном греками, и на челне знакомого ему рыбака туда не доплыть. И все же надежда одолела сомнения. Рыбак, выслушав сбивчивый рассказ соседа, почесал затылок всей пятерней, но в помощи не отказал.

Течение понесло лодку, и приходилось лишь править веслами. Обнимая детей, Валезий ощутил, что жар в их тельцах сменился холодом. Они дрожали. Там, где река круто сворачивала к освещенным луной холмам, на левом берегу что-то дымило.

– Что это за место? – спросил Валезий.

– Одни называют его Тирентом, другие – Тарентом, – отозвался рыбак.

И понял Валезий, что ему не придется на утлом челне выходить в открытое море и плыть к далекому греческому городу. Он попросил рыбака причалить к низкому берегу и, зачерпнув воду бронзовым ведерком, помчался в направлении дыма. Его тонкая струя выходила прямо из земли. Огня же, без которого, как говорят, дыма не бывает, не было. Но и это не смутило Валезия. Он подобрал на земле прутики и, положив их в места выхода дыма, начал дуть и вызвал огонь – если не своим дыханием, то верой в чудо. Вода быстро согрелась. Дети ее выпили и сразу погрузились в глубокий сон.

Пробудившись, они наперебой стали рассказывать свой сон. Каждому из них явилась богиня. Она отерла их тела губкой и повелела заколоть на алтаре жертвенных животных и устроить игры.

Никакого алтаря в месте выхода дыма не было. Догадавшись, что алтарь может быть под землей, Валезий поспешил к видневшемуся вдали холму, по склону которого поднимались хижины пастухов. Они были добрыми людьми и, вооружившись лопатами, последовали за Валезием. Алтарь оказался на большой глубине. Эти же люди продали Валезию двух черных барашков и черную овечку. Их Валезий заколол за двух сыновей и дочь – по одному животному в ночь. И все это время местные жители, разведя костры, состязались в беге, прыжках, метании камней и плясках [400]400
  Предание, объясняющее особую близость Валезия к богам подземного мира, сохранено историком Валерием Максимом и византийским автором Зосимом, между которыми существуют расхождения в некоторых пунктах. У Валерия Максима Валезий обращается с молитвой к ларам, у Зосима – к богине очага Весте. Зосим вводит отсутствующую у Валерия Максима деталь: перед домом Валезия была роща из огромных деревьев, которую воспламенили молнии богов незадолго до того, как детей постигла болезнь. Зосим излагает также историю появления обнаруженного Валезием алтаря Дита и Персефоны, появившегося во время войны римлян и альбанцев, и объясняет якобы полученное отцом спасенных детей новое имя: «Оба народа уже стояли во всеоружии, когда появился некий чудесный муж в черной шкуре, громко огласивший римлянам повеление богов перед вступлением в рукопашный бой принести им жертву под землей. Возвестив это, он исчез. Смущенные видением римляне соорудили алтарь под землей и, совершив жертвоприношение, засыпали его землей на 20 футов, чтобы никому другому, кроме римлян, об этом не было известно. Указанный жертвенник был найден Валезием, совершившим жертвоприношение и всеночные празднества и вследствие этого прозванным Манием Валерием Тарентином. Ибо подземных богов римляне называют манами, а быть здоровым на их языке звучит valere».


[Закрыть].

Сыновья и отцы