Текст книги "Толчок к размышлению, или Все о сортирах"

Автор книги: Александр Липков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– В ваших руках судьба наших книг!

Писатели не знали, что выступают в цеху, недавно пущенном специально для выпуска туалетной бумаги. Да и сама эта продукция в ту пору была дефицитной новинкой. В Москве за ней стояли большие очереди. Даже большие, чем за самыми ходовыми книгами…

После мхатовской премьеры Горбачев позвонил Ефремову.

– Ну, как вам, Михал Сергеевич?

– Пердуха, – сказал Горбачев.

– Как, как?

– Пир духа, – уверенно повторил генсек.

Ефремов широко эту историю рассказывал: с тех пор слово «пердуха» прочно вошло в искусствоведческий лексикон. Содержательное наполнение его разное – от высокой степени восхищения до некоторого иронического сомнения в достоинствах произведения.

О связи унитаза с поэзией. Ну, стихи, настенные и печатные – это само собой. Но не только. Вскоре после начала гайдаровских реформ в магазине «Поэзия» на Самотеке появились унитазы. Объявленная свобода торговли открыла путь творческой фантазии масс. Всем торговали всюду. Почему бы и не унитазами в «Поэзии»?

На обратном пути из зарубежной турпоездки с киноактрисой С. случился предосаднейший случай: наводя красоту в туалете, она сняла золотое кольцо, и то, по случайности, укатилось в отверстие умывальника. Актриса плакала, все ей сочувствовали. Аэрофлотовские начальники обещали помочь: при сливе фекалий из бака колечко непременно выловить. Актриса благодарила, осталась ждать, пока произведут фекально-фильтрационную операцию… Что было дальше, никто из её попутчиков (в том числе и знакомая, которую я встречал) не знал – все торопились домой…

Окончание истории я узнал спустя несколько лет. Не было никакого потерянного кольца. Где-то там за бугром оно и осталось, то ли проданное, то ли на что-то ченьжанутое (будущие историки, запомните это слово «ченьж», по-ихнему – «мена»). Но оно было записано в декларации. Актриса замечательно сыграла свою сцену, таможенники не уступили ей в актерском мастерстве. Этот номер они уже проходили и наперед знали результат…

Очень печальная история. Не потому, что актриса свой талант переоценила, а потому, что вынуждена была тратить его не по делу. Проще бы нормально пойти в банк и обменять свои рубли на сотню баксов для подарков семье и знакомым. Но в ту пору для этого требовалось разрешение на таких верхах – лучше не затеваться…

 
Эх, кино, ах, кино,
Кинематография!
На экране – говно,
В зале – порнография.
 

Во время кинофестиваля «Золотой Дюк» в Одессе прорвало канализацию и выплеснуло содержимое городских труб в море со всеми вытекающими (подмывает написать «вытекшими») для купающихся последствиями. Фестиваль пел:

 
Шаланды, полные фекалий,
В Одессу Костя приводил…
 

С Миколой Гнисюком в пору нашей совместной работы в «Советском экране» (он – фотокорреспондент, я – просто корреспондент) мы всерьез разговорились и узнали друг друга в Ялте, на съемках «Ты и я» Ларисы Шепитько. Накануне моего отъезда, после очень теплых, даже чрез край теплых посиделок в компании Ларисы, Микола излил душу:

– Я женщин всегда так любил, так к ним относился! А они – такие мелкие, завистливые… И, что хуже всего, ещё и в туалет ходят!

Тут я с Миколой солидарен. Этого им, нашим ангелам, простить никак нельзя.

Счастливые начала

Вляпаться в говно… Умыться говном… Ничего, конечно, приятного, но с кем не случалось? Не будем терять оптимизма. Как сказал русский классик, «неволя заставит пройти через грязь – купаться в ней свиньи лишь могут». Посему для приободрения читателя – два подлинных случая из жизни людей разных профессий, почерпнутые из книг их воспоминаний (пока не опубликованных).

Первый – кинематографист. Режиссер Сергей Соловьев:

«…На съемки в Ялту первым делом отправился директор, который на месте должен был все организовать. Следом за ним поехали оператор и художник – готовить декорацию. И, наконец, как и положено, выехали главные действующие лица – актеры и я, режиссер.

Мы с Тихоновым прилетели в один день, правда, разными рейсами. Тихонов уже тогда был Тихонов, снявшийся в «Войне и мире», народный, прославленный, уважаемый и любимый.

Схожу с самолета – никто меня не встречает. Где группа, где директор неизвестно. Матерясь вслух и про себя, еду в Ялту, начинаю ходить из гостиницы в гостиницу. Спрашиваю везде про благородного старца по фамилии Залбштейн. Не знают, не видели, не слыхали. Наконец, добрался до какой-то гостиницы где-то высоко, на самой горе.

– Залбштейн? Да, есть такой. С «Мосфильма». Живет внизу.

Стучу в номер – никто не открывает. Стучу ещё и еще.

Наконец, дверь открывается – Залбштейн. Легкие седые волосы всклокочены, на лице – румянец, штаны опущены…

– Дмитрий Иосифович, – кричу я, – мать вашу так!..

– Сегежа, у меня понос…

После таких слов спрашивать благородного старца, почему меня никто не встретил, уже бессмысленно.

– Ладно, где мы жить будем? – спрашиваю я, понимая, что дело уже идет к вечеру.

– Сегежа, все готово. Сейчас вы увидите. Это такой номег! Пгямо у бегега могя!

Пошли к берегу моря, в гостиницу «Южная». Заходим в номер на первом этаже. Окна – прямо в сад, в номере – две кровати, на них – мои товарищи, художник Леня Перцев, оператор Рома Веселер. Сначала я подумал, что Залбштейн завел меня просто с ними поздороваться. Но он сказал:

– Пойду пгинесу гаскладушку.

Я понял, что раскладушка предназначается мне. Но дорога, беготня по гостиницам уже настолько меня вымотали, что как-то за себя бороться никаких сил уже не было. Внутренне я махнул на все рукой.

В погребальной тишине Залбштейн принес раскладушку, начал её раскладывать, но целиком она никак в комнату не влезала.

– Сегежа, – сказал Залбштейн, – часть гаскладушки будет на балконе. Скажите, как вы хотите быть на балконе – головой или ногами?

Кто-то из моих товарищей подал голос:

– Дмитрий Иосифович, вы что, охренели, что ли? Это же режиссер!

– Что значит гежиссег? Тгудно с номегами. Это Ялта. Я же говогил: Ялта – тяжелые условия для жизни, давайте снимать дгугой гогод. А он – Ялта да Ялта. Вот, пожалуйста: все, что я говогил – все есть. Тгудно с номегами. Пусть живет, как есть.

– Ребята, закончили разговоры, – сказал я, – дико хочется спать.

Я улегся головой на улицу, ногами в комнату и тут же мертвецки заснул. Потом уже я узнал, что произошло дальше. Через полчаса приехал Тихонов, спросил: «Где режиссер, мне надо с ним поговорить, у нас завтра съемки». С Тихоновым мы к тому времени были едва знакомы, виделись только на пробах.

– Он в номере, уже спит, – ответил Залбштейн.

Было только семь вечера, завтра в восемь утра съемка, ничего ещё не оговорено – Тихонов настоял, чтобы его отвели ко мне. Войдя в номер, народный артист увидел мои ноги, торчащие из балкона.

– Что это?!

– Вячеслав Васильевич, я же говогил, Ялта – тгудный гогод…

– Это что, режиссер? Так он у вас спит?

– Он хогошо спит, свежий воздух, сейчас тепло, Ялта – тгудный гогод, ноги в тепле, он не пгостудится…

– Дмитрий Иосифович, вы с ума сошли! Это режиссер вашей картины!..

– Нужно что-то пгедпгинять, – сказал Залбштейн. И, посмотрев на Рому Веселера, добавил: – Вы с ним поменяетесь.

Не знаю, что Тихонов сделал с Залбштейном, но на следующий день я уже жил в люксе. Правда, по случаю всех этих бытовых огорчений мы страшно напились (съемки, естественно, никакой не было – Залбштейна опять откуда-то очень далеко послали). Тихонов жил в другой гостинице, он выпил с нами немного портвейна и пошел к себе отдыхать. А мы, уже без него, пустились во все тяжкие. С веселым хохотом купались, держась за колышек, в горной реке, впадающей в море – наутро поняли, что это слив городских нечистот. Пропили до копейки (буквально – осталась на троих одна копейка) все, нашли каких-то сомнительных девчушек, обещавших угостить нас портвейном, за что в ответ мы должны были рассказывать интересные истории и всячески их забавлять. Ни о каких неуставных отношениях речи не возникало, да и какие могут быть неуставные отношения с мужиками, вынырнувшими из нечистот. Два часа мы ублажали их всяческими занимательными байками, обещанного портвейна в ответ так и не получив. Наутро, проснувшись в коре засохшего дерьма, пошли со своей единственной копейкой к автомату, до капли сцедили стакан газировки, выпили по три глоточка и поняли, что без Залбштейна нам не спастись.

Дмитрий Иосифович, отгоняя рукой амбре, которым от нас тянуло, сказал, что денег у него нет и ничем помочь он не может. Мы поняли про себя, какая это гнусная тварь, но все же сделали ещё пару попыток растрясти его загашники. В ответ он начал рассказывать истории, к делу никак не относящиеся, врать с три короба: «Вот у меня был дедушка, контг-адмигал…» После «контг-адмигала» говорить о деньгах было бессмысленно, мы гордо удалились и в гостиничном холле увидели Махмуда Эсамбаева в его бессменной папахе, размеренными шагами направлявшегося к лифту. Единственный для нас выход, поняли мы, – это подойти к нему и попросить милостыню (у Тихонова занимать было нельзя, это выпадало из норм режиссерской этики – брать деньги у актера накануне первой съемки). Кинули морского – кому идти, выпало мне.

Сковыривая с себя засохшее дерьмо, я объяснил прославленному танцору, что я молодой режиссер, у нас здесь съемки, но мы оказались в затруднительном положении и потому не мог ли бы он дать некоторую сумму, которую мы, конечно же, непременно вернем.

– Сколько? – спросил Эсамбаев.

Я ответил убийственной фразой всех мерзавцев и нищих планеты:

– Сколько сможете.

Он дал нам сто рублей, на которые мы помылись и привели себя в человеческий вид, чтобы на следующий день приступить к съемочному периоду».

Приведенный фрагмент относится к самой первой киноработе Соловьева. К его дебюту – двухчастевке «От нечего делать» по Чехову. Может быть, будущая судьба режиссера так замечательно состоялась именно потому, что в дерьме он выкупался ещё до съемок. Позднее подобное случалось (уже в переносном смысле, не без помощи моих собратьев – журналистов и критиков), но уже не до, а после – по выходе фильмов на экран, после премьер спектаклей. Скажем прямо, режиссером это переносилось с заметно меньшим оптимизмом. И на здоровье тоже сказывалось существенно хуже.

Второй пример – из таможенной жизни. Рассказывает таможенный генерал Валерий Драганов:

«Первое мое выявление контрабанды произошло в начале июля 1973 года на сомалийском судне «Арамис». Судно было огромное, водоизмещением семь тысяч тонн, перевозило ферроникелевую руду из Албании в Чехословакию: на транзите в Измаиле руду перегружали на баржи, которые и транспортировали её по реке. Обычно иностранные суда не досматриваются, но тут вдруг поступило указание тщательно досмотреть.

Судно было в антисанитарном состоянии, без внутренних коммуникаций, команда – без паспортов. Один из членов команды, чернокожий моряк, находился в тяжелом состоянии, просил у медиков помощи. Тем не менее я вошел в его каюту, начал досмотр и обнаружил, извиняюсь за малоэстетичную подробность, в ведре с фекалиями золотую россыпь и несколько камней. Позднее в ходе расследования было установлено, что моряк болезнь симулировал, это был лишь отвлекающий маневр… Этот момент жизни стал для меня поворотным: я оказался героем дня, чувствовал себя окрыленным, жил сознанием, что спас страну от экономического порабощения…»

Таможенникам по долгу службы, увы, случается иметь дело с дерьмом (здесь речь о самом прямом смысле слова). Сколько раз показывали по телевидению кадры полиэтиленовых контейнеров с героином, вперемешку с дерьмом извлеченных из желудков наркокурьеров! Что поделаешь! Служба есть служба. О том, что приходится то и дело обыскивать сортиры в поездах и на пароходах, писано уже тысячу раз – разная попадается контрабанда: и сигареты, и кофе, и всякая мелочь, и кое-что серьезное. Недавно иркутские таможенники потрясли мир настоящей сенсацией: в туалете одного из вагонов поезда «Пекин-Москва» среди прочих бесхозных предметов были найдены три окаменелости размером примерно 13 на 5 сантиметров. Не сумев определить, что это, таможенная служба отправила находку в один из институтов Сибирского отделения РАН. Оказалось, это яйца динозавра эпохи мезозоя, пролежавшие в земле 150–170 миллионов лет. Теперь осталось выяснить, какому виду динозавров они принадлежат: экспертиза будет продолжена в Москве. Предполагают, что динозаврьи яйца были найдены в пустыне Гоби: подобные им уже были обнаружены в 70-е годы в Монголии. Стоимость находки оценивается в миллион долларов. Ради такого улова не грех пошарить и по сортиру! Да и не в миллионе дело: то, что мы видели в «Парке Юрского периода», кажется, скоро станет доподлиннейшей реальностью.

Возвращаюсь к Драганову. Его карьера, как и у Соловьева, тоже замечательно состоялась: он поднялся до высшего таможенного поста в стране – стал министром. Ныне – депутат Государственной думы, возглавляет Фонд таможенной политики. Глядя на его молодое, всегда свежевыбритое лицо, спортивную фигуру, с иголочки костюм, никто и не помыслит его ковыряющимся в ведре с нечистотами. Главное: прошел весь путь с незамаранным мундиром. А потому – выше голову, товарищ! Говно – это, может быть, даже и к счастью!

Кстати, как рассказывают люди, не понаслышке знавшие Сергея Павловича Королева, имел он обыкновение перед запуском ракеты, в которую верил, поссать (здесь этот глагол наиболее точен) на свое детище. Счастливая примета ни разу не подвела – осечек не было.

Анекдоты

Я и прежде, мой уважаемый читатель, вспоминал здесь по случаю анекдоты на всякого рода говеные темы! Ну как же без них обойтись?! Ясное дело, никак нельзя. Извините, опять вернусь к ним – на этот раз в отдельном разделе. Качество у анекдотов, естественно, разное, бывает и средненькое, бывает и вполне говеное, но без них наш научный труд будет явно не полон. А кроме того, есть тут, поверьте, и перлы жанра. Классика! Тема тому очень способствует. А способствует как раз потому, что, как мы уже говорили, «говно» само по себе есть точка отсчета, уровень, мерило.

Человек приходит к директору цирка:

– Хочу предложить вам номер оригинального жанра.

– Что вам для него нужно?

– Два больших резиновых мешка, пистолет и белый жилет.

– Так. Ну а в чем состоит номер?

– В мешки наливают до верха говно, подвешивают под куполом, я выхожу на арену в белом жилете, гаснет свет, барабан бьет дробь, вспыхивают прожектора, я стреляю… Все в говне, а я весь в белом!

Объявили конкурс живописи на тему «Голод». Первый приз получил художник, изобразивший жопу, заросшую паутиной.

Барышня на балу танцует с драгуном. Замечает у него на шпоре коричневое пятнышко.

– Что это у вас?

– Это? Говно-с.

Барышня падает в обморок.

Ее приводят в чувство. Следующий танец она танцует с гусаром.

– Вы знаете, я тут танцевала с драгуном и он мне такое сказал, что просто нельзя повторить.

– Грубый народ-с. Коз ебут-с.

Офицер, проснувшись после тяжкой попойки, пытается сохранить лицо перед денщиком.

– Этот поручик Ржевский напился вчера как свинья и весь мундир мне облевал.

– Осмелюсь доложить, ваше благородие, он вам ещё и в штаны насрал.

XIX век. Россия. Поезд «Москва – Петербург». Вагон. Купе. На третьей полке дрыхнет денщик. На первой – боевой генерал, весь в медалях, на второй – поп, напротив – попадья с дочкой.

Грохот, треск. Сверзается вниз денщик:

– Господин генерал, разрешите поссать.

– Иди.

Кряхтя спускается поп.

– Ну как ему не стыдно! Вот вы, боевой генерал, грудь медалями украшена, кровь за родину проливали, а он при вас – поссать. Я святой отец, за дела ваши грешные молюся, лысину учением нажил, а он при мне – поссать. Жена моя, честная женщина, девушкой за меня вышла, не изменяла ни разу, дочь родила, а он при ней – поссать. Дочь моя, голубица непорочная, греха не знающая, а он при ней – поссать.

– Ну успокойся, папаша, внушение сделаю.

Грохот, треск. Врывается денщик.

– Господин генерал, разрешите доложить – поссал!

Генерал, со строгим видом:

– Ах ты, еб твою мать, пиздоглазое мудоебище! Я тебе кто, боевой генерал или хер собачий? Кровь за родину проливал, грудь медалями расхуячена, а ты при мне – поссать. Это тебе что, конская залупа на солнце блестит или лысина отца святого, за дела наши блядские лоб расшибшего? А ты при ем что – поссать! Это тебе кто, блядь подзаборная или жена отца святого, пизду соседу не дававшая, дочь невесть как породившая, а ты при ей – поссать… Это, по-твоему, кто, потаскуха малолетняя или дочь отца святого, греха не знающая, хуя во рту не державшая, а ты при ей что поссать!.. Марш на третью полку и не ссать до самого Петербурга!

Подавали попу мало на храм. Ну и решил он прихожан загипнотизировать, чтобы больше подавали. Перед службой протопил печь хорошенько. Читает медленно, монотонно. Часами на цепочке перед глазами паствы покачивает. Прихожане притомились, все уже в трансе.

– Все вы добрые и щедрые люди, – говорит поп. – Подойдите к ящику для подаяний и положите все деньги, какие у вас есть с собой…

И – о чудо – прихожане выложили все деньги…

На следующей службе поп решил повторить то же. Загипнотизировал, но ученые уже прихожане пришли без денег!

– Ну и засранцы же вы! – в сердцах ругнулся батюшка…

Целую неделю приход отмывал…

Анекдот революционных лет. Кажется, основан на чем-то, действительно имевшем место.

Революционный патруль производит проверку документов в поезде. У пассажира документов нет, но есть справка из поликлиники – анализ мочи. Протягивает. Проверяющий читает:

– Анализ' Мо'чи. Итальянец, значит. Белков нет, сахара – нет… Можете ехать, гражданин, дальше…

Московский старожил, университетский профессор, любил захаживать в общественный сортир на Петровке. Там у него была знакомая старушка-смотрительница, она давала ему бумагу и салфеточки, он ей монетки на чай – в общем, были свои люди. И вдруг она исчезла. Как, куда неизвестно.

А через пару лет он неожиданно встретил её снова, опять в сортире, но уже на окраине, где-то за Преображенской заставой.

– Как! Вы теперь здесь! Какими судьбами?

– Интриги…

Старичок-профессор по рассеянности заходит в женский туалет:

– Ничего-ничего, сидите!..

Умер Иванов и попал в рай. Ходит, тренькает на арфе: ни баб, ни выпить, ни закусить – скучища!

Но есть окошечко, через которое можно заглянуть в ад. А там грешники в компании чертей пьют и гуляют, бабы у них на коленях сидят – словом, жизнь!

Не выдержал Иванов, побежал стучаться в ад. Пустите!

– Ну раз ты так решил, ладно. Тащите ему мешок!

– Какой мешок?

– С говном!

– Как?! Я ж видел, у вас вино, женщины!

– А это у нас агитпункт.

Поспорили двое, кто быстрее съест стакан дерьма. Один уже свой доедает, а другой остановился на половине.

– Ты что?!

– Там волос. Я брезгую.

В Америке объявили конкурс на лучший рассказ из двухсот слов. Пришел автор с рассказом: «Рядовой Смит вышел из сортира, пряча завернутую в газету ножовку. Вскоре в сортир вошел сержант Джонс… Раздался треск проломившихся под ним досок».

– Да, но в вашем рассказе всего 22 слова.

– Остальные 178 успел произнести сержант Джонс, пока летел вниз.

Во время любовного свидания к мадам Коти возвращается муж. Любовник прячется в шкафу. Наконец, муж уходит, мадам бросается открывать шкаф. Возлюбленный вываливается наружу, с трудом шевеля губами:

– Мадам, умоляю: кусочек говна!

Есть такая народная примета: нельзя смотреть в зеркало, когда ешь, счастье свое проешь. И пить перед зеркалом нельзя – пропьешь. А в туалете зеркало лучше вообще не вешать.

Милиционер подходит к пьяному, отливающему возле бронзового коня на Аничковом мосту.

– Заплатите штраф!

– За что! Видишь написано: «Ваял и отливал барон Клодт». Ему можно, а мне?!

Мужик отливает возле музея. Торопливо проходящий мимо человек вежливо спрашивает:

– Простите, не подскажете, где тут вход в музей?

– На хрен тебе музей! Ссы здесь!

Милиционер пытается увещевать пьяного, пускающего струю на улице.

– Ты что, не видишь: вон же туалет, на той стороне?!

– А у меня шланг, что ли?

Из милицейского протокола: «21 июня с.г. в 18.35 вечера гр. Иванов В.В. публично нарушал постановление Моссовета № 14/238 на стену. Несмотря на мое предупреждение, выводов не сделал и продолжал нарушать постановление Моссовета № 14/238 на ту же стену. Только после третьего КАТЕГОРИЧЕСКОГО предупреждения он, наконец, прекратил нарушать постановление Моссовета № 14/238 на стену. Но не потому что осознал, а потому что иссяк».

На зеленом газончике у Тверской среди бела дня негр справляет большую нужду.

– Ну что же вы, господин негр, – увещевает его милиционер, – вы же видите – вон туалет, совсем рядом.

– Я очень хотел туда ходить. Но там два белый джентльмен пьют вино.

Мальчик бежит за женщиной:

– Тетенька, вы мне нужны как женщина!

– Ты что, мальчик? Ты ещё маленький!

– Тетенька, вы мне нужны как женщина! У меня мячик в женский туалет закатился.

Человек добежал до сортира, рванул ручку двери – занято.

– Товарищ! Товарищ!! Товарищ!!! Эх, товарищ…

Из еврейской серии.

Три еврея пришли креститься. Как и положено, при крещении батюшка дает каждому христианское имя:

– Ты, Мойша, будешь Миша. Это и похоже, и одно и то же. Ты, Хаим, будешь Ефим. Это и похоже, и одно и то же. А ты, Сруль… Ты будешь Акакий. Это не похоже, но одно и то же.

Пляжный анекдот.

– Рабинович, почему вы не купаетесь?

– Во-первых, я не умею плавать, а во-вторых, мне не хочется писать.

– Хаим, откуда у тебя этот шрам?

– Моча в голову ударила… Вместе с посудой.

Из раритетной серии первых советских антисоветских анекдотов.

Встречаются два еврея.

– Хаим, ты видел новые советские деньги?

– Да, только я не понял, что значат буквы – РСФСР.

– РСФСР – это Рваный Сраный Фальшивый Советский Рубль.

Анекдот от Андрея Битова.

Американский стратегический бомбардировщик летит над Россией. Штурман следит за картой.

– Пролетаем над деревней «Большие говнищи».

– О, это есть очень важный стратегический объект. Переходим в режим ядерного бомбометания.

Пилот нажимает спусковую рукоять. Пошла бомба… Жжж… Псс… Бульк…

Всегда так: как оргазм – так во сне, а как понос – так наяву.

Сельская лирика.

Ваня играет на гармошке, Маня сидит положив голову ему на плечо. Ваня вздыхает.

– Скучно, Мань!

– Скучно, Вань!

Играет снова. Опять вздыхает.

– Скучно, Мань!

– Скучно, Вань!

Играет опять…

– Вань!

– Ну?

– Ты в лесу сегодня был?

– Был.

– В-о-от такую кучу под старым деревом видел?

– Видел.

– Это я насрала.

– Ух ты, моя кокеточка!

Детский.

– А у меня кукла есть!

– А у меня паровозик есть!

– А у меня мячик есть!

– А у меня пистолет есть!

– А у меня зайка есть!

– А ты… а ты зато на стенку ссыкнуть не можешь!

В детскому саду воспитательница спрашивает:

– Детки, расскажите, как вы хотите нарядиться на елку.

– Я оденусь Снегурочкой.

– Я – зайчиком.

– Я – снежинкой.

– А я оденусь какашкой, лягу под елкой и испорчу вам праздник.

Аптекарь попросил знакомого постоять за прилавком, пока он ненадолго отлучится. Возвращается.

– Ну как, приходил кто-нибудь?

– Был один. Просил чего-нибудь от кашля.

– И что ты ему дал?

– Касторку.

– Как?!

– А ты посмотри, вон он стоит. Ноги винтом, кашлянуть боится.

Ветеринар учит помощника, как надо лошади давать слабительное:

– Берешь вот эту трубку, засовываешь ей наполовину в рот, закладываешь таблетку пургена и дуешь… Понял? Иди, сделай…

Через час, пошатываясь, появляется помощник.

– Ну что, дал?

– Не успел – лошадь дунула первой…

Дегустатору подсунули на дегустацию стакан мочи.

Начинает дегустировать.

– Цвет… Определенно, это цвет мочи… Запах… запах тоже мочи… На вкус… Да, похоже, что это моча…

Допил до середины:

– Кажется, это и в самом деле моча.

Допил весь стакан:

– А все-таки это была моча.

Лето. Рассветный час. Из соседних изб на крылечки выходят мужики. Потягиваются. Неспешно справляют малую нужду. Беседуют.

– Утро ужо.

– Скотину на пастбище выгонять надо.

– Навоз вывозить.

– А у меня ещё жена не ебана!

Тиха украинская ночь… За плетнем слышится густое журчанье струи.

– Кто там ссыт, как полковая лошадь?

– Это я, мамо.

– Писай, Дуню, писай, моя мармулеточка…

Человек, вбегая в поликлинику:

– Где тут сдают говно на анализ кала?

Встречаются говно городское и говно деревенское. Делятся тяготами жизни.

– Слушай, – говорит говно деревенское, – хоть у тебя и унитаз беленький, и вода журчит, все же перебирайся-ка ты лучше к нам в деревню. Чего тебе каждый раз шмякаться с двенадцатого этажа! У нас тебя положат под кустиком, накроют лопушком…

Два приятеля живут в том же доме, один на 8-м этаже, другой – на 1-м. У обоих нелады с произнесением букв, у первого с «з», у в второго – с «б». Как-то беседуют:

– Я с высоты своего этажа всю Москву обсираю.

– А мне запор мешает.

Скотленд-Ярд выяснил, что в Лондоне скрывается русский шпион. Поймать никак не могут, пришлось звать Шерлока Холмса.

– Ладно, – говорит Холмс, – но для этого мне нужно 728 агентов.

Выхода нет, дают агентов. На следующий день шпион пойман.

– Как вам удалось?

– Все очень просто. В Лондоне 728 общественных туалетов. Я поставил у каждого по человеку и приказал задерживать любого, кто, выходя, будет застегивать ширинку.

Анекдот середины 60-х. Один из начинавшейся тогда анекдотной «Ленинианы» – народный ответ на «лениниану» госзаказовскую.

Владимир Ильич заходит в кабинет. Посреди письменного стола – огромная непотребная куча.

– Надюша!.. Кто у меня в кабинете был?

– Да никого, Володенька не было. А… нет, погоди, вот Марфуша говорит, что Лев Толстой приходили.

– А, батеньки мои! Какая глыба!.. Какой матерый человечище!

Анекдот времен конца брежневского застоя.

Человек приходит к врачу:

– Доктор, не пойму, что с моим желудком. Ем черную икру, хожу черной икрой. Ем красную – хожу красной. Ем сервелат – хожу сервелатом…

– А вы ешьте, как все, говно. Говном и ходить будете.

Еще анекдот все тех же времен.

Идет заседание Политбюро. Брежнев говорит:

– Товарищи! Совершенно распоясались вражеские «Голоса». Не успеем мы чего-нибудь обсудить в своем узком закрытом кругу, как они уже передают об этом со своими злобными комментариями. Поэтому сегодня, пока не кончим заседание, не выходит никто.

Через час подперло Косыгина:

– Леня, пусти. Сил нет терпеть.

– Сиди, а то если утечка случится, на тебя подумают.

Еще через час:

– Все! Больше никак не могу. Леня выпусти!

– Сиди!

Осторожный стук в дверь.

– Кто там?

– Это я, тетя Дуня. Тут Би-би-си передало, что Алексей Николаичу писать очень хочется, а Леонид Ильич его не пускают. Так я ведро принесла.

Пришел Петров к любовнице, а тут муж вернулся. Сидит голый на балконе, а муж никак не уходит. Холодно. Зубы лязгают. Видит: черт невесть откуда взялся, предлагает:

– Хочешь спасу?

– Спаси!

– Спасу. Нет, душа твоя мне не нужна. Ты только перни погромче.

Пернул.

– Не годится. Давай громче!

Пернул громче.

– Слабо! Давай ещё громче…

– … Товарищ Петров! Если вы уж спите на партсобрании, то хотя бы не портьте воздух.

– Доктор, жить невозможно стало. Хоть вешайся!

– Та-ак… Расскажите поподробнее.

– Жена блядь, дети сволочи, и по ночам писаюсь.

– Вешаться не надо. Пейте седуксен.

– И что, поможет?

– Непременно.

Повторный визит через неделю.

– Доктор! Все замечательно!

– Ну, рассказывайте.

– Жена блядь. А у кого не блядь? Дети сволочи. А у кого не сволочи? И по ночам писаюсь. Но к утру ж просыхаю!

– Доктор, не знаю, что делать! Все время по ночам писаюсь!

– Так. Расскажите, как это происходит.

– Не успею я заснуть, как появляется маленький человечек и говорит: «Давай пописаем!», начинает писать, и я за ним.

– Понял. Все очень просто. Когда он скажет: «Давай пописаем!», вы ответьте: «А я уже!»

Повторный визит через неделю.

– Ну как, помогло?

– Доктор, стало ещё хуже. Я сказал ему: «Я уже!», а он: «Тогда покакаем!»

Один ноль – студент.

Два нуля – сортир.

Три нуля – студент в сортире.

Четыре нуля – два студента в сортире.

Пять нулей – Олимпиада.

Шесть нулей – студент на Олимпиаде.

Семь нулей – два студента на Олимпиаде.

Восемь нулей – студент в сортире на Олимпиаде…

Плывет крокодил по реке, видит стоит рыбак в шляпе, удочку закинул, ждет.

Крокодил сожрал рыбака, сам стоит на берегу в шляпе и с удочкой.

Плывет другой крокодил, увидел сородича в шляпе и с удочкой.

– Ой, что это ты здесь делаешь?

– А ты плыви, плыви отсюда, говно зеленое!

– Товарищи призывники, что главное в танке?

– Пушка?

– Важная штука, но не она.

– Броня?

– Тоже дело, но не то. Еще варианты есть?

– Движок?

– Все не то. Главное в танке – не пердеть.

Кто изобрел чечетку? Негр, у которого было двенадцать детей и одна уборная.

– Когда закончится война в Чечне?

– Когда все чеченцы одновременно соберутся в сортире.

Ну как же можно обойтись без анекдота о чукчах? Напоследок и он:

Табличка в чукчанском сортире:

«Пописал – поставь струйку в угол».

Не собираюсь итожить. Тема бесконечна, всеохватна. Можно добавить анекдотов столько, ещё полстолько… В общем, сортир, и несть ему конца…