Текст книги "Скиф"

Автор книги: Александр Звягинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Афганские мухи наглые, как голодные собаки! – заметил Скиф, отбрасывая газету. – Им все нипочем.

– О себе я бы этого не сказала. – Ольга потирала ушибленную поясницу.

Скиф намочил носовой платок и потер пострадавшее место. Затем, не удержавшись, нежно поцеловал чуть покрасневшую кожу.

– Если ты так будешь меня целовать, мы надолго задержимся, – заметила Ольга.

Скиф лишь улыбнулся в ответ.

После завтрака, пошептавшись с Васильком, Скиф решил уменьшить привлекаемые для вылазки силы, и они отправились на базар втроем. Игорь с Васильком вооружились автоматами и пистолетами, для верности захватив и по парочке гранат.

Восточный базар – всегда центр города, даже если он находится на окраине. Как и город, он имеет свои аристократические районы – ряды богатых дуканов и трущобы, где прямо под открытым небом торгуют дехкане.

Ольга, зная восточные обычаи, надела темное и по мере возможности закрытое платье, но, несмотря на это, попала под перекрестные косые взгляды базарных торговцев.

Ее поразило полное отсутствие на базаре женщин. Дехкане в рваных халатах предлагали ранние помидоры, зелень, огурцы. Вдоль глинобитных стен сидели нищие и наркоманы, курили – чуткие носы Скифа и Василька уловили характерный запах.

– Чаре, – покрутив носом, заметил Скиф. – Или план.

– Или гашиш, или анаша, или марихуана, – в тон ему подхватил Василек.

– Мы словно попали в минувшие века! – восхитилась Ольга.

– Когда ты взглянешь на прилавки дуканов, – заметил Скиф, – то убедишься, что в сравнении с тем ассортиментом, который предлагают в Союзе, это будущий век. Наимоднейшие шмотки – американские, английские… А рядом – японские магнитофоны, телевизоры, часы всех марок, духи с разных концов света… Кстати, я там видел американский нож, «стреляющий» лезвиями. Эта штука нам пригодилась бы.

Внимание Ольги привлек старик, торгующий помидорами, вернее, его весы. Конструкция их была обычной, но исполнение – чисто афганское: рычагом служила сучковатая деревяшка, тарелками – какие-то ржавые, бесформенные железки, висевшие на обрывках веревок. Хороши были и гири: камни разной величины.

– Посмотри на деда, – зашептала Ольга мужу, – какой занятный старик. У меня такое чувство, что попроси его кто-нибудь отдать помидоры, он и отдаст их бесплатно.

– Да, – согласился Скиф. – Обычно торговцы, а афганские в особенности, народ бойкий, жизнерадостный, нахальный. А этот…

– А весы, весы-то какие! – умилилась Ольга. – Он же мог разложить помидоры кучками, как это делают у нас на пристанционных базарчиках.

– В Афганистане торговля без весов считается обманом, – тихо шепнул жене Скиф. – Ты лучше обрати внимание, какие у него деньги. Только на базаре такое можно увидеть.

Здесь и в самом деле было на что посмотреть: афганские деньги всех времен, русские рубли, американские доллары, китайские юани, чеки Внешторга, облигации, лотерейные билеты, даже российские царские сотни с портретом Екатерины Второй. Сам старик ни с весами, ни с курсами валют разобраться, очевидно, не мог, поэтому при нем находился мальчик лет восьми, который взвешивал, называл цену и производил расчет.

«Аристократический район» рынка и впрямь поражал обилием товаров, шумом, красочностью, неповторимым колоритом восточного торжища.

Дуканщики зазывали покупателей, показывая разукрашенные банки с китайским и индийским чаем, пачки американских сигарет, бутылки с кока-колой и лимонным соком, кульки с арахисом, кишмишем, протягивая только что снятые с мангала шампуры с источающими пряный запах сочными кусками баранины. Другие подбрасывали в воздух металлические вазы, кувшины, овальные блюда, поглаживали пузатые бока сверкающих чайников. А вот пробежал полуголый крепкогрудый и мускулистый человек, впряженный в двуколку, нагруженную товарами…

Ольга с восхищением глазела на всю эту восточную экзотику. В приоткрытых дверях дуканов что-то краснело, белело, желтело, зеленело… Колыхались меха, а перед ними застыли чучела зверей. Высились горы посуды из хрусталя, стекла и фарфора. Витрины с изделиями искусных восточных мастеров сделали бы честь иному музею.

– Хочешь посмотреть, как делается стеклянная посуда? – спросил у жены Игорь.

– Конечно!

Он повел ее к сараю, где в прожженных до дыр, закопченных фартуках и в таких же повязках на головах работали стеклодувы.

Ольга завороженно следила за тем, как эти кудесники, ныряя в белое пламя, подхватывали из котла с кипящим стеклом на конец своей трубки огненную липкую каплю, готовую вот-вот сорваться, и быстро крутили ее. Уловив момент, они дули в трубку, выпучив от напряжения черные с яркими белками глаза. Капля росла, розовела, обретая поначалу удлиненную форму и постепенно превращаясь в охваченную жаром вазу. Мастера отпускали свои изделия – как бы отрывали их от пуповины трубки. Один из стеклодувов, сотворив чудо, измученный, словно роженица, устало опустился на топчан, а его новорожденная ваза остывала и гасла, меняя цвет, – в стекле проявлялись зелень и синева. Лазурный хрупкий сосуд стоял на грязном столе, и в его тончайших стенках серебрились пузырьки. Это было дыхание мастера, навеки застывшее в стекле.

– Пойдем дальше, – поторопил Скиф жену. – Я покажу тебе две ювелирные лавки самых богатых дуканщиков-конкурентов. Там нам всегда рады: афганцы те дуканы почти не посещают.

– Да, основные их клиенты мы, шурави! – засмеялся Василек.

– Можешь мне поверить, – добавил Скиф, – по ассортименту товаров и культуре обслуживания эти крохотные дуканы превосходят наши универмаги. Конкуренция! Борьба за покупателя. Хозяин делает покупателям дешевые подарки: авторучки, жвачку, презервативы…

– И упаковывает покупки в пестрые пакеты с изображением задницы в джинсах, – добавил Василек.

– А другой угощает сигаретами и ругается матом! – договорил Скиф. – Правда, щедрость первого ограниченна, в объявлении на витрине, написанном по-русски, сообщается: «Четки и афгани в долг не даем».

Дукан Мирзо был открыт. Конкурент же его почему-то не работал: заболел, видимо, ибо только болезнь могла помешать дуканщику торговать.

Ольга застыла перед витриной, как ребенок перед новогодней елкой.

– Игорь, посмотри на эту статуэтку из лазурита! Настоящая ляпис-лазурь. Еще Плиний писал о лазурите: «Он подобен небесному своду, усеянному звездами…»

– Это из Бадахшанского месторождения, – заметил Скиф. – Только там на темно-синем фоне камня блестят кристаллики пирита.

– Архитектор Монферран при сооружении Исаакиевского собора облицовывал детали иконостаса темным бадахшанским лазуритом, – сообщила Ольга.

– Дорогое удовольствие! – покачал головой Скиф.

Разговаривая, они и не подозревали о том, что за ними из глубины дукана наблюдает через витрину не кто иной, как сам Хабибулла.

– Мирзо! – обратился Хабибулла к хозяину дукана. – Кто эта женщина?

– Жена Скифа.

– Позови их и подари женщине золотое кольцо с лазуритом! – приказал Хабибулла.

– Каждое ваше слово находит ответ в моем сердце! – почтительно ответил Мирзо, в душе проклиная щедрого за чужой счет Хабибуллу. Однако перечить могущественному главарю моджахедов было смертельно опасно.

Хабибулла исчез через черный ход, а Мирзо поспешил пригласить в дукан Ольгу с ее вооруженным сопровождением.

– Радостью сердце мое переполнилось при вашем появлении, товарищ капитан! – запел он. – В счастливый для себя день вы посетили мой дукан, ибо я дал великий обет перед Аллахом, что первая женщина, появившаяся в моем дукане, получит дорогой подарок во славу Аллаха: золотое кольцо с лазуритом.

– Очень похвальный обет, Мирзо! – одобрил Василек. – Главное, вовремя: жена нашего капитана скоро улетает обратно в Москву. Ей будет что рассказать…

– Аллах акбар, [4]4
  Аллах велик (дари).


[Закрыть]– произнес Мирзо.

Он достал из потайного места маленький деревянный футляр и с поклоном протянул его Ольге.

Она растерялась, не зная, как поступить. Игорь хмуро молчал.

Выручил Василек. Он непринужденно раскрыл футляр и вынул кольцо.

– Любой обет нужно уважать! – заявил он с пафосом. – Ты помнишь, Скиф, что говорил полковник из Главпура? Мы должны знать и соблюдать местные обычаи.

– Ольге вряд ли понравится, если я завтра заведу гарем! – пошутил Скиф.

– Только попробуй! – пригрозила Ольга. – Сразу же уйду в монастырь! В мужской.

Василек взял Ольгину руку и надел на средний палец кольцо с таким видом, будто делал это уже не раз.

– Вы уверены, Мирзо, что за кольцо не надо платить? – настаивал Скиф. – Может, какую-то часть?..

Мирзо от жадности вспотел. Он воровато оглянулся. Ни Хабибуллы, ни его охраны не было, но он решил все же не нарушать его приказ. Узнает – убьет.

– Что вы, что вы! – замахал он руками. – Всевидящий и всемогущий Аллах накажет!

Мирзо беспрерывно кланялся, когда они покидали дукан.

Ольге показалось, что все замечают дорогое кольцо на ее руке, а торговцы и владельцы дуканов с удвоенной энергией пытаются зазвать богатую покупательницу.

Но Ольгу заинтересовал сидевший у стены старик. Грязный, в рубище, он наигрывал на сазе и что-то декламировал нараспев. Она подошла поближе: старик напевал на дари. Он увидел, что ей понятен этот язык, и обратил свой взор к ней.

– Знай же, о чужеземка, что по рождению я – царь из царей земных, и столицей моей был прекрасный город. Все дома в этом городе покрашены были белой краской и золотом, и обильны были его базары, и широки площади, и прекрасны мечети. Посещавшие его инородцы восхищались его богатством и благополучием.

В юности я хотел быть не царем, а строителем мечетей и дворцов. Но однажды мой учитель и толкователь Корана, а умнее его я не встречал на свете человека, рассказал мне историю Вавилонской башни. Я призадумался. Я ведь тоже хотел прославиться, построив что-то выдающееся. В другой раз он рассказал мне о гибели Иерусалимского храма, дивного творения человеческого гения. И тогда я понял, что Всевышний не любит соревнующихся с ним, и оставил свои мечты.

Но жизнь потеряла для меня интерес. Целые дни я проводил в своей сокровищнице, перебирая слитки золота и серебра и любуясь драгоценными камнями. Однажды и это мне надоело. В те времена, да и в нынешние, как я вижу, хорошим развлечением для настоящего мужчины считалась война. Я собрал войско и, несмотря на слезы моей матери, – а лишь ее слезы я помню всю мою жизнь, – отправился в путь.

Мне везло, мы овладели многими городами, взяли много золота и драгоценностей и продвигались все время вперед, захватывая все новые и новые земли. А потом случилось то, что должно было случиться: в одном из захваченных городов я встретил девушку необычайной красоты и взял ее в жены. Она была дочерью властителя этого города, моего пленника, ради нее я пощадил его, и он жил вместе с нами во дворце как равный.

Я любил жену мою великой любовью, никогда не обижал ее, исполнял все ее прихоти. Золота, драгоценностей, тканей и прочего у нее было столько, что хватило бы на целый гарем и еще осталось бы. Но у меня не было гарема, я и глядеть-то не хотел ни на одну женщину, кроме нее. Она же была со мной любезна и приветлива, но не более. Я знал, что она не любит меня, но и в самом страшном сне не мог вообразить того, что произошло в действительности. В одну из бессонных ночей, предаваясь своим невеселым думам, я услышал, как жена в соседних покоях – а мы спали раздельно, таково было ее желание, – поднялась и вышла из спальни. Крадучись, я последовал за ней. Выйдя из ворот города, она направилась к лачугам, в которых жили беднейшие из беднейших, бесправнейшие из бесправных. В одну из лачуг она зашла. Я заглянул внутрь и увидел на грязной подстилке черного раба. Обращаясь к моей жене, он воскликнул: «Где ты пропадала, подлая женщина, я устал тебя ждать! Быстро приготовь поесть и больше так не опаздывай, а то я не буду спать с тобой, мало ли на свете других дурочек?» Я посмотрел на жену, и сердце мое остановилось: она стала извиняться и унижаться перед этим человеком, готовить ужин. У меня свет померк в глазах, и я ушел от этого дома.

Я не вернулся во дворец, а пошел куда глаза глядят. Шел, пока не перестал узнавать местность. Несколько дней не ел, не пил, а потом упал где-то на дороге и потерял сознание. Когда очнулся, то увидел, что моего хорошего платья на мне нет, а лежит рядом со мной какое-то рубище, оставленное мне вором из сострадания.

И тогда я обрадовался. Я понял, что Аллах наконец-то разглядел меня со своей вершины и полюбил. И я надел это рубище и пошел дальше, пока не очутился в местах, где не ступала нога человека.

И вот, прожив долгую жизнь, я скажу тебе: о дочь Адама! Где Адам, отец людей? Где Нух и его потомство? Где цари Хасро и Кеса? Где цари Китая, люди гнева и мощи? Где цари Хинда и Ирака? Где цари царей – фараоны? Где амалекитяне, где великаны? Где строитель Иерусалимского храма и то, что он воздвигнул? Где Навуходоносор, который был горд и заносчив? Свободны стали от них земли, и покинули они семьи и родных. Где цари правоверных и неверных? Все они умерли и превратились в тлен. Где господа, обладатели сана? Поразила их, клянусь Аллахом, Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, Опустошительница населенных жилищ, и перенесла их из просторных дворцов в темницы могил. Где Кир и Александр, покорители Вселенной от Нила до Ганга? Где Дарий, где Ксеркс? Срезал их Срезающий жизнь и освободил от них землю. Где населявшие Исфаган и земли Хорасанские? Позвал их вестник гибели, и они ответили ему. Воззвал к ним глашатай уничтожения, и воскликнули они: «Мы здесь!» Не помогло им то, что они построили, и не защитило их то, что они воздвигли. Будь же бдительна, о чужеземка, и готовься к отъезду и расчету, ибо жизнь – лишь суета и коварная обманщица, обитель гибели и соблазна. И только об одном в этой жизни жалею я и вспоминаю, покуда жив, – о слезах моей бедной матери…

Старик замолчал, перестал аккомпанировать себе на сазе и закрыл глаза. Ольга достала из сумочки несколько афгани и положила в жестяную коробку из-под чая, стоявшую перед стариком.

Скиф не стал спрашивать жену о том, что она услышала, но Василек, верный своему характеру, не вытерпел:

– Что рассказывал тебе этот древний старец? Ты его слушала, как маму не слушают.

– То была сказка-притча! – ответила Ольга.

– Ребята, а не поесть ли нам? Скиф, зайдем в харчевню! Ты плов из мелкой вермишели ела когда-нибудь? – спросил он у Ольги.

– Нет, – обрадовалась Ольга возможности похода по злачным местам. – Но хочу.

– Запрещено, – отрезал Скиф. – Отравить могут.

– Это смотря где, – не сдавался Василек. – Я знаю местечко, где безопасность гарантирована. Хабиб – не Хабибулла.

– Все они улыбаются в лицо, а ночью стреляют.

– Игорь! – умоляюще посмотрела на мужа Ольга.

И он махнул рукой:

– Бог не выдаст, свинья не съест.

Когда вооруженные шурави вместе с женщиной вошли в харчевню, обедавшие в это время дуканщики, торговцы, дехкане короткими возгласами выразили свое недовольство. Некоторые тут же встали и ушли, бросая негодующие взгляды на вошедших. Хозяин харчевни Хабиб усадил их, быстро расставил на столе железные миски, плоскую тарелку с горкой пресных лепешек, испеченных в тандыре, положил ложки и вилки.

– Приятного аппетита во имя Аллаха! – пожелал он гостям.

– А руки помыть? – спросила Ольга.

Хабиб принес кувшин с водой, тазик и полотенце. Не скрывая удивления от такой просьбы, он полил на руки гостям воды.

Слуга Хабиба внес большое блюдо с пловом из мелкой вермишели с мясом и изюмом.

– Поливай плов мясным соусом вот из этих жестяных блюдечек. И ешь с лепешкой. Они здесь всегда свежие, – сказал Ольге Василек.

Плов исчез буквально за пять минут.

А Хабиб уже нес на подносе стаканы-армуды и чеканные заварные чайнички – каждому отдельно. И чай в них был не какой-нибудь местный, а лучших индийских сортов.

Раздался голос муэдзина, напоминавшего правоверным о том, что настал час молитвы. Верующие прервали обед, сняли обувь и, расположившись на молитвенных ковриках, пали ниц, лицом к востоку, совершая намаз.

После намаза Хабиб вернулся к гостям.

– Хабиб, сколько раз в день полагается делать намаз? – спросил Василек.

– Пять раз, – почтительно склонился Хабиб перед офицером.

– А что, все афганцы делают намаз? – поинтересовалась Ольга.

–  Все хорошие мусульмане делают намаз.

– И женщины? Я не видела, чтобы женщина молилась. А на базаре я вообще ни одной не встретила.

– Женщины тоже молятся, но они это делают дома. Ведь при намазе надо обнажать ступни ног и кисти рук и, конечно, открыть лицо. А им это можно только дома.

– А дети? – не унималась Ольга.

– И дети тоже, – с удовольствием отвечал Хабиб. Было видно, что вопросы и интерес Ольги ему приятны.

– А в школах молятся?

– В некоторых, – уклончиво ответил Хабиб.

– А что, Хабиб, – вмешался Василек, – хороший мусульманин обязательно должен побывать в Мекке?

– Да, но Мекка далеко, – вздохнул Хабиб. – Надо много денег, только очень богатый может совершить хадж.

– Туда пешком идут? – удивился Скиф.

– Теперь самолетом. Нужно иметь много тысяч афгани, – тяжело вздохнул Хабиб. – Это очень дорого.

– Почему же не все правоверные хорошие? – спросила Ольга.

– Хороший мусульманин тот, который намаз всегда делает, водки не пьет, на женщин не смотрит. Потом, когда он умрет, у него будет все – много водки, много женщин и пищи. А если он теперь плохой мусульманин, потом ничего не будет. Аллах лишит его всего. Среди афганцев есть нехорошие.

И он, строго посмотрев на вернувшихся за стол соотечественников, специально для них последнее предложение произнес на дари: Афгани фигляр нафаар хуб нист.

– А вот русские намаз не делают, – не унимался Василек. – Немусульмане, они хорошие?

– Кто не мусульманин, тот нехороший! – отрезал Хабиб и, подумав, добавил: – Сейчас хорошие. – И беспощадно закончил: – Но потом, там, им плохо будет.

Он собрал на поднос грязную посуду и величаво удалился.

– Мы обречены, – усмехнулся Скиф. – В будущем.

– А свое будущее мы можем узнать, – загорелся Василек. – Я знаю одного колдуна…

– Ты что? – Скиф покрутил пальцем у виска. – Советский офицер, коммунист…

– Игорек! – взмолилась Ольга. Скиф покорно махнул рукой.

Выпив чаю с засахаренными фисташками, которые бесплатно принес к чаю Хабиб, они направились к колдуну. По дороге Ольга увидела в одном из дуканов тот самый американский нож, стреляющий лезвиями, о котором упомянул Скиф, и выложила за него все деньги, которые у нее были. Скиф даже ахнул, когда она протянула ему нож со словами:

– Надеюсь, что ты будешь вспоминать обо мне не только тогда, когда тебе понадобится этот нож.

– Когда мне понадобится нож, – нежно поцеловал жену Скиф, – я буду думать лишь о том, как убить вооруженного бандита. Если в эту минуту я буду думать о тебе, то ты меня больше не увидишь!

– Тогда думай обо мне, когда повергнешь врага, – милостиво разрешила Ольга.

Василек привел супругов к небольшой хибаре нищенского вида. Однако внутреннее ее убранство поражало: вся она была в коврах, причем не в грубых афганских, а в дорогих – иранских.

На мягких подушках сидел прорицатель, одетый в блестящее черное одеяние, переливающееся при свете масляных светильников, оставлявших комнату в таинственном полумраке.

Перед прорицателем на ковре стоял огромный медный поднос, на котором ровным слоем был насыпан мелкий речной песок. Рядом с колдуном красовался золотой стаканчик для игры в кости, заполненный отполированными бараньими костяшками-бабками. Скиф видел такие на Кавказе, мальчишки называли их «альчиками» и играли в них с утра до ночи.

При виде посетителей прорицатель поджег какую-то травяную смесь. Синий дымок постепенно стал заполнять комнату. В смеси, несомненно, присутствовал опийный мак.

Взяв золотой стаканчик с бабками, прорицатель бросил их на песок и длинными тонкими пальцами стал водить по песку, рисуя какие-то линии между упавшими «альчиками». При этом он быстро говорил на каком-то тарабарском языке – ни Ольга, ни Скиф, ни Василек его совершенно не понимали.

Внезапно прорицатель быстро собрал все костяшки и заговорил на довольно приличном русском, пристально глядя на Скифа:

– Судьба готовит тебе испытание. Жизнь повернулась к тебе неожиданной стороной. Ты не узнаёшь привычных вещей, не понимаешь, где земля и где небо, где день и где ночь, где зло и где добро, где истина и где ложь. Тебе кажется, что мир перевернулся, и один ты стоишь по-прежнему, как стоял. Не торопись с поспешными решениями, ибо боги посвятили тебя в мистическую суть вещей и событий. Постигай, а для постижения нужны время и отдых. Сохраняй ясность ума и жди!

«Ничего себе! – подумал Скиф. – Что же дальше будет?!»

Прорицатель большим пером, похожим на перо горного орла, быстро выровнял песок и вновь залопотал на тарабарском наречии. Его лицо озарилось вдохновением, он священнодействовал с полузакрытыми глазами. Вновь бросив костяшки и проведя по песку линии, он стал вешать:

– Эти линии заключают в себе источник того, что происходит ныне, это – власть, и она символизирует агрессивное мужское начало и воинственность. Власть эта груба и безжалостна, ибо основана на преклонении перед чистой идеей, ради воплощения которой не постоит ни перед жестокостью, ни перед коварством. Это – голый разум, отрицающий всякое чувство. Ты чувствуешь неправедность творимого тобой, но заглушаешь свой внутренний голос. Заклинаю тебя, не делай этого, ибо существуют дела более важные, чем все твои завоевательные планы, и есть, есть еще возможность вернуться на верную дорогу, не упусти ее!

Прорицатель, сверкая глазами, собрал костяшки, выровнял пером песок и рассыпал их вновь. Но на этот раз он стал проводить линии не пальцами, а тем же пером.

– В этих линиях заключается средство к исправлению создавшегося положения, это – средство отражения. Ты находишься на перепутье, и душа твоя блуждает в потемках, ибо за миром вещественным перед тобой приоткрывается иной мир – мир видений, тайн, мир высшего значения и высшего знания. Ты спрашиваешь себя, кто ты и зачем пришел в этот мир, и ищешь гармонии с самим собой и с высшими силами. Ты стоишь на самой грани познания и в нерешительности не знаешь, ступить ли дальше по пути неизреченного. Скажу тебе: слишком много пройдено, чтобы отступить, смело иди вглубь, невзирая на сгущающиеся вокруг тебя сумерки…

Прорицатель замолчал, закрыл глаза и долго сидел, не шевелясь. Наконец, он вышел из транса и вновь повторил все свои манипуляции: собрал кости, выровнял песок, метнул на песок кости и провел пером новые линии.

– И вот теперь я перехожу к настоящему. Эти линии откроют мне, чем поглощены душа твоя и разум ныне. Это – линии нежности и ожидания услад, они означают слияние мужского и женского начал, но также и любовь небесную: силу, двигающую мироздание, творческую энергию. И если тебе выпало подобное, спроси себя, не нарушил ли ты воли Всевышнего, не пытался ли совершить насилие над собой, заглушив в себе творческое, созидательное начало, и не жалеешь ли об этом? Подумай спокойно, к чему предназначила тебя природа: для слепого выполнения чужой и злой воли или для повиновения и служения той силе духа внутри тебя, что вложена в тебя свыше?..

Скиф вдыхал, жадно втягивал в себя заполнивший комнату горьковатый дымок от горящего опиума и неведомых трав и жалел, что нельзя закурить. Слова провидца, как ни странно, производили на него впечатление.

– Есть одна линия, – продолжал прорицатель, – которая скажет, что ты можешь сделать, чтобы изменить к лучшему течение событий твоей жизни, хотя изменить судьбу ты не в силах, и эта линия – красота. Ты нашел гармонию внутри себя и вокруг, ты хотел поделиться ею с окружающими, но увидел, что красота и соразмерность постигнутого тобой никому не нужны. Вода, добытая тобой в пустыне, бесцельно уходит в песок… Не печалься: ты уже встретил душу, которая всегда поймет и оценит тебя. Отдай ей то, что имеешь сам, ибо неотданное потеряно навеки…

И опять, проделав все необходимые манипуляции, предсказатель, побормотав на своем тарабарском языке минут пять, обратился к Скифу, пристально глядя ему в глаза немигающим взглядом:

– Сейчас я узнаю твое будущее!.. Вот эта линия расскажет мне о том, что ты имеешь, а вот эта линия – мысль. Она символизирует единство противоположного: жизни и смерти, дня и ночи, мужчины и женщины, огня и воды, Солнца и Луны – и олицетворяет ту часть разума, что скрыта в подсознании. Ты обладаешь большой внутренней силой. Но не забудь и о чувствах, они помогут тебе в момент, когда изменит разум. Что ждет тебя впереди? Преодоление себя. Твое путешествие в самом разгаре, ты свободен в своем выборе, и от тебя самого зависит, что ты выберешь: сон или бодрствование, белое или черное, победу или поражение. Положись на Всевышнего и сделай свой выбор, и да будут помыслы твои чисты, а желания благодатны!

«Так-так, – с иронией подумал Скиф. – Надеюсь, путешествие мое не закончится „грузом 200“…»

– Эта линия показывает, в чем твоя сила, это – линия мудрости. Однако для того, чтобы разобраться в себе, нужны время и уединение. Что может быть сильнее власти быстротекущего и всепоглощающего времени?

«Утешил, нечего сказать!» – улыбнулся про себя Скиф.

– А эта линия даст ответ на все вопросы, это – линия умеренности. Тебе предстоит перемена в судьбе, сосредоточься, соберись с мыслями, воспользуйся передышкой и подумай еще раз о том, что взять с собой из прошлого в будущее, а что забыть и оставить навсегда в прошлом как негодный хлам и бесполезную мишуру.

«Ясно, – подумал Скиф, – чем сердце успокоится…»

– А мне что ты можешь предсказать? – спросил Василек.

– Я вижу нить, натянутую до предела! – печально ответил предсказатель и упал без сознания. Только слабое дыхание свидетельствовало о том, что он жив, – так он был бледен.

Испуганная Ольга уже и не помышляла о том, чтобы узнать свою судьбу. Потрясенный словами предсказателя Василек молчал…

Они вернулись в военный городок, усталые от впечатлений. Ольга поначалу даже отказалась пойти с мужем на устраиваемую в честь ее приезда вечеринку. Игорю пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить ее не обижать людей. Ольге и самой стало стыдно за свой неожиданный каприз. Уже перед выходом она неожиданно спросила:

– Игорь, как ты думаешь, что мне предсказал бы этот страшный колдун?

– Что он мог тебе предсказать, – рассмеялся Скиф, – когда ты уже выбрала свою судьбу. Помнишь: «И в горе, и в радости…»

– «…пока смерть не разлучит нас!» – продолжила серьезно Ольга и так страстно поцеловала мужа, что они опоздали на вечеринку…

Рано утром Ольгу разбудил дежурный по штабу. Высказав свои сожаления, он сообщил, что ей необходимо прервать командировку и вылететь в Москву рейсом вне расписания. Разведка донесла, что Хабибулла, полный решимости отомстить за гибель своих людей и за своего брата, взятого в плен, в ближайшее время намерен послать душманов со «стингерами» сбить рейсовый самолет. Оставаться в городке и вообще в здешних краях опасно, так как бандиты, конечно же, затевают и что-то еще.

Ольга быстро собралась. Скиф при всем желании не мог проводить ее: он и так почти двое суток был выключен из военной жизни.

У автобуса солдаты провожали своих двух товарищей, демобилизованных чуть раньше остальных.

– Первый дембель пошел, – грустно отметил Скиф, обняв Ольгу.

– У тебя скоро отпуск, – напомнила Ольга. – Через пять месяцев. Мы все же отправимся в свадебное путешествие.

На ее глазах показались слезы. Неожиданно она спросила:

– А ты расплатился с колдуном?

Скиф озадаченно посмотрел на жену и нехотя ответил:

– Конечно.

– Много дал? – допытывалась Ольга.

– За колдовство нельзя заплатить много или мало – платят столько, сколько нужно.

Они поцеловались.

Проводив взглядом автобус, Скиф направился в штаб.

Жена офицера, прилетевшая с Ольгой одним рейсом, опять оказалась рядом с ней.

– Вы тоже уезжаете? – удивилась Ольга.

– Нет, – ответила женщина. – Мне в Ташкенте чемодан недогрузили с постельным бельем. Теперь вроде дослали. Еду получать. А сын со мной увязался. Не сидится ему на месте!

– Скучно одному! – солидно объяснил подросток. – Отец на дежурстве, а мне что прикажете делать? Баклуши бить?

– А в аэропорту веселее? – сердилась мать.

– А то? – удивился мальчик ее непонятливости. – Самолеты, вертолеты… То, что надо!

Сзади Ольги сидели оба демобилизованных солдата. Один из них рассказывал другому:

– Представь себе: открытое место, до реки метров сто. По обеим сторонам склоны гор с густыми зарослями. Там можно не двести, а тысячу человек спрятать. Проход – по узкой тропинке. Возле нее и засели снайперы и пулеметчик. Они должны были отсечь наш отход. План у них был простой: мы заходим туда, они отрезают нас и щелкают, как цыплят. Но мы туда не дошли. Сергей заметил снайпера, выстрелил, тот упал. Стрельба поднялась сумасшедшая! А дальше все было, как в страшном сне. Стреляли, бежали, точнее – пятились. Всех вытащили: десять мертвых и четырнадцать раненых. По дороге умер Колька. Наконец-то связались с начальством. Ничего хорошего: вертолеты ночью в ущелье не сядут, никто нас не найдет. Значит, надо самостоятельно карабкаться на вершины от греха подальше. Шли всю ночь. На плащ-палатках несли убитых и раненых. Под утро совсем очумели. Перед глазами вместо камней – разноцветные пятна. К полудню выбрались на вершину и повалились без сил. А командир ходит, словно железный, и бубнит: «Не спать! Занять оборону!» И первый подает пример. Еще день духи не давали сесть вертолетам.

Только под вечер удалось сбросить нам боеприпасы и паек. Ночь была веселой, с перестрелкой. Духи лезли со всех сторон. Умерли еще двое ребят. На третий день борты, наконец, сели. Ни одного убитого не оставили духам! Представляешь, что творилось, а у меня ни одной царапины!

– Родители шибко молятся, – подал голос его товарищ.

– Да, – согласился рассказчик. – Когда был дома в отпуске, отец мне так и сказал: «Ты, сынок, уж там поосторожней. Нам с матерью без тебя не жить. Один ты у нас. А мы постараемся бога умолить, чтоб ты цел остался».

– Умолили! – констатировал товарищ. – Завтра дома будешь.

Дорога опять стала забирать в горы. Откосы придвинулись к трассе. Бетонка врезалась в склон. Красная рассеченная дорогой гора нависла, заслоняя солнце.

Из-за поворота навстречу выскочил желтый автобус. Шофер резко притормозил, пытаясь свернуть на обочину, чтобы дать возможность проехать воинскому автобусу, но неожиданно у встречной машины заглох мотор, и она наглухо перегородила дорогу. Сквозь стекло автобуса было видно молодое усатое лицо водителя, маленькая круглая шапочка на кудрявой голове, блестящие погремушки в кабине. К окнам прильнули смуглые лица пассажиров.