Текст книги "Паром в никуда (Город пропащих - 2)"

Автор книги: Александр Граков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Ва-а-ау-у!– пронзительный звук клаксона вырывает его из небытия в самый последний момент. Остатками мыслей, воли и рассудка он выворачивает руль и вытаскивает свою "жабку" буквально из-под колес накатывающегося рефрижератора с огромными буквами "MAN" по обоим бортам. А затем до самого "Клондайка" ощущает во рту привкус горечи и наждачную шершавость языка, а в руках омерзительно– мелкую дрожь.

"Клондайк" в это полночное время веселится на всю катушку "комендантское время" закончилось, наступил "богемный час"– до утра, до свинского упоения, до упора и постоянной смены партнеров. В этот временной отрезок разрешалось все, что не запрещалось, а все ограничения были сняты автоматически дополнительными взносами на ночное шоу. И собравшаяся сюда элита высшего света спешно переодевалась в раздевалке в поношенные шмотки от "Секонд-хэндз", прожаренные, отстиранные и добросовестно выглаженные. Пит и Дав подменяли друг друга, со смехом выбрасывая на стойку раздевалки горы этого барахла – в основном маечки, тенниски, плавки, шорты и боди. А на ячейку каждого переодевшегося навешивалась вместо бирки визитная карточка.

Затем Пит, не сдерживая больше толпу, открыл дверь и все дружно ринулись в фойе танцзала к самому дальнему углу с баром – шведский стол с выпивкой также входит в стоимость билета. И вдруг в танцзале погас свет и тут же посреди его возникла куча мала из полуголых тел. Женские вопли и визг тут же перемешались с мужским ржанием и отборным матом – кого стесняться в темноте. Впрочем, возмущенных криков не слышалось.

Влад попал сюда в самый разгар веселья – вошел по карточке Светланы через боковую дверь. И тут же покатился на пол, сбитый с ног потными телами, раздирающими друг на друге одежду. На полу его сразу же принялось ощупывать несколько рук, затем из всеобщего бардака прорвался мужской бас, раздавшийся над самым его ухом.

– Господа, тут у меня "дикарь" попался. Представляете, одетый дикарь. Влад вспомнил, что обычно следует за этим: все кучей бросаются на "дикаря" и рвут его одежду на сувениры, не обращая никакого внимания на вопли и стоны несчастного. В такой потасовке могут запросто открутить ухо или откусить нос, а то и глаз выколоть к чертовой матери наманикюренным когтем. Что ж, на то оно и шоу, его девиз:"Кто не хочет, тот не ходит". Ладно, при нынешнем паскудном настроении Влад с удовольствием сейчас поборолся бы за право обладания чьей-нибудь чашечки бюстгалтера шестого номера, но о себе напомнили кассеты, вдавившиеся в ребра через рубашку. Если они лежали у Аджиева под семью печатями, значит, очень ценны для него. А для Влада эта цена возрастает неизмеримо – он вправе запросить за них любой гонорар. Выходит, нужно спасать кассеты. Он свирепо, не признавая правил, вгрызся зубами в руку, мертвой хваткой зажавшую его лацканы, и тут же вздохнул полной грудью, а над ухом вновь взвыл тот же бас, переходящий в тенор. Влад наугад с силой выбросил в сторону вопля кулак и, наверное, попал: глухо чавкнуло и тенор заткнулся. Примерное местонахождение двери в раздевалку он знал, поэтому перекатами-ползком стал пробираться туда, отчаянно работая локтями и кулаками. Наконец достиг желаемой цели, вскочил, пинком захлопнул дверь и упал в ближайшее кресло, тяжело переводя дыхание. Господи, а ведь еще предстояло пробраться через зал или к лестнице вдоль стены, или к лифту, который находился возле самого бара. Отдышавшись, Влад осторожно приоткрыл дверь и выглянул, надеясь, что все борющиеся уже достигли стойки, задрапированной так, что в зал проникала лишь малая часть света, образующая рассеянный полумрак. Какое там: весь фокус этой игры и состоял в том, чтобы не допустить своего соседа к желанной выпивке вперед себя.А приз победителю уже красовался на вертящемся стульчаке у стойки – литровая посудина виски "Манхэттен". Вопящий и матерящийся клубок тел медленно катился к этой вожделенной цели, оставляя после себя на отдраенном до блеска паркете "трупы" выдохшихся и изнемогших в борьбе. Да-а, немало знаменитостей различных видов искусства успел различить Влад в этом бардаке. Взять хотя бы девицу, которая оседлала какого-то бугая в плавках, ухватившись за его уши, как за уздечку – известная ведущая одной из детских передач визжала сейчас дурным голосом, имитируя ковбоя. Завтра или послезавтра она в строгом наряде будет со скромностью отличницы вещать деткам прописные истины о вреде курения и раннеполовом созревании. А ее "конь" – поэт и литератор, воспоет балладу вечной любви и супружеской верности. Мама моя, а вон и Нелюбов, в шортах и рубахе с оторванным рукавом, с победным ревом тащит в угол "добычу" – брюнетку из Дома моделей. Художники, поэты, артисты, музыканты, критики – богемная элита собралась в эту воскресную ночь на шабаш, напиться, пожрать как следует и поиметь друг друга не в переносном, а в самом прямом смысле. И некоторые уже имели, на многочисленных глубоких диванах и диванчиках, расставленных вдоль стен зала в самых разнообразных положениях. Впрочем, чувство стыда улетучивалось здесь в прямой зависимости от выпитого, а выпито уже было море. Каждый искал каждого и найдя, тут же сливался с партнером в прозаическом соитии. Бар вовсю перекачивал желающим заморское пойло, "Виагру" и "травку", успешно поддерживая беспардонную атмосферу шоу.

– Да это и не шоу вовсе,– захотелось крикнуть Владу так, чтобы перекрыть какофонию бесстыдства, творимого на полу и диванах.– Это же настоящая групповая случка. И попытайся тронуть любого из вас, попробуй замочить хоть каплей компромата – завтра же на весь мир пресса и телевидение разнесут о притеснениях в развитие культуры и массового отдыха. Ведь у всех собравшихся здесь имеется надежная "крыша"– многочисленные связи среди фанов и просто поклонников, многие из которых занимают не последнее место в высших эшелонах власти. Клубы, подобные "Клондайку", невозможно закрыть, как невозможно отрубить голову гидре – на ее месте тут же вырастает новая. Его можно взорвать, испепелить, раздербанить на мелкие кусочки. Однако и это не поможет – на пепелище через время воскреснет еще более современный, более развратный Феникс. Тогда чем же вы лучше и чище меня, которого Сват сегодня причислил к когорте маньяков, перерезающих человеческое горло, словно куриное.

Это хотел крикнуть внутренний Влад, его второе "я". А первое в это время лихорадочно разоблачалось, оставляя на теле одни лишь трусы. Затем он замотал кассеты в порванные штаны, а сверток сунул в узкую щель между стеной и шкафом. И, дав хорошего пинка своему второму "я", продолжавшему скулить что-то о вреде наркотика на имунно-половую систему, рванул через весь зал к бару, борцовскими приемами расчищая себе дорогу к "Манхэттену", под звуки незатейливого шлягера из встроенных динамиков.

И вдруг музыкальная попса резко обрывается, словно певцу рот заткнули невидимым кляпом. А весь шумовой бардак постепенно перекрывает нежная мелодия, переходящая в песню. Голос певицы чист, как первая весенняя капель, как звук камертона на самой высокой ноте.

Все сроки вышли, а тебя все нет, И ночью сон – не сон, и бред – не бред.

– Ну отзовись,– молю ночами небо, – Ну передай хоть маленький привет.

Дерущиеся на полу пока не обращают внимания на голос, пытающийся жаворонком прорваться сквозь стаю ворон туда – к солнцу, в небесную голубизну. Им пока не до эмоций.

В виски набатом бьют колокола, Разлука между нами пролегла На километры или на столетье?

О Боже, дай мне сил, чтоб ждать могла.

Голос крепнет, развивается, заполняя собой все пространство танцзала. Уже слышно – это не "фанера" – песня исполняется "вживую". На маленькой эстраде возле бара начинают мигать огоньки, высвечивая в неясном полумраке белую фигуру посередине небольшого помоста. И постепенно стихают визги и мат, а головы борющихся с интересом поворачиваются к эстраде, на которой белокурая девушка в белоснежном газовом коконе исполняет песню, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. И воздушная просвечивающая ткань сматывается виток за витком со стройного тела, покорно ложась у его ног снежным сугробом.

Ни пламя догорающей свечи, Ни зведы уходящей в свет ночи Послания к тебе мне не подскажут.

Все, как живое – дышит. Но молчит.

И вот уже вся полуголая элита с восхищением вслушивается в чарующие чисто– серебряные звуки, все ближе подползая к эстраде – увидеть, услышать, пощупать это волшебное создание, продолжавшее невозмутимо разоблачаться под одобрительные крики и свист окружающих. Вот пошлираскручиваться последние витки с тела, обнажая грудь великолепной формы.

Боготворю любовью неземной, Кричу тебе: – Дождись и будь со мной!

...Но, может быть, меня ты не услышишь За чьей-то, заслонившей мир, спиной.

Последний слой заскользил с тела девушки быстрее, быстрее – грудь, живот, бедра...И в самый последний момент свет погас вновь, вспыхнув на мгновение. Но этого мгновения Владу оказалось достаточно: он узнал в волшебной исполнительнице свою сменщицу на автозаправке в Химках – это была Кармен.

Глава 4. К О Н Т Р А К Т Н А Л Ю Б О В Ь.

Сообщение банкира Левочкина об очередной измене жены третий день не давало покоя сердцу Артура Нерсесовича, приводя его в ярость каждый раз при воспоминании об этом разговоре. И даже так удачно проведенная операция по изъятию второй половины бриллиантов из наследства Васи Вульфа нисколько не повысила тонус Аджиева. Наоборот – было бы все хорошо дома – остался бы в живых этот Серега-торгаш. В принципе Аджиев ничего против пацана не имел. Ну, забрал бы алмазы, принадлежащие ему по праву наследственности авторитета, еще и комиссионные мог выплатить жорику. Для этой первоначальной цели и были уложены в кейс доллары. Но там, в квартире, при совершении сделки, его настолько покоробили выражения самоуверенности и довольства на молодом и симпатичном лице фарцовщика, что он тут же подавил в себе меценатские чувства. Вот такие молодые альфонсы и уводят чужих богатых жен, присасываясь к ним, как пиявки – до последнего доллара из заначенной от мужа суммы, до последней побрякушки, подаренной супругом в минуты испытываемых им особо возвышенных чувств. Эти хлюпики чаще всего доводят благополучную с виду, респектабельную семью до раскола, а жен влиятельных людей до самоубийства, или, хуже того, убийства собственного мужа. И когда такие мысли промелькнули в голове Артура Нерсесовича, участь хозяина квартиры Сергея Пукало была решена в самом начале сделки.

Выйдя с Гришей из Аптекарского переулка, к месту отстоя двух джипов охраны и собственного "Мерседеса", Артур Нерсесович вдруг остановился и взял помощника за рукав.

– Все осмотрел, когда выходил? Дверь закрыл основательно? – и глазами-буравчиками ввинтился, кажется, в самую душу.

Именно сейчас Гриша понял, где допустил промашку. Он так спешил вслед за шефом, пряча по карманам улики, что просто не успел повернуть задвижку двери на полоборота. А комнату, в которой они сидели, вообще не осматривал. И еще понял наследный палач – если сейчас сказать Аджиеву об этом – можно не дожить до следующего утра. В вопросах ухода с места преступления "китаец" сам был щепетилен до мелочей, и не прощал окружающим амбалам малейшего упущения, могущего привести к провалу. В памяти невольно всплыло последнее "дело" – из-за него распрощался с жизнью Гришин предшественник, у которого он тогда был заместителем. ... На бегах проигрался один из "крутых". Причем по-крупному – лошадь, на которую он упорно ставил из забега в забег, никак не желала приходить первой. И тогда он попросил Артура Нерсесовича одолжить налички, обещая выписать чек тут же, не сходя с трибун. Тот весело, по-приятельски, хлопнул его по плечу.

– А хочешь, братан, я тебе вместо налички укажу лошадку, которая в следующем забеге возьмет призовое место? С гарантией ста пяти процентов.

Он знал, что говорил: именно в этом, двенадцатом забеге, у него были подкуплены жокеи. И что бы "крутому" не согласиться на предложение, сделанное Аджиевым от щедрот своих в минуту душевного подъема. Но этот, видимо, был круче навозной кучи: небрежным щелчком сбив аджиевскую руку со своего плеча, он презрительно сплюнул ему под ноги.

– Я от таких, как ты, подачек не беру. Или зелень под процент, или катись колбаской.

Гриша и Степан, сидевшие сзади на скамье, привстали с мест, вопросительно глядя на шефа. Тот небрежно махнул рукой – сидите, мол. Артур Нерсесович после отповеди выглядел по-прежнему непринужденно-веселым, но они поняли тогда, чего ему это стоило. Ни слова не говоря, он раскрыл кейс с деньгами, лежавший у него на коленях, и отсчитал громиле сто штук баксами.

– Не нужен мне твой чек, братан,– через силу вымолвил.– Даю бабки без процентов, при твоей и своей братве. Отдашь через два дня. Не отдашь – на "счетчик" станешь. Еще две недели спустя тебя казнят "свиньей".

И ушел с трибун, не досмотрев скачек. Выигрыш, конечно, снял с кассы ипподрома его менеджер. А "крутой" тут же просадил одолженные сто тысяч.

Из-за своего ослиного упрямства, естественно.

Дома Аджиев вызвал к себе в кабинет Степана – правую руку, и его, Гришу. Положил перед ними на стол хороший пресс бабок.

– Что хотите делайте, но этот хмырь два дня из дома носу не должен высунуть. Только учтите – без всяких там телесных повреждений обойтись.

Мне он нужен целехонький, свеженький, как огурец с грядки.

Час Гриша со Степаном ломали головы над неразрешимой, казалось, задачей. И решили-таки ее. Вернее, помогла Гришина герлз, которую он вчерашним вечером обкормил тортом, добиваясь взаимности. Свое он выхватил, а мадам подхватила стойкий замедленный стул, или, попросту выражаясь, запор. Она вызвонила Гришу по мобильнику.

– Где хочешь ищи слабительное, я словно беременна дерьмом.

– Вот где собака зарыта,– хлопнул себя по узкопокатому лбу Гриша, сбегав в аптеку, где приобрел три упаковки пургена в запас. Их-то они со Степаном и передали домашней кухарке "крутого" вместе с пачкой премиальных. Так что два дня дома просидел не только амбал, но и его двадцатипятилетняя, четвертая по счету, жена – они сменяли друг дружку на унитазе.

На третий день Аджиев собирает сходняк авторитетов и выкладывает им предъяву, подкрепленную словами свидетелей. Да и "крутой" не отпирается, ссылаясь, однако, на болезнь. Оправдывается он по телефону – все еще дает о себе знать слабительное. Не помогает – согласно воровским понятиям "Долг дело святое", воротилу ставят на "счетчик". Уже не на шутку перетрусив, он спешно собирает требуемую сумму и выходит из подъезда, чтобы лично, как требует Аджиев, вручить ему эти бабки. Но ему и в этот раз не везет – прямо у собственного дома его сбивает неизвестно откуда вывернувшийся "Москвич-412" без номеров на бампере. Крутяк попадает в больницу с обширным сотрясением мозга второй степени, сроком аж на три недели. Которые "китаец" с изуверским терпением проводит в спокойном ожидании. Наконец, решив, что ситуация дозрела, вновь требует схода авторитетов. И вновь ему не отказывают, тем более, что сумма, внесенная Артуром Нерсесовичем в воровской общак, помогает отмазать от зоны двух нужных законников под залог. Вердикт же в отношении "крутого" выносится почти единогласно – "не отмылся". Таким образом, все формальности уголовного мира соблюдены, и его жизнь теперь полностью переходит под контроль "китайца". Однако напоследок Аджиев предупреждается сходом – никакого беспредела, смерть виновного должна быть легкой, быстрой и по возможности бесследной.

"Китаец" для исполнения приговора отправляет на квартиру должника своих верных псов Степана и Григория, с наказом "на всю катушку". А для доказательств свершившегося возмездия снабжает их портативной видеокамерой. Они прорываются через стальную дверь квартиры при помощи отмычки и электронного спецключа новейшей модификации, разработанной и внедреной в воровскую среду самим Аджиевым – электронщиком по специальности. Связывают слабого еще "крутого" вместе – ремнями к спинке кресла. Затем разделяются: пока Григорий снимает на видео, Степан включает телевизор на всю мощь и насилует молодую жену должника, со всей изуверской фантазией, на которую способен. Потом палачи меняются местами. Спустя полчаса они развязывают руки "крутому" и предлагают ему заснять "хот-дог": сцену совокупления, когда женщина находится посередине между двумя мужиками "двустволкой". Жить "крутому" очень хочется – он снимает. После этого его на глазах жены разделывают прямо в ванне топором, найденным в шкафу. Снимает уже жена несчастного – ей тоже подана слабая надежда на жизнь, за которую она цепляется искорками разума. После того, как останки мужа, казненного "свиньей", уложены в две большие спортивные сумки, она сама, без понуканий, указывает местонахождение двух замаскированных сейфов с валютой и драгоценностями. Ее, как ни странно, оставляют в живых, однако до той самой минуты, пока двое убийц уже почти в дверях синхронно не разворачиваются на сто восемьдесят градусов, поставив сумки на пол. Из руки Гриши на полубезумную женщину смотрит объектив портативной "Soni", а у Степана армейский ПМ с насадкой. Выстрел – молодую женщину отбрасывает на супружеское ложе с дыркой в правой части лба. А палачи уходят, с честью отработав выданные авансом премиальные. Вроде бы все сделано чисто: хозяйка квартиры убита, хозяин исчез в неизвестном направлении, улик никаких. Три дня все спокойно.

А на четвертый все СМИ взрываются сообщениями о зверском убийстве, совершенном в одном из престижных районов Москвы под боком у Генпрокуратуры. Оказывается, жена "крутого" выжила вопреки всем законам логики: пуля из бесшумки прошила череп навылет, не зацепив при этом мозгового полушария. Случай, конечно, единичный примерно из десяти миллионов, но пришелся именно на это время и это место. Женщина отлично запомнила физиономии убийц – еще бы, она была профессиональной художницей, но пока ни говорить, ни тем более рисовать толком не могла. Зато в двух словах объяснить, что произошло в их квартире в тот роковой день, сумела. Артур Нерсесович моментально воспользовался предоставленным промежутком времени – той же ночью художница скончалась от передозировки болеутоляющего средства. Однако слова были произнесены – воровская община всколыхнулась, требуя смерти виновного за "несоблюдение этикета". Точно такой же смерти, какой умер выданный Аджиеву должник. И пришлось Грише вновь снимать на видеопленку "свинью" – Степан был предан ей за то, что не произвел на квартире "крутого" последний контрольный выстрел. В результате новой казни блатное общество утихомирилось, а Гриша получил престижную и высокооплачиваемую работу палача при "китайце". До сих пор он ежемесячно посещает Троицко-Сергиеву Лавру – ставит свечи Николаю Угоднику за то, что пистолет в тот день оказался в Степановых руках, а не в его. И сейчас Гриша стоит перед дилеммой: солгать Аджиеву, значит, напрочь лишить себя будущего. Но и правду сказать боязно – две ошибки кряду "китаец" ни за что не простит. Тогда он идет на компромисс с совестью.

– Артур Нерсесович, шеф, Богом клянусь – не успел осмотреть комнату. Ты же звал быстрее поворачиваться. Но дверь запер аккуратно и надежно. Если прикажешь – счас по-быстренькому смотаюсь наверх и облажу каждый уголок.

Аджиев вспыхнул было, затем поколебался нмного и в конце-концов махнул рукой.

– Ладно хоть, не соврал. Я же видел, спиной чувствовал – ты идешь следом. Не стоит возвращаться – плохая примета. И эта белобрысая, видел, как она на нас зыркнула – словно рублем одарила. В переносном смысле. Однако молись, Гриша, своему святому Угоднику, чтоб не оставил после себя сюрпризов этот недоносок. А теперь поехали на встречу с банкиром Левочкиным. Я, правда, заключил с ним временный пакт о ненападении, но, судя по прошлому году, эта змея кусает исподтишка, так что будьте настороже при подъезде к его хате. Останавливаемся прямо у крыльца. А затем по графику.

Они четко подъезжают к "Мосинвесту" – два джипа зажимают с боков белый "Мерседес" Аджиева, затем разворачиваются диагонально и тут же верхние фароискатели обеих машин сопровождения прикрываются сферическими зеркальными отражателями кругового действия – новое противо снайперское изобретение Артура Нерсесовича, которым он по праву гордится.

Сам же он натягивает кевларовый восьмислойный жилет со стоячим воротником и только затем звонит по мобильнику Григорию Игоревичу, взмахом руки отсылая назад застывшую в дверях Валерию.

– Что же ты, любезный, гостя самолично брезгуешь встретить.

Банкир – прикрытие понадежнее секретарши. Левочкин тоже понимает это, поэтому торопится выказать почетному гостю максимум уважения.

– Извини, Артур Нерсесович, не просек до конца.

– Григорий, со мной,– приказывает Аджиев и отдает ему жилет только в приемной на втором этаже. Взамен принимает от Гриши небольшой портативный кейс с металлической полосой по всему периметру.– Сиди здесь, пока я не выйду,– он указывает на кресло у стены напротив Валерии, и Гриша, как верный пес, занимает это место. Стальная дверь за Аджиевым и Левочкиным чмокает притвором и щелкает автоматическим замком – теперь они наглухо отрезаны от посторонних глаз и ушей – так объясняет Григорий Игоревич, непроизвольным жестом оглаживая свою холеную бородку.

– Да что ты говоришь?– притворно изумляется Артур Нерсесович, щелкая замками кейса. Внутри чемоданчика каое-то устройство, смахивающее на армейскую рацию с небольшой компьютерной клавиатурой.

– Заглушка,– коротко объясняет Аджиев, проворно пробежав пальцами по клавишам. Тотчас же приборчик еле слышно загудел, а по металлической обводной полосе заскакали сиреневые искорки.– Теперь, если ты захочешь записать нашу беседу, на пленке получится сплошная серятина, а из динамиков будет звучать последний хит Киркорова,– ухмыляется "китаец", довольный произведенным эффектом – Левочкин застыл с открытым ртом, даже бородку теребить бросил. Явно нежданный ход со стороны будущего компаньона.– И так теперь будет всегда,– добавляет жестко Аджиев.– Ты, кажется, хотел что-то спросить?

– А...а почему Киркорова хит?– кажется, банкир ляпнул не то, что подумал.

– Потому что не Пугачевой,– отрезал Артур Нерсесович.– Не было у меня времни, чтобы лазить по фонотеке, если тебя именно это интересует. В общем, насколько я понял, ни подслушивать, ни тем более подглядывать за нами ты не собирался. Очень хорошо, переходим сразу к делу. Я хочу возродить свою империю, империю Аджиева. Такой, какой она была до середины лета прошлого года, пока в ее историю не вмешался ты со своей проклятой манией величия. И в связи с этим я приехал сюда, чтобы задать тебе всего один предварительный вопрос: ты со мной или сам по себе? Если ты отвечаешь положительно на первую половину вопроса – мы продолжим беседу в теплой дружественной обстановке. Если нет – ты сегодня же взлетишь в небо вместе со всеми своими связями, любовницей и вот этим офисом, в котором так хорошо работает кондиционер с озонатором. На раздумья, извини, я не дам тебе и минуты хватит, поиграли в кошки-мышки. Сегодня, в преддверии выборов, война компроматов пошла в открытую. И не только: трупы разношерстных слуг народа находят в самых непредсказуемых местах. И терпеть у себя под боком кусучую гадину я не намерен – просто раздавлю ее во избежании последующих осложнений.

– Ты угрожать пришел?– Григорий Игоревич не ожидал, что "китаец" сразу возьмет быка за рога.

– А что мне остается делать, если, как ты сам не так давно выразился, поодиночке нас перещелкают те, кто хочет хапнуть побольше нашего.

Просто перешагнут через труп и пойдут дальше, даже не глянув, кто это там скукожился под пулями их шестерок. Через двоих же не перешагнешь нужно прыгать . А прыгнуть им не позволят ожиревшие геморройные задницы. Вот тут-то мы и подсечем их – на взлете. Ты нужен мне, Левочкин, со своими банковскими, заморскими и прочими связями, иначе я уничтожил бы тебя еще месяц, год назад. И ты пойдешь за мной, хочется тебе этого или нет. Посмотри кассету,– Аджиев достал ее из бокового кармана и по столу передвинул к Григорию Игоревичу.– А пока налей мне чего-нибудь из бара, после поговорим.

Левочкин достал из бара бутылку "Плиски", чудом избежавшую глотки бывшего управляющего Антона, два бокала, коробку шоколада и ящик с сигарами. Все это поставил перед Аджиевым и сунул кассету в приемник плейера видеодвойки, стоявшей за его спиной. Артур Нерсесович, поблагодарив, налил коньяка, так и не повернувшись лицом к экрану. Наверное, для того, чтобы не портить вкуса выдержанного напитка видом вытянувшейся физиономии Левочкина при первых же кадрах, замелькавших на экране телевизора. Это была та самая стрелка в домике для пейнтбола у Сенежского озера, трагически закончившаяся для ее участников. Оперативная съемка велась так профессионально, что фигура и лицо Григория Игоревича, принимавшего самое непосредственное участие в расстреле законников, а также в последующем их сожжении, почему-то постоянно оказывалась в центре кадра крупным планом. Вот это ничего себе – не оставили свидетелей! Да тут съемка шла внагляк – почти как в настоящем кино, с той лишь разницей, что настоящая жизнь дополнительных дублей не предоставляет, так же, как и гарантий на их повтор.

– Кто?– пересохшими губами Левочкин тянется к бокалу, услужливо наполненому улыбающимся "китайцем".– Кто снимал?

– А тебе не все ли равно? У меня, если хочешь знать, и среди твоих преданных "кожаных" немало стукачей имеется. Только выявлять их не советую – бесполезно. Разве что проведешь еще одно такое вот шоу под названием "гори, гори ясно..." с их непосредственным участием в качестве дров, а? Теперь подумай, что будет, если я прокручу эту пленку на очередном воровском сходняке, куда меня приглашают в качестве почетного заседателя.

Об этом думать не хотелось. Тем более, на собственой шкуре испытать последствия.

– Я с тобой, Артур Нерсесович. Клянусь матерью. Только отдай мне оригинал этой кассеты,– взмолился Григорий Игоревич – пот закапал даже с его шикарной бородки клинышком.

– Э-э, нет, я тебе уже однажды поверил,– "китаец" со смаком прихлебывает коньяк, не забывая о шоколаде.– Пусть это будет гарантией того, что ты мне не сунешь как-нибудь нож в спину, идя след в след. А вот что касается Стреляного,– он закурил сигару,– у меня надежных гарантий нет. Ты знаешь, что задумал этот уголовник? Ни много, ни мало – работать со мной, Аджиевым, на партнерской основе, только и всего.

У Левочкина мигом высох пот и яростно заблестели глаза.

– И ты поставил этого урку на одну ступеньку с собой? Ты, который всегда говорил, что даже из качественной грязи нельзя вылепить фигуру государственного масштаба? Где же твои амбиции, Артур Нерсесович?

– А кто тебе сказал, что я его поставил рядом с собой? Приблизил на безопасное расстояние – да. Для достижения цели, которую поставил перед собой, я не откажусь от временного контракта с самим дьяволом. А Стреляный выгодно отличается от нечистого тем, что его можно устранить без всяких там наговоров и заклинаний тогда, когда я посчитаю это нужным. Не потребуется даже серебряной заговоренной пули, хватит и обычной, из СВД с оптикой Славик у меня мастак по этой части. Пока что союз с Артюховым дал мне оч-чень большой плюс в одном деле, которое я считал уже безнадежно загубленным. Надеюсь еще на несколько столь же приятных любезностей с его стороны. Ну, а потом... Смотри, чтобы не пришлось моему Славику отрабатывать сразу два заказа, Левочкин. А вообще-то не собираюсь я с тобой конфликтовать, Григорий Игоревич. Я ведь шел к тебе с двумя новостями, как говорил когда-то один мудрец – плохой и хорошей. Прости, что не спросил, с которой начать. Но ты сам спровоцировал меня на плохую. Давай теперь поговорим о красивом. У тебя, я слышал, сынок имеется, двадцати четырех лет от роду?

– Ну, имеется,– подтвердил Левочкин, испытывающе глядя в глаза Аджиеву – какой там еще камень за пазухой этого изувера?– Вообще-то ему еще нет двадцати четырех, но в МГИМО два года отучился.

– Вот, и я о том же,– обрадовался Аджиев.– У тебя нет, случайно, его фото?

– Прямо перед твоим носом, на секретере,– процедил банкир. Он все еще не врубился.

На большой фотографии был изображен красивый молодой человек с вьющимися волосами – мечта девушек. Именно такие слащавые рожи вызывали у Артура Нерсесовича вполне определенную ассоциацию.

– А ничего парень,– сдержанно похвалил он, ставя на место снимок в тисненой рамке.

– Вот именно, ничего,– сухо ответствовал Левочкин.– Я его два года назад из дому выпер, купив квартиру. Он у меня, скотина эдакая, картину из штучной коллекции спер. Что, снова где-то с чем-то выплыл?

– Да не знаю я его,– открестился Аджиев.– Посватать твоего парня хочу. За свою дочку,– он подал снимок Лили на фоне Эйфелевой башни.

– Вот это да!– ахнул было Григорий Игоревич и тут же вновь с подозрением уставился на "китайца".– Она что у тебя, срок мотала? Или по панели шлялась? Иначе с какого ты стал бы сватать ее за моего отпрыска после того, что я тебе о нем рассказал?

– Да брось ты,– отмахнулся Аджиев.– Дело молодое, деньги нужны на дискотеку, девочек, то-се...Знаем, сами молоды были. Я его перевоспитаю, посмотришь,– пообещал.

– Знаем, наслышаны кое-что о "свинье",– тут же насупился Левочкин.

– Ну зачем ты?– мягко упрекнул Аджиев.– Детей в наши дела мешать последнее дело. Пусть растут культурными и воспитанными в лучших традициях...э-э...как там, не помню дальше.

– Так ты серьезно свататься пришел?– расплылся в улыбке Григорий Игоревич, боясь еще поверить в услышанное.

– Тьфу, блин, ты что, дятел? Или брезгуешь таким родственником?

– Нет, конечно, но на фоне этой кассеты...

– Да сожги ты ее к чертовой матери, если не нравится. А до оригинала никто не доберется, я тебе даю гарантию – очень надежное место, не то, что твой банк,– уколол его Артур Нерсесович.– Ну, согласен насчет молодых?– он протянул через стол руку.

– Как-то все неожиданно,– Григорий Игоревич оглянулся на экран телевизора, затем посмотрел на фотографию сына, подергал себя за клинышек бородки.– А-а, была не была, все-равно деваться некуда, как говорила одна молодка на девятом месяце,– он пожал протянутую руку.– Выпьем, что ли за это, Артур?

– Выпьем, Гриня,– тот сдвинул свой бокал. Вот так договорились, по пословице "без меня меня женили". И чего было больше в только что прошедшем сватании: заботы о будущем собственных детей или холодного тонкого расчета в видах на дальнейшее сотрудничество – черт не разберет.

Впрочем, даже у самого отъявленного маньяка где-то в глубине души иногда просыпается частичка человека.