Текст книги "Паром в никуда (Город пропащих - 2)"

Автор книги: Александр Граков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Граков Александр
Паром в никуда (Город пропащих – 2)

Граков Александр

Паром в никуда.

( Город пропащих – 2.)

Роман в 2-х частях.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

" ИЗ ИСКРЫ – ЯРОСТЬ"

Осколком жизни, сеющим раздоры, канун тысячелетья делят всласть. И вместо слов, на стол переговоров, легла татуированная масть.

А на крови взошедшая опара грозится всем испечь десертный кекс: эпоху мусульманских эмиссаров, и в пику ей – свободный русский секс.

Сидит осколок в сердце, как заноза... А дядя Сэм в ухмылке щерит рот:

– У вас простой зэка – почти Спиноза, и бомж – авторитетный Вальтер Скотт.

Не спорим мы. Ножищами босыми планету трем. И хочешь верь – не верь, знал Нострадамус – в будущем Россию закружит золотая круговерть...

В данном романе все, от первой до последней страницы, является авторским домыслом. Так что, уважаемый Читатель, не следует искать на его страницах каких-либо аналогий.

С уважением, Автор.

P. S. Заранее приношу извинения неискушенному читателю, встретившему на страницах этой книги режущие его слух обороты и слова из "блатной музыки" – по выражению самого Владимира Даля. Что поделаешь – сквозь столетия вошел в наше общество язык древних коробейников. Может быть, будущее тысячелетие очистит "великий и могучий русский язык" от всяческой скверны. Но сначала было бы неплохо самому обществу очиститься от коррупции и криминала – вы согласны? А пока из "песни" слов не выбросишь.

ПРОЛОГ.

... Этот сентябрьский день выдался явно не самым плохим из запасников ранней подмосковной осени. Чисто-голубое, без серой сухости небо, блестящие листья не успевших еще пожелтеть деревьев, омытых пронесшимся утром дождем и веселый перезвон разнокалиберной пернатой мелюзги, резвящейся в смешанном лесу, поневоле навевали Есенинское восторжест вование красотой. Самая грибная пора, когда на заготовку этого деликатеса местным промысловикам и любителям Природой отпущено всего-то полмесяца от силы. И несколько пяти и шестисотых "Мерседесов" светло-болотного окраса нисколько не портили идиллию окраины леса в районе Сенежского озера. Никому и в голову не приходило удивляться скопищу одинаковых авто – по Москве и ее окраинам еще не такие "коробочки" шастают. А кому из проезжающих по Ленинградскому шоссе все же приходила мысль о каком-либо подобии "стрелки", те и вовсе чисто автоматически топили педаль акселератора – от греха подальше. В наше сволочное время меньше знаешь дольше живешь...

Полтора десятка крутолобых короткостриженных парней в кожаных плащах до пят – ну чисто тебе "быки" из набивших оскомину кинобоевиков – дружно высыпали из шикарных салонов, каждый синхронно придерживая правую полу плаща, и скучковались вокруг невысокого лысоватого брюнета с ухоженной бородкой, в обычной кожанке-косухе и джинсах. Авторитетом от него наносило за версту.

Разговор получился коротким и четким, словно заранее отрепетированным.

– Все рации – на мою волну,– приказал бородатый.– Действовать точно по раскладу. И не дай вам Бог, братва, облажаться – дальнейшее существование на этой грешной земле для вас станет просто бессмысленным. Все, рассыпались.

И кожаные плащи тут же исчезают из его поля зрения за ближайшими деревьями – словно сквозь землю проваливаются. А лысоватый, нисколько не скрываясь, идет один по натоптанной тропке вглубь леса, сунув настроенную на прием "Уоки-Токи" в нагрудный карман косухи. Видимо, конечная цель ему известна досконально – минут через тридцать-сорок он выходит на окраину опушки, посреди которой стоит охотничий домик в стиле "а-ля Толстой", срубленный из плотно пригнанных лиственничных бревен. Новая причуда новых русских – штаб-квартира для пейнтбола. Но помповики в руках трех охранников, подпиравших стенки этой штаб-квартиры, вовсе не смахивают на пневматические ружья с парафиновыми красящими шариками.

– Стоп, папаша,– один из этих шкафообразных небрежно салютует брюнету стволом еще издалека.– Дальше запретная зона.

– Вернее, частная запретная зона,– выплюнув окурок "Явы",подверждает второй.– Так что топай за грибами в противоположную сторону. А кстати, где это твое лукошко, Красная Шапочка?– охранник подозрительно вглядывается в прикид брюнета и поудобнее перехватывает дробовик. Третий из компании тут же делает перебежку на противоположную сторону избушки – по всей вероятности, занял свой пост.

– Да свой я, парни,– бородатый дружелюбно помотал в воздухе кистью руки.– Передай тем хмырям на хазе – Левочкин, мол, пришел. Сам пришел, без братвы,– он намеренно перешел на "феню".

– Левочкин, говоришь?– второй продолжал расстреливать его цыганскими глазами, но ствол помповика вернул в исходное положение – вертикально земле.– Не понтишь? А ну, Досик, подержи его на рубеже, покуда я доложусь.

Через пару минут досчатая дверь домика хряснула о стену во всю ширину своего полотна и на крыльцо аллюром вымахнул здоровенный детина в полосатом тельнике.

– Точно, Левочкин,– удовлетворенно выдохнул он, разглядев пришедшего.– Какого тебе хрена надобно, банкир?

– Пришел узнать, почему меня не пригласили на сходняк?– весело спросил Григорий Игоревич, прикуривая "Парламентскую".– Аджиева наследство делите. Не рановато ли? А я ведь имею к этому делу самое прямое отношение. Или как, Сема?

– Вот именно – или как,– в свою очередь осклабился Сема. – Ты в этом деле пролетаешь, Левочкин. Как фанера над Парижем. Потому как мочить авторитетов положено только с согласия сходняка авторитетов. Ты разве этого не знал? Кстати, ты пришел все-таки вовремя. В повестку включен также вопрос о твоей персоне. Счас схожу узнаю вердикт,– Сема скрылся в домике, не закрывая двери. На ходу он сделал знак охранникам и те дружно вскинули помповики. Пока, правда, не передергивая затвора.

– На приеме, шеф,– хрюкнула рация в боковом кармане куртки.– Что у вас? Мы на месте.

Левочкин, совая в боковой карман зажигалку, щелкает одновременно тумблером рации.

– Все о"кей,– бормочет он в отворот куртки.– Начинайте по сигналу.

И тут же на крыльцо в приподнятом состоянии духа вываливается Сема с пистолетом в руках.

– Все в порядке!– радостно орет он.– Тебя приговорили, Левочкин. Шкура за шкуру, понял? С чем тебя и поздравляю,– он, не целясь, разряжает в сторону банкира польский ТТ-шник.– Братва, взять его! Живым или дохлым, все-равно. Но лучше все-таки дохлым.

А Левочкина уже нет на том месте, где он стоял до этого – при первом же выстреле заваливается за ствол ближайшей сосны, вырывая из кармана куртки рубчатое тело гранаты. Миг – и "лимонка" подкатывается точно под ажурное досчатое крыльцо. Уже без предохранительного кольца. Злая жестокая сила вырывается из металлического яйца, словно джинн из бутылки, разрывая на части дерево и живую плоть. И точно такие же кругляши летят в охотничью избушку уже со всех сторон. А людей, вырывающихся в панике изнутри ее, безжалостно, в упор, расстреливают из автоматов парни Левочкина, пренебрегая мольбами о жалости и помиловании. В этой звериной схватке имеет право уцелеть лишь одна из сторон. Сегодня повезло команде банкира: через некоторое время избушка яростно пылает, постреливая в стороны смолистыми искрами, а "быки", сняв кожаные плащи, подтаскивают к громадному костру окровавленные трупы тех, кто не успел сгореть заживо, и деловито запихивают их в гудящее пламя длинными сосновыми слегами, вырванными из ограды. Это называется "подбросить дровишек в печурку". Еще через некоторое время на лесной поляне остается лишь кучка "кожаных" и смердящее горелым жиром кострище. А вокруг деревья, опаленные не осенними красками. Равнодушного к произошедшей только что трагедии леса. И равнодушно– безоблачного неба с проносящимся в нем суперлайнером международных авиалиний...

– Уходим,– так же коротко командует Левочкин.– Рассосаться по городу и на неделю затаиться. А затем произведем остаточную зачистку. Включая в нее и "черных".

Подъехавшей по вызову ментовской бригаде достаются в свидетели несколько частников на потасканных "Жигулях" различных модификаций истинные любители грибного супа. Которые подъехали сюда много позже исчезнувших в направлении Клина иномарок.

Глава 1. Н О С Т А Л Ь Ж И .

Объявили: "Москва". И вновь селевым потоком нахлынуло прошлое. Вместе с вонью подгоревшего масла от чебуречных лотков на площади "трех вокзалов", сигаретными окурками и пустыми пивными банками, гремящими под ногами. А также гостеприимно разъятой пастью подземного перехода метро "Комсомольская" с его, казалось, вечными попрошайками, торгашами и малолетними шлюшками, гримирующимися под интердевочек. Все было так же, как год назад. И миражом уже маячили за спиной шампунем вымытая брусчатка улиц Барселоны, увитые разноцветным плющом замки Гамбурга, каналы Венеции с непременными гондолами, кокосовые пальмы Таити. И сами таитяночки-таечки: маленькие, упругие с мягкими ласковыми руками и податливым телом, произведенным Создателем исключительно для массажа и изучения таинств Камасутры...

Федор Артюхов стоит на перроне словно мешком пришибленный. После разноцветья карнавальных масок, палитры грандиозных фейерверков и высококлассной сервисной обслуги четырех и пятизвездочных отелей родная обитель кажется до того серой и невзрачной, что хочется взреветь белугой: Лю-у-уди! До чего же вы довели подобных себе хомо сапиенс!

И бежать хочется. Назад, под ласковое солнце средиземноморья или в мягкие теплые объятия Тихого океана. Наплевав на все поэтические бредни о ностальгии и прочей меланхолической лапше...

– Федя, очнись, слышишь! Что с тобой?– узенькая прохладная ладошка требовательно теребит рукав его шикарной рубашки апаш.

Стреляный непроизвольно мотает головой, стряхивая с себя пелену угарного тумана. Вот оно. То, ради чего он вернулся сюда, на Родину, презрев все традиции забугрового гостеприимства и отменного сервиса. Нежно-эфемерное создание с именем Лиля. Хрупкий тоненький росток среди чащи жилистых крепкотелых сорняков, шипами пробивающих себе путь на верх, к солнцу. Дочь Артура Нерсесовича Аджиева. Бывшего московского магната, мультимиллионера, умного, коварного и сверхрассчетливого авторитета среди авторитетов. А также бывшего босса Федора Артюхова по кличке Стреляный. Его, то есть, шефа. И вновь между Федором и Лилей вклинились кинокадры воспоминаний годичной давности...

Два "Шевроле", встретившихся на Рублевском шоссе. Сказочный замок в районе дачного поселка, миражом рассыпающийся в воздухе от заложенной взрывчатки. Но сперва трупы, трупы, всюду трупы: на крыльце, в бассейне, в сторожке охранников. Много крови. На телах людей, собак, на мраморе лестницы и розовом платье горничной. И запах сгоревшей взрывчатки и стреляных гильз. А посреди всего этого бедлама в широчайшем дверном проеме – худенькое существо в черной маечке и джинсах. Ничего себе пейзажец.

Федор тогда недолго простоял на душевном перепутье. У него было с чем ехать: тайник дома на Щипке выдал ему целое состояние в баксах и бриллиантах. Хорошее наследство оставил после себя Васька Голова, бывший помощник Кости Лесного – мир праху братвы. И он уехал, прихватив с собой шестнадцатилетнюю дочь Аджиева, которая вцепилась в него, как утопающий в соломинку. Тогда в его охладевшем, казалось, навсегда сердце вдруг оттаял малюсенький уголочек, словно жалость воткнула в него острую раскаленную иглу. Судьба Лили была похожа на его собственную: оба преданы и брошены на произвол судьбы. К тому же осиротевшие и бездомные.

За границей Федору оставалось только радоваться мимолетно вспыхнувшему приступу жалости: оказалось, Лиля в совершенстве знает английский, так что собственной переводчицей Стреляный был обеспечен на сто процентов. А Лиля – полным высококлассным пансионом.

Любовниками они не стали. Федору вдруг настолько понравилась роль опекуна девушки, что он напрочь отмел всякие низменные мыслишки в отношении ее персоны. Она была для него чем-то вроде игрушки – куклы, которую интересно наряжать в различные наряды и цеплять на нее разноцветные висюльки типа кулонов, серег, перстеньков, браслетов и прочей драгоценной мелюзги. Разница состояла лишь в ценах на эти наряды и брюлики – они были вовсе не кукольными. Но Стреляного, привыкшего отмечать периоды между отсидками с широким размахом, цены не пугали никогда – спрос рождает предложение. И камешки из тайника Вульфа, провезенные за границу внаглую в сумочке скромницы Лили, у всех на виду, прикрытые лишь внушительной пачкой декларированных баксов – подтверждали это правило.

Их занятие за границей? Лиля ударилась в изучение иностранных языков, попутно посещая местные музеи и достопримечательности. Не пропускала и дискотек – дикаркой назвать язык не повернется. Федор не спрашивал ее о поклонниках – при яркой внешности и фигуре топ-модели вопрос показался бы кощунственным. И не устраивал по ночам облавы на Лилин одноместный отдельный номер – ненавидел всякие посягательства как на свою, так и на чужую свободу. Да ему и некогда было – Артюхов в любом курортном местечке находилл очередной приватный клуб карате или кунг-фу, где усердно шлифовал приемы. Зато оставшееся время было целиком посвящено поискам очередной привлекательной жертвы противоположного пола. Нет, Стреляный не был секс-маньяком. Но когда из тридцати двух лет жизни двенадцать вычеркнуты на шастанье по тюрьмам, пересылкам и зонам, становится вполне понятным и приемлемым ненасытность данного индивидуума к периодической смене партнерш. Тем более, для этого не существовало никаких преград: Лиля жила как бы своей жизнью, а наличие хрусткой "зелени" в неистощимом бумажнике Федора делало его еще более привлекательным в глазах очередной прекрасной "бабочки". Короче, осечек почти не было. И вдруг...Все в нашей жизни случается вдруг – однажды вечером Лиля пришла в номер Федора и на полном серьезе попросила его об аудиенции. Так что пришлось тому, обалдевшему, скрепя сердце проводить прелестную француженку шлепком пониже спины за дверь, сунув ей в виде утешительного приза неотработанный гонорар за резинку бикини. Но то, что Федор услыхал от Лили дальше, добило его окончательно.

– Увези меня домой, слышишь!– она прикусила нижнюю губу и с вызовом уставилась на "опекуна".

А Стреляный, вполуха слушая это требование, с немым восхищением уставился на Лилю, словно увидал ее впервые после очень долгой разлуки.

Боже, и это то самое чахлое создание, которое он обнаружил год назад в усадьбе Аджиева? Да теперь за такое сравнение он себе язык откусил бы: фигура девушки округлилась и приняла вполне сформировавшийся вид. Он бы даже не постеснялся сказать – сногсшибательный вид. А развившаяся грудь, а профессионально сделанный макияж?

– Н-да, натюрморт,– пробормотал ошалело Федор.– Так что ты там про дом говорила?

– Отвези меня домой, в Москву,– упрямо повторила Лиля.

– З-зачем?– от неожиданности он даже заикаться начал.– Тебе что, не нравятся все эти салоны-магазины, дискотеки-рауты и курсы инязов?

– Не совсем в точку. Мне не нравятся три вещи. Твой вечно разбитый фейс, вывихнутые суставы и бланши под глазами. Еще мне не нравятся все эти бесчисленные платные шалавы, которых ты почти каждый вечер таскаешь в номер.

Лиля выложила все это Федору таким тоном, словно отчитывала не зэка с тремя ходками за плечами, а какого-нибудь сопливого малыша за непослушание. Она явно нарывалась на скандал, зная его взрывной характер. И добилась-таки своего.

– Ты, мокрощелка, кому это бакли разводишь? Мне, который тебя с креста снял да прикид справил?– ярость от незаслуженной обиды настолько переполняет его, что Федор, не различая уже, кто перед ним стоит, пере ходит на феню. – Вот это благодарность за грев! Да пошла ты, сопля...

Хряснув дверью номера, он влетает в лифт и через несколько минут уже заливает обиду в баре тройной порцией финского "Абсолюта". Затем просит повторить...Потом рядом с ним на соседнем вертящемся стульчаке словно из воздуха возникает прекрасная француженка, свидание с которой прервалось в номере. И жизнь постепенно вновь начинает приобретать смысл.

Но только до той поры, пока в бар не спускается Лиля. Она подходит к столику и ни слова не говоря, выдавливает на роскошные пакли француженки двестиграммовый тюбик горчицы. И, воспользовавшись всеобщим замешательством, поливает кашицу, очень смахивающую на дерьмо, фирменным французским шампанским.

– Шанель номер пять! Кристиан Диор!– глаза Лили неестественно расширены и похожи в этот момент на два бездонных колодца – никакого отражения в зрачках. – Это тебе аванс за трах, который ты собираешься предложить моему любовнику,– она улыбается путане милой улыбкой любящей мамаши. Ее французский выговор почти безупречен. – Пошли, милый, в нашем номере я покажу тебе настоящую любовь. Такую не купишь, это точно.

Визг разъяренной пантеры почти тонет в жизнерадостном ржании посетителей бара – французы также чувствительны к хорошему юмору. Одному Федору не до смеха. Все, эта истеричка достала-таки его! Он хватает Лилю поперек туловища, бросает ее тело через плечо, словно охотник убитую лань, и с этой ношей исчезает в лифте, оставив безутешную француженку оплакивать то , что осталось от ее пышной прически.

– Любовник, да? – в своем номере он швыряет Лилю на двуспальную кровать, застланную чистейшим узорчатым покрывалом.– Любовь покажешь, с-сучечка? Так давай, показывай, как обещала. Раз перебила случку мне.

Федор сейчас готов удавить Лилю. Той самой подушкой, на которую попали ее широко раскинутые ноги в шикарных туфлях. Аппетитные бедра лишь чуть прикрыты неширокой юбкой, которая съезжает и съезжает вверх. У него перехватывает дыхание и начинает першить в горле – под юбкой нет даже намека на какое-нибудь прикрытие пружинисто кучерявившегося треугольника. Кашлянув, Федор пытается отодрать свой липнущий взгляд от запретного плода и...натыкается на два манящих колодца – Лилины глаза. И улыбка дьявольская, торжествующая, бродит по ее устам. И вся ее фигура, ломая мощный, жесткий характер бывшего зэка, пружинисто выгибается навстречу его магнетическому взгляду. А пары алкоголя и вовсе лишают его остатков силы воли: Федор падает в кровать и рвет, на клочки раздирает ткань юбки, прикрывающую такую желанную сейчас плоть.

Та же участь постигает и шифоновую кофточку. Еще через мгновение из одежды на Лиле остается лишь широкий лакированный пояс, а Федор с изумлением вдруг не обнаруживает на своем теле малайского батика и брюк. Но ему уже не до этого – он с вожделенным вскриком припадает губа ми к заветному ларцу, зарываясь носом в жесткую курчавость. Глубокий стон удовлетворения вырывается из широко открытого рта Лили и мощный внутренний толчок сотрясает все ее хрупкое тело, заставляя трепетать даже кончики вцепившихся в него пальцев. Все, он сдается! Он готов уже слиться с этим податливо-хрупким телом воедино, войти в гостепиимно распахнутую дверь. Еще толчок...

– Осторожнее, милый,– шепчет Лиля, стыдливо прикрыв глаза– колодцы бархатистым веером ресниц.– Не сделай мне очень больно.

Стоп! Значит, он не входит в раскрытую дверь, а вламывается в нее, безжалостно срывая при этом замок? Это уже называется грабежом со взломом, а в просторечье " лохматый сейф", "лохматка" – кому, как не Федору знать УК. Выходит – нужно отвалить, пока не поздно...

Эта мысль еще только проносится искрой в мозгу Артюхова, а Лиля, уловив его колебания, решительно выгибается ему навстречу, закусив нижнюю губу. Поэтому короткий отрывистый вскрик ее получается приглушенным и скомканным, вовсе непохожим на болезненный стон. А по чисто-белой целине узорчатого покрывала расползается небольшое ярко-алое пятно...

– Лиля, Лилечка, Лилька,– Федор нежно обцеловывает усталое, чуть осунувшееся лицо девушки, собирая губами испарину со лба и капельки пота над капризно вздернутой верхней губкой.– Что же я наделал, сволочь уголовная! Я ведь изнасиловал тебя.

– Глупый ты, хоть и Стреляный,– она широко распахнула свои глаза, которые в свете плафона искрились удовлетворением, и счастливо рассмеялась.– Это ведь я тебя только что изнасиловала, самым прозаическим способом. Знаешь, что сказала Агата Кристи по этому поводу? " Женщины не умеют ждать, помните об этом". А я тебя, Федя, ждала всю жизнь. Плюс еще целый год. И каково мне было наблюдать, как ты таскаешь к себе в номер всех этих жриц любви? Но я терпела.

– А...это...сегодня?– слова даются Федору с трудом.

– Прошлой ночью мне звонил отец. Это и есть та третья причина, по которой я прошу тебя отвезти меня обратно в Москву.

– Не может быть!– Федора отбросило от Лили на противоположный край кровати, откуда он уставился на нее совсем уж ошалелым взглядом.– Аджиев мертв. Ты вместе со мной слушала сообщение по местному радиоканалу год назад – в полдень он был убит из снайперки на Самотечной.

– А мы видели его труп?– в упор спросила Лиля, сверля его взглядом.

– Да пусть даже он жив, во что я не верю – не мог он позвонить сюда, во Францию,– голос Федора сел от волнения и слова давались все с большим трудом.– Он просто не знает нашего адреса. Тем более телефона.

– А он мне во сне позвонил, Феденька,– вновь рассмеялась Лиля странным тихим смехом.– По мобильнику. Во сне ведь все возможно. Он жив, поверь мне. Я тебе еще не говорила – я ведь ясновидящая, Артюхов. У нас в семье все ясновидцы. И отец в том числе.

– Как же он не смог углядеть в таком случае пулю снайпера?– не удержавшись, съязвил Федор.

– А я тебе говорю – отец жив,– Лиля упрямо стиснула губы, превратив рот в узкую полоску.– И еще – ты меня соблазнил и теперь, как честный человек, обязан на мне жениться, вот. Поехали в Москву, он нас благо словит.

– А это кто сказал?– не удержавшись, фыркает Федор.– Тоже мне, нашла честного... Но ведь у нас билеты на самолет в Майами, на послезавтра,– он тычет пальцем в тумбочку, на которой лежат две двойные цветастые буклетины.

– Отец сказал, что мы не должны лететь в Майами. Да плюнь ты, в конце-концов, на этих обезьян, их и в Москве хватает. Я бы и сама улетела. Но у меня нет денег на дорогу, а все, что имела ценного, я отдала тебе,Лиля, перевернувшись на живот, разрыдалась в истерзанную подушку. Эти непредсказуемые женские слезы решают поединок в ее пользу.

– Черт меня побери,– говорит Стрелянный, задумчиво кромсая в пальцах глянцевые билеты до Майами,– если я не хочу где-то в глубине души снова увидеть милые простые рожи моих соотечественников. Пусть это будет даже в благословенно продажной Москве. Но – на очень непродолжительное время. К тому же не знаю, как там насчет благословения, но обвенчаюсь я с тобой непременно. Если, конечно, тебя устроит мой преклонный возраст и ты забудешь о коллекции красоток, которую я собирал весь этот год,– Федор хитро косится на Лилю.

– Знаешь, что сказал по этому же поду Бальзак?– она ласково взъерошивает его волосы. "Пристрастие к коллекционированию – первая ступень умственного растройства". Я тебя вылечу от этого безумия,– обещает Ли ля.Своей любовью. Поехали, Федя...

– Поехали, Федя,– Лиля тормошит его уже всерьез – за отвороты рубахи.– Вон милиция внимание на нас обратила.

Артюхов вновь тряхнул головой, отгоняя видения заграницы. Сейчас куда ближе была Москва. С заплеванными платформами, бестолковой суетой приезжих и ментами, двое из которых все внимательнее приглядывались к парочке, одиноко торчавшей на опустевшем перроне Ярославского вокзала. Оч-чень нежелательное внимание, если принять к сведению прежние судимости Артюхова.

– Какого хрена им от нас понадобилось? А ну, давай к стоянке такси,он потащил девушку к памятнику Ленина, возле которого, как обычно, вертелись несколько коммунистов с красным флагом, выкрикивая обещания сытой жизни. И за решетчатой оградой проспекта им посчастливилось поймать частного извозчика.

– Куда едем?– шустрый лысоватый мужик глядел на них с затаенной ухмылкой. Приезжие лохи – сам Бог велел ободрать.

– А, ч-черт!– выругался всердцах Федор. А действительно – куда? К кому податься в этом городе пропащих, который выплюнул его год назад, пережевав предварительно со смаком? Знакомых полно, а вот что касаемо друзей – с этим напряженка. И вдруг его осенило.

– А ну, братила, крути педали по Докучаеву переулку до Садово-Спасской, затем повернешь на Мясницкую и тормознешь у Тургеневской площади.

А чтоб не вздумал катать нас по кольцу, держи вот,– Федор выметнул под нос мужичка полста баксов.– Аванс вперед.

– Местный, что ли,– лысоватый частник уважительно помотал башкой, прибирая зелень.

– Был местный. И буду,– жестко поставил точку Федор.– А ну, стой. Тормозни-ка нам возле вон того бутика.

– Простой за счет клиента,– сразу же оживился частник.

– Тебя как звать, водила? Вася, говоришь. Так вот, не пыли, Вася. Я же сказал – аванс вперед, а не оплата, усек?– Федор за руку почти выволок Лилю из легковушки и потащил ко входу в шикарный магазинчик фирменной одежды.– Зайдем переоденемся с дороги.

– А все же – куда мы едем?– Лиля с любопытством уставилась на него, выдернув свою руку.

– К невесте моей,– брякнул Федор, не подумав и шагнул через порог. И лишь спиной почувствовав пустоту сзади, оглянулся изнутри: Лиля стояла перед дверью, прижав обе руки к груди и столько невыссказанной мольбы и отчаяния было в ее помутневших от боли глазах, что Артюхов чертом выметнулся на улицу и успел подхватить безвольно опускавшееся на тротуар тело.

– Да пошутил я, глупая,– он отчаянно принялся дуть в побледневшее милое лицо, осторожно отводя с него упавшие пряди волос.– Нет там у меня никакой невесты. А вот должники остались,– Федор поудобнее перехватил ремень спортивной сумки, в которой находилась заветная тетрадь и осторожно прислонил очнувшуюся Лилю к стене бутика.– Ну, мы идем переобмундировываться?

– Ты больше так не шути, ладно?– жалобно попросила Лиля, покорно шагая вслед за ним через порог.

– Ребята, а вы по адресу пришли?– насмешливый взгляд расторопного малого в четко отглаженном костюмчике с визиткой на груди мазнул по их дорожной одежде.– У нас ведь, пардон, не аптека...

Пока Лиля отчаянно краснела, Федор задумчиво обозрел стеллажи, витрину с манекенами и ряды напольных вешалок с пятизначными ценниками.

– Н-да, налички, наверное, маловато,– сожалеюще прищелкнул языком.

– Вот и я о том же...– враз посмурнел вертлявый малый, выразительным жестом указывая на выход с фотоэлементом.

– "Америкен-экспресс" проходят?– напрямую рубанул Федор, с удовольствием наблюдая, как у малого начинает отвисать челюсть при виде пластиковой, с золотым обрезом карточки, которую он небрежно сунул ему в нос.

– Момент,– продавец мухой смотался в боковую дверцу, а когда вернулся, на роже его сияла такая благожелательная мина, что в магазине враз посветлело.

– Милости просим, обслужим по высшему разряду,– на ходу он включил подвесной телевизор и верхние матовые плафоны. А из той же боковой дверцы выскользнули две длинноногие гетеры в одинаковых крепсовых комбинезонах и с обех сторон приклеились к Лиле. – С кого начнем?– малый уже доверительно, как родственнику, улыбался Федору. Но тот лишь досадливо отмахнулся от него, пристально вглядываясь в экран телевизора, с которого известная дикторша вещала о последних событиях.

– Лиль, послушай новость.

" ... произошла в одном из районов Тихого океана. Самолет "Боинг-767" международных пассажирских авиалиний, следующий рейсом Париж-Майами с двумястами шестьюдесятью тремя пассажирами на борту внезапно потерял управление и с высоты двенадцати тысяч метров упал в воду в районе Гавайских островов. Причина аварии будет установлена после подъема со дна океана "черного ящика". На месте падения авиалайнера ведутся спасательные работы, но пока безрезультатно. Повезло, если можно так выразиться, лишь двум пассажирам, которые, по всей вероятности, опоздали на этот рейс. Эти счастливчики родились в рубашке. По некоторым сведениям, оба несостоявшихся пассажира – русские. В настоящее время уточня ются их фамилии, которые мы сообщим в дальнейших выпусках новостей.

– Да бросьте вы слушать этот ящик,– продавец осторожно потянул Федора за рукав рубашки.– Мало их нынче гробится? У нас есть вещи куда интереснее этого траура.

– Ну, не скажи,– Артюхов сгреб его за лацканы отутюженного пиджачка и ошалело заглянул в глаза. – Дело в том, что мы как раз и есть эти двое опоздавших, ясно? И не опоздали мы вовсе. Просто моей подруге,– мотнул он головой в сторону Лили,– привиделось, что с этим самолетом что-то случится. И она уговорила меня не лететь на Майами. И вот мы здесь, в Москве, а эти...все, на дне океана. Тебе это ни о чем не говорит?

– Ну... вам удалось сохранить карточки "Америкен-экспресс",неуверенно начал малый, стараясь высвободиться из стального захвата мускулистых рук.

– И кое-что поважнее их. Ни фига ты не понял,– с сожалением выговаривает Федор, отпуская его лацканы.– Давай-ка обслужи нас получше.

– Федя, нам лучше уйти из этого магазина,– неестественно расширенные глаза Лили вновь пугают его своей омутной бездонностью.– И как можно быстрее. Теперь ты мне веришь?

– Теперь верю,– Федор вновь хватает продавца, теперь уже за рукав.Выход на зады имеется?

Вконец одуревший продавец кивает, словно китайский болванчик и покорно ведет их к служебному выходу. Уже на пороге Федор сует под его визитку зеленую десятку.

– Держи за сервис.

А через двадцать метров оглушительный грохот сзади лупит по барабанным перепонкам и взрывная волна швыряет их тела на тротуар переул ка. А над бутиком поднимается к небу жирное коптящее пламя.

– Судя по взрыву – гранатомет РПГ-16,– авторитетно заявляет Федор, закрывая своим телом Лилю.– Знакомая штучка, я с такими работал. Можно запросто шмалять из авто, с заднего сиденья. Ч-черт, да ты действительно ясновидящая, что ли? Тогда, может, дополнительно объяснишь – кого все-таки хотели распылить в этом магазине?

Глава 2. М А Л А Й С К И Й К Р И С .

Да не знаю я,– Лиля отчаянно пытается вывернуться из-под тела Федора.– Пусти, медведь. Не хватало еще, чтобы тебя прямо отсюда милиция подобрала за попытку изнасилования,– она, наконец, встает и отряхивается.Просто у меня перед глазами возникает картинка. Того, что случится в ближайшее время в данном месте или с данным предметом...

– Человеком, например,– подсказывает Федор.

– Человеком, пароходом, самолетом, авто – какая разница. Главное, я могу предсказать дальнейшие события с вероятностью исполнения процентов на семьдесят.

– А почему не на все сто?

– Многого хочешь. Картинки очень расплывчатые, отдельные эпизоды приходится додумывать самостоятельно. А иногда они и вовсе мелькают в голове, как метеориты в небе. Р-раз, и поди догадайся, что тебя ожидает. Наверное, я еще не научилась их концентрировать в подсознании, как это умел делать мой отец.