Текст книги "Бабы нас погубят"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

...Бал закончился около четырех утра. К пяти часам в Клубе никого не осталось. Свалившегося с ног от усталости Олега Михайловича повез к себе домой бывший чемпион Европы по боксу, ныне один из тренеров сборной команды России – чемпион знал старика со времен своей славной молодости, был ему многим обязан , а потому и принял на себя заботы об пьяном и уставшем теле бывшего массажиста.

...Голубев, полупьяный и расстроенный, уселся за руль своего "опеля" и, ни с кем не прощаясь, уехал домой один. Сложившееся состояние дел ему не нравилось, он не понимал, куда все катится и то ощущал в себе какую-то вину, то злился на самое близкое свое окружение. Дома его ждало письмо из Америки с требованием денег – жена перевела дочь в более престижный колледж. Он решил, что даст телеграмму с текстом, в котором должна прозвучать по мужски решительная мысль: "Приезжай и все будет: деньги, счастье, семейная жизнь. В России колледжи ничуть не хуже. А не приедешь иди к черту" Но тут он понял, что вовсе и не ждет приезда жены, а достаточно было бы повидать только дочь. Так что решительная телеграмма отменялась (да и не было в его характере мужской решительности) а вот деньги следовало наскрести и – послать.

...Всю четверку девушек отвез на своем роскошном лимузине Тигр – жена его по дряхлости лет напряжения бала не выдержала и сбежала домой чуть за полночь. Тигр так и не переодевался, плевать ему было на условности, а быть Тигром – нравилось. Он довез девушек до общежития, но никаких своих услуг не предлагал, всяких скользких и многообещающих разговоров не вел, поскольку придерживался жесткого правила – с подругами близких партнеров по бизнесу и друзьями ничего общего не иметь, иначе затрещит твой собственный бизнес. Он подарил на прощанье каждой из девушек по флакону французских духов (всегда держал запас в барадачке лимузина) расцеловал им ручки и поехал вершить свои дела.

...Полковник Скрастин уехал неизвестно когда и непримеченный при отьезде никем – у него с утра было какое-то дежурство .

...Все разъезжались и разбредались по домам, как всегда в таких случаях усталые и душевно опустошенные, так что и не могли даже оценить получили ли удовольствие, было ли весело, или пришлось отработать тяжкую трудовую смену в забое угольной шахты.

...Целенаправленно и бодро вернулась в свой крысиный подвал только Ольга – она выполнила поставленную задачу, о чем тотчас следовало доложить, не смотря на поздний час. Она нашла таксофон, набрала номер. Лешка Толбуев поднял трубку почти сразу, словно бы и не спал. Информация о том, что девчонка со СПИДом, укрывшая стрихнин – пасется при Клубе "Тайм-брэк", его весьма воодушевила.

– Молодец! – похвалил он. – Хорошо сработала!

– Да. Ты знаешь еще, эта стерва, кажется зарядила стрихнин этим мужикам в Клубе.

– Ты подсмотрела?!

– Да. Мне так кажется.

– Вот и хорошо. Можешь ехать домой, в Питер, будь здорова.

Ольга застыла с трубкой в руках. Ни о какой оплате её трудов – Лешка Толбуев не сказал, даже не намекнул.

Она поняла, что Лешка Толбуев её обманет и никаких денег она уже не получит. А потому не сумеет вырваться в Америку, к тому самому врачу, который её вылечит.

Разом ослабев до того, что затряслись ноги, она вернулась в свой подвал, и упала на топчан. Ей показалось, что слабость – это первый сигнал болезни, резко взявшей старт. Теперь она начнет хиреть, гнить и не поможет уже никто – даже в Америке. Лешка Толбуев отнял последнюю надежду.

Она с трудом поднялась, нашла в сумке записную книжку и нашла номер телефона того самого дяди Лешки, которого племянник собирался прикончить.

Потом она снова вышла из подвала и добралась до телефона. С третьего гудка трубку подняли и сонный голос спросил.

– Кто там в такую рань?

– Это Ольга, – жестко сказала она. – Вы меня помнимте, Максим Петрович? Нас знакомил Леша.

– Помню, Оля. Но звонить так рано...

– Подождите. – оборвала она. – Сколько вы мне заплатите, если я скажу, что вас хотят убить?

В трубке повисло молчание, потом Максим Петрович спросил сдавленно.

– Лешка, племянник, надо понимать? Фирму решил присвоить? Ты врешь.

Ольга с опозданием сообразила, что вымогателство начала неправильно, новой тактики изобрести не было времени и она бросилась вперед, очертя голову.

– Я больна СПИДом. Он хотел вас заразить через меня и убить. Вы понимаете?

– И эти труды твои... Собирался оплатить? – мрачно прозвучало в трубке.

– Да.

– Ну, так с него и получай деньги, сволочь!

Связь оборвалась и Ольга поняла, что повторный выход на разговор ничего не даст. Максим Петрович был крутым человеком и решения принимал мгновенные, это Ольга знала. И ясно было, что никаких денег от него она не получит.

Но меры своей безопасности – Максим Петрович непременно примет. И Леше Толбуеву наверняка не поздоровится.

Хотя бы такая расплата, равнодушно подумала Ольга, каждый мерзавец доложен получить свое.

С тем же безразличием она вспомнила, что в подвале не осталось стрихнина, но это было делом поправимым. Умирать в муках и уродстве она не собиралась.

...У Вадима не доставало даже сил подняться в кабинет, где он обычно спал, когда не добирался до дому. Он застрял в домике, где дежурила охрана кортов, и сказал Мелентьеву.

– Петр, обойди всю территорию, все закрой и вали домой. Я сам посторожу.

Он повалился на жесткий топчан, уже теряя реальную оценку окружающей обстановки и писк мобильного телефона под рукой выдернул его в сознание лишь на половину. Он прижал аппарат к уху и с трудом произнес.

– "Тайм-брэк"... Малкин.

Незнакомый молодой голос произнес напористо.

– Вадим Васильевич, нам нужно срочно поговорить.

– Кто вы такой?

– Это не имеет значения, я...

– Тогда пошел к черту! – решительно сказал Вадим.

– Вадим Васильевич, вам грозит серьезная опасность. Вас и ваших друзей хотят отравить!

– Ты что, плохо меня понял? Или тебя подальше послать? – заорал Вадим решительно ничего не понимая из сказанного.

– Во всяком случае не пейте больше ничего! Ни из одной бутылки! Вас хотят отравить, я позвоню завтра!

– Только попробуй! – рявкнул Вадим и выронил аппарат на топчан, абсолютно не понимая, о чем шла речь Охранник топтался перед ним, прикидывая, что из такого состояния своего шефа можно бы извлечь и личную пользу.

– Вадим Васильевич, а вы меня тоже уволите?

– Да, Петр, не обижайся. – Вадим натягивал на себя бараний полушубок. – Из всей охраны оставляем только вашего семейного... Дотяни как-нибудь до весны, а там посмотрим.

– Так я бы тоже мог жить здесь с семьей....

Вадим с трудом оценивал обстановку – в голове гремел отбойный молоток и все тело не подчинялось никаким командам, он распластался на топчане и даже фигуру своего охранника различить уже не мог.

– Ты, Петр – убил Валерку Сенчукова... Ты – его не уберег. .. Нам такая охрана не нужна. Иди.

Не нужна так не нужна, без особой обиды решил Мелентьев и пошагал осматривать территорию. Но через минуту он пришел к выводу, что эти обязанности ему теперь ни к чему, что ему и вообще плевать на этот Клуб, на эти корты, потому что надо думать о будущей жизни. А от этой – поиметь хоть какой-то прок, то есть последнее заключение представляло из себя возникшую традиционную идею русского человека : "А чтобы здесь можно было украсть на прощанье?" В принципе охранник мог бы, конечно, обогатится весьма солидно, если б даже только на себе поволок краденное – видеомагнитофоны, телевизоры, телефоны и прочее барахлишко, а уж если б подогнал грузовичок, то обеспечил бы себя по гроб жизни. Но настоящим вором он не был, к настоящему воровству испытывал презрительную брезгливость, а потому ограничивался опять же русской целью воровства: попятим бутылку водки и нам достаточно И вообще, стибрить бутылку водки, с русской точки зрения это вовсе и не воровство.

Все что надо было запереть, Мелентьев все же запер, все что надо было выключить – выключил, врубил сигнализацию и поднялся в кабинет шефов.

Все полки бара оказались пусты – гости вылакали все подряд. Но Мелентьев, как и девочки "курятника", как вся обслуга Клуба прекрасно знал, где хранится запас спиртное личного потребления содержателей Клуба. Он встал на диван, отодвинул в сторонку фотографию великого русского теннисиста, открыл дверцу, взял первую попавшуюся бутылку, восстановил порядок и через четверть часа уже шагал домой, прижимая к груди бутыль джина "Бифетер".

Наличие выпивки радовало, однако создавало и серьезные проблемы. Возвращатся в мрачный туман времен хронического алкоголизма Мелентьев никак не хотел. Почти год трезвой жизни ему понравился. Жаль было и жену, жаль хворого ребенка – наверняка сгибнут, если он опять запьет по черному. Однако и выпить с горя было необходимо. Мелентьев нашел выход из положения. Улицы были пусты (он жил в семи минутах хода от кортов) и Мелентьев встал на колени прямо между трамвайных рельс, воздел руки к небу и закричал.

– Господи, услышь мою клятву! Я сегодня выпью! Но если я выпью больше ста грамм, то продам душу дьяволу и пусть умрут моя жена и сын!

На этом он успокоился и заспешил домой, несколько не обращая внимания на любопытное обстоятельство своего поступка – он был наглухо неверующим, ни разу в жизни не был в церкви, не знал с какого плеча на какое крестятся и разницы, скажем, между Евангелием, Кораном или еврейской Торой не ведал никакой. Так что клятва его была весьма условной, как, между нами говоря, и все клятвы – на Евангелии, на Крови, на Могиле Родителей, всем клятвам грош цены и свершают их только с единственной целью – оправдать свои прошлые и грядущие безобразия.

В такие рассуждения Мелентьев, естественно, не вдавался, а явился домой заставши свою супругу в нескрываемой тревоге – она знала о состоянии дел мужа, знала про бал и очень боялась, что Петр соскочит с катушек, напьется и тогда всей жизни конец.

Появление на пороге трезвого супруга было для неё сравни явлению Христа для верующего.

– Покушаешь, Петя? Покушаешь и приспнешь! – засуетилась она. – А мальчонка наш сегодня уже не кашляет, все хорошо, Петя.

– Не очень. – сказал Мелентьев. – Работы у меня больше нет.

– Это ничего, ничего, я к Малкину сама схожу, или к Голубеву, ну зачем им было тебя из пьянки вытаскивать, чтоб теперь погубить? Ты, конечно, виноват был тогда, если все правильно сделал, то Сенчукова бы не убили, но я их уговорю, не может быть, чтоб такие приличные люди дали тебе сгибнуть.

В глубине души Мелентьев тоже был уверен, что шефы не покинут его на произвол судьбы, а просто сейчас свели маленькие счеты за его промашки, но жене сказал решительно.

– И без них проживем, Анастасия. Найду я где на кусок хлеба заработать.

После этого заверения он прошел в туалет, прихватив на кухне стакан. Заперся в темном совмещенном сортире, вытащил из-за пазухи бутыль, с некоторым недоумением обнаружил, что напиток ему не знаком, отвинтил пробку, отмерил дозу в обещанные Господу сто грамм и выпил их, не пытаясь определить тонкости и сложности вкусового букета. Оставшийся в достаточном количестве напиток в бутылке он собрался было вылить в унитаз – но дрогнула рука бывшего пьяницы. Не мог позволить себе такого святотатства, завинтил пробку и упрятал бутыль под ванну. Правда снова повторил свои клятвы Всевышнему и пошел на кухню кушать горячий борщ, уже подогретый женой Алкоголь начал действовать на него через восемь минут, а стрихнин ещё не работал. Через одиннадцать минут Анастасия со страхом пришла к выводу, что, кажется, ошибалась, посчитав поначалу мужа за трезвого. Чего-то он все же глотнул. Еще через какое-то непродолжительное время Мелентьев посмотрел на лампу, висевшую над столом и сказал.

– Чего – то сегодня так тускло свет горит? Напряжение что ли маленькое?

– Нормальный свет, Петя... Скажи честно, ты немного принял сегодня на грудь?

– М-м, – замычал Мелентьев зная, что у жены острый глаз, а наглое отрицание её только разозлить и убедит, что он врет – С собой ещё принес?

– Нет. – твердо ответил Меленьев, поскольку клятве изменять не собирался.

– Ну, допей компот и иди спать.

Судороги у Мелентьева начались ещё до того, как он успел заснуть. А потом его тут же вырвало.

Да, не собираюсь оскорблять тонких чувств верующих, но согласитесь, что не Господу Богу надо было молится Мелентьеву за то, что остался жив, а своей многострадальной жене. Медсестра по профессии, за шестнадцать лет работы много чего насмотревшаяся, она разом определила, что судороги его вовсе не алкогольного происхождения, да и то что свет лампы у него мутился в глазах тоже кое-что напомнили.

– Что ты пил, ирод? – закричала она в полный голос, не боясь, что проснется сын. – Какой дряни ты наглотался, ты же здохнешь сейчас!

– Не знаю. – сумел проговорить Мелентьев.

– Домой принес? Где упрятал?

Ответа у него не сложилось, но Анастасия вспомнила, что прежде чем от дверей пройти к кухонному столу, супруг завернул в тауалет. Она метнулась туда и без труда нашла початую бутылку с незнакомой этикеткой.

Дальнейшие действия Анастасии отличались классическим, просто блистательным профессионализмом. Без паники и крика она подняла с постели соседа и заставила того завести "запорожец". Вместе с соседом перенесла тело мужа в тесный салон автомобиля, прихватила с собой бутылку "Бефитора" и уже через тринадцать минут седой токсиколог щупал, тискал живот теряющего сознание Мелентьева, а в лаборатории делали экспресс-анализ пробы из бутылки джина.

К рассвету, после всех пыточных процедур, Мелентьева перевезли в реанемацию, но было сделано заключение, что непосредственной опасности его жизни – нет. А в бутылке растворена такая лошадиная доза стрихнина, что можно уложить наповал футбольную команду вместе с самыми преданными болельщиками.

Сам же Мелентьев, прочухавшись и сообразив со слов жены, что с ним произошло, твердо решил крестится в церкви, едва у него восстановятся силы, чтоб дойти до Храма Божьего. Анастасии же он не сказал, где раздобыл бутылку – решил, что это дело темное, опасное и лучше он сообщит об этом своему начальству.

... Забыт бывший милиционер Феликс Цапин. А ведь для него эта ночь прошла страшней, чем для кого бы то ни было. Раз десять он терял сознание, задыхаясь в духовке, переполненной газом. Почти сразу он понял, что вырваться силой ему не удасться, руки были очень прочно привязаны к газовой плите скрученными полотенцами и требовалась какая-то идея, а не физические усилия, чтоб спасти свою жизнь Газ продолжал шипеть в духовке и он представлял из себя первейшую опасность, как бы ни ухищрялся Цапин поменьше его вдыхать. Но все же голова его лежала с краю духовки, его засунули лишь по плечи, ему удавалось перехватить и не отравленного воздуха, однако долго это продолжаться не могло.

После очередной неудачной попытки вырваться силой, Цапин попытался оценить как бы со стороны свое положение. До краника на плите, чтоб перекрыть газ, он не мог дотянутся: руки были привязаны. Но внезапно он вспомнил, что должен быть ещё один – общий кран на трубе, подающей газ ко всем конфоркам. Цапин его не мог видеть, но знал, что как правило, он расположен над плитой, где нибудь сантиметрах в восьмидесяти над конфорками.

Дальнейшие действия Цапина были редкостным цирковым номером, который можно было выполнить только в стрессовом состоянии. Для начала он, упираясь носками туфлей в каблуки – скинул обувь. Потом умудрился принять вертикальную стойку ногами вверх, перегнулся и босыми ступнями принялся шарить по стене, пока не нашел подающую газ вертикальную трубу. Как у него не сломалась шея и не треснули позвонки – осталось неизвестным. Но он нащупал таки пальцами ног основной кран и после неимоверных усилий перекрыл его!

Потом принялся "продувать" духовку, используя собственные легкие как вентилятор и опять потерял сознание. Но когда очнулся и сделал несколько вздохов-выдохов, стало полегче. Через четверть часа он пришел в себя настолько, что сместился вдоль плиты так, что правая, связанная рука попала на острый угол крыла плиты и он принялся перетирать, перепиливать свои путы. Сколько времени продолжалась эта работа, он не мог определить, но в конце концов правую руку удалось выдернуть, а ещё через минуту он уже сидел на полу и не верил своему спасению.

Потом он обулся и тут же покинул место своих мучений. Он не стал ничего осматривать, не пытался понять, что с ним произошло. Для него и так все было ясно.

Замки дверей легко открылись изнутри. Цапин вышел на лестничную площадку, спустился со второго этажа вниз и определил, что оказался в Южном Измайлово, в двух километрах от своего дома. Обшарив свои карманы, он обнаружил, что исчезли только блокнот и удостоверение, а деньги остались. Машину он поймал сравнительно быстро и за несколько минут езды тут же составил план действий.

Он очень хорошо знал мир людей с которыми опять столкнулся, а потому действовал без промедления.

Заспанная жена только раскрыла было рот, чтоб сообщить, как она волновалась, как приходили неизвестные люди, сообщившие что он задерживается – Цапин её оборвал.

– Пять минут. Одень дочь, собери деньги, документы, уезжаем.

По его тону жена бывшего милиционера тут же сообразила, что все вопросы сейчас ни ко времени.

Рассвет застал их уже на перроне Курского вокзала и до отхода поезда южного напраления оставалось двадцать минут. Пятилетняя дочь Цапина ежилась на прохладном ветру, жена молчала, готовя свои неизбежные вопросы, а Цапин колебался между чувством долга и стремлением умчатьсяч подальше и бесследно, укрыться до лучших времен. Он слишком хорошо знал тех людей, с которыми столкнулся после многолетнего перерыва. Понимал, что за это время они ещё более обнаглели, как озверел весь российский криминал.

Подошел поезд, Цапин усадил свою семью в купе и побежал на вокзал искать телефон. Он набрал номер того аппарата, который стоял под рукой охранника медцентра "Знахарь" и едва трубку сняли, как сказал.

– Цапин говорит. Терехов, ты дежуришь?

– Я...

– Запиши быстро! Меня долго не будет. Месяц или два. Первое. Сообщищь в милицию, лучше всего в район, полковнику Скрастину. Бандит Маркаров по кличке Резак, обьявленный год назад в федеральный розыск, прячется в фирме "Восточный ветер". Усек?

– Так точно!

– Второе. Записывай. Девчонка со СПИДОм, которую я упустил... Дубина... Шорина... Бондарева или Винокурова. Та из них, которая вторая по росту. Все – студентки Архитектурного лицея. И позвони в лицей Голубеву Андрею! Обязательно про это скажи, иначе эти бабы его погубят! Записал?

– Так точно.

– Скрастину ещё добавь, что "Восточный ветер" занимается криминалом! Вся их деятельность – ширма! Понял? Они торгуют проститутками! Или оружием, а может наркотиками! Резак – наркоман со стажем! Ты понял меня?

– Так точно! Когда тебя ждать, начальник?

– Не скоро! – ответил Цапин и положил трубку.

– Пошел ты к черту! – со смаком сказал Терехов и бросил трубку ничего не записав.

Что-либо передавать он и не собирался. Он понял, что бывший милиционер – снова "допрыгался", вернется сюда не скоро,(если вернется) а потому должность его – вакантна. Впутываться же в криминал Терехов никак не желал. Зато получить место начальника службы охраны было более чем соблазнительно, и он знал, что эту должность теперь получит.

глава 8

В это воскресенье полковник Скрастин заглянул на службу около одиннадцати часов утра. Штатной нужды в этом не было, но он с юности привык каждый день забегать на работу, даже в свободные дни, чтоб держать состояние своей подведомственной территории под неусыпным контролем. Тем более – после ночи с субботы на воскресенье.

Дежурный лейтенант Чечулин доложил полковнику, что ничего особенного в районе не произошло: две драки на дискотеке, но без поножовщины и членовредительства; одна попытка изнасилованная весьма подозрительная студент Архитектурного института в парке заваливал в кустах дамочку, числившуюся в проститутках, скорее всего не сговорились в цене; в больницу доставили человека с огнестрельным ранением груди – без документов, в сознание не пришел; в той же больнице случай отравления; в ресторане "Кормчий" прямо у стойки упал и умер немолодой мужчина – инфаркт, установлено врачами без всяких сомнений; в парке всю ночь гуляли на кортах клуба "Тайм-брэк", но все спокойно, иначе и быть не могло; несколько выездов на разбор семейных скандалов – без кровопускания, короче сказать на редкость спокойная ночь для субботы. Скрастин хотел было уже уйти по своим воскресным делам, но оперативник – старлей Демидов, дежуривший ночью приостановил его, отвел в сторону и проговорил без большой уверенности.

– Василий Степанович, я ездил в больницу, когда они сообщили, что к ним привезли раненого пулей в грудь и без документов.

– Да? Ну и что?

Старлей Демидов отличался тем, что поначалу докладывал о мелких деталях, тянул резину, нагнетая атмосферу событий, а уж под конец глушил собеседника убийственным фактом.

– Мужика прооперировали, лежит без сознания.

– Так.

– Пуля из пистолета ТТ.

– Ну?

– Врачи за его жизнь не отвечают, даже не уверены, придет ли он в сознание.

– Его заботы. Дальше, – начинал уже раздражаться Скрастин.

– У него на груди татуировка. Три церковных купола.

– Ну, сделал три ходки в зону. Что еще?

– Рожа заросшая, побитая, опознанию не поддается.

– Понятно.

– На пальцах руки татуировка "ВАСЯ"

– Так и что, черт тебя дери?!

– Мне показалось, что это Василий Горбенко.

Полковник сел на подвернувшийся стул.

– Ты уверен?

– Почти. Я его видел пять лет назад, когда ему дали двенадцать лет за убийство.

У полковника Скрастина засосало под правой ключицей. Именно в это место вошла пуля из пистолета "беретта", которая была выпущена именно Василием Горбенко семнадцать лет назад. Тот срок бандит отсидел, получил новый, в двенадцать лет, бежал из зоны, полтора года находился в розыске и Скрастин считал его близким для себя человеком, настолько близким, что жаждал увидеть, как можно скорее.

– Едем, Демидов.

На личном "ауди" Скрастина они приехали в больницу, давно знакомый врач препятствовать Скрастину не стал и провел его в палату реанимационного отделения, где разделенные перегородками, в большом и светлом зале лежали те, кто вчера находился на грани между жизнью и смертью, да и сегодня ещё танцевали на этой грани пляску смерти.

Едва Скрастин глянул в небритое лицо мужчины с оплывшими щеками, небритого, с маленькими ушами – как именно по этим ушам тут же убедился: Горбенко. Допрыгался, наконец.

– Шансов мало, Василий Степанович, – негромко сказал врач, а Скрастин и не знал, как ему к этому относится. Ему казалось, что если бандит умрет, то и для него самого, полковника Скрастина это будет нечто вроде смерти уходило время их жизни, которая в определенном смысле проходила бок о бок.

– Когда очнется... Если очнется, позвоните, мы поставим здесь пост охраны.

– Если и очнется, то никуда не убежит очень долго.

– Во – первых, этот и мертвый убежать может, во – вторых, те, кто в него стрелял, вполне возможно будут контролировать результаты своего попадания в цель, и коль он выживет, то повторят свои намерения. Будет транспортабелен, перевезем в тюремный госпиталь.

Больше Скрастину здесь делать было нечего, он пошел на выход, рассеяно бросив взгляд на второго пострадавшего, лежавшего у дверей. Уже в коридоре Скрастин подумал, что второй пациент ему тоже знаком. А ещё через десяток шагов по светлому коридору фотографическая память полковника выдала информацию – это лицо принадлежит охраннику клуба "Тайм-брэк", кажется его фамилия Мелентьев, но уж совершенно точно , что он, полковник, видел его вчера в этом Клубе на диком балу оборванцев.

Полковник повернулся к врачу.

– А что второй, который лежит у дверей.

– Отравление. судя по всему алкоголик, но из якобы завязавших. Стрихнином отравился.

– Стрихнином? – полковник приостановился. – Ннынче это не очень распространенный у нас яд. Как его угораздило?

– Да несет ахинею. Говорит, шел с дежурства домой, а в кустах бутылка, ну и прихватил. Да выпил стакан.

– Врет.

– Разумеется.

– Подождите... Случайно стрихнин может попасть в водку? Его используют при производстве спирта или ещё как?

– Ни в коем случае. – убежденно сказал врач. – Стрихнин в бутылку надо сунуть специально. Кстати, была не водка, а какой – то ликер. В бутылке из-под джина "Бифетер".

– Джин "Бифетер"?

– Совершенно точно.

Скрастин развернулся и пошел обратно в палату. Когда надо было, полковник умел припрятывать свою грубоватость. Он подвинул к койке Мелентьева табурет и внимательно , ничего не говоря, смотрел ему в лицо, пока тот не смутился до краски на побелевших щеках.

– Узнаешь меня, Меленьтев?

– Да, товарищ полковник. И вчера вас видел.

– Правильно. Ну и как тебя угораздило? Только сказку что ты в кустах бутылку нашел, расскажешь своим внукам Где украл бутылку?

– Почему же это украл?

– А не иначе. Случайно – но украл. "Бифетер" – не по твоим вкусам, ты на водке воспитался и вырос. Где спер? В кабинете своих хозяев? Когда бал кончился? Или со стола подхватил, хотя "Бифетера" я там что-то не приметил. А вот твои шефы этот джин любят, это я помню. Ну?

– А мне за это...

– Тебе, дураку, за это ничего не будет, – догадливо подхватил Скрастин. – Может пить больше не будешь. Как было дело?

Повествование охранника заняло не больше трех минут. Покаялся – залез от огорчения по потере службы в кабинет шефов и вытащил из тайничка первую попавшуюся бутыль. Скрастин по ходу повествования уже прикинул, что если врачи и лаборанты столь быстро и мастерски определили яд, то им и в голову не пришло позаботится о сохранение на бутылке отпечатков пальцев – не их это забота. Бутыль можно было не изымать, пустое занятие.

Но не в том была главная проблема для полковника – ситуация была для него очевидна, вот только неизвестно, что с ней делать дальше. По своему он любил молодых парней из "Тайм-брэка", понимал, что современный русский бизнес – занятие щекотливое и скользкое, полной порядочности и честности ожидать в нем не приходится, а точнее сказать: вести этот бизнес с абсолютной честностью просто невозможно. Слишком высокие налоги, слишком много бездельников желающих примазаться к "пахарю", слишком неустойчивы и ненадежны производственные и деловые связи. Взятка – стала нормальным и легализированным делом. Угрозы и шантаж – вошли в обыденную практику. Физическое уничтожение конкурента в бизнесе Росси-1997 использовалось как последний аргумент, но эта акция тоже стала чуть ли не привычной. Полковник верил, что пройдет время и все эти явления (с оглядкой на них) будут казаться средневековой дикостью, варварством и свинством, но... Сколько должно пройти этого времени? Полковник Скрастин не хотел ставить под удар "Тайм-брэк", но события вокруг фирмы начали его настораживать. Тем более, что к их делам примешалась теперь служба ФСБ.

Скрастин понимал – сколько бы он не пытался угнаться за переменами и понять происходящего, все равно его спинной хребет намертво прирос к старым временам коммунистических порядков, где при решение всех сложных вопросов были твердые и ясные позиции: коль ты украл, то вор, коль дал взятку преступник. Теперь было сложно даже дать определение понятию "украл", а взятка называлась "подарком" и опровергнуть это определение было практически невозможно.

К этим размышлениям примешивалось и чувство личной, горькой обиды, поскольку и самого полковника очень круто подставили покровители фирмы "Восточный ветер". Подставили так, словно он безусый лейтенантик, а не старый милицейский волк, стесавший почти все зубы на своей службе.

– Хорошо, Мелентьев, – сказал он, в полуха выслушав всю историю до конца. – Когда тебя начнут спрашивать, где ты раздобыл эту бутылку, то ты... Ты и придерживайся своей дурацкой версии, что нашел её в кустах. Но стой на ней до конца. До упора. Дурацкая версия при упрямстве – самая надежная. Покажешь место в кустах, где нашел бутыль и показаний не меняй, даже если тебя резать будут.

– Я понял... А на фирме сказать про это дело?

– Не к чему. – без раздумий ответил Скрастин. – Ну, выздоравливай.

Он вышел из палаты и в коридоре сказал старшему лейтенанту Демидову, чтоб он тотчас провел дознание, откуда в руках пострадавшего Мелентьева оказалась бутылка с отравой – но, особенно давить не надо, пострадавший хронический алкоголик, скорее всего он и сам не вспомнит, как ему перепал в руки такой подарок, а потому наврет первое, что взбредет в голову.

После этого, время уже перевалило за поддень, Скрастин покатился в Клуб "Тайм-брэк", где и застал всех троих совладельцев фирмы в комнате отдыха при сауне – вышибали паром и пивом принятый вчера алкоголь, следовало понимать.

Скрастин мрачно поздоровался, от сеанса парилки отказался, присел на скамью и без всяких вступлений сказал.

– Вот что, господа мои хорошие... За вашими жизнями идет охота... Профессиональная или любительская, пока сказать сложно... Во всяком случае вчера вам подсунули бутылку с отравой и только по нелепой случайности вы не наглотались яду и в данный момент живы.

В трех словах он пояснил состав событий и замолчал, разглядывая собеседников. Реакция оказалась различной – Вадим глядел недоверчиво, Голубев побледнел, Олег Михайлович хихикнул, словно его пощекотали.

– Насколько я в курсе дела, вы собираетесь строить крытые корты, расширятся и развиваться...

– Откуда информация? – вскинулся Вадим.

– Оттуда. – вразумительно пояснил полковник. – Не советую начинать этого дела, пока не разберетесь, кто на вас наехал, кто жаждет с вами расправиться... У меня на этот счет есть предположения, но они слишком неопределенные, чтобы я рискнул вас ими пугать. Разбирайтесь сами. Ищите тех конкурентов, которых обошли, или тех фигурантов, которых обидели.

– Конкурент и враг у нас – один! – рявкнул Вадим. – "Восточный ветер"! Который вы нам рекомендовали!

Скрастин сделал вид, что даже не расслышал этих слов.

– А лучше всего, как вчера вы и сообщили официально – прикройтесь. Исчезните из Москвы хотя бы до Рождества. Больше я вам ничем помочь не могу.

Он встал и шагнул было к дверям, но Вадим спросил его в спину.

– Василий Степанович, а как же нам быть в ситуации с ФСБ? Положим, мы отвалим куда – нибудь в Анталию до Рождества, так это же в глазах ФСБ будет знаком нашего испуга и попытки сбежать.

Скрастин остановился, подумал, потом решился.

– Ладно... Последний раз разглашаю служебную тайну... Я потолковал с этими мужиками из ФСБ... Не знаю почему, но они не намерены накрыть вас колпаком. Я полагаю, что вы для них слишком мелкие букашки, времени на вас жалко.

С этими словами он закрыл за собой дверь.