Текст книги "LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости"

Автор книги: Александр Данилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

РОЖДЕНИЕ LSD-25

В 1938 году швейцарский фармацевт Альберт Хофман исследовал алкалоиды спорыньи в лаборатории фирмы «Сандоз». Он занимался поиском средств для облегчения схваток у рожениц (связь галлюциногенов с женским началом мира иногда просто поражает).

За несколько предшествующих лет Хофман постепенно синтезировал много различных соединений, содержащих главный алкалоид спорыньи – лизергиновую кислоту. 25-е из вновь полученных веществ называлось тартрит диэтиламида d-лизергиновой кислоты. В его структуре к чистому алкалоиду были искусственно добавлены метиловые группы. На бутылке с этим экспериментальным соединением значилась пометка «LSD-25».

Реактив уже прошел проверку на лабораторных животных и, не вызвав никакого особого внимания ученого, был лишь отмечен им в отчете как завершение синтеза вещества. Неизвестное доселе химическое соединение занесли в каталог и поместили на полку хранилища.

На этой полке вещество хранилось еще 5 лет. То были 5 самых страшных лет в истории Европейского континента.

В 1943 году Хофман решил перепроверить результаты своих довоенных исследований. Во время введения крысам ученый случайно просыпал небольшое количество лабораторного вещества на тыльную сторону ладони. Как стародавняя ведьминская мазь, LSD-25 всосался через кожу, и Хофман оказался вынужден вскоре прервать работу.

Вот как он описал свои ощущения:

«В районе 12 часов я пошел домой, чувствуя необычную оживленность, сопровождаемую небольшим головокружением. Дома мне захотелось прилечь, и я погрузился в очень приятное состояние, характеризующееся резко усиленным воображением. Состояние было похоже на сон. Я лежал с закрытыми глазами и наблюдал, как привычные образы моего сознания постепенно превращаются в непрерывный поток фантастических картин, похожих на описания сюрреалистов. Я видел, как обычные предметы в моем воображении превращаются в необычные геометрические формы с необыкновенно яркой калейдоскопической игрой красок».

Хофман понял, что его необычные переживания являются следствием попадания на кожу нового реактива, и решил проверить это предположение.

При первом эксперименте он принял 250 миллиграмм вещества, что тогда считалось крайне низкой дозой вообще любого лекарства (обычная, вызывающая галлюцинации при приеме через рот доза колеблется от 25 до 125 мг активного вещества). В своем журнале отчетов он написал:

«Появилось головокружение, возбуждение и беспокойство, нарушение восприятия, симптомы паралича, желание смеяться».

В этот момент действие наркотика настолько усилилось, что ученый больше не мог писать. Участвующий в исследованиях ассистент проводил Хофмана домой. Последующий отчет он написал уже после окончания первого в истории LSD-трипа:

«По пути домой мое состояние начало принимать угрожающие формы. Абсолютно все, что попадало в поле моего зрения, качалось, плыло волнами, воспринималось как отражение в кривых зеркалах. После нашего прихода домой я едва-едва сумел попросить моего ассистента пригласить нашего семейного врача… После этого вся окружающая меня обстановка преобразилась угрожающим образом: все в моей комнате приняло гротескные, устрашающие формы. Все кружилось, все находилось в постоянном движении, все стало одушевленным. Предметы приходили в движение, как будто они обладали внутренней нетерпеливостью. Мне принесла молоко женщина, соседка, которую я с трудом узнал. Она не была больше миссис Р., а стала злобной коварной ведьмой в разноцветной маске. В первый момент ее появления я весь сжался от страха и попытался забиться под кровать, но кровать меня не пустила…»

Несмотря на то, что этот первый в истории LSD-трип сопровождался устрашающими галлюцинациями и тревожным эмоциональным фоном, позже в отчете Хофман написал, что ему «в целом понравились галлюцинации и вызванные ими изменения процесса мышления».

Хофман поставил еще несколько экспериментов на себе и о результатах сообщил фармацевту В. Столлу, который участвовал в исследованиях спорыньи еще в 1938 году.

Интерес был настолько велик, что в 1944 году Столл организовал в целях научного изучения эффектов LSD первый сеанс на добровольцах, включая сюда и пациентов цюрихской психиатрической больницы.

Опубликованные затем в 1947 году материалы послужили основанием фирме «Сандоз» начать распространение LSD среди психологов и психиатров с целью применения в качестве препарата, способствующего психоанализу.

LSD И ОФИЦИАЛЬНАЯ МЕДИЦИНА

Результаты первых экспериментов Столла дали основание предположить, что наркотик в состоянии «пробить брешь» в защитных механизмах личности пациента, в его сознании и позволить потоку бессознательного проникнуть в область, контролируемую психикой.

«Портрет героя» – структура молекулы LSD

К началу 50-х годов LSD-25 стал достоянием официальной медицины. По лицензии фирмы «Сандоз» производством LSD занимались солидные фармацевтические компании по всей Европе, в том числе и в странах бывшего социалистического лагеря – Чехословакии, Венгрии, Польше, Югославии.

В те годы медицинское исследование LSD сводилось в основном к трем направлениям:

Во-первых, LSD, в реестре официальной фармакологии, использовался как лекарство для лечения депрессии и улучшения памяти у больных, страдающих амнезиями. Считалось, что галлюцинации LSD способны влиять на процессы регенерации памяти у людей, забывших под воздействием физической или эмоциональной травмы какую-то часть своей жизни (окончательно констатировать подобный терапевтический эффект никому, кстати, не удалось).

Уже знакомую нашим читателям по предыдущим книгам ошибку совершила и наркология. Несколько лет LSD в качестве лекарства широко применялся для лечения алкоголизма и зависимости от героина и кокаина. Но только к середине 60-х годов исследователи поняли, что у таких больных как ответ на прием LSD возникают другие, еще более коварные формы зависимого поведения.

Во-вторых, приблизительно с 1948-го по 1954 год LSD применялся в экспериментальной психиатрии в качестве препарата, способного вызвать у психически здоровых добровольцев «временное безумие». Так, ученые с помощью подобного конструирования психики надеялись продолжить исследования самого загадочного из описанных психиатрией заболеваний – шизофрении.

В некоторых странах прием LSD стал едва ли не нормальной процедурой в ходе преддипломной подготовки психиатра. Предполагалось, что опыт «трипа» поможет начинающему врачу лучше понимать своих психотических пациентов (эта проблема, к сожалению, никогда не волновала отечественную психиатрию).

К середине 50-х годов психиатры всего мира пришли к выводу, что LSD не вызывает специфических, характерных для шизофрении, изменений личности (так называемых синдромов первого ранга по Курту Шнайдеру), а характер галлюцинаторных переживаний при приеме LSD имеет иную, чем при психической болезни, природу.

Мы с вами сможем убедиться, что эти симптомы проявились не в самом «трипе», а в его влиянии на культуру.

В-третьих, с конца 40-х годов в официальной медицине начало набирать силу новое направление психоанализа, получившее название «LSD-терапия».

Истоки этой формы терапии – в первых отчетах о LSD В. Столла. Она занималась исследованием LSD-mpunoв своих пациентов, точно так же, как Фрейд и его последователи исследовали сновидения обращавшихся к ним больных.

Точно так же LSD-терапевт, для того чтобы получить право на использование своих знаний на практике, должен был пройти через серию приемов LSD. Правда, если в случае классического психоанализа на это тратился примерно год, то LSD-терапевту для «инициации» было достаточно пять раз принять LSD самому и около тридцати– участвовать в «трипах» пациентов под руководством уже практикующего коллеги.

Во время такого терапевтического «трипа» опытный терапевт-проводник играл еще одну очень важную роль – управлял ходом переживаний пациента, препятствуя тем самым «сорваться» в пропасть страха и безнадежности.

Фактически, LSD-терапевт осуществлял функции шамана культа «бвити», координирующего с помощью магических песен эффект принятой аборигеном аяхуаски.

Именно LSD-терапия породила неписаный закон психоделических 60-х – никогда не принимать LSD в одиночку, дабы избежать невыносимых подчас переживаний, способных привести к сумасшествию или самоубийству.

Исследования по LSD-терапии доказали еще один факт, хорошо знакомый нам по предыдущим главам: человек, находящийся под воздействием LSD, почти абсолютно внушаем для любого находящегося рядом партнера: LSD-терапевта или более опытного «психонавта».

Появился даже специальный термин: «предпрограммирование и ситуация» (set and setting). У нас он иногда переводится как «создание установки». Понятие «установка», вообще, пришло в медицину из LSD-терапии.

Выяснилось, что переживания пациента во время LSD-трипа зависят от концепции, которую ему предлагает врач {то есть от предваряющего внушения), и от психологических ожиданий больного и людей, которые окружают его как во время самого сеанса, так и в обычной жизни. Были описаны техники предварительного «программирования» «трипов».

Кроме того, пациент и сам оказывается способен научиться управлять галлюцинаторными образами. Он может, под руководством опытного терапевта, разыгрывать целые спектакли из своих галлюцинаций и «отрегулировать» таким образом свои детские страхи и невротические фиксации.

Такого рода терапия с участием LSD была названа английским юнгианским психоаналитиком, одним из пионеров исследований LSD, Рональдом Сандисоном, «психолитической» терапией. Корень «lysis» подразумевает растворение бессознательного конфликта (слово передает характерное «водное», «женское» начало, свойственное описаниям наркотического трипа, и мы будем в дальнейшем часто использовать это понятие).

Для многих пациентов «растворение» конфликтов в LSD-трипе стало привычным явлением. Сандисон первым из терапевтов обратил внимание на то, что «несмотря на отсутствие объективных данных о болезненном привыкании к LSD-25, на прием обращается одна и та же ограниченная группа пациентов…».

Похоже, присутствует какая-то иная форма зависимости, не входящая в традиционные медицинские представления о болезненном привыкании. Может быть, и здесь мы сталкиваемся с зависимостью не столько от химического вещества, сколько от интеллектуального интереса к такого рода переживаниям, с одной стороны, и от «set and setting» – внушений и установок врача – с другой!

Иную форму терапии с помощью LSD – «психоделическую» обосновал самый известный в нашей стране LSD-терапевт и также юнгианец Станислав Гроф. Главной целью своей терапии он считал:

«…объединить LSD-переживания и события личной жизни пациента в одно целое».

Если сформулировать эту мысль уже привычным нам способом, она прозвучит примерно так: нужно впустить галлюцинации в реальность, сделав так, чтобы иное было неотличимо от нашего.

Вот как Гроф описывает стадию «предпрограммирования»:

«Во время подготовительного периода, длившегося обычно от 15 до 25 часов до принятия LSD, врач изучал прошлое пациента, помогал ему осмыслить симптомы заболевания и обсуждал с ним его философскую и духовную ориентацию (курсив мой. – А.Д.). Он давал пациенту основную информацию о действии LSD и логическое обоснование лечения».

Но вот этично ли врачу, пусть и психотерапевту, «обсуждать философскую и духовную ориентацию» пациента, а если да, то с каких позиций: атеистических, мистических, религиозных?

Обратите внимание: до «психоделической революции» отцы LSD-терапии занимались психоаналитической практикой в юнгианской традиции. Скорее всего, мечты сюрреалистов, алхимиков и… Карла Юнга о «волшебной таблетке», открывающей сознание человека на откуп языческому, и являлись основой особой психиатрической духовности в XX веке.

И еще один вопрос: если «духовное обсуждение» входило в «предпрограммирование» сеанса терапии, то не могло ли оно, за счет резко повышенной внушаемости пациента, не направлять, а полностью определять ход переживаний во время LSD-трипа?

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ «ПСИХОДЕЛИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»

Не существует психических феноменов, которые являлись бы абсолютно новыми. Каждое движение человеческой души в той или иной степени обусловлено, имеет свою, внутреннюю логику и свою историю.

Судя по некоторым литературным источникам, галлюциногены к середине 60-х годов регулярно принимали… около 10 000 000 человек. Почему это произошло?

В истории XX века (почти как в марксизме) можно обнаружить множество примеров «психоделии» без использования химических веществ. Давайте рассмотрим по крайней мере «три источника и три составные части», подготовившие психологию к «психоделической революции», сделавшие ее возможной.

Первым источником, подготовившим всплеск духовной анархии 60-х, был салонный спиритизм и оккультизм.

Блаватская и Штайнер, Папюс и Бадмаев создали в первые десятилетия века моду на «таинственное». Их учения, в которых фигурировали элементы из иных, запредельных миров, незаметно подминали под себя последние остатки здоровых духовных запретов и традиционного – для последних двух тысячелетий – понимания смысла жизни.

В высших кругах русского общества на рубеже XX века считалось неприличным ни разу не побывать на спиритических сеансах, так же как не состоять, скажем, у масонов или в членах оккультного кружка.

Такого рода кружки существовали, разумеется, не только в России. Более того, в Европе они были изначально связаны с «растительной магией», а стало быть, и с наркотиками.

В 1920 году знаменитый «черный маг» и глава оккультного ордена Алистер Кроули снял для своей секты на Сицилии небольшой рыбацкий домик, который стал называться «Телемское аббатство». Через полгода в «аббатстве» погиб Рауль Лавдей – ближайший помощник и ученик Кроули. Жена Лавдея сообщила одной из лондонских бульварных газет, что «муж погиб в результате непрерывного четырехмесячного приема наркотиков и отвратительной сексуальной магии».

Разумеется, мы не можем в масштабах этой книги пытаться подробно анализировать ту, существующую на протяжении веков, духовную тенденцию, для обозначения которой мы, не совсем верно, используем общее название «масонство».

С точки зрения автора, вызывающие смутный, смешанный с любопытством страх понятия: «розенкрейцерство», «масонство», «оккультизм», «тайные общества», «мистические секты» и т. д. – являлись лишь разными описаниями существования в человеческой культуре «дионисического» – развоплощающего начала. Забегая вперед, можно даже сказать, что эпидемия LSD являлась, с нашей точки зрения, лишь одной из попыток сделать знания, которые столетиями считались «тайными», всеобщим достоянием.

Эпидемия спиритизма и в России, и в Европе была первой в истории Нового времени подобной массовой попыткой вернуть в устоявшиеся христианские общества языческую религию предков.

Еще к середине XIX века спиритические фенсыены проявились в Северо-Американских Соединенных Штатах (там же, где через 100 лет случится и «психоделическая революция») – причем в эпидемическом, массовом порядке. В 1852 году там насчитывалось до 30 тысяч медиумов и несколько миллионов убежденных спиритов.

Из США в эти годы спиритизм стремительно перекочевал в Европу и Россию, превратившись и здесь в массовое социальное явление. У нас нет статистических данных, однако знаменитый московский спирит В.П. Быков, ставший затем одним из самых последовательных борцов со спиритизмом, писал об «эпидемической силе» распространения этих феноменов в России. Уже в 1853 году митрополит Филарет Московский счел необходимым выступить с публичным обличением спиритизма.

На всемирном конгрессе спиритов в Бельгии в 1910 году количество организованных в общества спиритов исчислялось в 14 000 000 человек, а число сочувствующих, принимавших участие в экспериментах и собраниях, но еще не вступивших в конкретные кружки, – еще в 10 000 000 человек.

Количество спиритических кружков в России в те же годы, по данным Быкова, превышало 3,5 тысячи, из которых на долю Петрограда приходилась тысяча, а на Москву. – 672.

Спиритизм, то есть контакт с духами умерших и расшифровка проявлений таких контактов в реальности, стал организованным религиозным движением после того, как в 1858 году некий Ипполит Ривайль, взявший себе псевдоним Аллан Кардек, написал шеститомное произведение, содержащее в себе основы философии спиритуализма.

В целом учение это сводится к следующему.

Вселенная разделена на два «плана». Первый – это план незримых духов, которых Кардек называет духами невоплощенными. Второй план – духи воплощенные. Именно воплощенными духами, собственно говоря, и являются люди. Судьбами их управляют невоплощенные сущности первого плана. Бог есть, но злых духов нет. Все безграничное пространство между Богом и человеком заполнено душами умерших людей. По степени духовной эволюции, которую эти души прошли как на Земле, так и в других невидимых мирах, они разделяются на сущности низшие, чуждые явлению самосовершенствования, и высшие.

Люди, мало сведущие в спиритуализме, считают низших – демонами и Сатаной. Души умерших постоянно воплощаются и перевоплощаются. Каждый из нас уже неоднократно был во плоти. Целью перевоплощений является исправление несовершенства своего прежнего бытия в человеческом теле. Вполне совершенные – могут посылаться в новое тело только с миссионерской целью дальнейшей проповеди спиритизма.

Первое время адепты этого учения весьма осторожно высказывались по поводу христианства. Но уже в посмертных статьях Алана Кардека в 1871 году божественная природа Христа прямо отвергается. Ближайший ученик Кардека Леон Дени утверждал, что Христос был одним из великих медиумов и что таковым может сделаться каждый спирит.

Интересно, что занятие спиритизмом считала вредными для души не только христианская церковь, но и, казалось бы, близкие ему по духу оккультисты и теософы.

Вот что писал французский оккультист Элифас Леви:

«Всякое вызывание какой-либо неизвестной нам и чуждой духовной сущности, стремящейся дать нам свое направление взамен нашего разума и свободной воли, может быть рассматриваемо только как интеллектуальное самоубийство, ибо это призыв к безумию».

Автор чрезвычайно авторитетной в среде русских оккультистов книги «Свет Египта» Томас Генри Бургон писал, в частности, вещи еще более созвучные нашей книге:

«Необходимое условие всякого транса или физической медиумичности заключается в пассивности. Главный опасный пункт в этих формах медиумичности – разрушение индивидуальности. Процесс развития этой медиумичности сопровождается разрушением воли. Такое разрушение воли – величайшее несчастье медиумизма».

Не обсуждая здесь степень реальности или нереальности спиритических переживаний, вернемся к упомянутому выше Владимиру Павловичу Быкову, 25 лет проводившему собственные опыты, издававшему несколько спиритических журналов и наблюдавшему огромное количество людей, по его же собственным словам «разрушающих свою душу этим утонченным способом».

Так вот, он категорически отрицает реальность спиритических явлений: «Этого общения (с духами. – А.Д.), по желанию спиритов и по способам и методам, ими рекомендуемым, не существовало, не существует и никогда не будет существовать». Происходящее на спиритических сеансах, по мнению В.П. Быкова, обусловлено тремя причинами:

1. «…Вследствие различных болезненных состояний и еще не изученных процессов человеческой психофизиологии».

2. «…В чрезвычайно сильной степени – спиритические явления представляют бесконечный ряд обманов и подделок, то есть относятся к области фокусов».

3. Наконец, – эту часть явлений Быков считает самой существенной, – спиритические феномены есть дело «силы сатаны» и его планомерной политики».

Если «вселение духов» в человека рассматривать с точки зрения современной психиатрии, то иначе, чем галлюцинациями, этот процесс никак не назовешь, но никакие наркотики или ведовские растения в формировании подобных обманов восприятия участия не принимали.

Как видите, обсуждая спиритизм, мы сталкиваемся с каким-то сложнейшим духовным процессом, напрямую связанным с непримиримой борьбой с христианским мировоззрением. Процесс этот ставил своей задачей привлечение в структуру реальной человеческой личности иных, загадочных, духовных сущностей.

Последние во многом служат замещением человеческой воли. По Мнению адептов спиритизма, именно эти сущности, а не сам человек ответственны за его судьбу и поступки. Целью медиумов, главных персонажей спиритического сеанса и своего рода посредников между духами и присутствующими на нем людьми, является хоть и временная, но полная замена своей личности на некую чуждую духовную сущность.

Более того, именно эта потребность перенести ответственность за свою судьбу на «плечи» духов умерших и явилась, по мнению В.П. Быкова, причиной столь массового распространения спиритизма.

«Сущности» спиритизма до боли схожи с «триптаминовыми сущностями» Т. Маккены. Вызывание духов умерших людей с помощью медиумов или столоверчения представляет собой действо, едва ли не тождественное ритуалам индейцев, общающихся с духами природы и предками с помощью галлюциногенных растений. Похоже, что мы сталкиваемся с одним и тем же феноменом – воспоминанием коллективного бессознательного человечества, которое Юнг назвал архетипом «кабири». Индейцы используют аявазку, а спириты… экстатические эмоции и собственную внушаемость.

Медиум – почти полный аналог шамана, но только в условиях европейской культуры.

Было одно лишь различие. Оно, на наш взгляд, заключалось в том, что большинством участников спиритические сеансы воспринимались как модный увлекательный аттракцион.

Спиритизм первым в истории культуры вызвал новое отношение к религиозным духовным феноменам. Участники спиритических сеансов относились к ним как к развлечению – необычной игре.

Игра (в смысле заведомой несерьезности) отличается от обычной деятельности тем, что подразумевает отсутствие подлинной ответственности играющего за результаты своей деятельности во время игры. Из-за отсутствия ответственности в ней нет места для страха. В период игры мир становится проще, реальность, а стало быть, и последствия взаимодействия с ней личности ограничиваются искусственными «полем» и «правилами». Реальность в игре заменяет ее упрощенная модель.

Упрощение мира приносит радость, отвлекает от реальности. Человек участвует в игре с удовольствием. Именно поэтому она всегда считалась идеальным «транспортом» новых знаний в человеческую культуру (именно компьютерные игры сделали сложнейший прибор частью повседневного быта).

Страха (в подлинном, серьезном смысле слова) «вызванные души» почти не вызывали (если не считать «сладкого ужаса» от тайных, испытываемых внове ощущений). Всерьез спиритизм воспринимали лишь относительно немногочисленные адепты (которых, кстати, общество считало вполне сумасшедшими) и некоторые мыслители православной направленности, чувствовавшие в этой «игре скучающей интеллигенции» угрозу духовному равновесию нации.

Но через игру в спиритизм «духи» проникли в культуру! Именно благодаря давнему «шлейфу» этого увлечения мы воспринимаем духов, «привидения» и «зомби» из фильма ужасов как нечто естественное, часть привычной игровой, но все же, заметьте, реальности, имеющей к нам непосредственное отношение. Наука, называющая себя парапсихологией, и вовсе уже не одно десятилетие обсуждает спиритические феномены как реальность…

Эпидемия спиритизма столетней давности незаметно преобразила отношение общества к религиозным феноменам, к вопросам духовного познания, превратив все это в азартную игру, в развлечение, за последствия которых можно не отвечать.

Пусть читатель не считает, что эпидемия спиритизма закончилась. Социальные опросы, проводившиеся в конце XX века, показали, что в Европе и США 20 000 000 человек считают себя спиритуалистами. Примерно 2 000 000 из них уверенно отвечают, что к вере в спиритизм их привел опыт приема LSD.

Спиритизм и оккультный мистицизм начала века укрепили еще одну не осознаваемую большинством населения психологическую тенденцию – сформировалась потребность в «мгновенном озарении».

Игра, в отличие от мировоззрения, требует немедленных результатов, иначе пропадает азарт – ее главная составляющая.

Поиск «мгновенного озарения» – «инсайта», «кайроса» – станет, как мы увидим далее, одной из главных причин массового употребления галлюциногенов. Но существует и еще одна, неявная, связь между «игрой в духовное» и наркотиками.

Русский оккультист-теософ П.Д. Успенский считал разработанное им под руководством абхазского мистика Г. Гурджиева учение «четвертым путем духовности». Он говорил, что истинное духовное учение XX века (имеется в виду учение Г. Гурджиева) «должно представлять из себя таблетку, которую ученик может лениво жевать во рту, лежа на диване, – истина откроется независимо от его усилий».

Елена Блаватская говорила, что ее книги являются «таблетками от страха».

Мечта о «магической таблетке» возникла не в XX веке. В сущности, она лишь отзвук надежд средневековых алхимиков на обретение «философского камня».

Между прочим, алхимия и спиритизм даже в нашем веке не резко отличались друг от друга. Самые оригинальные и крупные отечественные труды по спиритизму оставили потомкам Бутлеров и Менделеев – два великих русских химика. Может быть, они чувствовали генетическую связь химии и магии?

Алхимия всегда подразделялась на два течения.

Одно из них было явным и занималось поиском средства для обращения «неблагородных» металлов в золото. Называлось это «трансмутацией» (изменением природы) металла.

– Другое – тайным. В русле его деятельности был поиск средств для «трансмутации» души. Чтобы научиться превращать золото в металлы, душа самого алхимика должна была очиститься и превратиться в душу мага – преобразователя Вселенной.

Сам «философский камень» – по сути, то же, что мы сегодня называем «таблеткой», – волшебная палочка, прикосновение которой к металлу вызывает его превращение в золото.

Такая же «таблетка» была необходима алхимику и для того, чтобы преобразить душу. Главное направление поиска связывалось средневековыми алхимиками с получением «квинтэссенции» растения – вычленением из его состава (посредством «алхимического делания») главного химического компонента.

Результатом поиска «философского камня души» явилось, например, получение крепких алкогольных напитков (мы расскажем об этом в отдельной книге) и открытие морфия как квинтэссенции опийного мака.

Однако сами алхимики постепенно убеждались в том, что действие отдельного компонента растения сказывается на человеческой душе губительно. Известный английский алхимик XIV века Сидурий Скотт писал: «Главное, братия, чтоб квинтэссенции эти не коснулись рук профанов – вспыхнет молния и погибнет и сок, и сам профан» (цитируется по русскому изданию 1785 года). Видимо, Скотт оказался прав…

Алхимические ожидания и игра в спиритизм формировали «таблеточную» модель отношения к духовным знаниям. Открываешь книгу – получаешь просветление. Заплатил «духовному учителю» – обрел истину.

Духовные откровения, толки о «мгновенном озарении» и т. п. превращались в игру, которая становилась все более и более выгодным товаром… На этом специфическом рынке появилась конкуренция. Возникла нужда в рекламе.

В человеческом же сознании происходило неминуемое обесценивание любых, в том числе и религиозных, истин.

Как всегда, первым ощутило это на себе искусство.

Вторым источником, подготовившим почву для психоделической революции, стали искания художественной элиты столетия.

Один из основателей течения дадаизма Альфред Джери выразил предчувствие психоделии в своей книге «Страсть, считавшаяся увлечением высокогорными велосипедными гонками», увидевшей свет еще в 1894 году.

Герой книги ощущал какую-то силу, стоявшую за его безумным желанием кататься на велосипеде в горах. Он говорил: «Следующий век обязательно найдет простой способ прорваться к этой силе, прячущейся за моей страстью. Умные люди найдут таблетку, которая сделает Бога понятным».

В 1954 году англичанин Олдос Хаксли издал книгу «Двери восприятия». Эта книга была целиком посвящена интеллектуальному осознанию опыта приема мескалина (мы уже приводили цитату из нее). Хаксли определял в ней ощущения, вызываемые мескалином, как аналог художественного гения:

«То, что все люди способны видеть только под воздействием мескалина, художник, по природе своей, от рождения наблюдает постоянно.

Его восприятие не ограничено тем, что полезно природе или обществу» (выделено мной. – А.Д.).

В своей книге Хаксли описывает творчество художника как высшую и потому абсолютно положительную ценность, как, впрочем, и любую другую форму «ничем не ограниченного восприятия».

Но возможно ли в принципе восприятие, которое не ограничено ничем?

Не потеряет ли такое восприятие содержание и смысл?

Может быть, восприятие всегда и принципиально чем-то ограничено, но критерии этого ограничения в каждом случае – разные?

Вот что писал в сюрреалистический период своего творчества Пикассо:

«…Рисовать – значит разрушать… Творчество – это, прежде всего, акт разрушения. Художник – это тореадор (вспомните, коррида – остаток культа Митры – Диониса. – А.Д.); его задача – это прекрасное убийство объекта творчества… Я рисую женское тело, как хирург, который разрезает его на составные части…»

Кажется, что эти высказывания Пабло Пикассо – одна из самых лучших характеристик художественного творчества XX века.

Но разве такое восприятие творчества художником можно считать ничем не ограниченным!

Или это род иного ограничения? И что-то, несомненно, способно все-таки проникнуть в мир и через открытые художником двери восприятия, а не только под влиянием ведьмовских мазей?

«1924: в этом числе, волочащем за собой полную урожая рыб-лун сеть, в этом числе, разукрашенном катастрофами, бедствиями и провалами, со странными звездами в волосах, зараза сна распространяется по кварталам и деревням».

Луи Арагон, Волна снов

За 40 лет до психоделической революции произошла другая «революция» – сюрреалистическая.

Давайте откроем первый «Манифест сюрреалистов», увидевший свет в том же 1924 году.

«…Одним словом, наш мир – это мир Разума, ставшего теоретическим и практическим разумом нашей культуры. Можно сказать, что это мир первичных состояний, противопоставленных состояниям вторичным.

Подавленных же сил, к которым надо обратиться, чтобы одновременно обрести и истину и дыхание, – много, и зовут их – Воображение («Прекрасное воображение/ Больше всего мне нравится в тебе то, что ты не умеешь прощать»), Свобода («Только свободное слово еще воодушевляет меня»), Чудесное («Скажем раз и навсегда: чудесное всегда прекрасно, любое чудо прекрасно и только чудо-то и прекрасно»), Сон и Мечта, Бессознательное (и даже галлюцинация) и Безумие».