Текст книги "MMMCDXLVIII год
(Рукопись Мартына Задека)"

Автор книги: Александр Вельтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Его появление всех удивило. Первый Совещатель объявил всем, что предложенное дело представится на разрешение Государю, а потом обратился к Сбигору.

– Что вам угодно? Кажется здесь нет ни одного дела, которое бы до вас касалось?

– Вы ошибаетесь, Господин Верховный Совещатель; по этому листу бумаги все дела Верховного Совета касаются до меня!

Все обратило глаза на Сбигора. Верховный Совещатель прочел слова писаные Иоанном, и пораженный удивлением, он обратился к собранию и сказал:

– Господа члены! Вот председатель, заменяющий здесь самого Властителя! Сбигор-Свид, извольте занять назначенное вам место и принять от меня отчет в течении дел, а потом прошу меня уволить от службы, которую по старости лет продолжать более не в силах.

– Мы точно того же просим! – сказали прочие Верховные Совещатели.

– Мы надеемся, что увольнение нас от службы будет первым делом, с которого вы начнёте свою службу! – прибавил первый Верховный Совещатель.

– Извините, Господа Совещатели, я назначен временным Верховным председателем не для исполнения вашей воли, а для исполнения воли Властителя; и потому прошу вас занять места свои и выслушать предложение Государя.

После сих слов Сбигор занял место Председателя и начал читать следующее:

«Верховному совету Босфорана.

Указ.

Государь Властитель Иоанн X, повелевает Верховному Совету, обще с священным правлением, совершить торжественное коронование Клавдианы Сбигор-Свид, дочери Временного Верховного Председателя Сбигора-Свида, в достоинство Царское, как избранной волею Провидения и Царя в Государыни и Царицы.

Обряд коронования совершится в первый день Цветеня.

В сей же день назначается брачное венчание Властителя Иоанна X с Царевною Клавдианой.

Все обряды совершатся по неизменным законам.

Исполнение возлагается на Верховный Совет».

Во время чтения сего указа Совещатели и Советники смотрели друг на друга, и не верили ни слуху, ни глазам своим. Новость слишком была неожиданна, чтоб не испытать чего-то более удивления. Чиновники исполнительной части, чтоб яснее слышать, с каждым словом, произнесённым Сбигором-Свидом не совсем внятно, приближались и нему из отдаленных частей зала, и наконец окружили его как древнего Римского Оратора. Внимательному народу каждое слово Цицерона было так дорого как золото, за которое можно купить земное благо.

Едва Сбигор-Свид кончил чтение, первый Верховный Совещатель встал с своего места и произнес:

– Закон и воля царская нам святы! Господа Совещатели! По смыслу данного указа, и по неизменному закону, к сожалению нашему, а вероятно и к сожалению общему, Верховный Совет лишается уже в особе Сбигора-Свида своего Председателя.

Сбигор побледнел и затрепетал.

– Дайте, – продолжал Верховный Совещатель, – первую книгу закона! Читайте восьмую статью, о браке Властителя с достойною из среды подданных!

Чтец Верховного Совета, с книгою закона в руках, взошел на кафедру и прочел громко:

– Отец и все родственники Царицы, избранной из среды подданных, не имеют права занимать должностей государственных.

– Итак господа, – сказал первый Совещатель, – нам остается благодарить г. Сбигора-Свида за председательство его в Верховном Совете; хотя слишком кратковременное, но во время коего решено одно из важнейших дел, от которого зависит некоторым образом благосостояние Государства. Пожелаем г. Сбигору-Свиду счастливого пути!

С сими словами первый Верховный Совещатель встал с места; все прочие члены судилища последовали его примеру, и отдали поклон Сбигору-Свиду, который задыхаясь от исступленья, кричал:

– Без воли Властителя Совет не может делать своих положений!

– Как Председатель, я предлагаю, именем Царя, исполнить то, что он повелевает! Никто не имеет права…

– Повторите восьмую статью неизменного закона! – сказал равнодушно первый Совещатель, прерывая слова Сбигора-Свида.

Громко раздался по палате судилища голос чтеца:

– Отец и все родственники Царицы…

Но Сбигор-Свид не ждал окончания статьи; скорыми шагами удалился он из палаты, сгорая от стыда и злобы.

Между тем, как отец Клавдианы председательствовал таким образом в Верховном Совете, доктор Эмун представлял Иоанну, что для совершенного его здоровья необходимо рассеяние, а для рассеяния что-нибудь приятное.

Слова его прервал докладчик о прибытии Сбигора-Свида; его велено было впустить, а Эмуну показаны двери.

С смущенным видом вошел Сбигор-Свид. Он не мог скрыть обиды, нанесенной его самолюбивому сану. Нетерпеливо внимал Иоанн рассказу его о состоянии, в коем нашел он Верховный Совет; о приеме, который сделали ему в сем главном судилище; о неуважении к воле Властителя; но главные, основные причины происшествия он таил, или не успел еще объяснить, ибо Иоанн, не дождавшись конца рассказа, как исступленный, вскочил с места.

– На палубу их! Камня на шею! – вскричал он.

Страшный голос, которым произнесены были сии слова, напомнили Вельможе о болезни Властителя; с ужасом отступил он к двери и замолчал.

Но Иоанн, казалось, переломил гнев свой.

– Мы обойдемся без Верховного Совета! – произнес он равнодушно.

Сбигор-Свид успокоился также.

– Как Государю угодно, сказал он ободрясь, – я и сам полагаю, что совещательную часть на время можно отменить и препоручить исполнение воли Государя исполнительной…

В это время вошел истопник Филип.

– Из Галлии нарочный чрезвычайный гонец!

– Это что за новости? Впустить! Нет! Узнать с чем он приехал?

Филип вышел и чрез несколько минут возвратился.

– Письма из Рима от наместника при Галльском дворе.

Иоанн приказал Сбигору-Свиду взять бумаги, а Филипу выдти.

– Читайте!

– Это письмо в собственные руки Государю Властителю.

– Все равно!

Сбигор-Свид читал:

– Иоанн! Я уже на пути в Словению. Какие слова заменят эти звуки? Смысл их так велик, так для меня беспределен: в этих словах и печаль и радость моя, тяжкая разлука, и сладостное свидание! Противоречия чувств ужасны! Но обвинит ли меня любовь к Иоанну, за любовь к отцу, к отечеству, к родине, и народу? Ужели или не позволить мне забить будущее счастие, во время слез о настоящем…

Сбигор-Свид не мог читать далее; слова сливались в глазах его, смысл письма стал для него понятен… он взглянул на подпись.

– Государь, это письмо от Царевны Эвфалии! – сказал он Иоанну, которого лицо разгорелось, а взоры не знали, на чем остановиться.

– Вот ответ Царевне Эвфалии! – вскричал он, вырвав письмо из рук Сбигора. Лоскутки разлетелись. – Ну, еще кому отвечать.

Сбигор-Свид развернул другую бумагу.

– Это донесение от Государева наместника в Риме.

– Ну!

Сбигор-Свид читал:

– Воля Государя Властителя исполнена. Обряд благословения на венчание Царевны Эвфалии Галльской с Властителем Иоанном, совершен. Отъезд её в Босфоранию…

– Довольно! – вскричал Иоанн, – это не стоит ни внимания, ни ответа!

Сбигор-Свид перестал читать, но не мог еще придти в себя от внезапного удара, который разрушил все надежды его. Бумаги подтверждали молву о браке Иоанна с Царевною Галльскою, а поведение Иоанна противоречило всему. «Это болезнь!» – думал Сбигор; но в душе он готов был воспользоваться и болезнию, чтоб только иметь право встать наряду с троном.

После долгого молчания, Иоанн обратился к нему.

– Я не давал обета Царевне Эвфалии возвести ее на трон Словении. Тот, кто дал этот обет, может и исполнить его!.. Царевна может продолжать путь к жениху своему; но вряд ли он поднимется с места, чтоб встретить и обнять невесту свою. Обманутая надежда скоро воротит ее назад.

Если отец её потребует у нас отчета, – сказать ему, что отчет готов в зарядных ящиках. Кстати здесь правители пограничных царств. Войска должны готовиться к делу. Понимаешь?.. Но это между нами! Кончим одно, потом за другое! Сего дня и завтра заботы ваши будут касаться лично до меня и до вашей дочери.

Сбигор-Свид слушал Иоанна и не постигал его; он видел в нем чудную перемену. Если б он не был убежден в мысли, что необыкновенные обстоятельства переменяют людей, и если б не самолюбие и не выгода личная; то Сбигор готов бы был уверять каждого, что во дворце царском поселился нечистый дух, принявший, образ Иоанна. Но Иоанн прежний напоминал Сбигору одно падение с высоты почестей, а Иоанн настоящий, утоляет жажду его честолюбия.

Успокоенный на счет неожиданной новости, которую чрезвычайный гонец привез из Западного царства, Сбигор Свид торопился домой, чтоб известить дочь свою о вечернем посещении, которым удостоит Всепресветлейший жених невесту свою и тестя.

Между тем как Сбигор заботился о распоряжениях к высокоторжественному браку и к принятию венчаного жениха Клавдианы в доме своем, а дочь его, как румяная Изида, божество целого Востока, украшалась золотом, алмазами, изумрудами и рубинами, – весь Босфоран поднялся на ноги.

Появились в народе две новости, как два солнца на небе; нельзя было распознать, которое из них настоящее.

Одни говорили, что Царевна Галльская, невеста Иоаннова, едет в Босфоран. Другие утверждали, что Властитель избирает в Царицы Клавдиану, прелестную дочь Сбигора-Свида, бывшего Верховного Совещателя.

Первая новость была верна, потому что многие собственными ушами слышали ее от приехавшего из Галлии чрезвычайного гонца.

Второй новости также должно было верить, ибо весь Верховный Совет говорил об этом со всеми подробностями, которые относились и не относились к сему случаю.

Противоречия рождали толки, толки рождали недоумения, а недоумения били основою единодушного заключения, что придворный медик говорит правду, и что Иоанну опасно показываться на глаза.

Не смотря на сие, в сумерки Великая площадь стала наполняться народом, любопытным, как неопытность неведение.

Колесница царская подъехала к выходу; дневальные вестовые и дружина, подскакали на гордых конях и все ожидало появления Иоанна.

Народ также столпился подле дворцового крыльца. Все взоры были устремлены на ступени лестницы внутренней. Любопытство, ожидание и боязнь смешались в мыслях каждого. Никто не смел нарушить общего молчания; только гордые нетерпеливые кони, запряженные в колесницу, ржали, вскидывали гривами, взвивались на дыбы и рвали копытом землю. Сбруя и серебряные цепи, которыми головы их были прикованы к упряжи, гремели; а пена брызгала на любопытных зрителей, которые, кажется, хотели сглазить уроженцев Иэменских.

Наконец Иоанн показался; народ отхлынул от него как морская волна от берега. Только двое неизвестных, в плащах и красных шапках, как прикованные к угольным ступеням крыльца, стояли, не двигаясь с места.

– Здравствуй, Царь! – произнесли они вдруг, таким голосом, который казалось поразил слух Иоанна. Не останавливаясь, окинул он их взорами, сел в колесницу и поехал.

Не сходя с места, неизвестные проводили Иоанна взорами.

– Он не узнает старых знакомых! – сказал один из них злобно.

– В государственных заботах потерял память! – отвечал другой.

– Первый прием сух.

– Чорт нас понес на сухую землю!

– Правда твоя. Не соваться бы огню воде в родню.

– Однако ж во что бы ни стало, а я доложу о себе!

Они скрылись в народе, который потянулся вслед за колесницей царской. Быстро пронеслась она по великой площади и широкой улице, которая тянулась на набережную. Подле крыльца Сбигорова дома, шелковые возжи натянулись как струны, кони осели, колесница остановилась. Иоанн вышел, и исчез в блеске освещённой галереи.

Народ снова ожидал появления его, с тем же любопытством, как у дворца.

Солнце уже садилось. Смотря с набережной на восток, картина вечера была очаровательна; последние лучи отражались еще на верхнем значке кораблей плывущих по Босфору, и на золотых шарах высоких игл Китайского дворца, в бывшей Скутари. Тих был вечер, как на холмах Крита, когда нежная, легкая Ора плавала по благовонному воздуху.

Уже становилось темно, когда Иоанн вышел от своей невесты. Сопровождаемый отцом её и сопутствующими, он сошёл с крыльца и подходил уже к колеснице свой, как вдруг раздались подле него опять те же громкие слова:

– Здравствуй, Царь!

Торопливо сел он в колесницу, и жеребцы понеслись.

Прибыв во дворец, Иоанн потребовал к себе Сбигора-Свида и приказал ему, чтоб во время выездов две охранных сотни всегда сопутствовали его и не допускали приближаться к нему народу.

– Между мною и народом должно быть войско! – сказал он и пошел в опочивальню.

По данной власти Сбигор-Свид делал распоряжения и приготовления к свадьбе, соображаясь единственно с сею главною необходимостью. Все прочее как будто не касалось до Председателя Верховного Совета и до самого судилища; все Верховные Совещатели были удалены от дел.

Исполнительная часть занялась только поручениями отца Клавдианы; правление царства сделалось для всех постороннею вещью, как в день древнего Еврейского шабата, когда закон воспрещал и нравственные и физические заботы и о частном и об общественном благе.

Настал великоторжественный день венчания Властителя Иоанна с Клавдианой. Рано пробудилась невеста.

Беспокойство чувств сгоняло пугливый сон; в продолжении всей ночи, как ласточка вился он около очей Клавдианы и отлетал, когда из волнующейся груди вырывался продолжительный вздох, когда начинало стукать сердце, или, когда внутренний пламень вспыхивал на ланитах и пробегал как пожар по всему телу красавицы.

Будущая почетная наперсница будущей Царицы Босфоранской стояла уже подле её ложа.

– Вставайте, Клавдиана, – сказала она, – родитель ваш желает, чтоб вы скорее назначили сами достойных составлять двор и дружину Царицы.

Вскоре в зеркальной стене отразилось все, что от начала до конца мира было и будет предметом восторгов и первою мыслию первой песни каждого певца.

Клавдиана одевалась.

Её разговоры с наперсницею касались до выбора в свиту её дев и женщин из всего родства и знакомства.

Пристрастие, как судья всех выборов, припомнило Клавдиане и её наперснице, холодные взоры, колкие слова, обидные для самолюбия достоинства, лесть, угодливость, и все, чем одни могут нравиться, а другие нет.

Долго продолжался бы этот нерешительный выбор, если б отец Клавдианы не присылал несколько раз напоминать о времени, и не пришел сам сказать, что ему пора уже идти к Иоанну, для представления списка свиты Царицы. Наконец список был готов; целый лист, наполненный именами почетных Босфораном, назначенных быть спутниками новой планеты, вручен был Сбигору, и он отправился, но дворец.

Распоряжения были утверждены, во всей силе.

Около вечера весь Босфоран, извещенный о бракосочетании Царя, стекался на средней площади. Весь путь торжественного шествия от дворца до храма Вознесения был уже огражден тройными рядами Славянских воинов двенадцати охранных царских полков.

Посредине площади было устроено возвышение, под бархатным навесом, с золотыми кистями и махровыми коймами; между сим возвышением и храмом были сооружены торжественные врата. Столбы, своды и образы, представляющие Словению, окруженную мудростью, верой и славою, выделаны были из разных трав и цветов, в роде мозаиков.

Весь путь шествия был устлан розами, лаврами и миртами; по обе стороны, перед рядами воинов стояли попарно юноши и девы в белых одеждах переплетенные цепью из цветов.

Вся пустота между строениями и торжественным путем наполнилась народом. Она казалась мостовой, выложенной не камнями, а человеческими головами. Чудный гул тихих общих разговоров уподоблялся вихрю, пролетающему чрез лес перед приближением грозы: Вдруг громкий залп из орудий, возвестил шествие Царя и невесты. Удар повторился перекатами между берегами Босфора, и повсюду водворилась тишина.

На пути от дома Сбигора-Свида до возвышения на площади, показалась колесница, запряженная гордыми конями, покрытыми розовым бархатом, облитым золотом. В ней сидела прелестная Клавдиана, невеста Царя; прозрачное покрывало не таило от любопытных очей ни Дамасскую розу, ни белизну Лиосской камелии, ни двух звезд_; светильников седьмого неба, ни улыбки девы души. Все дивились красоте Клавдианы. Блистательная одежда её, золото и светлые камни бросали от себя яркие лучи, как будто на зло, чтоб затемнить природные прелести Клавдианы и скрыть их от жадных взоров; но тщетно блистали они: красота природы и в пламени солнечном была бы заметна.

Когда приблизилась колесница к возвышению, Клавдиана вышла из оной; ее ввели на ступени. Когда божественная Астартея, облеченная в облако, ожидала сына Мирры, она уподоблялась Клавдиане, нетерпеливо ожидающей приближения Иоанна.

В подобной же колеснице, но со всеми признаками царской власти и величия, шествовал Иоанн от дворца, сопровождаемый двором своим. С приближением его, народ повсюду волновался, невольно отступая от пути шествия.

– Как переменился Царь! – говорили все друг другу шепотом, – блиставшее в очах его милосердие потухло; доброта, и ясность лица исчезли; он бледен и мрачен.

Подле возвышения, где ожидала Иоанна невеста его, он сошел с колесницы, приблизился к ней, взял её руку; гром орудий раздался во всех концах города и Босфора, и торжественное шествие началось.

Уже Иоанн и Клавдиана готовы были вступить на возвышение колоннады храма, вдруг, в толпе народа раздался звонкий голос человека, который пробивался сквозь народ.

– Пустите, – кричал он, – пустите меня для чести Царя и царства!

Народ со страхом расступился перед ним; он расторгнул ряды воинов, прорвал цветочную цепь, переплетающую юношей и дев, остановился пред Иоанном, гордо вскинул голову и громко произнес:

– Государь Властитель! Обрученная с тобою Царевна Галлии Эвфалия на границе Словении ожидает встречи жениха своего. Вот кольцо её!

Из руки Иоанна выпала рука Клавдианы, которая без чувств лежала уже на ступенях храма. Бледный и трепещущий, он искал ответа на произнесенные к нему слова не в голове своей, а за поясом; но руки встречали одни только складки порфиры осыпанной драгоценными каменьями.

Часть восьмая

Мстительная судьба нашла его.

XV

В гостеприимной пристани Босфоранской, на самой набережной, устланной Эвбейским мрамором и обнесённой узорчатою оградою на белой меди, гостиница, Вселенная славилась и привольем, и раздольем. Со всех концов мира съезжались туда гости и были там как дома. Прихотливый европеец находил там разнообразную смесь царства животного с царством растений, изготовленную по пылкому воображению утонченного и изнеженного вкуса. Житель Ледовитого моря удовлетворял страсть свою к мясу кита и белого медведя. Дикому колумбийцу подавали раковины, рыбную муку, юколу и любимую ольховую кору, облитую жиром; океанцу глину, разведенную ромом и незрелый маис, жареного казора и саго вареное на пальмовом вине; негру островитянину вайгутскую черепаху; африканцу финики и белед-аль-джеридскую саранчу; индейцу, которому Вейдам запрещает употреблять в пищу все, что одарено жизнью, приносили маис и пшено сваренное в молоке и осыпанное сахарным песком, сушёные тамаринды и фиги. Для жителей Киана изготовлялось снежное пшено, подловленное в кокосовом масле, поджаренные ломтики мяса золотого Фазана и кирпичный чай; для безобразных степняков Кажарских и Торфанских, сырое, прелое мясо кобылиц румелийских. Для японцев, мясо белых медведей.

Одним словом, там можно было иметь все; видеть всех народов, слышать все языки.

Огромная гостиница сия тянулась вдоль набережной; на стороне, обращенной к пристани были два яруса сеней, основанных на мраморных столбах; несколько всходов вели на оные посетителей; над каждым крыльцом прозрачные надписи, освещенные, во время ночи, означали различие входов в отделения.

Жилье в нижнем ярусе было посвящено прихотям матросов, народа черного и рабочего. Часто из него, как из Египетского Арсинойского Лабиринта, гости не находили всхода без попечительного проводника.

Широкие окна, окладные ставни, были увешены и загромождены копченой и вяленой рыбой, устрицами, улитками, сыром, пластинками мяса, и проч.

Перед входом, с одной стороны, на столике, был фонтан любимого прохладительного напитка, с другой стороны, кипел самовар. Бутылки с семитравником и разными виноградными винами украшали полки в окнах и на стенах.

Во внутренности, услужливые и гостеприимные хозяева, в белых, полотняных одеждах, с засученными до плеча рукавами, в фартуках, суетились около пылающих очагов, варили, жарили, и пекли, и молча исполняя требования посетителей, угощали их всем, чем только может располагать мелкая монета и прихоть дикого вкуса.

Солнце еще не успело озолотить рассеянных облаков по восточному небу, Босфор был еще покрыт туманом, только из некоторых труб Босфоранских зданий вился дым столбом и предвещал новый прекрасный день. В гостинице, по обыкновению, все уже было готово: и обед, и ужин, и завтрак, и полдник. Только движение миров, не знающих ни отдыха, ни ночи, ни дня, и неусыпный Харон, беспрестанно перевозящий чрез Стикс, за известную плату беспрестанно прибывающих теней, уподоблялись гостинице и её прислужникам, вечно готовым к приему и угощению, за все монеты в мире.

– Здорово, рыжий! Здравствуй, тюленья шкура с маслинами! – сказали двое моряков, входя в двери 3-го отдела нижнего яруса.

– Здравствуйте, господа!

– Что есть на очаге?

– Жар да полымя, чего прикажете?

– Сам съешь! Да закуси черствым камнем.

– Зубы худы, господа! Не угодно ли попробовать свежего леща с наваром из каракатицы.

– Горячих! И Мессарийского пенистого.

– Понимаю!

Они сели на нары, покрытые ковром.

– Патрон забыл нас; если пришло напоминать о себе, то разве только кадилом в голову!

– Когда мы подали ему голос, побледнел как будто мы послали ему двенадцать пуль в сердце!

– Залез в орлиное гнездо: хочет раззнакомиться с соколами!

– Не думает ли он их переловить, да сделать из них чучел?

– Не даром что-то пришла мне черная мысль в голову: сердце у меня всегда чует непогоду. Послушай, Эвр! Мне кажется, по вашим следам ходит черный глаз. Я тебе еще не говорил, пора сказать, не понравились мне вчера два молодца, которые что-то часто встречаются да присматриваются на вас. Не вашей ли стаи? – думал я, посмотрел на полет: – нет; вот я и сам наметил на них зрачки. Уж не рыбу ли удят они для стола Властительского?

– Если так, то не выворачивать же шкуру наизнанку и не поджимать хвоста! Палец ближе к стальному кузнечику, ладонь на рукоятку – и кончено! Но не смыкает же и он глаз: мы даром не венчаем на царство!

– Вот, господа, прошу подуть на ложку! – сказал хозяин 3 отдела, поставя на стол пред двумя пришельцами чашу, из которой вылетал пар, как из сопки Сицилийской.

– А вот старое с острова Св. Ирены; от двух стаканов прорастут к спине крылья, а от четырех в голову набегут тучи, а на ногах повиснут гири!

– Доброе дело! Ну, что у вас нового?

– Нового столько, что не знаешь с чего начать. Да вы, господа, я думаю, сами все знаете, про все слышали, все видели.

– Ничего со вчерашнего дня мы не видали и ничего на слыхали, кроме прилива, да отлива.

– Так вы не были вчера на большой площади?

– Покуда еще не были!

– Ну, уж в другой раз незачем и быть: слышали ли вы про Властительскую болезнь?

– Это-то знаем!

– Ну, а знаете ли, что в Иоанна влюбилась во время его путешествия Римская Царевна; он от нее уехал, да поздно: успела заворожить.

– Ну?

– Так вот что: как приехал он сюда – больнехонек, призывают лекаря одного, другого, всех собрали, какие только есть в Босфорании – ни какое лекарство не действует от заговора. Один только придумал натирать его магнитом, да дать сонного зелья на крепком вине: вот во сне он и заговорил:

– Привести ко мне Германского лекаря, который сию минуту въезжает в город.

Поскакали на все 12 застав. Что ж, думаете вы, случилось? Во дворце ждут не дождутся; вдруг является первый, второй, третий и все двенадцать посланных, каждый с лекарем! Вот двенадцать лекарей входят в сборную царскую палату; за ними следом двенадцать дневальных, которые привезли их. Смотрят – в палате подле дверей стоит лекарь, один одинёхонек; нос синий большой, как воловья почка, лицо как рубцы, глаза как у белуги, рот как у акулы, волоса как войлок; весь, как буйловая шкура с оливами.

– Это мой! – думают все посланные.

– Кто привез его?

– Я, я, я!.. – отвечают все они вдруг, – я встретил его въезжающего верхом в северную заставу! Я привез его от юго-восточной заставы!.. От западо-северной! Нет, я! Я!.. Я!.. Я!.. – кричали дневальные. У всех волосы стали дыбом. Доложили Властителю про это чудо.

– Такого мне и нужно, – сказал он.

Вот привели к нему лекаря; спрашивают: чем помочь Царю?

– Велите, – сказал, – запрячь колесницу, я прогуляюсь с Властителем; на дороге попадутся нам черные глаза: если влюбится в них – хорошо, а нет – то плохо.

Что же думаете, господа! Властитель влюбился в черные глаза дочери бывшего Верховного Совещателя! Скорей свадьбу – сказал лекарь – покуда Римская Царевна не наслала нечистую силу.

Вмиг все было готово; построили торжественные ворота, чрез которые Властителю с, невестою должно было ехать в храм; устлали дорогу цветами и золотой парчой. Вот Властитель и невеста сошлись, взяли друг друга за руку; как вдруг является, откуда ни возьмись, какой-то человек в черной одежде, взглянул на народ страшными глазами – все расступились! Сказал несколько слов– невеста без памяти покатилась на ступени храма, а Иоанн опять обезумел! Народ со страху пустился бежать куда Бог ноги понес; черный исчез, а Властитель, небесная сила знает как, очутился опять во дворце, заперся, велел ловить черного, посадить в железную клетку, границы запереть, войску готовиться в поход на Римскую Царевну, которая, говорят, идет войною к Босфорану! Страшные времена пришли! И не приведи Бог, сколько погибнет от чародейства проклятой!

– Угости-ка, и нас дружок! – сказали двое вошедших, смиренным голосом, и прервали чудный рассказ хозяина.

Они были в простой одежде; садясь на нары перед общим столом, они всматривались на первых двух пришельцев.

– Что прикажете? – спросил хозяин.

– Да так, что-нибудь перекусить и выпить, трилистнику, да чего-нибудь жареного.

Хозяин занялся приготовлением.

– Эвр! Вот они! Те же птицы, да в других перьях! – шепнул один моряк другому.

– Нет… Молодцы хоть куда, да не в своей коже. Если твоя правда, то верно они задаток еще не получали.

– Эй, друг! две бутылки Мессарийского!..

– Нет! Подсыпь в стакан туману, мы их повышаем, – прибавил Эвр тихо.

Трилистник, жареной фазан и две бутылки Мессарийского немедленно были поданы. Между тем как два новых гостя молча принимались за скромный свой завтрак, один из моряков налил в стаканы пенистого вина с острова Св. Ирены и поставил их пред ними.

– Господа! Сего дня мой праздник! Прошу выпить за здоровье Эвра Строуса, вольного матроса, у которого нет ни отца, ни матери, ни рода, ни племени, но за то, есть везде встречные, добрые приятели! Гей! Стаканов! Ну, товарищ! Что ж ты отстаешь?

– Рад знакомству! – сказал один из Босфоранцев.

– Благодарим! Но за честь честью: пью, с тем только, чтоб после идти гулять ко мне! – сказал другой, посматривая на товарища и как будто поздравляя с успехом.

Новые знакомцы стукнулись стаканами и опорожнили их.

– Слышите ли, ко мне! – повторил Босфоранец.

– Ваши гости! – отвечал Эвр и ударил по плечу Нота. – Ну, друг, теперь за твое здоровье! Он, господа, вытащил мертвый якорь из моря!

– Каким это образом? – спросили Босфоранцы.

– Здесь не место рассказывать. Дивная, чудная история! Пойдём к нам на корабль, пропустим несколько струй в горло; попотчую вас сладким куском, а потом расскажу то, чего вы с роду не слыхали! Слыхали-ли вы, например, про грешную душу, как она по мытарствам ходила, да испить просила? А? Пойдем же, друзья! Для вас и на деле покажу! А потом к вам на пир, хоть ночь проводить.

Босфоранцы взглянули друг на друга лукаво, но по выражению хозяина 13 отдела и у них на ногах повисли уже гири.

– Хорошо! – сказали они, – мы готовы!

– Готовы, готовы вижу, – отвечал Эвр.

– Только чур, на ночь к нам!

– К вам, к вам! Ну, давай руку! товарищ, помоги приятелю! Шлюпка недалеко.

Моряки взяли под руки отуманенных Босфоранцев и повели к сходу на пристань. С трудом свели они их по лестнице, усадили в ладью, и пустились вон из залива; потом чрез Босфор на Азиатскую сторону. Скоро миновали они Леандрову башню, приблизились к небольшой пристани, к легкому судну с купеческим вольным значком.

– Эй, живее лестницу! – вскричал Эвр.

С корабля спустили лестницу!

– Спустите и помочи, которыми бочки катают, а то приятели-то наши отяжелели. Ну! Подвязывай им под бока!

Они обмотали спущенные толстые канаты около Босфоранцев, которые тщетно уверяли, что они сами, без помощи, войдут на палубу.

– Мечта, друзья! Лучше не свалитесь в море, а то после за вас отвечай Царю.

Между тем как их тащили на палубу как огромных сомов, услужливые моряки, хозяева корабля, помогая подниматься, успели перевязать им руки и ноги.

– Ну, бесхвостые рыбы, теперь вы в неводе и на берегу! Тащи их в особую корабельную каюту! Да подайте жаровню, опилок, да еще кое-чего питательного: надо гостей угостить!

– Полно шутить, развяжите нам руки и ноги! Чорт вас возьми с вашими морскими забавами! – говорили Босфоранцы, но видя, что на них не смотрят и не слушают их убеждений, они стали рвать канаты, которыми были связаны. Канаты были надежны, угрозы также мало действовали, некому было придти на помощь.

– Втащи одного в мою каюту, а другого оставить в общей корабельной, – сказал Эвр матросам. – Пойдем, Нот, угостим их по-очереди.

Они вошли в отдельную каюту.

– Ну! Зажми ему рот, да пошарь в карманах, какой монетой набиты!

– Разбойники! – проговорил, задыхаясь связанный, и тщетно силился разорвать веревки.

– Молчать! Без осмотра на корабль не принимают!..

– Эге, друг!.. Верно ты собирался кого-нибудь в бок ужалить, славный четырехгранный с зазубринами!

– Ну еще что?

– Что-то в бумаге – порошок!

– Знаю! Эта пыль хоть кого удушит!

– Посмотри в боковых карманах! А! пара двуствольных! На всякой случай!

– Ну, теперь разденьте и уложите, как долг велит; потом ступайте все вон! Только я с товарищем, да с гостем здесь останусь.

Все корабельщики вышли вон; связанный Босфоранец лежал на полу и тяжело дышал, Нот раздувал мехом жаровню, и калил опилки.

– Ну, друг! – сказал Эвр, – теперь ты на страшном суде, говори всю правду.

Босфоранец побледнел и с ужасом устремил взор на раскаленное железо.

– Дьяволы! Что хотите вы делать со мною? – вскричал он.

– Отвечай сперва: кто ты? – спросил его Эвр.

– Житель Босфорании.

– Нот, капни ему на язык леденцу, чтоб говорил правду.

– Прикусил язык! Постой, я тебе вытяну душу! Говори, проклятый, или истязаю как дьявол грешника!

Эвр прыснул на него раскаленными опилками.

Как мученик Торквемады вскрикнул Босфоранец.

– Ага! отвечай! Кто ты?