Текст книги "Исследование о смертной казни"

Автор книги: Александр Кистяковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

в) Скрытое исполнение смертных казней действительно отнимает у казни значительную долю ее зловредного влияния: но только известную долю, не делая ее, однако ж, полезною. Взамен этого оно неразлучно с такими недостатками, которые ему одному свойственны. Уже и публичное исполнение казней, совершаемое с соблюдением известных обрядов, методически, по всем правилам искусства, представляет нечто противоречащее тем правилам человечности, которых, по-видимому, хотели бы в настоящее время держаться; с этой стороны, справедливо некоторые считают смертную казнь неизмеримо ужаснее большинства видов убийств, которые совершаются в страсти, в припадке увлечения. Но в публичности есть еще остаток той прямоты и решительности, без которых никакое общественное учреждение не может быть прочно и полезно. Закрытое совершение казней лишено и этого последнего качества; оно представляет вид какого-то коварства, нечто изысканно жестокое, что может быть исполнено только в застенке, чего нельзя показать добрым гражданам; поэтому оно еще более противно чувствам и убеждениям мыслящих людей. Оно напоминает те средневековые времена, когда нередко прибегали к тайным казням из боязни стать в противоречие с общественным мнением относительно казнимого. Поэтому, не без основания, народы, привыкшие к гласности общественных дел, боятся злоупотреблений закрытого совершения казней. Допустить одного палача и тюремщика распорядиться жизнью осужденного значило бы отнять у смертной казни даже последнюю наружную обстановку наказания; поэтому защитники скрытого совершения казней требуют присутствия при этом кровавом акте известных почтенных лиц, как то: прокуроров, судей, выбранных от общества. Тут одно из двух: или законодатель должен допустить полную свободу для чиновников и граждан отстранять от себя подобное назначение и таким образом должен наталкиваться и терпеть постоянный молчаливый протест против закона, допускающего смертную казнь; или же, признав присутствие при закрытых казнях непременною обязанностью для каждого назначенного или избранного, наложить на многих чиновников и граждан обязанность, невыносимую для них и вредную для их физического и душевного здоровья. Справедливы или нет упреки, делаемые нашему времени, в слабодушии и сентиментальности – это другой вопрос. Но факт несомненный, что даже те, которые произносят приговор, не все в состоянии присутствовать при его исполнении, подобно тому как судья не согласится быть исполнителем им же назначенного наказания. «Вы утверждаете, – говорит Дюкпетье, – что закон (осуждающий на смерть) справедливо необходим, нравствен; хорошо. Я вас спрошу: если вы не имеете человека, который бы казнил нарушителей этого закона, согласитесь ли вы сами нанести роковой удар? Предложите судьям, привыкшим произносить смертные приговоры, сопровождать осужденного на гильотину или виселицу, опускать нож гильотины или привязывать веревку; они отступятся от этого с ужасом и негодованием. Отчего? Ведь закон необходим, нравствен, обязателен; осужденный ведь виноват; совесть была спокойна, произнося приговор; откуда же происходит то, что она приходит в тревогу, возмущается, когда ей предлагают исполнить собственный приговор».

IV. Смертная казнь неразлучна с ошибками, которых человек не в силах даже сколько-нибудь исправить. Не подлежит сомнению, что в прежнее время казни невинных были очень часты. Это происходило главным образом от того, что способы открытия истины были крайне несовершенны. Пытки, тайна судопроизводства, отсутствие защитника, наклонность судьи видеть доказательство в самых ничтожных признаках и усматривать злой умысел там, где его не было или нельзя было доказать, – все это особенно способствовало осуждению на казнь невинных. Число невинно казненных в прежнее время было очень велико. Не будь смертной казни, не погибло бы безвременно бесславною смертью столько благородных и честных людей, стоявших за правое дело. Французский криминалист XVIII столетия Бриссо де Варвиль считал следующие меры, способными уменьшить случаи осуждения невинных: смягчение участи обвиняемого во время следствия и суда, ограничение слишком обширной власти прокуратуры, изгнание тайных доносов, публичность производства, допущение защиты и улучшение способов доказательств. Действительно, с преобразованием форм судопроизводства и узаконением таким образом лучших способов открытия истины были устранены почти все временные причины, которые способствовали казни невинных, и число этих жертв чрезвычайно уменьшилось. Тем не менее и в новейшее время не проходит года, чтобы образованный мир не узнал о казни невинного в том или другом государстве. Причина этого заключается не во временных каких-нибудь обстоятельствах, а в несовершенстве природы человека, который не в состоянии избежать ошибок.[14]14
  Известный математик Кондорсэ в заключении своего «Опыта применения теории вероятности к решениям по большинству голосов» говорит: «Точным образом доказано, что какие бы предосторожности ни были приняты, невозможно воспрепятствовать, чтобы в течение очень долгого времени по самой великой вероятности не был осужден хотя один невинный», – Авт.


[Закрыть] В самом деле, в теории современное нам общество старается, по-видимому, следовать древнему правилу: лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невинного; в практике же оно, если иногда и исполняет первую половину изречения, то никак не может вместе с тем достигнуть выполнения второй. В прежнее время, вследствие несовершенства правил судопроизводства, посылали на казнь вообще невинных; ныне, после улучшения этих правил, число последних уменьшилось, но зато число казнимых в состоянии невменения – сумасшедших – очень велико. Хотя психиатрия сделала в последнее время большие успехи, открытия этой науки не всегда и не везде применяются в практике. Иногда это происходит от незнакомства самих врачей с вновь добытыми истинами этой науки; чаще же – от подобного или большего незнакомства судей и от недоверия их к мнениям специалистов. Кроме того, в самой науке психиатрии есть еще много спорного: опыты показывают, говорит Миттермайер, что в совершении убийства чрезвычайно трудно отыскать ту неуловимую границу, которая отделяет преступление от умопомешательства, и что многие обвиняемые не были бы осуждены, если бы над ними сделано было более внимательное и более верное наблюдение.

Возражения защитников. Всякое наказание, возражают защитники смертной казни, в большей или меньшей степени есть наказание невознаградимое. Никто не в силах сделать, чтобы не было того, что было. Возвращением штрафа и доставлением осужденному вознаграждения не уничтожаются те нравственные и физические страдания, которые наказанием были причинены невинному и его семье. Еще труднее уничтожить зло, причиненное невинно осужденному тюремным заключением, от которого происходят физическая болезнь, нравственное расстройство, неспособность к труду как следствие долгого неупотребления известных способностей. То же должно сказать и об остальных наказаниях. Поэтому, если вознаградимость и отменимость считать абсолютно необходимыми качествами наказания, а недостаток их – признаком несправедливости, то уголовная юстиция была бы невозможна. Невознаградимость и неотменимость есть принадлежность природы, а не сущности смертной казни как наказания. Правда, смертная казнь есть наказание наиболее невознаградимое и невозвратимое; но зато она наиболее репрессивна, что составляет ее сущность. С судом присяжных осуждение на казнь невинных чрезвычайно редко, почти феномен; во всяком случае, оно есть несчастье, достойное всякого сожаления. Но, с другой стороны, поставьте на весы невинную кровь, охраняемую существованием смертной казни, и невинную кровь, ею проливаемую, – первая всегда перевесит вторую; таким образом, сохранение этого наказания более соответствует чувству человеколюбия, чем ее уничтожение. Странно почерпать доводы против смертной казни из ее временных недостатков, происходящих от несовершенства законов судопроизводства. Не лучше ли отыскать средства устранить причины, производящие казни невинных. Так, например: не допускать смертных приговоров, основанных на косвенных уликах; потребовать единогласия присяжных для подобных приговоров; не приговаривать к этой казни, когда даже один голос будет стоять за невменяемость ради сумасшествия.

Из сопоставления доводов, выводимых из судебных ошибок за и против смертной казни, открывается: главная сила тех и других заключается не в них самих только, но в связи их с предыдущими доводами. Доказано, что смертная казнь не устрашает и не удерживает от преступлений, что для детей слабоумных и испорченных она служит плохим примером, что она деморализирует народ, тогда казни невинных – новое сильное доказательство против смертной казни. И наоборот: если бы до сих пор не была поколеблена полезность смертной казни, если бы неопровержимыми опытами было доказано, что без нее не было бы возможно правосудия, существования и развития обществ, – казни невинных были бы меньшим злом, которое, как и многие другие зла, общества обречены терпеть, для избежания зол больших. А так как перевес доказательств на стороне бесполезности и ненужности смертной казни, так как опытом доказано, что правосудие и благоденствие совершенно возможны и без смертной казни, то очевидно, что казни невинных представляют новую значительную доказательную силу против смертной казни.

V. Смертная казнь отнимает у преступника возможность исправления. Осужденных относительно исправления можно разделить на два разряда: одни обнаруживают действительные признаки раскаяния, другие же, напротив, упорствуют в преступном настроении и отвергают существующие способы примирения с Богом и людьми. Казнить смертью того, который уже обнаружил зачатки исправления, значило бы лишить жизни человека, в будущем безвредного, отнять у него средство честною и трудолюбивою жизнью загладить свою вину. Для кого нужна смерть такого человека? Какой цели хотят ею достигнуть? По догматам религии, кающийся человек достоин снисхождения; он есть не существо отверженное, а соучастник наравне с прочими всех благ, обещанных религиею. По правилам общежития, лишение жизни повинившегося, раскаявшегося и обнаружившего добрые порывы человека представляет глубоко возмутительное и отталкивающее зрелище. Богу оно противно; для людей бесполезно и не нужно; осужденному оно приносит положительный вред, как мера, лишающая его возможности прочно примириться с божескими и человеческими установлениями. Оправдания ему ни в чем ином нельзя найти, как только в животной мести. Столь же мало одобрительна смертная казнь в отношении нераскаянных преступников. Верить в вечные муки нераскаянных за гробом и толкать их туда с такою поспешностью – это верх изысканной жестокости. Бог сказал: я не хочу смерти грешника, пусть он лучше покается и придет к сознанию. Люди как бы спешат поступать в обратном смысле. Спаситель сказал, что об исправившемся преступнике бывает больше радости на небе, чем о девяноста девяти, не впадавших в преступление. При казнях иногда сотни тысяч зрителей как будто собираются торжествовать по тому поводу, что им удалось лишить небо этой радости и доставить радость иным силам. Словом, казнь нераскаявшихся преступников есть глубокое противоречие, какое только может допустить христианин в своих поступках. Защитники смертной казни в оправдание ее говорят, что есть такие тяжкие преступники, как, например, отцеубийцы, которые неспособны к исправлению. Пока тюрьмы служили школой разврата и преступлений, пока с преступником обращались как с животным, мнение это могло казаться справедливым. Но с новым устройством и новою организацией тюрем, с переменой обращения с осужденными, мнение это потеряло свою силу. Хотя до сих пор не успели сделать из тюремного заключения вполне надежное средство исправления, хотя опыт значительно подорвал пылкие надежды на исправимость одиночного заключения, тем не менее, благодаря этому опыту, доказано, что самые тяжкие преступники способны к исправлению. По свидетельству опытных директоров тюрем, тюремных священников и врачей такие преступники даже более и скорее доступны к исправлению, чем мелкие плуты и воры. Обыкновенно преступников судят по внешнему виду их действий, не обращая внимания на происхождение и причины преступлений. Конечно, иногда причиной преступления бывает полная распущенность и упадок нравственности; но не менее того большое влияние на совершение преступлений имеют случаи, соблазны, стечение неблагоприятных обстоятельств, возбужденность страстей. Люди, совершающие преступление под влиянием этих обстоятельств, бывают доступны хорошему влиянию и исправлению. В доказательство исправимости тяжких преступников собрано много данных. По свидетельству Гойера, директора тюрьмы в Ольденбурге, к концу 1861 г. в тюрьме находилось 14 женщин, осужденных, вместо отмененной смертной казни, на пожизненное заключение; из них только две оставались неисправимы. Из трех отравителей два вели себя безукоризненно и т. п. Другой директор тюрьмы, Обермайер, говорит, что из пятидесяти двух тяжких преступников сорок один ведет безукоризненную жизнь, семь представляют достаточные виды на улучшение, и только относительно четырех можно сказать, что по выходе из тюрьмы они могут возвратиться на прежний путь.

Возражения защитников. В ответ на эти доводы защитники смертной казни говорят: если считать отнятие жизни у преступника делом недозволенным, потому что этим он лишается возможности раскаяться, то, руководствуясь тем же принципом, не следует допускать отнятия жизни и по другим причинам, как бы они ни были справедливы и основательны. Следует, например, запретить стрелять в неприятеля, убивать разбойника из той же боязни лишить их возможности позаботиться о своем спасении. Человек не только может быть лишен остатка своих дней, без всякого вреда для своего спасения, но он сам может добровольно жертвовать своею собственною жизнью, вследствие непредвиденных причин, и от этого его спасение не страдает. Будь это иначе, тогда бы все геройские подвиги считались бы безнравственными действиями как поступки, выражающие презрение к спасению души. Тогда бы человек, спасающий своего престарелого отца из беды или огня с опасностью собственной жизни, не считался бы исполнившим обязанность нравственности и религии. Да точно ли смертная казнь ставит преступника относительно спасения души в положение более опасное, чем другое наказание. Преступник, освобожденный от смертной казни, вместо того, чтобы заботиться об искуплении первого преступления, часто совершает новые. Если с великим трудом удается произвести перемену в ином преступнике, то эта перемена бывает поверхностна; за глубину и искренность раскаяния трудно поручиться. Осужденные, заметившие чего от них требуют, приучаются лицемерить и обманывать. Это ли заботы о спасении души и исправлении? Положим даже, вы успели довести до раскаяния осужденного: думаете ли, что вы больше сделали для его спасения, чем тогда, если бы вы его осудили на смерть. Далеко нет. Законодатель – не убийца, он дает осужденному время на раскаяние. И ничто в такой мере не способно произвести перемену, благодетельную для спасения души, как смертный приговор. Что другое в состоянии вызвать в нем заботу о примирении с Богом и людьми, как не мысль, что чрез два-три дня – конец жизни и он должен предстать пред грозным судьей. Для примирения же с Богом достаточно одной минуты; обращение осужденного есть дело благодати, которая в течение времени, оставшегося до исполнения приговора, может произвести в душе осужденного глубокий переворот. Если же в течение этого времени осужденный остается нераскаянным и совершенно равнодушным к делу спасения своей души, можно ли какую-либо надежду питать на его исправление?

И противники, и защитники равно признают исправление преступника делом не безразличным. Только первые придают ему несравненно большую важность, чем вторые, и поэтому желают, чтобы для исправления преступника были употреблены все средства, чтобы это исправление было деятельное и испытанное долговременным опытом, не только религиозное, но и житейское, выражающееся в честной и трудолюбивой жизни. Вторые довольствуются только религиозным, моментальным и более или менее формальным раскаянием и не считают нужным употреблять особенные усилия для исправления преступника. Защитники смертной казни, относительно исправления преступника, похожи на того английского пастора, который советовал казнить доведенного им до раскаяния осужденного, чтобы отнять у него возможность возвратиться к прежним мыслям. Самое раскаяние, которым довольствуются защитники смертной казни, не может иметь большого значения; осужденные находятся в таком расстройстве душевных сил, что они не в состоянии поступать сознательно и, будучи объяты ужасом и страхом, делают все большею частью машинально, полусознательно. Самые способы, которые употребляются для приведения осужденного к раскаянию, не всегда могут быть одобрены. В Англии, по свидетельству одного писателя, как только делается известным, что осужденный должен быть казнен, духовные различные секты спешат в тюрьму и начинают мучить осужденного; по его же словам, приводимые примеры раскаяния осужденных мало стоят доверия. Сравнение положения жертвующего своею жизнью для благих целей с положением преступника есть сравнение натянутое и фальшивое. Жертвующий своею жизнью делает хорошее дело и этим самым заслуживает всепрощение, если бы его совесть была обременена какими-нибудь дурными делами. Разве в таком нравственном положении находится преступник, когда у него отнимают жизнь посредством казни? Нельзя не заметить, что доводы защитников смертной казни относительно раскаяния и исправления главным образом основаны на той же необходимости этого наказания: необходимость смертной казни, по их мнению, гораздо важнее, чем допускаемая ими необходимость исправления преступника. Но необходимость смертной казни есть субъективное мнение, которое не подтверждается объективными доказательствами; поэтому необходимость исправления получает самостоятельное значение и особенную важность, – за что, собственно, и стоят противники смертной казни.

VI. Одно из самых сильных доказательств, которое приводят в пользу смертной казни ее защитники, – это голос народа, его юридические убеждения, его совесть. В доказательство того, что народ признает смертную казнь справедливым наказанием, приводят разные факты: народная толпа, ждущая казни, раздражается, когда узнает, что преступник помилован; народ иногда сам брал на себя роль палача, когда осужденный избегал казни посредством помилования; в некоторых странах, где была отменена смертная казнь, народ в петициях требовал восстановления этого наказания:[15]15
  1865 г. двести граждан г. Ревеля по поводу убийства Лакнера подали в городской совет прошение о том, чтобы совет взял на себя ходатайство пред верховною властью о назначении за это убийство смертной казни, – Авт.


[Закрыть] народ, присутствуя при казни убийц, совершенно убежден, что эта казнь есть единственное средство удовлетворения правосудия; даже некоторые из преступников, осужденных на смерть, проникнуты бывают мыслию, что им остается только одна смерть для искупления своей вины и для примирения с Богом, людьми и своею совестью; кровавая казнь необходима для удовлетворения семейства убитого, в противном случае обществу грозит взрыв кровавой мести.

Возражения противников. Раздражение толпы, у которой помилование отнимает кровавое зрелище, есть проявление самых грубых инстинктов, подчиняться которым для законодателя и постыдно, и неблагоразумно. Убийство самим народом виновного, которого суд не считал справедливым казнить, в настоящее время есть явление очень редкое и притом строго преследуемое самим законом; попытки применять закон Линча иногда только прорываются в Северной Америке как остаток особенностей прежнего быта, да и там они преследуются и осуждаются. То же самое должно сказать о взрывах кровавой мести, которые так часты в Корсике. Говорят, что народ считает смерть единственно справедливым наказанием за убийство. Но, во-первых, если это и так, то обязанность законодателя смягчать, облагораживать грубые понятия народа, требующего удержания древнего принципа крови за кровь; во-вторых, все эти ссылки основаны на поверхностном наблюдении; ни правительства, ни частные лица, ссылающиеся на эти явления, не дали себе труда ближе изучить воззрения народа. Между тем есть факты, которые говорят против них; в тех странах, в которых смертная казнь была отменена или временно, или навсегда, народ не роптал и не ропщет. Не нужно забывать также таких явлений, как поведение флорентийского народа, надевшего траур, запершего лавки, окна и двери домов и ушедшего в церковь молиться Богу в день казни. В некоторых штатах Северной Америки (в Пенсильвании, Массачусетсе, Джорджии, Индиане, Огайо, Миссисипи) до такой степени возросло народное убеждение против смертной казни, что законодатель для целей самого правосудия должен был сделать ему уступку; в этих штатах граждан, призванных к исполнению обязанности присяжного, спрашивают под присягой: не принадлежат ли они к противникам смертной казни. Когда в 1832 г. место казней в Париже перенесено было с Гревской площади на другое людное место, то многие жильцы соседних с ним домов поспешили переменить квартиру, и собственники домов начали иск против сенского префекта о вознаграждении за понесенные ими убытки, так как действительно исполнение казней обезлюдило квартал. Наконец, в последнее столетие во всех государствах присяжные обнаруживают наклонность избавлять обвиняемых от смертной казни, или признанием их невинными, или допущением смягчающих обстоятельств. Ссылаясь на юридические убеждения народа, отчего забывают целый класс людей, которые не одобряют этого наказания, людей, во всяком случае, имеющих право на большее внимание к их убеждениям, потому что на их стороне если не сила численная, то сила векового образования, знания, таланта, положения. Приводят в доказательство народных взглядов петиции, требующие удержания или восстановления смертной казни, но забывают, что эти петиции слишком ничтожны в сравнении с петициями, митингами и собраниями в пользу отмены смертной казни. Указания на некоторых осужденных к смерти, покорно признающих свою казнь средством примирения, не имеет никакой доказательной силы. Подобное настроение осужденных крайне редко; по свидетельству же опыта, господствующее настроение осужденных на смерть совершенно ненормальное, крайне болезненное, состояние полного угнетения всех чувств и мыслей одною гнетущею думою о предстоящей мучительной казни. Другие же – хотя и немногие – обнаруживают такую глубину испорченности и энергического нераскаяния, что до последней минуты не перестают произносить проклятия обществу, а иногда, к всеобщему смятению, вступают в борьбу с палачом. Это ли виды примирения с Богом, обществом и самим собою? Это ли раскаяние и искупление вины?

Сопоставляя эти доводы и возражения против них, можно прийти к следующим заключениям:

а) До сих пор в известной части народа живут, хотя и в обломках, но стародавние, первобытные воззрения на преступление и наказание, которым обязана своим происхождением смертная казнь: по этим воззрениям, преступление есть личное оскорбление, а наказание – грубая и ничем не сдержанная кровавая месть; позже воззрения эти несколько видоизменяются и принимают религиозный оттенок. По этим видоизмененным религиозным воззрениям, за которыми, в сущности, скрывались воззрения грубой мести, преступление есть оскорбление божества, а наказание – примирение с Богом, очищение от преступления, искупление вины, удовлетворение правосудию. Это, в сущности, только апофеоз прежних воззрений: как там, так и здесь в преступлении главное – не объективный вред, а субъективное оскорбление, в наказании – не соответствие с тяжестью вины, а удовлетворение или чувству человеческого мщения, или скрывавшему его понятию божественного мщения. Господство частного мщения, мщения за оскорбленное божество, в виде воздаяния равное за равное, искупления вины, умилостивления, очищения, собственно, прошло. Преобладание получили другие воззрения. Но обломки этих воззрений остаются в виде тех явлений, на которые указывают защитники смертной казни как на доказательство необходимости ее. К этим обломкам принадлежат: любовь массы к зрелищам казни, неудовольствие ее, когда лишают ее этого зрелища вопреки ее ожиданиям, собственная ее расправа с помилованным и не казненным преступником, вообще, весь тот цинизм ее поведения, который она проявляет в эту слишком тяжелую минуту общественной жизни. Обломки этих народных воззрений имеют свою теорию и свою философию. Сюда должно отнести теорию тех новейших писателей, которые считают смертную казнь необходимою как возмездие, как удовлетворение равное за равное, как искупление вины или как очищение нравственного зла; сюда же должно отнести и теорию Канта, который считал смертную казнь до того необходимою и до того обязательною для общества, что оно должно сегодня казнить yбийцy, если бы ему завтра предстояло разойтись. Все эти теории есть новое исправленное и дополненное издание упомянутых стародавних народных воззрений на преступление и наказание, хотя они скрывают свое происхождение и даже, считая себе за стыд подобное родство, воображают, что они новейшего происхождения. Таким образом, защитники смертной казни, ссылающиеся на юридические воззрения народа, были бы совершенно правы, если бы европейскую историю подвинуть на тысячу лет назад или если бы она начала возвращаться туда, откуда она вышла.

б) Особенно странным представляется то, что защитники смертной казни в этом случае опираются на воззрения народные, не давшие себе труда понять их сущность. Отчего те же защитники не прибегают к воззрениям народным для разрешения других, первой важности государственных, общественных и научных вопросов, например, вопроса о подаяниях, о поземельной собственности, о кредите, о солнце, земле и т. д. Отчего, например, они не считают необходимым преследовать ведьм, в которых народ так еще крепко верит и которых он не прочь преследовать судом? С воззрениями народными необходимо во многих случаях соображаться; это не мешало бы твердо помнить и некоторым защитникам смертной казни; но соображаться с ними без разбору, только потому, что они народные, значило бы иногда обречь все успехи цивилизации на совершенную погибель.

в) Защитникам смертной казни, опирающимся на народное воззрение, следовало бы идти далее по этому пути и приводить в доказательство того, что народ требует смертной казни, все те грубые, цинические сцены, которые случаются во время казней, все шутки, все безнравственные выходки в это время толпы, все ее равнодушие к нравственной стороне казней и всю ее жадность созерцать грубую, нечеловеческую их сторону. Ведь во всем этом толпа если не прямо, то косвенно выражает одобрение пролитой человеческой крови. Впрочем, если ближе всмотреться в те факты из народной жизни, которые они приводят за смертную казнь, то они близки и к только что приведенным.

Итак, смертная казнь не только не содействует общественной безопасности, не только не воздерживает от преступлений, но имеет положительно дурные стороны, которые чужды всем другим наказаниям. Единственные преимущества ее в глазах народов состоят в том, что она очень простое, дешевое и неголоволомное наказание. Чтобы человека держать в тюрьме, чтобы переломать его порочную натуру и сделать его полезным или, по крайней мере, безопасным членом общества, для этого требуются значительные издержки, большое терпение и настоящее гражданское мужество, не подчиняющееся влиянию более или менее временных тревог, а умеющее побороть душевную опасливость. Тогда как смертная казнь, не требуя ни долгого времени, ни издержек, ни особенных трудов, одним разом и навсегда отнимает у преступника возможность вредить и тем гарантирует эгоизм человеческий от мнимых и действительных опасностей. Защитники смертной казни старательно маскируют указанную причину привязанности народов к смертной казни, давая ей более возвышенное объяснение. Но тем не менее эта причина много способствует сохранению смертной казни в числе наказаний, что иногда более откровенные защитники ее и высказывают; так, в 1864 г. в английском парламенте известный Робук отстаивал смертную казнь как более дешевое средство поставить преступника в невозможность вредить обществу. Насколько законен, одобрителен и устойчив подобный эгоизм – это другой вопрос.

Настоящая глава есть только ряд теоретических соображений; это есть только более или менее, медленнее или скорее осуществимая программа будущего. Обратимся теперь к анализу жизни народов в истории современности и посмотрим, за кого она подает свой голос: за защитников или противников смертной казни.