Текст книги "Россия на историческом повороте: Мемуары"

Автор книги: Александр Керенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 40 страниц)

Глава 23
Развал демократических партий

Первые сообщения о приближении к Петрограду частей генерала Корнилова имели для жителей города такой же эффект, как горение бикфордова шнура вблизи пороховой бочки. Солдатами, матросами и рабочими внезапно овладела мания подозрительности. Повсюду им виделась контрреволюция. Охваченные паническим страхом потерять только что обретенные права, они обратили свой гнев против всех без разбора генералов, землевладельцев, банкиров и других «буржуев». Большинство лидеров-социалистов, входивших до того в коалицию, в страхе перед победой контрреволюции и последующими репрессиями повернулись к большевикам. 27 августа, в первые часы охватившей город истерии они громко их приветствовали и сообща толковали о «спасении революции».

Мог ли Ленин упустить такой шанс? После фиаско организованного им июльского восстания он практически признал свое поражение. Однако с изменением настроений, вызванным Корниловским мятежом, перед ним неожиданно открылись новые перспективы. Осторожную выжидательную тактику, принятую им после бегства в Финляндию, теперь можно было отбросить, ибо генерал Корнилов любезно предоставил ему возможность захватить власть значительно раньше, чем он планировал и, что более важно, проделать все это под лозунгом «Вся власть Советам», который был снят после июльского фиаско.

30 августа Ленин направил в Петроград секретное письмо[252]252
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 119–121.


[Закрыть] своему Центральному комитету.

«Возможно, что эти строки опоздают, ибо события развиваются с быстротой иногда прямо головокружительной. Я пишу это в среду, 30 августа, читать это будут адресаты не раньше пятницы, 2 сентября. Но все же, на риск, считаю долгом написать следующее.

Восстание Корнилова есть крайне неожиданный (в такой момент и в такой форме неожиданный) и прямо-таки невероятно крутой поворот событий.

Как всякий крутой поворот, он требует пересмотра и изменения тактики. И, как со всяким пересмотром, надо быть архиосторожным, чтобы не впасть в беспринципность…

Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, как и войска Керенского, но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница. Это разница довольно тонкая, но архисущественная и забывать ее нельзя.

В чем же изменение нашей тактики после восстания Корнилова?

В том, что мы видоизменяем форму нашей борьбы с Керенским. Ни на йоту не ослабляя вражды к нему, не беря назад ни слова, сказанного против него, не отказываясь от задачи свержения Керенского, мы говорим: надо учесть момент, сейчас свергать Керенского мы не станем, мы иначе теперь подойдем к задаче борьбы с ним, именно: разъяснять народу (борющемуся против Корнилова) слабость и шатания Керенского. Это делалось и раньше. Но теперь это стало главным: в этом видоизменение.

Далее, видоизменение в том, что теперь главным стало: усиление агитации за своего рода «частичные требования» к Керенскому – арестуй Милюкова, вооружи питерских рабочих, позови кронштадтские, выборгские и гельсингфорсские войска в Питер, разгони Государственную думу, арестуй Родзянку, узаконь передачу помещичьих земель крестьянам, введи рабочий контроль за хлебом и за фабриками и пр. и пр. И не только к Керенскому, не столько к Керенскому должны мы предъявлять эти требования, сколько к рабочим, солдатам и к крестьянам, увлеченным ходом борьбы против Корнилова. Увлекать их дальше, поощрять их избивать генералов и офицеров, высказывавшихся за Корнилова, настаивать, чтобы они требовали тотчас передачи земли крестьянам, наводить их на мысль о необходимости ареста Родзянки и Милюкова, разгона Государственной думы, закрытия «Речи» и др. буржуазных газет, следствия над ними. «Левых» эсеров особенно надо толкать в эту сторону.

Неверно было бы думать, что мы дальше отошли от задачи завоевания власти пролетариатом. Нет. Мы чрезвычайно приблизились к ней, но не прямо, а со стороны. И агитировать надо сию минуту не столько прямо против Керенского, сколько косвенно, против него же, но косвенно, именно: требуя активной и активнейшей, истинно революционной войны с Корниловым. Развитие этой войны одно только может нас привести к власти и говорить в агитации об этом поменьше надо (твердо памятуя, что завтра же события могут нас поставить у власти и тогда мы ее не выпустим). По-моему, это бы следовало в письме к агитаторам (не в печати) сообщить коллегиям агитаторов и пропагандистов, вообще членам партии. С фразами об обороне страны, о едином фронте революционной демократии, о поддержке Временного правительства и проч. и проч. надо бороться беспощадно, именно как с фразами. Теперь-де время дела: вы, гг. эсеры и меньшевики, давно эти фразы истрепали. Теперь время дела, войну против Корнилова надо вести революционно, втягивая массы, поднимая их, разжигая их (а Керенский боится масс, боится народ). В войне против немцев именно теперь нужно дело; тотчас и безусловно предложить мир на точных условиях. Если сделать это, то можно добиться либо быстрого мира, либо превращения войны в революционную, иначе все меньшевики и эсеры остаются лакеями империализма.

* * *

P.S. Прочитав, после написания этого, шесть номеров «Рабочего», должен сказать, что совпадение у нас получилось полное. Приветствую ото всей души превосходные передовицы, обзор печати и статьи В. М-на и Вол-го. О речи Володарского прочел письмо его в редакцию, которое тоже «ликвидирует» мои упреки. Еще раз лучшие приветы и пожелания!

Ленин».

Но еще до получения секретных указаний Ленина большевики объединили свои чжлы с эсерами и меньшевиками, создав 27 августа рабочую милицию для «помощи» правительству и защиты рабочих кварталов. Буквально за несколько дней «рабочая милиция» превратилась в большевистскую «Красную гвардию», тесно связанную с партийным аппаратом большевиков.

31 августа Петроградский Совет, практически оказавшись в руках большевиков, принял резолюцию, в которой в краткой форме была изложена суть программы «Октябрьского» восстания. Тем не менее, продолжая переговоры с другими партиями социалистов и выступая вместе с ними с совместными заявлениями, большевики продолжали настаивать на «единстве всего революционного демократического движения» в борьбе за «подлинно демократический» строй без привлечения к этому буржуазии, особенно кадетов.

Примиренческая политика большевиков по отношению к «мелкобуржуазным» партиям социалистов увенчалась блестящим успехом и отнюдь не только из-за воздействия их доводов на тех меньшевиков и эсеров, которые всегда выступали против сотрудничества с «буржуазией». Конечно же им льстило, что, выступая рука об руку с большевиками, они смогут не только спасти революцию от «происков контрреволюционеров», но поднять ее на новую ступень.

Действительным же успехом новой большевистской политики стало наведение мостов между большевиками и теми лидерами меньшевиков и эсеров, которые до того входили в демократическую коалицию. Поступая вопреки всякой политической логике, эти лидеры посчитали теперь важным восстановить правительственную коалицию с участием большевиков, но без кадетов.

Исходя из собственного политического опыта, я хорошо представлял себе состав и настроения кадетских организаций и в столице, и в провинции, лично знал многих их членов. Как и всякий другой политический деятель, который немало поездил по России, я знал, что кадетская партия в целом являлась активной, творческой и животворной частью тех сил, которые включились в строительство демократической политической системы в России.

Отлучая кадетов от полноправного участия в создании нового политического, социального и экономического организма, правительство не только совершило бы преступление против страны, но и оказалось бы моральным банкротом. Лидеры меньшевиков и эсеров, которые сегодня осуждали всю партию кадетов за предательство, совершенное Милюковым и его сподвижниками, сами совершили поступок, еще менее простительный: вошли в союз с Лениным и снова приняли большевистскую партию в состав «революционных демократов».

Милюков и его группа составляли в своей партии незначительное меньшинство. Сама же партия отвергала любую форму диктатуры и наряду с другими социалистическими партиями приняла самое активное участие в революции. А если судить по статьям и делам Ленина, Каменева, Бухарина, Сталина и др., то становится ясно, что большевики с самого начала революции стремились к замене демократической системы неограниченной диктатурой своей партии.

Какой смысл в выражении «революционная демократия», если в нее одновременно входили те, кто боролся за установление демократии, и те, кто открыто стремился ее разрушить?

До первой мировой войны ни у кого не было сомнений в значении слов «революция» и «контрреволюция». Под «революцией» понималось насильственное свержение народом такой государственной системы, которая более не соответствовала потребностям века и которая утратила способность эволюционировать. Под «контрреволюцией» понималось насильственное восстановление той политической системы, которая существовала до революции. Считалось, что революция происходит спонтанно, что она имеет глубокие корни в народе и что она ведет к установлению демократии. Контрреволюция, как правило, была результатом деятельности какой-то определенной группы внутри правящего класса и всегда завершалась периодом «реакции».

Я упомянул об этом элементарном различии потому, что после первой мировой войны, когда миллионы людей были втянуты в водоворот политических потрясений, любое массовое выступление стало называться «революцией» независимо от того, какие цели преследовали его лидеры.

Многие историки, социологи и авторы политических книг и до сих пор неправильно оценивают то глубокое изменение, которое произошло в политической психологии, изменение, которое искажается использованием традиционной, ныне абсолютно не приемлемой терминологией. Они до сих пор верят в справедливость афоризма Клемансо: «У демократии нет врагов слева». В XIX веке эта максима была справедлива, ибо тогда все народные движения имели своей целью социальное равноправие и свободу личности. Той же целью вдохновлялись все социалистические движения. В те времена политическим богохульством считалась бы сама мысль, что из числа «левых» могут выйти мракобесы, которые, опираясь на требования социальных низов, говоря словами Достоевского, начинают с требований полной свободы, а кончают установлением полного рабства. Именно поэтому Достоевского, который в своем романе «Бесы» предсказал тот вид правления, при котором Россия была вынуждена жить при Ленине и Сталине, клеймили при жизни как величайшего «реакционера» представители левых прогрессивных и социалистических кругов. Однако сегодня, после двух мировых войн, невозможно отрицать тот факт, что реакция, маскирующаяся под «революцию» и возглавляемая такими демагогами, как Ленин, Муссолини и Гитлер, которые опираются в своей борьбе за власть на самые низшие слои общества, может создать тоталитарные террористические диктатуры, разрушающие все моральные барьеры. Масштабы совершенных ими преступлений привели бы в ужас реакционеров прежних дней.

С точки зрения интересов народа и будущего России между корниловским движением, которое так или иначе, но было разгромлено, и движением Ленина, возрождению которого способствовало движение Корнилова, – огромное различие.

Предпринятый военный переворот был всего лишь заранее обреченный на провал арьергардный бой привилегированных классов, последняя отчаянная попытка сохранить свою власть. Вопрос о ее повторении даже не стоял по той простой причине, что у гражданских участников заговора, которые сыграли на чувстве ущемленного патриотизма какой-то части русского офицерства, не было какой-либо политической или социальной программы, которую они могли предложить народным массам.

Ленин же вознамерился прийти к власти, надев личину защитника политических свобод и нового социального статуса, обретенного народом в результате Февральской революции.

В начале сентября 1917 года никто конечно же и представить себе не мог ту форму политического садизма, в которую переродится большевистская диктатура с уничтожением демократической системы. Однако все руководители небольшевистских левых партий полностью отдавали себе отчет в том, что Ленин и его приспешники стремятся не к установлению народовластья, а к утверждению партийной диктатуры над народом. Весьма прискорбно, что этих лидеров куда меньше беспокоила очевидная суть притязаний Ленина, чем предполагаемая ненадежность партии кадетов, которая, несмотря на все свои ошибки, никогда не отличалась склонностью к диктаторству.

Как я уже упоминал, 29 августа правительство возложило на меня деликатную задачу восстановления коалиции с включением в нее тех же партий, что в ней были и ранее. Я намеревался выполнить ее как можно скорее.

Ситуация, признаться, была не из легких. Ибо, хотя я и считал абсолютно необходимым участие в правительстве кадетов, я отдавал себе отчет, что все поступки лидера кадетов Милюкова – каждая статья, которую он написал, каждая речь, которую он произнес, – вызовут новую волну возмущения, как это уже было в марте и апреле.

И тут случилось непредвиденное событие. На какое-то время мне показалось, что оно поможет мне решить создавшуюся дилемму. 30 августа, за несколько часов до начала моего официального приема, я сидел в своем кабинете на последнем этаже Зимнего дворца, проглядывая сотни телеграмм из самых различных уголков страны с поздравлениями по случаю подавления Корниловского мятежа.

Неожиданно в кабинет зашел один из моих помощников и весьма взволнованно сообщил, что, несмотря на ранний час, на немедленной встрече со мной настаивает В. Лебедев.[253]253
  Один из издателей газеты правого крыла эсеров «Народная воля», который незадолго до того исполнял обязанности главы военно-морского министерства.


[Закрыть] Через секунду в кабинет ворвался этот весьма достойный, патриотически настроенный человек, который буквально задыхался от возбуждения. Даже не поздоровавшись, он стал размахивать газетным листком, приговаривая: «Вот вам ваш Милюков!»

Видя его крайнее возбуждение, я подошел к нему и спокойно произнес: «Что побуждает вас утверждать, что он мой, а не ваш? Расскажите же, что произошло. Но сначала присядьте и переведите дух!»

Послушно, как ребенок, он сел на стул и мало-помалу пришел в себя. Потом спросил: «Вы видели сегодняшнюю «Речь»?

– Нет, – ответил я. – Я еще не читал сегодняшних газет.

– Тогда взгляните на это! – и он снова стал возбужденно размахивать передо мной страницей кадетской газеты. На том месте полосы, датированной 30 августа, где полагалось быть передовой статье, зиял огромный белый пропуск. Все еще размахивая газетой, Лебедев стал объяснять, как его посетил старший наборщик из типографии «Речи» и сказал, что перед самым печатанием газеты из нее была изъята передовица Милюкова. По словам наборщика, главный редактор «Речи» приветствовал в ней победу генерала Корнилова и требовал, чтобы правительство немедленно достигло с ним согласия.

По утверждению Лебедева, этот инцидент полностью подтверждал мнение всех истинных демократов, что партия кадетов поддерживает генерала Корнилова и потому не должна быть включена в коалицию. Я не стал до конца выслушивать остальные его аргументы. Мне было ясно, как надлежало поступить и, прощаясь с ним, я заметил довольно резко, что кадеты не могут нести ответственность за действия одного из членов их партии.

Как только Лебедев ушел, я распорядился немедленно пригласить ко мне двух наиболее влиятельных членов Петроградского отделения Центрального комитета партии кадетов – Набокова и Винавера. Несмотря на то что еще не было и девяти утра, они прибыли почти немедленно. Когда я объяснил им, почему вызвал их, Набоков ответил, что они сами обеспокоены происшедшим. После краткой и откровенной беседы мы все трое пришли к единому выводу, что коль скоро нам предстоит сформировать новую правительственную коалицию с участием всех демократических партий, Милюкову следует на время отказаться от руководства своей партией и поста главного редактора «Речи» и отправиться либо за границу, либо, по крайней мере, в Крым или на Кавказ. Мои посетители весьма тактично справились со своей деликатной миссией, и Милюков после разговора с ними почти немедленно отбыл в Крым.

В тот же день я пересказал министрам-социалистам Н. Д. Авксентьеву и М. И. Скобелеву наш разговор с Набоковым и Винавером и просил передать его суть Центральным комитетам их партий, надеясь таким путем расчистить путь для участия кадетов в правительстве.

Одновременно переговоры о кадетах с другими видными деятелями социалистических партий провели Некрасов и Терещенко, однако без видимого успеха.

На заседании ВЦИКа, состоявшемся 30 августа, на котором в предварительном порядке обсуждался вопрос о формировании нового кабинета, настроения против участия в правительстве кадетов были настолько сильны, что Н. Д. Авксентьев и М. И. Скобелев приняли решение выйти из состава правительства, с тем чтобы, выражаясь словами Скобелева, иметь свободу рук для защиты правительственной политики. Окончательное решение о составе коалиции Совету предстояло принять 1 сентября.

После падения монархии между Временным комитетом Думы и только что сформированным Советом было достигнуто соглашение, что до созыва Учредительного собрания в России не будет установлена какая-либо определенная политическая система. Однако к лету двусмысленное положение России, как государства без определенной формы правления, стало нетерпимым. Было важно, однозначно используя слово «Республика», показать всем и каждому, что Россия как названием своим, так и конкретными делами сформировалась как демократия. Это было особенно существенно, учитывая, что определенные силы предпринимали попытки установить в стране диктаторский режим. Осознавая опасность промедления, я дважды пытался осуществить провозглашение России республикой. Первый раз сразу же после большевистского восстания 4 июля во время краткого пребывания в Петрограде между поездками на фронт. Вечером 6 июля на совещании с представителями социалистических партий по вопросу о программе нового коалиционного правительства я настоял на включении в декларацию будущего правительства двух пунктов: во-первых, провозглашение республики и, во-вторых, роспуск Государственного совета и Думы. Оба пункта были одобрены. Не дожидаясь публикации декларации, я поспешно выехал на фронт, где вскоре получил опубликованную в печати декларацию. Обоих этих пунктов в ней не было. Сделано это было без согласования со мной, но времена были такие тяжкие, что я не отнесся к этому подобающим образом. Второй раз такая возможность представилась на Государственном московском совещании,[254]254
  См. гл. 19.


[Закрыть] когда все представители различных партий, классов, городских и земских учреждений и так далее высказались в пользу республики. После обсуждения этого вопроса я обратился к присутствовавшим на Совещании министрам с просьбой дать мне возможность провозгласить Россию республикой, однако получил отказ.

После же военного мятежа ни у кого в демократических кругах не осталось и капли сомнения в необходимости формального подтверждения существования в России республиканской формы правления, и на заседании Совета министров 31 августа был утвержден окончательный проект «Провозглашения Республики».

Во время заседания мне сообщили, что со мной по неотложному делу хочет встретиться делегация партии эсеров.

Я согласился и тут же пощел в свой кабинет, где меня уже поджидали два члена ЦК – Зензинов и Гоц. Памятуя о том, что именно эти двое встретились со мной во время июльского кризиса, вручив мне тогда нечто вроде ультиматума своего ЦК, я ожидал, что и на этот раз их миссия будет носить такой же характер. И не ошибся. Они явились, чтобы заявить от имени своего ЦК, что если я. осмелюсь включить в состав правительственной коалиции хотя бы одного кадета, то в нее не войдет ни один представитель партии эсеров. Сдерживая возмущение, я сказал: «Сообщите вашему ЦК, что, во-первых, я передам ваше требование правительству; во-вторых, лично я считаю крайне важным включение в правительство кадетов, как и представителей всех других демократических партий; и, в-третьих, как глава национального правительства я не могу следовать приказам, исходящим от отдельных партий».

Тут Зензинов попытался обсудить со мной это дело «как друг, на неформальной основе», однако я прервал его, заявив, что частные разговоры в данном случае исключаются. «Вы представили мне официальную резолюцию Центрального Комитета вашей партии, и я немедленно передам ее правительству». На этом разговор закончился.

Возвратившись в зал заседаний, я сообщил о встрече, которую только что имел с посланцами партии эсеров. Мой ответ получил единодушное одобрение. Ни у кого из нас не было ни малейших сомнений, что резолюция партии эсеров приведет к отсрочке на неопределенное время восстановления коалиционного правительства с участием всех демократических партий.

Тем временем нам необходимо было принять срочные меры для ликвидации последствий Корниловского мятежа. Главными задачами были: создание нового Верховного главнокомандования, восстановление дисциплины на фронте, прекращение актов беззакония в тылу и, вообще, насколько это было возможно при создавшихся условиях, нормализация положения по всей стране. Одновременно следовало возобновить дипломатические переговоры с союзными державами.

К тому времени по разным причинам вышло в отставку более половины всех министров, а чрезвычайные полномочия, которые были возложены на меня в период мятежа, потеряли свою силу.

Однако именно теперь, в этот крайне неустойчивый переходный период, для решения проблем как внутренней, так и внешней политики концентрация власти и административных функций была абсолютно необходима.

Насколько я помню, Терещенко после консультаций с лидерами кадетов и эсеров внес проект резолюции о создании комитета из пяти министров, наделенных, вплоть до формирования новой коалиции, всей полнотой исполнительной власти. Проект резолюции, внесенный министром иностранных дел, и мое предложение о провозглашении республики были утверждены. Оба эти предложения были включены в следующее официальное заявление, которое было опубликовано 1 сентября за моей подписью и подписью министра юстиции Зарудного: «Мятеж генерала Корнилова подавлен. Но велика смута, внесенная им в ряды армии и страны. И снова велика опасность, угрожающая судьбе родины и ее свободе.

Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушное и восторженное признание республиканской идеи, которое сказалось на Московском Государственном совещании, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляется Российское государство, есть порядок республиканский, и провозглашает Российскую Республику.

Срочная необходимость принятия немедленных и решительных мер для восстановления потрясенного государственного порядка побудила Временное правительство передать полноту своей власти по управлению пяти лицам из его состава[255]255
  В этот специальный орган, получивший название «Директория» помимо меня вошли министр иностранных дел Терещенко, министр почт и телеграфа Никитин, который также отвечал за министерство внутренних дел, полковник Верховский (получивший звание генерал-майора), бывший командующий Балтийским флотом контр-адмирал Вердеревский, получивший пост военного министра. Представители армии и флота после моего назначения на пост Верховного Главнокомандующего были впервые включены в правительство.


[Закрыть] во главе с министром-председателем.

Временное правительство своей главной задачей считает восстановление государственного порядка и боеспособности армии. Убежденное в том, что только сосредоточение всех живых сил страны может вывести родину из того тяжелого положения, в котором она находится, Временное правительство будет стремиться к расширению своего состава путем привлечения в свои ряды представителей всех тех элементов, кто вечные и общие интересы родины ставит выше временных и частных интересов отдельных партий или классов. Временное правительство не сомневается в том, что эта задача будет им исполнена в течение ближайших дней».[256]256
  Известия. 1917. 3(16) сентября.


[Закрыть]

Вечером того же дня, а именно 1 сентября, состоялось второе, и решающее, заседание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета для обсуждения кризиса вокруг коалиции.

Принятая на заседании резолюция[257]257
  Она была внесена эсерами и меньшевиками.


[Закрыть] представляет собой удивительный документ, ставший полной неожиданностью как для правительства, так и для народа.

Во вступительной части резолюции говорится, что «трагическое положение, созданное событиями на фронте и гражданской войной, которую открыла контрреволюция (то есть сторонники и последователи Корнилова) делает необходимым создание сильной революционной власти, способной осуществлять программу революционной демократии и вести деятельную борьбу с контрреволюцией и внешним врагом. Такая власть, созданная демократией и опирающаяся на ее органы, должна быть свободна от всяких компромиссов с контрреволюционными «цензовыми элементами».[258]258
  Известия. 1917. 3(16) сентября.


[Закрыть]

Короче говоря, высший орган «революционной демократии» – Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Совета (ВЦИК) вместо того чтобы проявить ответственность в вопросе создания коалиции, способной управлять республикой, решил отстранить от участия в правительстве всех представителей «буржуазной демократии».

Далее они выразили намерение как можно скорее созвать съезд представителей всех «демократических» (в их понимании этого слова) органов для решения вопроса об организации власти, способной довести страну до Учредительного собрания.

Что касается существовавшего правительства, то, по их мнению, его следовало сохранить вплоть до созыва этого «демократического совещания», но лишь при условии тесного его единения с органами революционной демократии в борьбе против контрреволюции (находившихся под контролем ВЦИК), дабы предотвратить принятие им таких административных мер, которые могли внести «раздражение в народные массы».

По сути дела, это означало, что впредь, до замены его новым режимом, который предложит съезд «демократических организаций», существовавшее правительство обязано представлять все свои административные решения на утверждение ВЦИК.

Мужественно выступив против этой резолюции, Скобелев, днем ранее занимавший пост министра труда, выдвинул такое возражение: «Здесь говорили, что принцип коалиции не оправдался. Я другого мнения. Как ни тяжело настоящее положение, но все же Россия осталась нашей, Россией демократии. Через сколько кризисов идея коалиции ни проходила, она все-таки сумела сохранить Россию и свободу до сегодняшнего дня. И эта идея не должна умереть…

Возможны три комбинации власти: коалиционная, исключительно буржуазная и исключительно демократическая.[259]259
  Следует иметь в виду, что в данном контексте под словом «демократическая» подразумевается слово «социалистическая».


[Закрыть] Чисто буржуазной власти оправдать нельзя. В заговоре Корнилова столкнулись две власти: одна, стоящая за самодержавие, и другая власть, опирающаяся на все слои населения. Победила последняя, иначе и быть не могло. Но не следует бросать огульного обвинения на всю буржуазию, как в свое время было неправдой, что в выступлении демократической улицы 3–5 июля принимала участие вся демократия.[260]260
  Большевистское восстание, организованное Лениным.


[Закрыть] Если в движении Корнилова, быть может, и принимали участие некоторые буржуазные группы, то, наверно, большинство их не участвовало в нем. И потому окончательно отстранять их от власти мы не имеем права.

Вторая идея власти состоит в передаче всей полноты ее демократии. Уже с первых дней революции нам указывали, что только лозунг «Вся власть Советам» способен спасти страну. За последние дни у многих из нас произошла революция в мозгах, и увеличилось число сторонников этого лозунга.

Но у меня эта революция не произошла. Я умышленно вышел из состава Временного правительства, чтобы проводить мою идею среди вас с развязанными руками. Чем грознее положение на внешнем и внутреннем фронте, тем более надо сплачивать вокруг себя все живое для защиты страны…

Не забывайте, товарищи, что Петроград это не вся Россия, и потому Петроград должен прежде всего спросить всю Россию.

Я дважды бывал на фронте и знаю, что Петроград не пользуется там всеобщим доверием.

Причина этого следующая: «Нас всех слишком обуревает жажда власти. У нас на глазах Зимний дворец, и мы слишком стремимся попасть в него. Провинция его не видит, и потому она трезвее…»[261]261
  Известия. 1917. 2(15) сентября.


[Закрыть]

Голос Скобелева был гласом вопиющего в пустыне. В его поддержку выступил лишь бывший министр и председатель Совета крестьянских депутатов Авксентьев.

Другие, особенно те, кто многие годы прожили за границей или были высланы на каторгу в Сибирь, продемонстрировали крайнюю враждебность к основам политики правительства. Полностью закрывая глаза на внутренние и внешние трудности, они посчитали себя вправе (бог знает, почему) устанавливать новый режим «трудящихся масс».

Представитель Ленина Каменев произнес речь, которая еще больше убедила сторонников социалистического правительства в том, что их мечта о постоянном сотрудничестве с большевиками вполне осуществима. «Два пункта, – сказал Каменев, – нас всех объединяют: власть должна быть ответственной перед нами и опираться на революционную демократию. Оба эти условия встретили отказ…

Объявленный нам состав правительства – это правительство для Керенского, правительство же для России должно быть создано здесь, с Керенским или без него, в зависимости от нашего усмотрения».[262]262
  Известия. 1917. 3(16) сентября.


[Закрыть]

Вслед за Каменевым выступил один из лидеров меньшевиков Дан, который также подверг критике тот факт, что мое правительство не было подотчетно ВЦИКу. Церетели, поддержав резолюцию эсеров и меньшевиков, запрещающую любые контакты с буржуазией, постарался оспорить экстремистское толкование ее Каменевым. Он утверждал, что резолюция предусматривает возможность создания коалиции, пока эта коалиция опирается на демократическое движение. Он не стал пояснять свою весьма расплывчатую точку зрения и не уточнил, что он понимает под словом «демократическое».

Что в действительности имели в виду сторонники создания правительства исключительно из социалистов, раскрыл председатель партии Чернов в ноябре 1917 года в обращении к четвертому съезду партии эсеров.[263]263
  «Взрыв возмущения в связи с возможностью военного переворота и разгула контрреволюции, – заявил Чернов, – который на время восстановил единство демократического революционного фронта в борьбе с крупнейшей партией привилегированных классов России, партией, которая по-прежнему сохраняла доминирующие позиции, то есть кадетов, именно эти настроения укрепили позиции социалистической демократии и в какой-то степени ослабленных Советов. Советы, которые после событий 3–5 июля, приведших к подрыву единства демократического фронта, качнулись вправо, смогли затем выправить линию и занять более левые позиции. И потому неудивительно, что многие, в том числе и я, не могли не порадоваться самому факту Корниловского мятежа, который, показав абсурдность сползания вправо и продемонстрировав все его логические последствия как заговора военных, дал возможность, использовав ошибки и преступления правых, выправить положение, усугубившееся в результате ошибок и глупости левых».


[Закрыть]

Вот это-то глубокое различие во взглядах лидеров революционной демократии и стремление многих из них отбросить революцию на полгода вспять превратили в конечном счете Демократическое совещание в трагический фарс или, выражаясь словами Ленина, в комедию, что соответствовало истине.

3 сентября ВЦИК направил приглашения принять участие в Демократическом совещании широкому кругу политических и гражданских организаций, с его точки зрения имеющим на то право. Совещание, на котором присутствовало 1492 делегата, открылось 14 сентября. Примечательно, что соотношение сил внутри «революционного демократического» лагеря менялось и в период составления списка приглашенных, и на самом совещании.

5 сентября Московский Совет приняв резолюцию, аналогичную той, которую утвердил 31 августа Петроградский Совет. В обоих Советах из президиума вышли представители меньшевиков и эсеров, и вместо них в обоих городах были избраны большевики, левые эсеры и объединившиеся с ними меньшевики-интернационалисты. И во всех других крупных городах страны стало возрастать влияние большевиков в рабочих и солдатских организациях[264]264
  Организаторы Демократического совещания предоставили представителям рабочих и солдат 446 мест, то есть треть общего числа участников, а представителям огромного большинства населения России – Совету крестьянских депутатов – лишь 179. Удивительная политическая арифметика!


[Закрыть]6 сентября в Москве был опубликован устав Красной гвардии. Большевистская Красная гвардия вышла из недр рабочей милиции, созданной Советом 27 августа «для содействия правительству».