Текст книги "Время летних отпусков"
Автор книги: Александр Рекемчук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
18
– А пачэму?
Это гортанное и резкое «А пачэму?» звенело в ушах Светланы уже целый день.
С утра она и новый заведующий промыслом Мамедов отправились на участки. Пешком исходили километров пятнадцать. Побывали на групповом нефтесборном пункте, на девяносто девятой и девяносто восьмой скважинах, смотрели насосы, коммуникации – где они только не были и чего только не смотрели!..
И где бы они ни были, что бы они ни смотрели – раздавалось: «А пачэму?» Почему не закачивается в пласт вода на четвертом участке? Почему на промысле нет автоматики? Почему?.. Почему?.. «А пачэму?»
Светлана отвечала на все вопросы сначала спокойно и обстоятельно. Потом обиженно. А потом стала злиться. И разозлилась настолько, что внезапно хлынувший над лесом проливной и холодный дождь доставил ей искреннее удовольствие: Мамедов перестал задавать вопросы, зябко поднял воротник, нахохлился, сморщился и выбивал золотыми зубами частую дробь. А Светлана втихомолку злорадствовала, хотя и сама промокла до нитки.
Сейчас, в конторе, они обсыхали, развесив на спинках стульев все, что можно было снять с себя без ущерба для деловой обстановки.
Но, едва обсохнув, Мамедов опять принялся за свое:
– А пачэму? Пачэму вы до сих пор не применили такой эффэктивный способ повышения добычи, как гидроразрыв пласта? Пачэму?
Обида и негодующий протест уже давно созрели в душе Светланы. Накопилось. И все наконец прорвалось наружу:
– Потому что просто не успели! Два месяца назад у нас и законтурного заводнения не было в помине. Ничего не было. Попробовали бы вы… начинать все сначала.
Она защищала справедливость, а справедливость превыше скромности.
– Да, все это мы сделали за два месяца. И вообще ваши претензии не по адресу. Я лишь временно заведовала промыслом. А вот вы заикнулись бы о вторичных методах добычи нефти при товарище Брызгалове!
– Какой такой товарищ Брызгалов? Я нэ знаю никакого товарища Брызгалова и знать нэ хочу… Я принимаю дела у вас, и я вас спрашиваю: пачэму вы нэ занимались гидроразрывом пласта?
– Гидроразрывом? – не сдавалась Светлана. – А вот вы попробуйте выпросить для этого в тресте хотя бы один агрегат, хотя бы одну автомашину! Рубль денег попробуйте выпросить для Унь-Яги!..
– И нэ надо выпрашивать. Трэбовать надо, трэбовать! Что значит «для Унь-Яги»? Я вас спрашиваю, что это значит? Унь-Яга – это социалистическое прэдприятие или это частная лавочка, а?
«Да. Этот выпрашивать не будет, – поняла Светлана. Этот потребует. И ему дадут».
Теперь они замолчали оба – устали. Теперь они молча сидели друг против друга: Светлана в измятом, мокром, прилипшем к телу платье и Мамедов – без пиджака, без галстука, с волосами, всклокоченными, будто воронье гнездо, с отросшей за день щетиной на шоколадном лице… Устали… Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.
– Самед Ибрагимович, я хочу… могу в отпуск завтра?
– Завтра? Пожалуйста. Нэ возражаю.
Он развел руками: мол, ничего не поделаешь – каждому работающему человеку положен отпуск. Извлек из кармана мокрую сигарету, с трудом раскурил ее. Поинтересовался:
– А куда вы едете?
– К маме. Потом в Ялту или в Сочи.
– Что? – как ошпаренный вскочил с места Самед Ибрагимович. – В Ялту? Тьфу… тьфу…
Он плевался яростно – должно быть, попал в рот табак из мокрой сигареты.
– В Сочи? Тьфу! Разве Ялта – это город? Разве Сочи – это город? Баку – это город! Вы поедете в Баку!
Он прикрыл глаза. Он улыбнулся. И его золотые зубы сверкнули, как солнечные блики на морской воде…
– Я вам дам адрес, Светлана Ивановна. И вы пойдете к бабушке Джахан. К моей бабушке. Она сварит вам черный кофе – такого кофе больше нигде нэт. И такой бабушки нигде нэт. Ей девяносто девять лет – бабушке Джахан!
«Девяносто девятая…» – почему-то вспомнила Светлана.
Она подошла к сейфу, приоткрыла массивную дверцу, оглядела стопки каротажных диаграмм и рулоны чертежей. Все ли в порядко? Ничего не забыто?.. Да, все в порядке. Захлопнула дворцу, трижды повернула ключ в замке.
Потом Светлана стала выдвигать поочередно ящики письменного стола. Все ли на месте?.. Круглая коробочка с печатью. Бланки. Книга приказов. Книга входящих писем. Книга исходящих писем. Все ли она передала новому заведующему из того, что обязана ему передать? Кажется все…
А все ли? Припомни… Ты не забыла про тот – самый нижний и самый скрежещущий ящик письменного стола? Нет, не забыла. Ты хотела бы о нем забыть, но не смеешь… Ты обязана помнить.
Куда затерялся в связке ключ от нижнего ящика? Где же он? Вот, кажется, этот… Этот ли? Почему же он цепляется бородкой, упрямится и никак не лезет в скважину.
Ящик открылся. Светлана достала оттуда распечатанный конверт. А из конверта – сложенный лист бумаги.
– Самед Ибрагимович, я должна еще передать вам это.
Мамедов взял из ее рук бумагу, пробежал глазами, наморщил лоб:
– Из милиции?.. Горелов… Кто такой Горелов?
– Наш механик.
– «…в нетрезвом виде…» Что, пьяница?
Новый заведующий скривил губы и, не дочитав до конца, швырнул бумагу на стол.
– Завтра уволю.
– Самед Ибрагимович, – побледнела Светлана, – этого делать нельзя… Горелов – очень хороший механик. Именно он предложил использовать центробежные насосы…
– Завтра уволю, – резко перебил Мамедов. На промысле пьяниц нэ будет.
Светлана с трудом задвинула рассохшийся ящик обратно в тумбу. Положила на стол перед Мамедовым гремучую связку ключей.
– Теперь все. До свидания, Самед Ибрагимович.
– До свидания.
Она пошла к двери, и сейчас по ее походке было особенно заметно, как она устала. Ноги ступали медленно, неровно, каблуки подгибались. Она очень устала… Пятнадцать километров. Ливень. И служебные разговоры.
– Светлана Ивановна, – окликнул ее уже при выходе Мамедов. Она обернулась.
– Вы знаете, что мне больше всего понравилось на Унь-Яге? – щедро улыбался новый заведующий. – Мой старший геолог.
19
От Унь-Яги до железной дороги – без малого сто километров. Поезд на юг в 16.05. С билетами трудно – отпускная пора. Нужно загодя добраться до станции. Светлана решила выехать в восемь утра. «Победа» появилась под окном ровно в восемь.
– Велели в контору заехать… – сообщил шофер Федя.
– Зачем?
– Не знаю. Попрощаться, может?
– Со всеми как будто простилась.
– Не знаю. Велели заехать, – повторилг шофер.
– Что ж, хорошо… Откройте, пожалуйста, багажник.
Оказалось, что есть попутчик до станции, до районного центра – Роман Григорьевич Антонюк. Он ехал в райком партии.
– Вот хорошо! – обрадовалась Антонюку Светлана. – Веселее будет.
Однако Роман Григорьевич почему-то не разделил ее восторга. Особенно не веселился. Он влез в машину, на заднее сиденье, со Светланой рядом, и забился потеснее в угол: толстые попутчики всегда норовят потеснее забиться в угол – все им кажется, что они стесняют кого-то. Он забился в угол, насупился и так, насупившись, всю дорогу и ехал.
А Светлана Панышко старалась думать об отпуске. Как она приедет на станцию и в кассе ей достанется билет в мягкий вагон. Как в купе ее, новую пассажирку, старые пассажиры встретят сначала неохотно и сумрачно. А потом ничего, привыкнут и станут помалу допытываться: кто, да куда, да откуда? А потом и о себе расскажут: о своем здоровье или нездоровье, про дела служебные, про дела семейные, про дела квартирные.
Будет поезд бежать мимо еловых урманов, мимо травяных низин, мимо станционных строений, мимо церковок и кладбищ, мимо элеваторов и заводов, мимо старых городов и новых городов…
«А все-таки трубопроводы к буровым нужно уложить в траншеи, засыпать землей, – обеспокоилась вдруг Светлана. – Ударят зимой большие морозы, и вода – даже горячая вода из речки Пэсь-ю – может заледенеть…»
Ни с того ни с сего вернулась к ней эта обеспокоенность и сразу нарушила ход мыслей. Отпуск, поезд – все это отодвинулось куда-то далеко. Конечно, далеко: еще целых три часа езды до станции. А Унь-Яга совсем близко, где-то за спиной, едва отъехали – вон маячат над лесом вершины буровых.
О чем она думала? Да, билеты на поезд… Нет, о другом. Трубопроводы. Уже теперь это нужно сделать – закопать трубы. Август, зима на носу. Как же она забыла сказать Мамедову об этом? Ведь он – человек новый, человек южный, морозов наших не представляет себе. Что там ни говори, а Унь-Яга – не Баку… Нужно будет с дороги написать Мамедову об этом.
– Гм… – сердито буркнул Антонюк.
Светлана взглянула на него с удивлением: что он сказал?
Но Антонюк ничего не сказал, кроме «гм». Остальное он скажет там – в райкоме партии. Это он репетирует в уме предстоящий разговор с первым секретарем райкома. Ему-то он скажет! Он скажет: «Кричать-то мы мастера на конференциях и пленумах, что нужно-де смелее выдвигать молодежь на руководящие посты. Друг друга уверяем, что нужно, необходимо, дескать, растить кадры. В решения про это записываем… А коснется дела – кого же поставить на этот руководящий пост? Может быть, товарища такого-то – молодой специалист, растущий инженер, способный организатор?.. Тут-то и начинаем в затылке почесывать: „Да, мол, оно, конечно… молодой… да уж больно молод. Это верно, что растущий… Так ведь не вырос еще! Рискованно…“» Вот так он прямо и скажет первому секретарю райкома. Выложит всю правду и свое личное мнение выскажет ему как секретарь партийной организации Унь-Ягинского промысла.
А Светлана старалась думать об отпуске.
О том, как приедет она в теплый город у моря. Туда, где растут банановые пальмы и кипарисы. Туда, где на пляже раскаленная галька обжигает пятки. Как она по этой обжигающей гальке пойдет навстречу волне, расставив руки, ступая мелко и боязливо, стыдясь белизны своего тела среди тел загорелых, обронзовевших…
Потом у нее появятся подружки-хохотушки, Потом, уж непременно, появится какой-то человек, который будет всякий раз провожать ее долгим взглядом, будет робеть, не зная, как заговорить с ней. Наконец воодушевится – «была не была!» – и подойдет. И заговорит. И, выждав время, спросит как бы невзначай: «Вы не замужем?» – «Нет, не замужем…» – равнодушно ответит она.
Нет, не замужем. Она – сама себе хозяйка. Она никому ничем не обязана, и ей тоже никто ничем не обязан. Она – инженер. Она сама зарабатывает то, что ей надо, и даже больше того, что ей надо. Она независима и самостоятельна. Она ничьих жертв не требует, и сама не хочет быть ничьей жертвой. Даже во имя любви… И еще встретится в жизни человек, которому она будет рада и который принесет радость ей. У нее будет своя семья, будут дети. Будет квартира с балконом…
«Дура, дура! Эгоистка!.. Какая же она, оказывается, эгоистка! – побледнела от возмущения Светлана. „Сама зарабатывает…“, „не хочет быть жертвой…“, „квартира с балконом…“ Но ведь все это – только о себе. Разве можно – только о себе?..»
– Гм… – негодующе буркнул Антонюк.
«Что он сказал?» – удивилась Светлана.
Но Антонюк ничего не сказал, кроме «гм». Остальное он скажет там – в райкоме партии. Он все начистоту выложит первому секретарю райкома. Он ему скажет: «Кричать-то мы все мастера, что нужно-де смелее выдвигать женщин на руководящие посты. Убеждаем друг друга. Резолюции выносим… А в докладе на Восьмое марта, из года в год, все про одну и ту же Марью Петровну разговор. Вот, мол, яркий образец руководящей женщины – Марья Петровна. Не нахвалимся Марьей Петровной. Потому что, кроме Марьи Петровны, говорить больше не о ком. Одна на весь район – Марья Петровна. Вроде как для приличия. Вроде как специально для доклада на Восьмое марта…» Вот так он и скажет порвому секретарю райкома, изложит свое мнение как коммунист коммунисту!
Стрелка спидометра рвалась по шкале. Федя-шофер упоенно выжимал педаль. Пулеметной дробью бил из-под колес гравий в днище машины. Ветер напряженно свистел в приоткрытых боковых створках окон.
Дорога круто уходила вверх, и тогда впереди ничего не было видно, кроме синего неба с размазанными по нему слоистыми обликами. И казалось, что сейчас машина оторвется от земли и продолжит свой путь уже в воздухе – туда, к облакам.
В глубокую падь бросалась дорога, и тогда ничего не было видно вокруг, кроме ощетинившейся тайги. И казалось, что сейчас машина ринется с ходу в непролазную чащу, круша сухостой.
Подъем. Уклон. Еще подъем. И еще уклон. И «Победу» вынесло на ровный путь.
И вот тогда метнулась навстречу, пронеслась мимо окон, будто сорвавшись с тетивы, стрела – заостренная спереди, оперенная сзади, желтая, приколоченная к столбу.
Светлана успела прочесть на стреле: «До Унь-Яги 50 км».
Гравий колотил в днище машины. Напряженно свистел ветер. Машина неслась через взгорья и пади.
Синевой наливалось небо, росли и пышнели облака.
Катилось вверх ослепительное солнце. Вот сейчас расступится тайга, оборвется дорога, и во всю ширь, во всю даль откроется море – бескрайнее, рябое, позлащенное…
А Светлана, обернувшись, провожала глазами желтую стрелку, на которой записано: «До Унь-Яги 50 км».
1959
