Текст книги "Белый флюгер"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Умел он перевоплощаться. Сегодня на нём было всё матросское. Но одежда – это полдела. Главное, что и сам он по походке, по манере держаться выглядел настоящим матросом. И не простачком, а из тех, кого обычно выбирали в матросские комитеты. Он открыто шёл по деревне, по-хозяйски оглядывал дома, и казалось, вот-вот он остановится и гаркнет во всю морскую глотку, чтобы люди собирались на митинг обсуждать очередные задачи Советской власти.

Но Александр Гаврилович не стал созывать митинг. Он шёл к двухэтажному флигелю с белым петухом-флюгером на крыше. Настроение у него было приподнятое. Он пожал руку Семёну Егоровичу, поднёс к губам пальцы Ксении Борисовны.

– Давненько не встречались!

Они действительно виделись последний раз на Елагином острове в день пожара, и за всё это время Семён Егорович никаких заданий от Александра Гавриловича не получал.

– Мы уж думали – бросили вы нас, забыли.

– Как же так? – Александр Гаврилович с шутливой старательностью посмотрел на горку румяных блинов, только что напечённых Ксенией Борисовной. – Вижу – не голодаете. Вывод простой: посылки мои приходят регулярно… А вы говорите – забыл!

Александр Гаврилович был аккуратен: каждый месяц пятнадцатого числа Семён Егорович находил в укромном месте за деревней мешок с продовольствием.

– За это спасибо! – поклонилась Ксения Борисовна.

– А за что же не спасибо? – Александр Гаврилович был настроен игриво. – За то, что не давал работы?.. Считайте, что вы получили отпуск. Но он кончился! Вскоре придётся потрудиться. Зато потом! – Он мечтательно закатил глаза. – Потом вернётесь вы на свой Елагин… За весь остров поручиться, конечно, не могу, но кусочек – и немалый! – получите за свои труды!

В эту свою, как он называл про себя, инспекционную поездку Александр Гаврилович не скупился на обещания. Все, с кем он был связан, остались довольны. Обрадовался и Семён Егорович.

– Значит, близко? – с придыханием спросил он, имея в виду тот день, когда вернутся старые порядки.

– Да уж не за горами! – обнадёжил его Александр Гаврилович. – Вот я и приехал, чтобы проверить: готовы ли вы, можно ли на вас положиться?

– Не сомневайтесь! – Семён Егорович для верности пристукнул кулаком по столу. – Только прикажите, что делать!

Александр Гаврилович не любил торопиться. Он знал, какое задание даст Семёну Егоровичу, но решил сообщить об этом не сейчас, а перед самым началом событий, которые готовились такими, как он, ярыми врагами Советской власти.

– Скажу в своё время, – сдержанно ответил он. – А сегодня мне хотелось бы узнать всё о ваших соседях.

И Семён Егорович, показав незаурядную наблюдательность, подробно рассказал о жителях деревни. Он не скрыл, что появление семьи Дороховых сначала испугало его. Их непонятная связь с чекистами невольно возбуждала тревогу. Дороховы, предупреждённые Крутогоровым, так и не сказали, что произошло с ними на полустанке. Но по отдельным случайным словам Семён Егорович сумел всё-таки понять, что они были задержаны чекистами, а потом почему-то отпущены. Причём получили в подарок коня. За что? Уж не согласились ли они помогать чекистам? На всякий случай Семён Егорович постарался сблизиться с Дороховыми в надежде, что кто-нибудь выболтает тайну, если она есть.

Александр Гаврилович одобрил поведение Семёна Егоровича, но совсем по другим соображениям. Он знал: работники ЧК хотя ещё и не имеют опыта, но такого промаха не допустят. Если бы Дороховы обязались помогать им, то не было бы дарёного коня, и о чекистах никто бы и словом не обмолвился. Скорей всего Дороховых задержали по ошибке. Спутали с кем-нибудь. Не с семьёй ли Семёна Егоровича?

Но даже такое предположение не пугало Александра Гавриловича. Кадровый офицер, он верил, что второй снаряд не попадает в воронку от первого. Чекисты не станут интересоваться соседями Дороховых, с которыми только что произошла досадная ошибка.

– Больше используйте детей, – посоветовал он Семёну Егоровичу. – Очень удачно вы обзавелись ими. В этом возрасте для друзей секретов не существует. Пусть дружат, но только палка всегда о двух концах… Ваши воспитанники лишнего не скажут?

Семён Егорович замялся. Это был тот момент, когда он хотел сказать, чьи у него дети. Но помешал Яша. Нарушив строжайший запрет приходить домой раньше обеда или ужина, он вбежал в комнату с новостью: к берегу прибило тяжёлую закупоренную бочку.

Недобро и выжидательно взглянул на него Семён Егорович, но Яша не узнал Александра Гавриловича. Он видел его лишь один раз – в другой одежде, мельком, из окна родного домика на Средней Невке.

– Ксюша, сходи, посмотри!.. А ты, – Семён Егорович покосился на висевшую у двери верёвку, – будешь наказан. До обеда ещё далеко.

– Я не хотел… – пролепетал Яша.

– Я понял! – Семён Егорович указал на дверь. – Иди.

Мужчины остались вдвоём.

– Дисциплинка у вас строгая! – одобрительно произнёс Александр Гаврилович.

– Без этого нельзя… Со своими нельзя, а уж с чужими… – Медленно выговаривая слова, Семён Егорович подумал, что будет лучше, пожалуй, если Александр Гаврилович не узнает всей правды. – С чужими ой-ой как надо!

Они условились, что вскоре Александр Гаврилович снова побывает у Семёна Егоровича и тогда скажет, какой конкретно помощи ждёт от него. Если же до этой встречи произойдёт что-либо важное, неотложное, то Семён Егорович может воспользоваться старым тайничком на Елагином острове.

– Там всё спокойно, – собираясь уходить, сказал Александр Гаврилович. – Дом ваш цел, лодки – тоже, и причал на месте… Ну, а за сим – разрешите откланяться! – Он многообещающе улыбнулся и добавил: – Елагинский вельможа!..

В приплывшей к берегу бочке была смола. Она могла пригодиться в хозяйстве. Только поэтому Семён Егорович смилостивился над Яшей – всего раз пять стеганул его верёвкой перед обедом, да и то больше по рукам.

МОЖЖЕВЕЛЬНИК – КУСТ ПОЛЕЗНЫЙ

Бугасов и не подозревал, что попал под надзор двух пар острых глаз. Наблюдать за ним было нетрудно. Из окон дома Дороховых хорошо видна калитка с железным кольцом. А с чердака, на котором мальчишки решили ночевать до морозов, виднелось и крыльцо дома Бугасова.

Удивлялись братья: к нему часто заходили деревенские мужики, а он ещё ни разу не вышел за калитку. Но однажды к вечеру Бугасов с лопатой, мешком и широкой доской захромал в сторону холма.

– Сейчас мы его накроем! – сказал Федька.

Наскоро одевшись, они выскочили на улицу.

Пробегая мимо знакомого забора, братья увидели на калитке большой амбарный замок. Бугасов был уже далеко. Его зимняя шапка мелькала в кустарнике на склоне холма. Пока ребята добирались до этого кустарника, Бугасов скрылся в лесу.

– Хромой, а прыткий! – прошептал Карпуха.

– Догоним! – ответил Федька.

Под ногами зашуршали опавшие листья. Идти пришлось медленно, чтобы не шуметь. Мальчишки долго бродили меж деревьев, пока не услышали скрежет лопаты о камни. Бугасов копал яму.

Братья залегли в кустах и, затаив дыхание, ждали, что он достанет из земли. Ведь недаром с собой у него мешок! А он копал и копал, и не яму, а ров вокруг густого куста можжевельника.

– Место плохо приметил! – догадался Карпуха. – Забыл где…

Федька не ответил, лишь строго взглянул на брата.

Когда ровик стал довольно глубоким, Бугасов отложил лопату, взял доску и подсунул её под корни можжевельника. Куст качнулся, двинулся кверху и с комом земли целиком вышел из ямы. Бугасов спихнул его с доски корнями в мешок и присел отдохнуть.

Ребята лежали в кустах и уже без особого интереса следили за тем, как он сворачивает махорочную самокрутку.

Послышалось шуршанье листьев, и к Бугасову подошёл один из деревенских мужиков. Они поздоровались.

– Можжевел промышляешь?

– Можжевел – куст полезный, – ответил Бугасов. – Хочу у себя посадить. Люблю, чтобы всячина во дворе росла.

– Люди о хлебе, а ты…

– О хлебе пусть Советы пекутся!

– Да уж напеклись – дальше ехать некуда! Тупик!

– Найдётся дорожка! – хрипло сказал Бугасов. – На развёрстке и заградиловке никакая власть долго не устоит. Спяхнут!

Он выговорил эти слова с такой злобой, что мальчишкам стало страшно. Федька потянул Карпуху за рукав. Они потихоньку вылезли из кустов, отползли шагов на двадцать, вскочили и – бежать, пока лес не остался позади.

– Вот это вражи-ина! – всё ещё шёпотом произнёс Карпуха. – И чего он так на Советскую власть взъелся? Хуже, что ли, стало?

– Дурак! – буркнул Федька.

Карпуха не рассердился. Ему очень хотелось разобраться во всём, и он спросил:

– Ты… царя помнишь?

– Ещё как! – усмехнулся Федька. – Вместе за грибами ходили.

Вот теперь Карпуха обиделся.

– Иди ты!.. Ему – серьёзно, а он…

– А ты не спрашивай по-глупому! – ответил Федька. – Откуда мне царя помнить?.. Жрать было нечего – это помню… Помню ещё, как отца в кровь били… Сапогами!

– За что?

– Не знаю…

– Ничего ты не знаешь!

– Что надо – знаю!

– А что надо?

– Знаю, что я за Советы! А ты?

– За кого же ещё!

– Вот и всё! Больше ничего и знать не надо! А кто против – враг!.. Завтра катанем в Ораниенбаум – расскажем дяде Васе!

– Может, вперёд отцу или мамке?

– Нельзя! Они тогда не пустят – сами захотят съездить!

Довод был убедительный, и Карпуха согласился с Федькой.

Прежде чем идти домой, братья побывали на берегу залива. Садилось осеннее солнце. Вода казалась бронзовой. Камень отбрасывал длинную тень. На его верхушке сидели Гриша и Яша. Нравилось им это уединённое место.

Вставали они очень рано. Дороховы, выходя по утрам из дома, всегда видели их где-нибудь на берегу. Здесь они проводили весь день, пока не становилось совсем темно. Даже в плохую погоду они не уходили домой. Чаще всего Дороховы заставали их на камне.

Сначала Федька с Карпухой думали, что мальчишки поджидают их. Но потом они заметили, что Гриша с Яшей всегда сидят лицом к заливу. Так не ждут знакомых. И тогда Дороховы решили: добычу караулят, высматривают, не прибьёт ли что-нибудь волнами.

Федька с Карпухой тихо подкрались к берегу. Цепочка скользких валунов, чуть возвышающихся над водой, вела к камню. Гриша с Яшей сидели бок о бок в одинаковой позе: ноги согнуты, колени приподняты, локти на коленях, подбородок на руках, а взгляд устремлён куда-то вдаль.

– Эй! – крикнул Федька. – Заснули? Свалитесь ещё!

Мальчишки обернулись и не обрадовались.

– Что кислые? – спросил Федька. – Улов плохой? Ничего не приплыло?

Прыгая с валуна на валун, Дороховы добрались до камня и залезли на него.

– Пусто, значит? – поддразнивая, снова спросил Федька.

– Бури не было, – вздохнул Гриша. – Это только после бури…

– А у нас есть кое-что! – с таинственным видом сообщил Карпуха. – Бугасов-то…

– Подожди! Я расскажу! – прервал его брат. – До чего дошёл, жадюга! Деревья в лесу выкапывает – и к себе, во двор!

Карпуха понял, что Федька не хочет делиться секретом с ребятами, и добавил:

– Хромой, а сильный! Большую можжевелину с корнем выдрал!

Гришу и Яшу Бугасов не интересовал. Они ещё не расстались со своими невесёлыми мыслями, прерванными приходом Дороховых. Все замолчали.

Побулькивала вода внизу у камня.

– Когда долго смотришь в море, – сказал Яша, – так и кажется, что плывёшь с камнем от берега… Всё дальше, дальше… Как на парусах! И думаешь – сзади и земли уже не видно. А обернёшься – она тут, никуда не делась. И не отплыл ты ни на шаг.

– Чего выдумал! – засмеялся Карпуха. – С камнем только на дно ныряют. Возьми лодку и шпарь! Грести-то умеешь?

– Да умею… А всё равно никуда не уплыть.

Федьке надоели унылые разговоры. Он зевнул.

– По домам, что ли?

– Нам ещё рано, – отозвался Гриша. – Ужин через час.

– Пошли к нам! – предложил Карпуха. – Купрю покажем.

Дороховы не раз приглашали мальчишек к себе, но те всё отказывались почему-то. А сегодня они согласились, вспомнив, в какую ярость пришёл Семён Егорович, когда Яша сказал, что не будет дружить с Дороховыми.

У дома Дороховых уже был сколочен навес, под которым стоял Прошка. Рядом лежала груда брёвен и досок для настоящей конюшни. Весь этот строительный материал помог достать Семён Егорович.

– Добрый у вас отец, – сказал Федька, когда они проходили мимо навеса.

– Хороший, – вяло подтвердил Гриша.

В тёмных сенях Федька крикнул:

– Мам! Это мы!

Ребята, не заходя в комнату, поднялись по лестнице на чердак.

Там было очень уютно и как-то необычно, потому что горел разноцветный железнодорожный фонарь. Одно стекло в нём красное, другое – жёлтое, а третье – зелёное. Оттого и весь чердак казался праздничным и немножко смешным. Он состоял из трёх частей, и в каждой части был свой свет.

Купря сидел на жёрдочке в красном отсеке. Нога у него окрепла и крыло почти зажило. Он встретил ребят тройным карканьем. Глаза горели, как красные бусинки. Карпуха протянул к нему руку.

– Иди ко мне, Купря! Иди!

Ворон соскочил к нему на ладонь и быстро перебрался по руке на плечо.

– Дрессированный! – удивился Яша. – А ко мне пойдёт?

– Попробуй! – разрешил Карпуха.

Яша протянул руку.

– Иди ко мне! Иди!

Купря вцепился клювом в Карпухины волосы, точно боялся, что его силой снимут с плеча хозяина. А Яша всё тянул к нему руку.

– Что это у тебя? – спросил Карпуха и даже присвистнул.

На Яшиной руке, высунувшейся из рукава, виднелись багровые рубцы. Мальчишка быстро одёрнул рукав и потупился.

– Это кто же? Отец? – нахмурился Федька.

– Кому ж ещё? – Гриша обнял брата за плечи. – Пройдёт!

Дороховых поразили эти багровые рубцы на руке. Яшу били не ремнём – ремень таких следов не оставляет.

– Вот уж не думал, – произнёс Федька. – На вашего отца это не похоже!

– Видать, крепко ты ему насолил! – сказал Карпуха.

– Насолил, – согласился Яша с такой покорностью, что Дороховым стало жалко его.

– Хочешь, я тебе Купрю отдам? – предложил Карпуха, чтобы как-то утешить мальчишку. – Он и к тебе привыкнет! Я ему скажу, чтобы привык!

– Нет! – отказался Яша. – Ты его отпусти на волю.

Карпуха обрадовался, что жертва его не принята.

– Отпущу! Крыло зарастёт совсем – и отпущу. А то – бери! С ним интересно!

– Лучше отпусти.

– Договорились! Когда отпускать буду – мы вас позовём!..

НОЧНОЙ ПЕРЕПОЛОХ

Ночью выпал первый снег. Он был мокрый и тяжёлый. Чуя смену погоды, ворон раскаркался в темноте и разбудил мальчишек. Карпуха прикрикнул на него. Купря замолчал, но братьям больше не спалось. Оба думали о предстоящей поездке в Ораниенбаум. Федька засмеялся в темноте.

– Помнишь, как тот матрос в комнату вбежал?.. Нас увидел – глаза чуть не лопнули!

– Разозлился, наверно!

– Ещё бы! Трое суток под арестом!

– Возьмёт и не пустит!

– Куда? – удивился Федька.

– К дяде Васе.

– Не имеет права – мы по делу!.. Может, этого Бугасова все чекисты ищут, а он сидит на своём дворе, да ещё лес обворовывает!

От залива долетел приглушённый расстоянием выстрел.

– Никак стреляют? – прошептал Карпуха.

Прогремело ещё два выстрела. Внизу заскрипела кровать – это отец встал с постели. Мальчишки скатились по лестнице и ворвались в комнату.

– Стреляют! – крикнул Федька.

– Не глухой, – ответил отец.

Он торопливо одевался, а мать зажгла лампу.

Выстрелы следовали один за другим, приближаясь к дому. Тревожно заржал Прошка под навесом. Когда отец и сыновья выскочили на крыльцо, всё стихло. Они дошли до берега.

Липкий снег валил густо. Уже за камнем ничего не было видно. Дороховы прислушались. Им показалось, что где-то постукивают вёсла в уключинах. Потом послышались шаги. Подошёл встревоженный Семён Егорович, спросил:

– Не ты стрелял, Степан Денисыч?

– Тут, считай, из трёх винтовок били и из одного нагана, – ответил отец.

– По звуку определил?

– Наслушался в окопах… Будто гребут?

И верно: где-то за снежной пеленой шуршала и булькала вода. Рядом с камнем вынырнул широкий нос баркаса. Проскрежетав килем по дну, он остановился. Два матроса соскочили прямо в воду, крестом сомкнули руки, а двое других усадили на них пятого матроса. Он то стонал, то ругался такими морскими словечками, что отец крякнул и сказал:

– Ночью-то так вроде и не годится.

Тяжело хлюпая по воде, матросы вынесли раненого на берег.

– Чей дом? – спросил один из них, увидев светящееся окно.

– Мой, – ответил отец.

– Веди! – приказал матрос и крикнул оставшимся: – Прочешите берег! Следы на снегу посмотрите!

Семён Егорович вошёл в воду и помог подтащить к берегу баркас, а Дороховы двинулись к дому: отец – впереди, мальчишки – сзади двух матросов, которые несли раненого, продолжавшего ругаться.

– Контра проклятая! Из рук выскользнул… Ногу продырявил и ушёл, паразит!

– Не ушёл! – успокаивал его другой матрос. – Утонул, должно быть… Я ж ему всю обойму вслед выпустил. Ясно дело – утонул!

Отец остановился и оглянулся на матросов.

– Чего уставился? – рассердился раненый.

– Слышу – знакомые! – Отец вгляделся в одного матроса. – Запомнил я твоё «ясно дело!»

– Давай, давай! – нетерпеливо прикрикнул тот. – Веди!

Теперь и мальчишки узнали чекистов. Раненым оказался матрос Алтуфьев, который заснул у камеры предварительного заключения.

Дома командованье полностью перешло к матери. Она отобрала нож, которым старший матрос хотел разрезать брючину на раненой ноге, и аккуратно засучила штанину. А когда Алтуфьев, проскрипев зубами, начал снова ругаться, она так цыкнула на него, что он замолчал на полуслове.

– Кость не задета, – сказала мать, осмотрев рану на икре, и сразу же посыпались распоряжения: – Федька! Горячей воды из печки – в правом чугуне!.. Карпуха! Марля в комоде, в нижнем ящике!.. Степан! Йод на кухне – в шкафчике!

Старший матрос ушёл вместе со своим товарищем на берег. Алтуфьев перестал скрипеть зубами и, лежа на кровати, следил за руками матери. Похвалил её.

– А ты… не только драться умеешь!

– За кем гнались-то? – задал Карпуха давно мучавший его вопрос.

Матрос посмотрел на мальчишек и сделал страшное лицо.

– С вами я и разговаривать не хочу!

Братья видели, что он не сердится на них. Лицо у матроса быстро разгладилось, и он спросил:

– Как ворон? Каркает?

– Скоро полетит! – ответил Карпуха.

Матрос вздохнул.

– Зато я – что ворон подбитый… Гидра чёртова!.. Если б не снег! Не видно ничего! Выбрал же погодку, подлюга!

Матрос не сказал, что это был за человек, почему они хотели схватить его, как очутились ночью в заливе. Он говорил только о самом последнем моменте, когда началась стрельба. Первым выстрелил из нагана тот человек. Он был в небольшой двухвёсельной лодке. Выстрелил и стал грести изо всех сил, чтобы скрыться. Но баркас снова догнал его. И опять он выстрелил. Эта пуля и ранила матроса. Тогда с баркаса открыли стрельбу из винтовок. Лодка почему-то перевернулась, и человек упал в воду. Был ли он ранен или нырнул нарочно – неизвестно…

Через час вернулся старший и три других матроса. Никаких следов на берегу они не нашли. Вероятно, тот человек утонул. В ледяной воде залива, смешанной со снегом, долго не поплаваешь.

Мать напоила матросов чаем. Они решили заночевать у Дороховых.

Алтуфьева оставили на кровати, отец с матерью легли на тёплой печке, а остальные забрались к ребятам на чердак.

Заснули быстро. Только братья не спали.

– Может, и ехать в Ораниенбаум не надо? – шепнул Карпуха Федьке. – Расскажем ему – и всё!

– Кому?

– Да старшему!.. А он дяде Васе передаст. Думаешь – нет?

– Передаст! – согласился Федька. – Только как? Расскажет, а про нас – ни слова! Будто сам узнал!

– Ясно дело! – послышалось в темноте. – Прикарманю ваши заслуги! Обязательно себе прикарманю!

После этого раздумывать было нечего. Мальчишки придвинулись к матросу и всё рассказали про Бугасова…

Рано утром раненого перенесли на баркас, к корме которого была привязана лодка того человека. Дороховы провожали их. Ребята недоуменно переглядывались. Они думали, что матросы так просто не уедут, что перед отъездом они пойдут к Бугасову, и если не заберут его, то по крайней мере обыщут весь дом. Но Зуйко – старший матрос – о Бугасове и не вспомнил.

Выждав удобный момент, Федька спросил:

– А про того-то забыл?

– Замётано! – Матрос подмигнул и добавил так, чтобы слышали все Дороховы: – Если что – звоните Крутогорову.

– Откуда? – спросил отец.

– На полустанке есть телефон… Спасибо за приют!

Алтуфьев приподнялся в баркасе на локте и сказал матери:

– Быстро заживёт – жди подарок!

УТОПЛЕННИК

Купре устроили торжественные проводы. Семья Дороховых собралась на чердаке. Были приглашены и Гриша с Яшей. Мать дала Карпухе кусок варёной крольчатины. Он разрезал его на ломтики и добавил в тарелку хлеба.

Все стояли и смотрели, как ворон склёвывает последний завтрак в неволе. Купря не стеснялся. Когда попадался кусочек побольше, он поднимал клюв кверху, чтобы легче было глотать, и крутил головой, точно удивлялся: по какому случаю собралось вокруг него столько народа?

Покончив с завтраком, он привычно перелетел Карпухе на плечо.

Федька открыл окно. Карпуха шевельнул плечом.

– Гуляй!

Ворон ущипнул его за ухо.

– Гуляй! – повторил мальчишка и подошёл к окну.

Купря соскочил на подоконник, посмотрел вниз – на скованную лёгким морозом землю, глянул на небо, на берёзу с двумя вороньими гнёздами, каркнул, расправил крылья, помахал ими, будто пробовал, работают ли они, и легко взмыл в воздух.

На берёзе загалдели: ругались или радовались – кто их, ворон, разберёт? Купря уселся на самую макушку дерева, посидел, подумал, заскакал вниз по голым веткам и смешался со своими чёрными собратьями. Драки не произошло. Значит, его приняли в новую семью.

– Живи сто лет! – сказала мать.

Всем было радостно и немножко печально. Федька закрыл окно. Яша взял Карпуху за руку, долго смотрел ему в глаза.

– Ты хороший?

– Скажешь ещё! – смутился Карпуха. – Жить ведь на воле всем охота.

На берёзе снова закаркали.

– Это Купря! – забеспокоился Карпуха.

Все вороны подхватили карканье Купри. Мальчишки долго не могли понять, почему они раскричались. Потом увидели Семёна Егоровича, который подходил к их дому.

Отец с матерью поспешили вниз. Они с большим уважением относились к своему соседу. Без его помощи Дороховым пришлось бы туго.

– Достал я вам на день телегу, – сказал Семён Егорович. – До вечера возика три привезёте. Моих ребят можете взять.

Отец усадил Гришу и Федьку на лошадь и повёл её в деревню, к дому, в котором Семён Егорович договорился насчёт телеги. Прямо оттуда они собирались ехать в лес за дровами. Младших мальчишек отец не взял с собой.

Карпуха с Яшей ещё полчаса крутились около берёзы, смотрели на ворон, но так и не могли решить, здесь ли Купря или улетел. Они пошли к берегу. Снег лежал лишь кое-где. Мороз застеклил лужи и выбоинки, наполненные водой. А на заливе не было ни льдинки.

– Пройдём по кромке – посмотрим, – предложил Яша.

– Пойдём, – согласился Карпуха. – Всё равно делать нечего… А ты знаешь, нам матрос-чекист Зуйко сказал: скоро школу тут откроют. Во будет здорово!

Он хотел шлёпнуть Яшу по плечу, но тот отстранился от него и задышал часто-часто. Щека опять задёргалась.

– Матросы чекистами не бывают!

– Ещё как бывают! Уж я-то знаю! – авторитетно заявил Карпуха. – В чекистов кого берут?.. Самых что ни на есть смелых, сильных, и чтоб добрый был, как дядя Вася.

– Добрый? – вскрикнул Яша. – Замолчи! – Он зажал руками уши. – Замолчи, а то убегу и никогда больше – слышишь? – никогда с тобой разговаривать не буду!..

– Сдурел ты, что ли? – растерялся Карпуха. – Я про школу хотел… Может, мы бы вместе ходили… В один класс – в первый…

Яша долго не отвечал, приходя в себя, а когда ответил, голос у него был усталый и отчуждённый:

– Не будем вместе… Мне – во второй.

Карпухе хвастать было нечем. Ни он, ни Федька не кончили первого класса. Мать научила их читать по складам. В деревне школы не было.

– Вы что – в городе жили?

Яша не слышал. Вытянув тонкую шею он смотрел куда-то вперёд.

– В каком городе-то? – снова спросил Карпуха.

– Кто-то лежит! – прошептал Яша.

Впереди у самого берега в воде чернело что-то продолговатое, бугристое. Мальчишки побежали, остановились и с перепуганными лицами потихоньку маленькими шажками подошли поближе. В воде лежал утопленник. На нём была матросская одежда. Смотрели в небо тусклые остановившиеся глаза.

Яша как-то странно простонал и, не сказав ни слова, побежал домой. Он узнал в утопленнике человека, который недавно приходил в их флигель.

Карпуха растерянно посмотрел по сторонам и бросился к своему дому.

– Мам! Мам!.. Утопленник! Мам!

Мать хлопотала у печки. Поставив в угол ухват, она спросила недоверчиво:

– Какой ещё утопленник?

– Там!.. На берегу!..

– А не тот ли это выплыл? – вслух подумала она. – За которым ночью гнались?

У Карпухи отлегло от сердца. Конечно, это тот! Как он сразу не догадался?

– Значит, гидра потонула! – оживился Карпуха. – Пойду ещё посмотрю.

– Никуда не пойдёшь! За печкой присмотри, – приказала мать. – Я на полустанок сбегаю! Просили же позвонить…

На берёзе закаркали вороны. Мать не обратила на это внимания, Карпуха услышал и выглянул в окно. К дому бежала жена Семёна Егоровича.

– Здорово! – воскликнул Карпуха. – Они вместо собаки! И всё Купря! Как увидит, что к дому идут, начинает каркать, а остальные подхватывают!.. Верно, здорово, мама?

Вбежав в комнату, соседка заголосила. Из её сбивчивых фраз, прерываемых всхлипываниями, с трудом можно было понять, что Яша упал с лестницы и разбился.

– Умирает! Сыно-о-ок умира-ает! – причитала соседка.

Мать заторопилась.

– Побежала! Доктора попрошу захватить!

Карпуха не знал, что делать с бившейся в истерике женщиной. Он погладил её по волосам.

– Не плачь, тётя Ксюша!.. Мы знаешь какие?.. Нам хоть бы что! Упадём – и… и ничего! Поболит и пройдёт!

Соседка рыдала, кусала пальцы, билась лбом о скамейку. Тогда Карпуха плеснул ей на затылок холодной воды. Это помогло. Тётя Ксюша приутихла. Через минуту она встала и, придерживаясь рукой за стену, вышла из дому.

Карпуха хотел бежать за ней, но в печке было полно дров. Недоглядишь – и спалит всё. А помочь Яше он всё равно не сможет.

«Как же он упал?» – подумал Карпуха и вспомнил крутую, похожую на корабельный трап лестницу. С неё упасть нетрудно. И высоко! Грохнешься – не одну кость сломаешь! Представилось Карпухе, как Яша вбежал в дом, чтобы сказать про утопленника. Отец с матерью, наверно, были наверху. Яша кинулся на лестницу, поскользнулся и полетел вниз…

Через час, когда все Дороховы собрались в двухэтажном флигеле, Семён Егорович дрожащим голосом рассказал, как произошло несчастье.

– Слышу – топочет!.. Обернулся – он поднимается из люка, и лица на нём нету! Хотел что-то сказать, пошатнулся и… вниз!!

Яша лежал на кровати в нижней комнате. Он был без сознания и дышал так, точно бежал в крутую гору. Гриша сидел в ногах, молча глядел ему в лицо и невольно дышал так же часто и прерывисто, как и брат. Ксения Борисовна прикладывала ко лбу Яши мокрые полотенца.

– Он головкой… головкой, – приговаривала она.

Требовательно просигналил автомобиль. Федька с Карпухой выбежали на улицу. Машина стояла у дома Дороховых. На берегу вокруг утопленника уже собралась толпа.

– Сюда! Сюда! – заорал Карпуха.

Люди в машине услышали, и она медленно двинулась к двухэтажному флигелю. Мальчишки встретили её на полпути. Рядом с водителем сидел Крутогоров, а сзади – Зуйко с каким-то человеком в штатском. Это был врач.

– Зовёте, а дома – никого! – проворчал Крутогоров. – Где и что тут у вас?

– Яша в том доме! – заторопился Федька. – А утопленник там, на берегу, где люди!

– Газуй! – приказал Крутогоров.

Водитель подрулил к крыльцу. Человек в штатском быстро вошёл в дом. Машина, подпрыгивая на буграх, спустилась к морю и по смёрзшемуся песку подкатила к толпе. Братья побежали туда же.

Утопленник лежал на берегу. Бушлат распахнут. На тельняшке – размытые следы крови.

– Молодой, – с сожалением произнёс кто-то. – Жить бы да жить ещё!

– Все поляжем! – пробурчал Бугасов. – Бьют без разбора!.. А кто не от пули, тот от голода подохнет!

Крутогоров взглянул на Бугасова, опять посмотрел на мёртвого, спросил у Зуйко:

– Тот?

– Будто тот, – неуверенно ответил матрос. – Ночь… Ещё снег валил… Только кому ж другому?

– Несите в машину…

Зуйко с водителем подняли тело. Тельняшка задралась. Под ней была видна батистовая рубашка.

– Тот ещё матросик! – негромко сказал Крутогоров и за рукав приподнял руку мёртвого. – Ноготки – что у барышни! Медяшку не драили!

– Бей! – зло выкрикнул Бугасов. – Бей каждого, у кого рубаха не в навозе и ногти без траура!

– Зачем каждого? – спокойно возразил Крутогоров. – Этот сам стрельбу открыл. Нашего матроса ранил.

Пока укладывали тело в тесную машину, подошёл врач.

– Я остаюсь. Везти его нельзя – сотрясение мозга. – Отозвав Василия Васильевича в сторону, он добавил: – Его сначала ударили по голове, а потом уж он упал с лестницы.

– Дела-а! – покачал головой Крутогоров и крикнул Зуйко: – Езжай один. Я – поездом.

Машина ушла. Врач вернулся во флигель. Толпа стала расходиться. Крутогоров с мальчишками пошёл к их дому.

– Была деревня: что ни изба – свояк! – послышался голос Бугасова. – А теперь понаехали неведомо кто!

– На нас ругается! – догадался Федька.

– Это и есть Бугасов? – спросил Крутогоров.

– Он… Хромой и злющий! Так всех бы и сожрал!

– Уцелеем! – улыбнулся Крутогоров. – Мне Зуйко рассказал… Только не тот это, ребята!.. Злой-то он – злой! И много у нас таких. Не понимают, что по-другому сейчас нельзя… Я вот рабочий, а Бугасов – крестьянин. Чего он на меня злится? А того, что хлеб я у него беру, а взамен ничего дать не могу. Дали землю, когда революцию сделали, а больше, прости, – сам нищий! Не работаю я, и завод мой Обуховский только на фронт работает. Никаких таких товаров, нужных в деревне, не делает. Не до этого!..

Крутогоров задумался о чём-то невесёлом, тревожном и, только подойдя к дому, закончил свою мысль:

– Нам бы с врагами разделаться, тогда бы всё и наладилось. Крестьянин нам – хлеб, а мы ему – и плуг, и керосин, и одежонку. Потерпи! А Бугасовы терпеть не хотят! Обижаются, а того в толк не возьмут, что без одежонки год-другой можно пробиться, а без хлеба и неделю не протянешь. Не дай армии хлеба – побьют наших. А как побьют, так у того же Бугасова земельку-то и отберут! Вот как оно получается…

Об этом же толковали и за столом, когда сели обедать. Отцу надо было решить самое главное: как и чем будет кормиться его семья. Поэтому он воспользовался присутствием Крутогорова и дотошно расспрашивал его обо всём. Василий Васильевич прямо сказал; что из Дороховых хороших хлеборобов уже не получится.

– Почему? – удивился отец.

– По твоему настроению чувствую! – улыбнулся Крутогоров. – Бросало вас туда-сюда. Оторваны вы от земли. Ведь не случайно к большому городу под крылышко приехали… Хочешь, на мельницу устрою? Транспорт у тебя свой – Прошка. Будешь ездить – не так уж далеко.

Отец посмотрел на мать, но она почему-то не вмешивалась в разговор.