Текст книги "Катрин Блюм"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Жандармы снова подтолкнули Бернара к входной двери.

– Прощайте, батюшка! Прощайте, матушка! – сказал молодой человек.

Провожаемый горящим взором Матье, который, казалось, хотел подтолкнуть его к двери взглядом, подобно тому, как жандармы толкали его физически, Бернар сделал несколько шагов по направлению к двери.

Но Катрин встала у него на пути.

– А я, Бернар? – спросила она. – А мне ты разве ничего не скажешь?

– Катрин, – ответил молодой человек глухим голосом, – в тот момент, когда я умру, и умру невиновным, может быть, я тебя прощу. Но сейчас у меня нет сил!

– О! Неблагодарней! – воскликнула девушка, отворачиваясь. – Я считаю, что он невиновен, а он думает, что я виновата!

– Бернар! Бернар! – воскликнула матушка Ватрен. – Скажи своей бедной матери, прежде чем ты покинешь ее, что ты не хочешь этой разлуки!

– Матушка, – ответил Бернар грустно и торжественно, – если я должен буду умереть, то я умру благодарным и почтительным сыном, благодаря Бога за то, что у меня были такие прекрасные родители! – С этими словами он повернулся к жандармам. – Пойдемте, господа, – сказал он, – я готов!

И, сделав последний прощальный жест рукой всем присутствующим, сопровождаемый всхлипываниями и приглушенными рыданиями, он направился к двери.

Но вдруг дверь открылась, и на пороге появился Франсуа: без галстука, в руке куртка.

Он задыхался, по лбу его потоком струился пот. Все взгляды моментально обратились в его сторону.

Глава IX. Разоблачение Матье

При виде Франсуа, который повелительным жестом приказал присутствующим оставаться на месте, все поняли, что он принес какое-то важное известие. За исключением Бернара, все сделали шаг назад.

Матье не мог отступить, потому что стоял вплотную к камину, но ему потребовалось значительное усилие, чтобы остаться на месте.

– Уф! – вздохнул Франсуа, бросая свою куртку на пол и хватаясь за дверной наличник, словно человек, который вот-вот упадет. – Ну, в чем дело? – спросил мэр. – Мы так никогда сегодня не закончим! Жандармы! В Вилльер-Котре!

Но аббат Грегуар понял, что подоспела помощь, и, сделав шаг вперед, сказал:

– Мсье мэр, этот молодой человек хочет сообщить нам что-то важное, выслушаем же его! У тебя есть для нас какое-то известие, не так ли, Франсуа?

– Ничего страшного, не беспокойтесь, – сказал Франсуа матушке Теллье и Катрин, которые, видя, что ему плохо, хлопотали вокруг него, в то время как аббат, Гийом и матушка Ватрен смотрели на него, как смотрят люди, потерпевшие кораблекрушение посреди бушующего океана, на корабль, внезапно появившийся на горизонте и несущий им спасение.

Обернувшись к мэру и жандармам, молодой человек спросил:

– Что вы собираетесь делать?

– Франсуа! Франсуа! – закричала матушка Ватрен. – Они уводят моего бедного Бернара в тюрьму! – Гм! – сказал Франсуа. – До Вилльер-Котре целых полтора лье, не считая того, что дядюшка Сильвестр уже лег спать, и ему не доставит большого удовольствия вставать в этот час!

– Ах! – облегченно вздохнул Гийом, понимая, что если Франсуа доверит таким тоном, то это значит, что у него нет причин для волнения.

И он закурил свою трубку, о которой забыл на целых полчаса. Что касается Матье, то он незаметно проскользнул от камина к окну и уселся на подоконник.

– Ах, вот как! – сказал мэр. – Мы, оказывается, слуги мсье Франсуа? В путь, жандармы, в путь!

– Извините, мсье мэр, но у меня есть возражения!

– Какие возражения?

– Против того приказа, который вы только что отдали!

– Да стоит ли слушать то, что ты собираешься сказать? – усмехнулся мэр.

– Бог мой, вы это сами увидите. Но я должен предупредить вас, что рассказ может оказаться долгим!

– Ну, раз это надолго, то мы займемся этим завтра.

– Нет, мсье мэр, это необходимо, выслушать сегодня! – возразил Франсуа.

– Друг мой, – сказал мэр покровительственным тоном, в котором сквозило нетерпение, – поскольку суд может принять только фактические доказательства, то вы сами понимаете, что мне нужно идти! Жандармы, уведите арестованного!

– Но, – сказал Франсуа, вновь становясь серьезным, – вы должны меня выслушать, мсье мэр, потому что у меня есть фактические доказательства!

– Господин мэр! – воскликнул аббат Грегуар. – Во имя религии и человеколюбия я умоляю вас выслушать этого молодого человека!

– А я, мсье, – сказал Гийом, – во имя справедливости приказываю вам отложить арест!

Мэр остановился, почти испуганный всепобеждающей силой отцовской любви. Стараясь не подавать виду, он сказал:

– Господа, если есть убитый, то существует и убийца!

– Простите, мсье мэр, – возразил Франсуа, – существует убийца, это правда, но убитого нет!

– Как это нет? – вскричал мэр.

– Убитого нет! – радостно повторили все присутствующие.

– Что он говорит? – пробормотал Матье. – Благословен Господь! – воскликнул священник.

– Мне кажется, – заметил Франсуа, – что я принес вам хорошие известия!

– Объяснитесь, молодой человек, – величественно сказал мэр, довольный, что нашелся предлог для отсрочки ареста Бернара.

– Мсье Шолле был испуган выстрелом и упал, потеряв со знание, а пуля попала в кошелек, набитый деньгами, бывший в нагрудном кармане, и скользнула вдоль ребра.

– О! О! – воскликнул мэр. – Что вы говорите, друг мой! Пуля попала в кошелек?

– Как правильно он разместил свои деньги, а, мсье мэр? – засмеялся Франсуа.

– Не важно, есть убитый или нет, – сказал мэр, – важно, что была попытка убийства!

– А кто с этим спорит? – спросил Франсуа. – Перейдем к фактам, – потребовал мэр.

– Боже мой! Именно этого я и хочу! – сказал Франсуа. – Но вы меня все время прерываете!

– Говорите, говорите, Франсуа! – в один голос вскричали все присутствующие.

Лишь двое продолжали хранить молчание, хотя по разным причинам. Это были Бернар и Матье.

– Итак, – сказал Франсуа, – вот послушайте, мсье мэр, как все произошло!

– Но как ты мог узнать, как все произошло, если ты сидел с нами за столом в этой комнате, когда попытка убийства имела место в полутора лье отсюда, а ты все время был здесь?

– Да, я вас не покидал, это правда. Но ведь когда я вам говорю, что за кабан прошел по лесу – самец или самка, молодой или старый, разве я при этом видел кабана? Я видел след, и это то, что мне нужно! – Хотя Франсуа даже не посмотрел в сторону Матье, у того по телу поползли мурашки. – Таким образом, я могу предположить, как все произошло, – продолжал Франсуа, – мсье Бернар сначала пришел в трактир матушки Теллье. Это так, матушка Теллье?

– Да, это так, – подтвердила добрая женщина, – и что же?

– Он был сильно взволнован?

– О, да!

– Тише! – сказал мэр.

– Он шел большими шагами, и два или три раза он в не терпении ударил прикладом ружья по столу, который напротив двери…

– …требуя вина, это правда, – воскликнула матушка Теллье, поднимая руки к небу, восхищенная проницательностью Франсуа.

Матье вытер рукавом пот, выступивший у него на лбу.

– О, – сказал Франсуа в ответ на удивление хозяйки трактира, – это было совсем нетрудно понять. На песке остались следы – более глубокие, чем все остальные!

– И как же ты смог разглядеть это ночью?

– А луна? Вы полагаете, что она нужна только для того, чтобы на нее лаяли собаки? Итак, мсье Шолле прискакал со стороны Вилльер-Котре и, остановившись в тридцати шагах от трактира матушки Теллье, привязал своего коня к дереву. Затем он прошел мимо мсье Бернара. Я думаю, что он что-то потерял и искал на песке, может быть, деньги, потому что на земле остались пятна от воска, видимо, кто-то светил ему свечой. В это время мсье Бернар спрятался за буком, который растет напротив домика, и продолжал неистовствовать, что доказывается тем, что в двух или трех местах около дерева вырван мох. Парижанин нашел то, что искал, и удалился по направлению к источнику Принца, где расположился не далее чем в четырех шагах от источника. Затем он сделал двадцать шагов по направлению к дороге, ведущей в Суассон, – и тут раздался выстрел, и он упал.

– Именно так! – воскликнула Катрин.

– Завтра, когда будут найдены пуля и пыж, – сказал мэр, – мы узнаем, кто сделал этот выстрел!

– Но совершенно не нужно ждать до завтра, – возразил Франсуа, – я их принес!

Луч радости осветил бледное лицо Матье.

– Как, – спросил мэр, – вы их принесли? Вы принесли пулю и пыж?

– Да, как вы понимаете, пыжи оказались на том месте, откуда стреляли, а пулю пришлось поискать подальше, потому что сна чала она застряла в кошельке, а затем скользнула вдоль бедра, что несколько изменило направление ее полета. В конце концов, я обнаружил ее в стволе дерева. Вот она!

И с этими словами Франсуа показал мэру лежащие у него на ладони пыж и расплющенную пулю. Мэр вспомнил, что говорил один из жандармов, и сказал:

– Вы видите, господа, что пыж фетровый, а пуля, хотя она и сплющилась, помечена крестиком.

– Черт возьми, конечно! – сказал Франсуа. – Ведь это пыжи Бернара, а пули он пометил сегодня утром!

– Что он говорит, Боже мой! – воскликнул дядюшка Гийом, вынимая трубку, которая от волнения чуть не выпала у него изо рта.

– Но он потерял ружье! – воскликнула Катрин.

– Вот чего я боялся! – пробормотал Матье, притворяясь огорченным. – Бедный мсье Бернар!

– Но признаете ли вы, наконец, что выстрел был сделан из ружья Бернара? – спросил мэр.

– Конечно, признаю, – ответил Франсуа. – Выстрел был сделан из ружья мсье Бернара, это – пуля мсье Бернара, это – пыжи мсье Бернара, но все это еще не доказывает, что выстрел сделал именно мсье Бернар!

– О! – прошептал Матье. – Неужели у него возникнут сомнения?

– Как я уже вам говорил, мсье Бернар был в ярости: он топал ногами, вырвал мох, а когда мсье Шолле направился к источнику, последовал за ним до самого подножия дуба; он прицелился, но неожиданно изменил свое намерение, сделал несколько шагов назад и бросил ружье на землю. Следы, оставшиеся на земле, доказывают, что курок был взведен и ружье было на прицеле. Затем он убежал.

– О, милостивый Господи! – воскликнула матушка Ватрен. – Еще существуют чудеса!

– А что я вам говорил, мсье мэр?

– Замолчи, Бернар, – сказал дядюшка Гийом. – Пусть говорит Франсуа: разве ты не видишь, что борзая напала на след?

– О! О! – прошептал Матье. – Это становится серьезным!

– Тогда, – продолжал Франсуа, – появился другой.

– Кто это другой? – спросил мсье Рэзэн.

– О, этого я не знаю, – сказал Франсуа, подмигнув Бернару, – это был другой – вот все, что мне удалось узнать.

– Уф! – облегченно вздохнул Матье.

– Он поднял ружье, встал на одно колено, что доказывает, что он не такой хороший стрелок, как Бернар, и выстрелил. Тогда, как я уже и говорил, мсье Шолле упал.

– Но зачем этому другому потребовалось убивать мсье Шолле? – удивился мэр.

– Об этом я ничего не знаю, вероятно, для того, чтобы его обокрасть. – А откуда он узнал, что у него есть деньги?

– Разве я не говорил вам, что Парижанин уронил свой кошелек около шалаша, где матушка Теллье держит вино? Я не удивлюсь, если узнаю, что убийца спрятался там и все видел. Я нашёл след человека, который лежал на животе, приподнявшись на локте.

– Но разве мсье Шолле обокрали? – спросил Гийом.

– Я думаю, что да. У него взяли ни больше ни меньше, как двести луи!

– Прости меня, дорогой Бернар, – сказал дядюшка Гийом, – я не знал, что Парижанина обворовали, когда спрашивал, ты ли стрелял в него!

– Спасибо, батюшка! – ответил Бернар.

– Так кто же был этот вор? – спросил мэр.

– Я уже сказал вам, что не знаю. Единственное, что я могу сказать: убегая с места происшествия, он провалился в нору кролика и вывихнул левую ногу, чем и выдал себя!

– О, дьявол, – прошептал Матье, чувствуя, как волосы на его голове становятся дыбом.

– Ну, это уже слишком! – воскликнул мэр. – Откуда ты знаешь, что он вывихнул ногу?

– А, хитрец! – сказал Франсуа. – Все тридцать шагов отпечатались, а потом правый отпечаток стал глубже левого, значит тот, кто оставил эти следы, начал хромать. Следовательно, он вывихнул левую ногу, и когда наступал на нее, это причиняло ему боль, – объяснил он.

– О! – прошептал Матье.

– Вот почему ему не удалось спастись, вернее, если бы ему удалось спастись, то в этот час он уже был бы в пяти-шести лье отсюда; но для этого ему бы пришлось идти очень быстро, а он не может. Поэтому он зарыл украденные деньги в зарослях у подножия березы, недалеко отсюда, – продолжал Франсуа.

Матье, вновь вытерев лоб рукавом, переступил одной ногой через подоконник открытого окна.

– А потом куда он пошел? – спросил мэр.

– А потом он вышел на большую дорогу, а так как она вымощена, то его и след простыл! – А деньги?

– О, это золото, мсье мэр, монеты достоинством в двадцать и сорок франков.

– Вы не принесли его с собой как вещественное доказательство?

– Уф! – сказал Франсуа. – Я поостерегся это сделать, ведь ворованное золото жжет руки! – И он подул на пальцы, словно он действительно обжегся.

– И что же? – спросил мэр.

– Тогда я сказал себе: «Лучше сходить туда с представителями закона, и так как вор не подозревает, что мы знаем о существовании тайника, то мы найдем клад».

– Ты ошибаешься, – сказал Матье, переставляя вторую ногу через подоконник, – вы его не найдете! – И он исчез в темноте.

Кроме Франсуа, никто не заметил его ухода.

– Это все, мой друг? – осведомился мэр.

– Черт возьми, кажется, почти все, мсье Рэзэн, – ответил Франсуа.

– Прекрасно, суд учтет ваши замечания. Но так как вы ни кого не назвали и все ваши доводы основаны на предположении,

Бернар продолжает обвиняться в преступлении.

– По этому поводу я ничего не говорю, – возразил Франсуа.

– Так что я очень сожалею, мсье Гийом, я очень сожалею, мадам Ватрен, но Бернар должен быть отправлен в тюрьму!

– Хорошо, пусть будет так, мсье мэр, – сказал Гийом. – Жена, дай мне две рубашки и все то, что мне понадобится, чтобы я мог остаться в тюрьме с Бернаром.

– И я тоже! Я тоже! – воскликнула мать. – Я буду сопровождать моего сына повсюду!

– Поступайте, как знаете, но – в путь! – И мэр сделал знак жандармам, которые снова поволокли Бернара к двери.

Но Франсуа снова загородил ему дорогу к выходу.

– Еще минуточку, мсье мэр, – сказал он.

– Если у тебя больше нечего сказать, – начал было мэр.

– Нет, ничего, но все равно, предположим… – и он стал что-то судорожно вспоминать. – Предположим, что я знаю виновного!

Все вскрикнули.

– Предположим, например, – продолжал Франсуа, понизив голос, – что он только что здесь был!

– Но, послушайте! – недовольно сказал мэр. – Мы опять будем теряться в догадках, а доказательств так и не будет!

– Да, это правда, но последнее предположение, мсье мэр.

Предположим, что возле березы, около которой вор зарыл свое золото, растет кустарник, и там я оставил в засаде Бобино и Лаженесса, – справа и слева от дерева. И в тот момент, когда он станет доставать свои сокровища, они его поймают на месте преступления! А!

В этот момент за окном послышался какой-то шум. Казалось, что кто-то не хочет идти, а его тащат силой!

– Смотрите, смотрите! – смеясь, воскликнул Франсуа. – Предположение подтвердилось! Они его схватили, а он не хочет идти, и они вынуждены вести его силой!

Через несколько минут на пороге появились Лаженесс и Бобино, которые тащили Матье за воротник.

– Разрази меня гром! – говорил Бобино. – Ты будешь идти или нет, бродяга?

– Подлец, не разыгрывай из себя злодея, – повторял Лаженесс.

– Матье! – хором вскричали все присутствующие.

– Вот и кошелек, мсье мэр, – сказал Лаженесс. – А вот и вор, – прибавил Бобино. – Поболтай-ка немножко с мсье мэром, радость моя!

И он подтолкнул Матье вперед. Невольно повинуясь толчку, тот, прихрамывая, сделал несколько шагов.

– Ну! – воскликнул Франсуа. – Разве я не говорил вам, что он прихрамывает на левую ногу? Вы снова скажете, что это догадки, мсье мэр?

Матье понял, что он попался, возражать не было смысла, поэтому он решил разыграть чистосердечное раскаяние.

– Ну что же, это правда, – сказал он. – Это я выстрелил из ружья, я не отрицаю. Я только хотел поссорить мсье Бернара с мадемуазель Катрин, потому что мсье Бернар дал мне пощечину.

Но вид золота вскружил мне голову. Мсье Бернар бросил ружье и, поддавшись дьявольскому искушению, я поднял его – тут все и случилось. Но никакого злого умысла здесь не было, а так как

Парижанин не умер, я отделаюсь всего лишь десятью годами ссылки на галеры…

Сердца всех присутствующих наполнились радостью, и все открыли Бернару свои объятия, но первая, кто бросился ему на грудь, была Катрин.

Бернар сделал движение, чтобы прижать ее к своему сердцу, но тщетно, так как у него были связаны руки. Аббат Грегуар заметил печальную улыбку, которая проскользнула по губам молодого человека.

– Мсье мэр, – сказал он, – я надеюсь, вы отдадите распоряжение, чтобы Бернара освободили!

– Жандармы, этот молодой человек свободен, – сказал мэр, – развяжите его!

Жандармы повиновались. Наступил момент радостного смятения. Отец, мать, жених и невеста бросились друг к другу, образовав беспорядочную группу. Слышались радостные восклицания. Все плакали. Даже у мэра на глазах выступили слезы.

Один лишь Матье шептал проклятия.

– Отведите этого человека в тюрьму Вилльер-Котре, – приказал он, указывая на Матье, – и хорошенько стерегите его!

– Бедный дядюшка Сильвестр, – сказал Матье, – придется побеспокоить его, в такой час!

И, вырвав свои руки из рук жандармов, которые хотели надеть на него наручники, он сложил ладони около рта и издал крик чайки, затем дал жандармам надеть на себя наручники и покорно последовал за ними.

Глава X. Заключение

Матье был отправлен в тюрьму Вилльер-Котре и помещен под охрану дядюшки Сильвестра вместо Бернара Ватрена. Когда виновный был уведен под охраной жандармов, когда мэр вышел, опустив голову и бросая назад полные раскаяния взгляды, и обитатели Нового дома остались без посторонних – потому что добрая хозяйка трактира, матушка Теллье, достойный аббат Грегуар, Лаженесс и Бобино, которые так хитро довели драму до счастливого конца, и друг Франсуа, который напал на след с ловкостью, достойной Последнего из могикан, – не были для них посторонними, и ничто больше не мешало проявлению радости в семье.

Прежде всего, отец и сын обменялись крепким рукопожатием. Рукопожатие сына означало:

– Вы видите, что я не солгал вам, батюшка. – Разве я когда-нибудь серьезно подозревал тебя, Бернар? – отвечало рукопожатие отца.

Затем мать и сын застыли в нежном объятьи. Обняв сына, Марианна шептала:

– Подумать только, ведь все случилось по моей вине!

– Тсс! Не будем больше об этом говорить, – ответил Бернар.

– Это мое проклятое упрямство всему виной! – Не нужно говорить об этом!

– Ты простишь меня, бедное мое дитя?

– О, матушка! Дорогая матушка!

– Во всяком случае, я уже достаточно наказана!

– И вы будете достойно вознаграждены, как мне кажется!

Отойдя от матери, Бернар протянул руки аббату Грегуару и, глядя доброму священнику прямо в глаза, спросил:

– Вы ведь тоже не сомневались во мне, господин аббат!

– Разве я не знал тебя лучше, чем твои отец и мать, Бернар?

– Лучше? – спросила мать.

– Да, лучше, – ответил отец.

– О! – воскликнула старушка, как всегда готовая вступить в спор, – я бы хотела узнать, кто может утверждать, что знает ребенка лучше, чем его родная мать!

– Тот, кто создал его духовно, после того, как мать создала его физически, – ответил Ватрен. – Разве я возражаю? Так что сделай как я, мать, и помолчи.

– О, нет! Я никогда не смогу молчать, когда мне говорят, что кто-то знает моего сына лучше меня!

– Да, матушка, вы замолчите, – сказал Бернар, смеясь, – и для этого мне потребуется вам сказать всего лишь одну фразу.

Как вы, будучи столь религиозной женщиной, могли забыть, что мсье аббат – мой исповедник?

Затем подошла очередь Катрин; Бернар оставил ее напоследок. Хитрец! Он сделал это, чтобы продлить сладкие мгновения.

– Катрин, – сказал он страстным голосом, – дорогая Катрин!

– Бернар, милый Бернар! – прошептала она с полными слез глазами.

– О, пойдем, пойдем, – сказал Бернар, увлекая девушку к двери, которая оставалась открытой.

– Эй! Куда это они пошли? – спросила матушка Ватрен с таким беспокойством, что это походило на ревность.

Отец пожал плечами:

– По своим делам, – сказал он, набивая трубку. – Пусть они идут, жена.

– Но…

– Послушай, неужели в их возрасте и при подобных обстоятельствах нам было бы нечего сказать друг другу?

– Гм! – сказала мать, бросая последний взгляд в открытую дверь. Но хотя дверь была открыта, она ничего не увидела: молодые люди уже успели скрыться в чаще леса.

Что касается Бобино, Лаженесса, Франсуа и дядюшки Ватрена, то они собрались вокруг стола и при свете свечей принялись добросовестно считать, сколько бутылок было выпито и сколько еще осталось. Аббат Грегуар воспользовался занятием, в которое были погружены четверо товарищей, чтобы взять свои трость и шляпу и бесшумно выскользнуть в приоткрытую дверь и направиться к дороге, ведущей в Вилльер-Котре, где он встретил свою сестру, мадам Аделаиду Грегуар, которая поджидала его в сильном волнении.

Обе женщины – матушка Ватрен и матушка Теллье, – присев около камина, принялись оживленно болтать, но поскольку они говорили вполголоса, то их болтовня никому не показалась ни долгой, ни запутанной.

С первыми лучами солнца Бернар и Катрин появились на пороге, подобно двум перелетным птичкам, которые улетели вместе, а теперь вместе вернулись в родные края. С улыбкой на устах Катрин, стараясь ни на минуту не терять из виду своего жениха, обняла дядюшку Гийома и матушку Ватрен и приготовилась подняться в свою комнату.

Но лишь только она собралась поставить ногу на первую ступеньку лестницы, Бернар остановил ее, как будто бы она забыла что-то важное.

– Ну!.. – сказал он с нежным упреком.

Катрин не потребовалось никаких объяснений: родственные души прекрасно понимали друг друга. Она направилась к столу, подошла к Франсуа и подставила ему обе щеки для поцелуя.

– В чем дело? – спросил Франсуа, удивленный столь неожиданным проявлением чувств со стороны девушки.

– Она хочет поцеловать тебя, чтобы поблагодарить, – объяснил Бернар. – Черт возьми! Мне кажется, что мы тебе обязаны! – Ах, мадемуазель Катрин! – воскликнул Франсуа и, вытерев рот салфеткой, звонко расцеловал краснеющую девушку в обе щеки.

Затем Катрин, в последний раз протянув руку Бернару, поднялась в свою комнату.

– Ну, ребята, – сказал молодой человек, подходя к столу. – Мне кажется, что пора идти. Быть счастливым – это прекрасно, но нельзя забывать о службе герцогу Орлеанскому!

И он бросил странный взгляд на свое ружье, которое жандармы принесли как вещественное доказательство, и один ствол которого был не заряжен.

– Как подумаешь, – прошептал он. И, надев шляпу на голову, громко сказал: – Пойдемте!

Выйдя из дома, Бернар поднял голову.

Катрин стояла у окна, улыбаясь восходящему солнцу, освещавшему один из самых прекрасных дней в ее жизни. Она увидела Бернара, сорвала росшую на окне гвоздику и, исцеловав ее, бросила ему. Бернар поймал цветок на лету прежде, чем он коснулся земли. Он принял поцелуй, спрятанный среди душистых лепестков, спрятал цветок у себя на груди, затем он последовал за своими товарищами и скрылся в лесу.

Новый день призывал матушку Теллье к своим обязанностям, попросив у супругов Ватрен разрешения удалиться, она устремилась к трактиру у источника Принца с такой же поспешностью, С какой пришла в Новый дом.

Она несла с собой столько новостей, что всей округе вполне бы хватило разговоров на целый день.

Бернар невиновен, а виновен Матье, свадьба Бернара и Катрин будет через две недели – никогда еще деревенские кумушки не имели сразу столь интересных тем для своей болтовни.

После ухода матушки Теллье последовала длинная дискуссия между дядюшкой и матушкой Ватрен. Каждый хотел отослать другого спать, а сам заняться домашними делами. Так как из-за упрямства матушки Ватрен это стремление к самоотречению грозило превратиться в ссору, дядюшка Ватрен взял свою шапку, сунул руки в карманы и пошел прогуляться по дороге, ведущей в Вилльер-Котре. Дойдя до Прыжка Оленя, он заметил коляску мэра, который ехал в сторону его дома в сопровождении своего бывшего слуги Пьера.

Увидев мэра, Ватрен хотел было свернуть в лес, но тот узнал его. Мсье Рэзэн остановил свою коляску, спрыгнул на землю и побежал к нему со всех ног, крича:

– Эй! Мсье Ватрен! Дорогой мсье Ватрен!

Ватрен остановился. Чувство стыда, которое всякий порядочный человек испытывает в глубине души, когда совершает нечестные поступки, и которые заставляют его краснеть за постыдные действия других людей, заставило мэра в столь ранний час направиться в дом дядюшки Ватрена. Ведь как мы помним, предложения, которые торговец лесом сделал дядюшке Ватрену, отнюдь не были честными.

Остановившись, дядюшка Гийом спросил себя, что еще хочет от него мэр. Он ждал, стоя к нему спиной, и лишь когда мэр подбежал к нему, круто повернулся.

– Ну? – резко спросил он. – Что там еще?

– Дело в том, мсье Ватрен, – заговорил мэр, держа шляпу в руке, в то время как его собеседник и не думал снимать свою, – дело в том, что с тех пор, как я вас покинул, я много думал.

– Правда? – спросил дядюшка Ватрен. – И о чем же?

– Обо всем, дорогой мсье Ватрен, и в частности о том, что нехорошо желать блага своего ближнего, даже если этот ближний – принц!

– По какому поводу вы мне это говорите, мсье, и что это за блага я себе пожелал? – спросил старик.

– Дорогой Ватрен, – со смирением ответил мэр, – поверьте мне, что я имел в виду совсем не вас! – А кого же тогда? – Только меня самого, мсье Ватрен, и мои бесчестные предложения по поводу молодых деревьев, которые растут на границе с моей партией!

– И это вас привело ко мне?

– Конечно, ведь я понял, что я был не прав и что я должен извиниться перед достойным и честным человеком, которого оскорбил!

– Передо мной? Но вы меня вовсе не оскорбили, мсье мэр.

– Нет, я оскорбил вас тем, что сделал вам предложение, которое честный человек ни в коем случае не может принять!

– Право, не стоило беспокоиться из-за такой мелочи, мсье Рэзэн, – сказал Гийом.

– Вы считаете мелочью, когда встречаешь человека и, краснея, не можешь подать ему руки? Мне кажется, это вовсе не мелочь! И я прошу вас простить меня, мсье Ватрен!

– Меня? – спросил старший лесничий.

– Да, вас.

– Но я не аббат Грегуар, чтобы прощать вас, – сказал старик, смеясь, хотя в глубине души был тронут.

– Нет, но вы, мсье Ватрен, как все честные люди, принадлежите к одному обществу, а я в какой-то момент вышел из него, так дайте мне руку, чтобы вернуться туда, мсье Ватрен!

Мэр произнес эти слова таким проникновенным тоном, что на глазах у старого лесничего заблестели слезы. Он снял левой рукой шляпу, как обычно делая перед инспектором, мсье Девиаленом, и протянул мэру руку.

Мэр взял ее и крепко пожал; Гийом ответил таким же крепким дружеским пожатием.

– Мсье Ватрен, это еще не все! – сказал мэр.

– Как, еще не все? А что же еще, мсье Рэзэн?

– Я был не прав не только перед вами этой ночью.

– А! Вы говорите о вашем обвинении против Бернара? Теперь вы видите, что ваше заключение было слишком поспешно! – Я понимаю, мсье, что мой гнев был несправедливым и толкнул меня на такие действия, за которые мне будет стыдно всю жизнь. И если мсье Бернар меня не простит… – О, Боже мой! Вы можете быть спокойны. Бернар так счастлив, что уже, наверно, все забыл!

– Да, дорогой мсье Ватрен, но в какой-то момент он может об этом вспомнить, и тогда он подумает: «Все равно, господин мэр – плохой человек».

– О! – смеясь, сказал дядюшка Ватрен. – За то, что он по думает в плохом настроении, я не могу ручаться!

– Есть только одно средство, чтобы он забыл об этом или, по крайней мере, старался об этом не думать!

– Какое?

– Если он меня простит от всего сердца, как это сделали вы!

– Что до этого, то я вам за него отвечаю, как за себя самого.

Бернар совсем не способен долго помнить зло. Так что можете считать дело законченным. Но чтобы вы не беспокоились – тем более, что он младше вас, – он зайдет к вам.

– Я надеюсь, что он зайдет, и не только он, но и вы сами, и матушка Ватрен, и Катрин, и Франсуа, и все лесничие вашего округа!

– Хорошо! И когда?

– После свадебной церемонии!

– По какому случаю?

– По случаю праздничного ужина.

– О! Нет, мсье Рэзэн, спасибо!

– Не говорите «нет», мсье Ватрен, это вопрос решенный.

Боже мой! Пусть это будет доказательством того, что вы и ваш сын не таите на меня обиды. Я не спал всю ночь, потому что мысль об этом ужине не выходила у меня из головы. Я уже отдал все распоряжения!

– Но мсье Рэзэн…

– Сначала будет ветчина из того кабана, которого вы загнали вчера, вернее, которого загнал Франсуа, кроме того, господин инспектор дал разрешение застрелить косулю; я пойду на пруды Раме, чтобы собственноручно выбрать рыбу. Мамаша Ватрен сделает свое жаркое из кроликов – лучше нее его никто не может приготовить! А еще у нас есть прекрасное шампанское, которое пришлют прямо из Этернау, и старое бургундское, которое только и мечтает о том, чтобы его выпили!

– Однако, мсье Рэзэн…

– Никаких «но», никаких «если», никаких «однако», дядюшка Гийом! Иначе я подумаю: «Рэзэн, ты и вправду негодяй, если на всю жизнь поссорился с самыми честными людьми на земле!»

– Господин мэр, право, я ничего не могу вам сказать!

– Вы ничего не можете мне сказать? Тогда женщины будут очень переживать. Я имею в виду мадам Рэзэн и мадемуазель Эфрозин, вы понимаете… Они мне набили голову разными глупостями, и Бог знает, что подумают… Ах! Мсье аббат был прав, когда сказал, что женщина была причиной гибели мужчины во все времена!

Возможно, что дядюшка Гийом продолжал бы спорить, но вдруг он почувствовал, как кто-то тянет его за карман куртки, и обернулся.

Это был старик Пьер:

– Ах, мсье Ватрен, – сказал добряк, – не отказывайте мсье мэру во имя… во имя… – и он замолчал, думая, во имя чего дядюшка Гийом может сжалиться. – Во имя тех двухсот су, которые вы дали для меня аббату Грегуару, когда вы узнали, что мсье мэр выгнал меня, чтобы взять Матье!

– Еще одна мысль, которую эти чертовки вбили мне в голову! О, женщины, женщины! Только ваша жена святая, мсье Ватрен!

– Моя жена?!! – воскликнул Ватрен. – Видно… – Дядюшка Ватрен хотел сказать: «Видно, что вы ее не знаете», но вовремя, остановился и, смеясь, закончил: – Видно, вы ее знаете! – И, заметив, что мэр ждет ответа в сильном волнении, он добавил: – Решено, мсье Рэзэн. Мы ужинаем у вас в день свадьбы! – А свадьба будет на неделю раньше, чем вы думаете! – радостно воскликнул мэр.

– Как?

– Отгадайте, куда я еду.

– Когда?

– Сейчас.

– Куда вы едете?

– Я еду в Суассон получить у господина епископа разрешение ускорить свадьбу и не тратить время на формальности!