Текст книги "Катрин Блюм"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава VII. У дядюшки Ватрена

В то время как около источника Принца разыгрывалась ночная драма, ужин, который должен был открыть мэру кулинарные способности матушки Ватрен, подходил к концу, омраченный отсутствием Бернара.

Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей.

– О, нет, нет, господин аббат, – говорил он, – не раньше, чем вы произнесете последний тост!

– Но, – сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, – Катрин и Франсуа должны были быть здесь!

Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем.

– Но где же они могут быть? – спросил Ватрен. – Они только что здесь были!

– Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье!

– Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена!

Матушка Ватрен покачала головой.

– Я уже звала ее, – произнесла она, – но она не ответила!

– Она ушла десять минут назад, – сказал аббат.

– А ты смотрела в ее комнате? – спросил Ватрен.

– Да, но ее там нет.

– А Франсуа?

– О, что касается Франсуа, – сказал мэр, – то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей!

– Мсье Гийом, – сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой!

– Жена, – сказал Ватрен, – налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата!

Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал:

– За мир в этом доме! – сказал он. – За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей!

– Браво, аббат! – воскликнул мэр.

– Спасибо, мсье! – сказал дядюшка Гийом. – И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам!

И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес.

– А теперь, мой дорогой Гийом, – сказал аббат, – я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов!

– О, идите, дорогой аббат, – сказал мэр, – а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать!

– Пойдемте, господин аббат, – сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. – Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате!

– Я следую за вами, мадам Ватрен, – ответил аббат и вышел вслед за ней.

В этот момент пробило девять часов.

Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился.

– Ну, мсье мэр, – сказал он, – поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером!

– Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы!

– О, с удовольствием!

И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен.

– Ну, а теперь, – сказал Гийом, – я слушаю ваше предложение.

Мэр откашлялся.

– Вы получаете 750 ливров в год, не так ли?

– И еще пособие в 150 ливров, всего – 900 ливров.

– Вам, вероятно, потребуется девять лет, чтобы заработать девять тысяч франков?

– Вы считаете, как Архимед, мсье Рэзэн!

– Со своей стороны, дядюшка Гийом, – продолжал мэр, – я предлагаю вам заработать эту сумму за триста шестьдесят пять дней!

– Ну, давайте посмотрим, в чем дело! – сказал дядюшка Гийом, ставя локти на стол и подпирая голову руками.

Мэр хитро улыбнулся.

– Речь идет о том, дядюшка Гийом, чтобы, проходя мимо некоторых деревьев в лесу, вы иногда закрывали глаза на то, что они не всегда принадлежат моей партии. Это совершенно не трудно сделать, поверьте мне! – И чтобы показать, что это действительно очень легко, честный торговец последовательно закрыл оба глаза.

– Понятно! – сказал Гийом, пристально посмотрев на него. – Так вот какое средство вы мне предлагаете!

– Мне кажется, оно стоит всех других! – возразил мэр.

– И за это вы мне дадите девять тысяч франков?

– Четыре тысячи пятьсот франков за правый глаз и четыре тысячи пятьсот франков за левый, всего девять тысяч франков!

– А в это время вы… – И Гийом сделал жест, как будто он рубит дерево. – А в это время я… – отозвался мэр, делая такой же жест.

– А в это время вы обворовываете герцога Орлеанского!

– О, обворовывать – это слишком сильно сказано! В лесу столько деревьев, что никто уже и не пытается их сосчитать!

– Да, – сказал Гийом с почти угрожающей торжественностью, – но тот, кто знает количество деревьев и количество листьев и кто видит и слышит все вокруг, знает, хотя мы здесь и одни, что вы предлагаете мне совершить подлость!

– Мсье Гийом! – воскликнул мэр, повышая голос и сверкнув глазами.

Но Гийом не слушал его. Он встал, одной рукой опираясь на стол, а другой указывая своему собеседнику на окно.

– Вы видите это окно? – спросил он.

– Да, и что же? – спросил мэр, бледнея одновременно от страха и от гнева.

– Если бы этот дом не был моим, – продолжал Гийом, – если бы мы только что не ужинали за этим столом, то вы бы уже давно вылетели в это окно!

– Мсье Гийом!

– Подождите! – остановил его старый лесничий, стараясь сохранить спокойствие.

– Что еще?

– Вы видите порог этой двери?

– Да.

– Чем скорее вы окажетесь с той стороны этой двери, тем будет лучше для вас!

– Мсье Гийом!

– Но прежде чем переступить этот порог в последний раз, попрощайтесь со всеми!

– Мсье!

– Тсс! Сюда идут, и совершенно не нужно, чтобы знали, что я принимал в своем доме негодяя!

И, повернувшись спиной к мэру, Гийом принялся насвистывать свой любимый охотничий мотив, уже известный нашим читателям, который он обычно хранил для особых случаев.

В этот момент вошли те, кому Гийом не хотел говорить, что торговец лесом оказался мерзавцем. Это были аббат Грегуар и матушка Ватрен.

– Вот и я, господин мэр, – сказал аббат, поискав мэра своими близорукими глазами.

– Вы готовы? – Он уже настолько готов, – сказал Гийом, – что ждет вас с той стороны двери! – и с этими словами указал на мэра, который, следуя его совету, уже вышел на крыльцо.

Аббат ничего не заметил и не понял из того, что произошло; он не слышал, что разговор был напряженным.

– До свидания, мсье аббат. К вашим услугам, мсье мэр! – повторяла Марианна, провожая гостей и кланяясь.

Гийом проводил их глазами и, пожав плечами, повернулся спиной к двери. Достав из кармана трубку, которую предварительно набил, он вставил ее между зубов и принялся высекать огонь.

– Ну что же, – прошептал он сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы никто не мог его услышать, – вот и еще одним врагом стало больше, но неважно: либо ты честный человек, либо нет.

А если так, то что сделано, то сделано… Вот и старуха воз вращается. Ни слова, Гийом! – И, раскурив свою трубку, он начал выпускать колечки дыма, что было у него признаком затаенного гнева, омрачавшего его душу и отражавшегося у него на лице.

Матушке Ватрен достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с ее мужем произошло что-то необычное.

Она прошла несколько раз мимо него, но не добилась ничего, кроме все более и более увеличивающихся клубов дыма.

Наконец, она решилась первой нарушить молчание.

– Ну, так что? – спросила она. – Что? – переспросил Гийом с поистине пифагорейской лаконичностью.

На какое-то мгновение Марианна заколебалась.

– Что с тобой? – спросила она. – Ничего!

– Тогда почему ты молчишь?

– Потому что мне нечего сказать.

Матушка Ватрен несколько раз уходила, но снова возвращалась. Если ее мужу было нечего сказать, то это вовсе не значило, что она тоже собиралась молчать.

– Гм! – сказала она.

Ватрен не обратил никакого внимания на это «гм!».

– Старик! – сказала она.

– Что тебе? – спросил Гийом.

– Когда свадьба? – спросила матушка Ватрен.

– Какая свадьба?

– Свадьба Катрин и Бернара, конечно!

Ватрен почувствовал, что с сердца у него свалился тяжелый камень, но он даже не подал виду.

– Ага! – сказал он, подбоченившись. – Наконец-то ты образумилась!

– Ну, говори же, – продолжала Марианна, ничего не ответив на его реплику, – мне кажется, что чем раньше, тем лучше!

– Да, конечно!

– Если мы назначим на следующую неделю, как тебе кажется?

– А как же объявление о венчании?

– Можно поехать в Суассон и попросить разрешения обойтись без объявлений!

– Ну, теперь ты еще больше торопишься, чем я!

– Видишь ли, старик… – начала Марианна, – дело в том… что…

– В чем?

– Дело в том, что у меня еще никогда не было такого дня!

– Ба!

– Расстаться и умереть каждый сам по себе! И это после двадцати шести лет совместной жизни! – И она разразилась рыданиями.

– Твою руку, мать! – сказал Гийом.

– О, вот она! – от всего сердца воскликнула Марианна.

Гийом прижал добрую женщину к своей груди.

– А теперь, – сказал он, – обними меня! Ты самая лучшая женщина в мире, конечно… – он запнулся и добавил: – Конечно, когда ты этого хочешь!

Мы надеемся, что читатель не сочтет эти слова слишком суровыми. – О! – ответила она. – Я обещаю тебе, Гийом, что, начиная с сегодняшнего дня, я всегда буду хотеть того, чего ты хочешь!

– Аминь! – сказал Гийом.

В этот момент вернулся Франсуа. Взглянув на него, дядюшка Ватрен заметил, что молодой человек чем-то сильно обеспокоен, а это необычно для него.

– Эй! – сказал он, чтобы Гийом заметил его присутствие.

Услышав его голос, Гийом обернулся.

– Ну что? – спросил он. – Ты их проводил?

– А вы разве не слышали? – За окнами раздался шум отъезжающего экипажа. – Они уезжают!

Пока Гийом слушал, как замирал в отдалении топот лошадиных копыт, Франсуа пошел взять ружье, стоявшее у камина. Гийом заметил это движение.

– Куда ты идешь? – спросил он.

– Я иду… послушайте, я могу сказать, но только вам одному!

Гийом повернулся к своей жене.

– Мать, – сказал он, – хорошо бы тебе убрать со стола, – завтра будет столько дел!

– А я что делаю? – возразила она, направляясь на кухню с горой тарелок и пустой бутылкой в руках.

Дверь за ней захлопнулась.

Проводив ее взглядом и, убедившись, что она ушла, Гийом спросил:

– Что случилось?

Франсуа подошел к нему.

– Дело в том, – тихо сказал он, – что, когда я запрягал лошадь мсье мэра, я услышал выстрел!

– В каком направлении?

– Со стороны Корси, недалеко от источника Принца. – И ты думаешь, что это был какой-нибудь браконьер? – спросил дядюшка Гийом.

Франсуа покачал головой:

– Нет! – сказал он.

– Тогда, что же это могло быть?

– Дядюшка, – едва слышно прошептал Франсуа, – я узнал ружье Бернара!

– Ты в этом уверен? – с беспокойством спросил Ватрен, который никак не мог себе представить, зачем Бернару потребовалось стрелять в такой час.

– Я узнаю его из сотни других, – ответил Франсуа, – вы же знаете, что у него картонные пыжи, и звук совсем другой, чем у бумажных!

– Ружье Бернара… – медленно проговорил Гийом, все более и более волнуясь, – что бы это значило?

– Вот именно, я и сам себя об этом спрашиваю.

– Послушай! – вздрогнув, сказал Гийом. – Я слышу какой-то шум!

Франсуа прислушался.

– Похоже, что это шаги женщины, – прошептал он. – Может быть, это Катрин?

– Нет, это шаги старой женщины, – возразил Франсуа, покачав головой. – У мадемуазель Катрин более легкая походка.

Этой женщине должно быть больше сорока лет!

В этот момент шум шагов стих, и кто-то дважды постучал в дверь.

Глава VIII. Взгляд честного человека

Мужчины взволнованно посмотрели друг на друга, словно в предчувствии какого-то несчастья. Пока они молчали, чей-то голос дважды произнес имя мсье Ватрена. В этот момент вернулась старушка.

– По-моему, кто-то зовет тебя, старик! – сказала она.

– Это голос матушки Теллье, – ответил Гийом, – открой, жена!

Марианна быстро направилась к двери, и открыла ее. На пороге появилась матушка Теллье.

– Добрый вечер, дядюшка Ватрен и вся ваша компания, – задыхаясь, проговорила она. – Ради Бога, дайте мне стул, – я бегу от самого источника Принца!

При упоминании об источнике Принца мужчины снова переглянулись.

– Чему мы обязаны удовольствием видеть вас в такой час, матушка Теллье? – взволнованно спросил Гийом.

Вместо ответа матушка Теллье показала на свое горло:

– Ради Бога, дайте мне воды! – сказала она. – Я задыхаюсь! Матушка Ватрен поспешила принести доброй женщине стакан воды.

Она жадно выпила его.

– Матушка, – сказала она, – теперь я расскажу вам, что привело меня сюда!

– Говорите, говорите, матушка! – хором вскричали Гийом и Марианна, в то время как Франсуа, грустно покачав головой, отошел в сторону.

– Я пришла сюда, – прошептала матушка Теллье, – от имени вашего сына!

– От имени Бернара!

– От имени нашего сына?!!! – одновременно спросили Гийом и Марианна.

– Что с ним могло случиться, с бедным молодым человеком? – продолжала посланница. – Он час назад пришел ко мне бледный, как смерть!

– Жена! – сказал Гийом, посмотрев на Марианну.

– Замолчи, замолчи! – прошептала она, понимая, что в его голосе скрывался упрек.

– Он выпил подряд три стакана вина, вернее, он выпил не три стакана, а целую бутылку, причем залпом! Это было настолько непривычно для Бернара, что Гийом испугался. Это говорило о том, что молодой человек был чем-то сильно потрясен.

– Бернар выпил целую бутылку залпом! – повторил Гийом. – Это невозможно!

– И он выпил молча, ничего не сказав? – спросила Марианна.

– Нет, напротив, он мне сказал: «Матушка Теллье, сделайте мне одолжение, сходите ко мне домой и скажите Катрин, что я скоро напишу ей».

– Как? Он это сказал? – воскликнула матушка Ватрен.

– Напишет Катрин? Но почему нужно писать Катрин? – спросил Гийом, все более и более волнуясь.

– О, выстрел! Выстрел! – прошептал Франсуа.

– И он сказал только это и больше ничего? – спросила Марианна.

– Вовсе нет, подождите! – сказала матушка Теллье.

Ни у одного повествователя не было более внимательной аудитории.

Матушка Теллье продолжала:

– Тогда я его спросила: «А отцу и матери ничего не нужно передать?»

– И вы правильно сделали! – сказали муж и жена, облегченно вздыхая, словно они увидели во всем этом какой-то просвет.

– Тогда он ответил: «Скажите отцу и матери, что я заходил к вам и что я хочу попрощаться с ними».

– Попрощаться? – спросили все трое, в один голос, хотя и с разными выражениями.

Потом Гийом спросил:

– Он поручил передать вам, что он прощается с нами? Жена! Жена! – с упреком воскликнул Гийом, закрывая лицо руками.

– Но это еще не все, – продолжала посланница.

Гийом, Марианна и Франсуа одновременно бросились к ней.

– Что он еще сказал? – спросил Гийом.

– Он добавил: «Скажите им еще, чтобы они заботились о Катрин, что я буду им бесконечно благодарен за все то, что они для нее сделают и если я умру, как ваш бедный Антуан…»

– Умрет! – воскликнули старики, бледнея.

– «Скажите им, чтобы они сделали Катрин своей наследницей», – продолжала матушка Теллье.

– Жена, жена, жена! – закричал Гийом, ломая руки.

– О, проклятый выстрел! – прошептал Франсуа.

Марианна упала на стул и разразилась рыданиями, так как понимала, что она была причиной случившегося, и чем больше волновался ее муж, тем больше она чувствовала угрызения совести.

В этот момент снаружи раздался испуганный крик.

– На помощь! На помощь! – звал издалека чей-то голос.

Несмотря на то, что голос звал издалека, Гийом, Марианна,

Франсуа и матушка Теллье хором вскричали:

– Катрин!

Гийом первым бросился к двери и открыл ее. На пороге стояла Катрин – бледная, растрепанная, с почти безумным блуждающим взглядом:

– Убийство! – кричала она. – Убийство!

– Убийство! – воскликнули все в ужасе.

– Он убит! Он убит! – повторяла Катрин и, задыхаясь, бросилась в объятия дядюшки Гийома.

– Убит? Но кто убит?

– Мсье Луи Шолле!

– Парижанин! – воскликнул Франсуа, побледнев почти так же сильно, как Катрин.

– Но как это произошло? Ну, говори же скорее! – повторял Гийом.

– Убийство! Но где, говорите, дорогая мадемуазель Катрин, умоляю вас! – попросил Франсуа.

– У источника Принца, – прошептала она.

У Гийома больше не хватило сил поддерживать ее.

– Кто это сделал? – одновременно спросили матушка Теллье и матушка Ватрен, которые, в отличие от предвидевших ужасное несчастье Гийома и Франсуа, еще сохранили способность задавать вопросы. – Кто убил его?

– Я не знаю, – ответила Катрин.

Мужчины облегченно вздохнули.

– Но расскажи все-таки, что произошло? – сказал Гийом. -

Как ты там оказалась?

– Я думала, что там я встречусь с Бернаром! – Встретишься с Бернаром?

– Да, Матье назначил мне там свидание от его имени!

– О, если в дело вмешался Матье, – прошептал Франсуа, – то мы не скоро в нем разберемся!

– И ты пошла к источнику Принца? – спросил Гийом.

– Я думала, что там меня ждет Бернар, что он хочет со мной попрощаться. Но это была неправда; это был не он!

– Это был не он! – воскликнул Гийом, у которого блеснул луч надежды.

– Нет, это был другой человек!

– Парижанин! – вскричал Франсуа.

– Да, когда он меня увидел, то направился ко мне и хотя он был на другом краю поляны, луна светила так ярко, что он вполне мог меня увидеть на расстоянии пятидесяти шагов. Когда мы были в десяти шагах друг от друга, я его узнала и поняла, что попала в ловушку. Я собралась закричать, позвать на помощь, но вдруг над большим дубом сверкнула молния, освещая трактир мадам Теллье, и раздался выстрел. Мсье Шолле вскрикнул, схватился рукой за грудь и упал. Вы понимаете, что я бежала оттуда, как сумасшедшая, и бежала до самого дома. Если бы дом находился хотя бы на двадцать шагов дальше, то я бы не выдержала, я бы просто умерла по дороге.

– Выстрел! – повторил Гийом.

– Это тот, который я слышал, – прошептал Франсуа.

Вдруг ужасная мысль пронзила Катрин. Со все более и более возрастающим страхом она посмотрела вокруг и, увидев, что того, кого она искала, здесь нет, воскликнула:

– Где Бернар? Во имя всего святого, где он? Кто его видел?

Воцарилось мрачное молчание. Но вдруг за дверью, которая осталась незакрытой после прихода Катрин, раздался визгливый голос:

– Вы спрашиваете, где бедный мсье Бернар? Я могу вам это сказать! Он арестован!

– Арестован! – пробормотал Гийом.

– Арестован! Бернар, дитя мое! – воскликнула матушка Ватрен.

– О, Бернар, Бернар! Вот чего я боялась! – прошептала Катрин, уронив голову на плечо, будто она собиралась упасть в обморок.

– Боже мой, какое несчастье! – воскликнула матушка Теллье, всплеснув руками:

Только Франсуа, ничего не сказав, пристально посмотрел на Матье, словно желая понять, что скрывается за его словами.

– Матье! Матье! – процедил он сквозь зубы.

– Арестован! – повторил Гийом. – Но почему, что случи лось? – Боже мой! Я немного об этом знаю, – ответил Матье, пересекая комнату медленными тяжелыми шагами, чтобы занять свое обычное место у камина, – мне кажется, он выстрелил в Па рижанина. Жандармы из Вилльер-Котре, которые возвращались с праздника в Корси, увидели, как Бернар спасался бегством, побежали за ним, поймали его, связали и увели!

– Но куда они его повели? – спросил Гийом.

– О, этого я не могу сказать. Наверное, туда, куда уводят тех, кто совершил преступление. Но я подумал: «Я люблю мсье Бернара, я, люблю мсье Гийома, я люблю всю семью Ватрен, которая сделала мне столько добра, которая вскормила и обогрела меня. Нужно сообщить им о несчастье, которое случилось с бедным мсье Бернаром, потому что если есть средство спасти его…»

– О, Боже мой! Боже мой! – воскликнула мать. – Подумать только, что всему виной мое глупое упрямство!

Что касается дядюшки Гийома, то он выглядел более спокойным и уверенным, но, несмотря на это, страдал больше, чем жена.

– Так ты говоришь, Франсуа, – тихо спросил он, – что ты узнал звук его ружья?

– Да, именно так. Я отвечаю за свой слова.

– Бернар – убийца! – прошептал Гийом. – Это невероятно!

– Послушайте! – вдруг сказал Франсуа, озаренный какой-то мыслью.

– Что? – спросил главный лесничий.

– Я прошу у вас три четверти часа!

– Зачем?

– Чтобы ответить вам, является ли Бернар убийцей мсье Луи Шолле. – И, не взяв ни своей шапки, ни ружья, Франсуа выбежал из дома и скрылся среди больших деревьев.

Гийом был так взволнован поисками разгадки слов Франсуа, что не сразу заметил, что его жена близка к обмороку и что вернулся аббат Грегуар. Катрин первая узнала достойного священника, черное одеяние которого делало его незаметным в темноте. – Боже мой, это вы, мсье аббат! – воскликнула она, подбегая к нему.

– Да, – ответил он. – Я предвидел, что здесь будут слезы, которые нуждаются в утешении, и я вернулся.

– О, милосердный Боже! – вскричала матушка Ватрен, падая на колени, – это моя ошибка, моя самая страшная ошибка! – И бедная грешница, каясь, изо всей силы била себя в грудь.

– Увы, дорогой Гийом, – сказал аббат. – Уходя, он сказал:

«Пусть несчастье, которое со мной случится, будет на вашей совести». И действительно, случилось несчастье!

– О, господин аббат, – вскричал старый лесничий, – неужели вы, как и другие, считаете, что он виновен?

– Мы это скоро узнаем, – ответил аббат.

– Да, мы это скоро узнаем, – подтвердил Гийом. – Бернар вспыльчив и несдержан, но он никогда не был лгуном! – И с этими словами дядюшка Ватрен взял свою шапку.

– Куда вы идете?

– В тюрьму.

– Не нужно, потому что мы встретим его на дороге в сопровождении двух жандармов, мсье мэр приказал привести его сюда для первого допроса. Он считает, что Бернар вас так любит, что только вы сможете заставить его сказать правду.

В этот момент, как будто бы он только и ждал этих слов аббата, на пороге собственной персоной появился мэр. Увидев его, Гийом невольно вздрогнул. Он почувствовал, что появился враг.

– Простите, мсье Ватрен, – сказал мэр с недоброй улыбкой, – вы запретили мне переступать порог вашего дома, но вы пони маете, что бывают обстоятельства и…

Гийом заметил эту улыбку.

– И они вам не так уж и не нравятся, эти обстоятельства, мсье мэр? – спросил он.

В этот момент у дверей послышался топот лошадиных копыт, который избавил мэра от необходимости отвечать на этот вопрос. Он повернулся спиной к Гийому и, обращаясь к жандармам, которых еще не было видно, приказал:

– Введите арестованного!

Как только он отдал это распоряжение, на пороге появился Бернар – бледный, но спокойный, со связанными руками.

Увидев его, Катрин закрыла лицо руками. Матушка Ватрен пришла в себя и сделала движение, чтобы броситься ему навстречу. Но Гийом повелительным движением остановил ее.

– Минуточку, – сказал он, – прежде всего, нужно выяснить, с кем мы говорим – с нашим сыном или с убийцей? – И, обращаясь к мэру, спросил: – Мсье мэр, я прошу у вас разрешения посмотреть Бернару в глаза и сказать ему два слова, – тогда я смогу вам ответить, виновен ли он или нет!

В просьбе было трудно отказать, и мэр пробурчал что-то себе под нос, – это можно было принять за согласие.

Тогда Гийом, на которого обратилось внимание всех тех, кто стоял вокруг него, протянул руку к стоящему в середине зала в окружении жандармов Бернару и не лишенным торжественности голосом сказал:

– Пусть все присутствующие будут свидетелями того, что я спрошу и что мне ответят, – сказал он и обратился к Бернару: -

В присутствии этих двух женщин – твоей матери и твоей невесты, – в присутствии этого достойного священника, который сделал тебя христианином, и меня, который учил тебя любить правду и ненавидеть ложь и ненависть, отвечай мне! Я спрашиваю тебя, как спросит тебя Бог в день Страшного суда: Бернар, ты виновен или нет? И он бросил на сына пристальный взгляд, словно стремился проникнуть в глубину его души.

– Батюшка… – начал молодой человек нежным и спокойным голосом.

– Подумай хорошенько, Бернар, не спеши ввергать свою душу в пучину греха! Посмотри мне в глаза, Бернар! Слушайте его внимательно! Отвечай, Бернар!

– Я невиновен, батюшка, – ответил Бернар таким спокойным голосом, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном.

Исключая Матье, мэра и жандармов, крик радости вырвался из всех уст.

Гийом протянул руку и, положив ее на плечо Бернару, сказал:

– На колени, сын мой!

Бернар повиновался.

– Я благословляю тебя, сын мой, – сказал отец с непередаваемым выражением в голосе, – ты не виновен – это все, что я хотел знать. Что касается доказательств невиновности, то они появятся, если Богу будет угодно. Сейчас это касается только его и стражей закона. Поцелуй меня, и пусть закон приступает к своим обязанностям!

Бернар поднялся с колен и бросился в объятия своего отца. Затем Гийом отошел в сторону и сказал:

– Теперь твоя очередь, мать!

– О, дитя мое! Дорогое мое дитя! – воскликнула матушка Ватрен. – Мне хотя бы позволяют обнять тебя! – и она обвила руками его шею.

– Дорогая, любимая матушка! – прошептал Бернар.

Катрин ждала своей очереди. Но когда она сделала шаг, чтобы подойти к арестованному, он сделал протестующее движение.

– Потом, – сказал он, – потом. У меня тоже, Катрин, есть о чем спросить вас во имя вашего вечного спасения!

Катрин отступила назад с нежной улыбкой, потому что она теперь была так же уверена в невиновности Бернара, как и в своей. То, о чем Катрин думала про себя, матушка Ватрен выразила вслух, воскликнув:

– О, я тоже, я тоже отвечаю за то, что он невиновен!

– Прекрасно! – с усмешкой произнес, мэр. – Уж не думаете ли вы, что он такой дурак, чтобы сказать: «Да, это я убил господина Луи Шолле!»? Черт возьми, конечно, нет!

Бернар пристально посмотрел на мэра своим чистым, ясным взглядом и просто сказал:

– Я скажу, но вовсе не для вас, мсье мэр, а для тех, кто меня любит, – и Бог знает, лгу ли я или говорю правду, – что моим первым стремлением действительно было убить мсье Шолле, когда я увидел, как он направлялся к Катрин, и я даже прицелился. Но Бог пришел мне на помощь: он дал мне силы победить это желание. Я отбросил ружье и побежал, и бежал до тех пор, пока меня остановили. Я бежал не потому, что совершил преступление, а потому, что боялся его совершить!

Мэр сделал знак жандарму, и тот подал ему ружье.

– Узнаете ли вы это ружье? – спросил он Бернара. – Да, это мое ружье, – просто ответил молодой лесничий.

– Из него недавно стреляли – как вы видите, в стволе не хватает одной пули.

– Это правда.

– Его нашли у подножия дуба, который растет возле маленькой долины у источника Принца.

– Да, именно там я его бросил, – подтвердил Бернар.

В этот момент Матье с усилием поднялся со своего места и, коснувшись ружьем своей шляпы, скромно и неуверенно сказал:

– Прошу прощения, мсье мэр, но, может быть, то, что я сейчас скажу, послужит оправданием бедному мсье Бернару; нужно пойти проверить, какие в этом ружье были пыжи. Мсье Бернар, в отличие от других лесничих, пользуется фетровыми пыжами!

Это неожиданное предложение было встречено одобрительным шепотом. К тому времени все уже забыли о присутствии Матье.

– Жандармы, – сказал мэр, – пусть кто-нибудь из вас сходит на место преступления и попробует найти пыжи!

– Завтра на рассвете все будет исполнено, – ответил один из стражей порядка.

Бернар своим честным взглядом посмотрел в мутные глаза Матье, и ему показалось, что во взгляде последнего проскользнуло какое-то змеиное выражение. Он с отвращением отвернулся. Может быть, если бы Бернар этого не сделал, то Матье не посмел бы ничего сказать, но поскольку Бернар отвернулся. Матье смело продол жал:

– Кроме того, есть еще один способ убедиться в невиновности мсье Бернара.

– Какой? – спросил мэр.

– Сегодня утром я видел, как мсье Бернар заряжал ружье, чтобы пойти на охоту на кабана. Эти пули были помечены крестиком, и их легко узнать!

– Ага! – сказал мэр. – Значит, они помечены крестиком?

– Да, я в этом уверен, потому что именно я дал ему нож, для того, чтобы поставить эти крестики, – сказал Матье, – не так ли, мсье Бернар?

Под маской доброжелательности Бернар невольно почувствовал змеиный укус и ничего не ответил.

Мэр подождал его ответа и, видя, что тот молчит, спросил: – Подозреваемый, обстоятельства, о которых говорит этот молодой человек, верны?

– Да, мсье, они верны, – ответил он.

– Ну, конечно, – сказал Матье, – вы же понимаете, мсье мэр, что, если найдут пулю, которая не помечена крестиком, будет понятно, что это стрелял не мсье Бернар. Но если пуля будет с крестиком, а пыжи окажутся фетровыми, тогда я уже ничего не знаю!

– Простите, мсье мэр! – сказал один из жандармов, отдавая честь.

– В чем дело, жандарм?

– Дело в том, мсье мэр, что этот парень сказал правду, – сказал жандарм, указывая на Матье.

– А почему вы гак решили, « жандарм? – поинтересовался мэр.

– Пока он говорил, я осмотрел ствол ружья. Пули действительно помечены крестиками, а пыжи – фетровые. Взгляните сами!

Мэр повернулся к Матье.

– Друг мой, – сказал он, – все, что вы сказали, желая оправ дать Бернара, к сожалению, оборачивается против него, потому что это его ружье, и оно разряжено.

– Тот факт, что оно разряжено, ничего не значит, мсье мэр, – возразил Матье, – мсье Бернар мог стрелять совсем в другом месте. Но если пули помечены крестиками, а пыжи оказались фетровыми… тут уж я просто не знаю, что сказать! Мэр снова повернулся к подозреваемому: – Вы больше ничего не можете сказать в свою защиту? – спросил он.

– Нет, ничего, – ответил Бернар, – но хотя доказательства против меня, все-таки я не виновен!

– Я надеялся, – торжественно сказал мэр, – что, увидев ваших родителей, вашу невесту и этого достойного священника, вы решитесь сказать правду, вот почему, я вас сюда и привел. Но я ошибся: это ни к чему не привело!

– Это не так, мсье мэр, – возразил Бернар. – Я виновен в преступном намерении, но не в преступном действии!

– Вы твердо решили?

– Что? – не понял юноша.

– Что вы не будете признаваться! – Я не умею лгать ни в свою защиту, ни против себя, мсье, – твердо сказал Бернар.

– Уведите арестованного, жандармы! – приказал мэр.

Жандармы кивнули и подтолкнули Бернара к двери.

– Ну, пошли, – сказали они.

В этот момент матушка Ватрен, выйдя из своего оцепенения, бросилась к двери и встала перед ней.

– Что вы делаете, мсье мэр, – воскликнула она. – Вы его уводите?

– Конечно, я его увожу, – сказал мэр.

– Но куда?

– В тюрьму, черт возьми! – Но разве вы не слышали, что он не виновен?

– Но, – пробормотал Матье, – если в самом деле найдены пули, помеченные крестиком, и фетровые пыжи…

– Дорогая мадам Ватрен, дорогая мадемуазель, – сказал мэр, – поверьте, что это очень печальный долг. Но я служитель закона. Совершено преступление. Я сейчас не могу говорить о том, что это касается молодого человека, который по просьбе его родителей жил в моем доме, что он был дорог мне, и мне было поручено следить за ним. Нет, в данном случае и Шолле, и ваш сын для меня совершенно посторонние люди. Но нужно соблюдать закон. Случилось самое ужасное, что только может быть: убит человек. И здесь уже ничего нельзя сделать. Уведите арестованного, жандармы!