Текст книги "Две королевы"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

VI

С этого дня королева не знала ни минуты покоя; в своих письмах она признавалась, что смерть может настичь ее в любой момент и что она всего боится, после каждой еды вверяет душу Богу и, несомненно, погибнет так же, как ее мать.

Ее дядя, король Людовик XIV, написал ей собственноручно, что отдал приказ своему послу оберегать ее и предупредить совет: в случае если королева заболеет хотя бы на три дня и ее недомогание будет похоже на отравление, он потребует вмешательства стран Европы.

Мария Луиза прочитала это письмо, скрыла его от Карла II, чтобы не огорчать его, и велела передать г-ну де Ребенаку, что она просит его принудить к такому же молчанию Государственный совет Испании. Затем в большой тайне она пригласила молодого монаха-августинца, о котором ей рассказывали, и исповедовалась ему, поскольку не испытывала никакого доверия к Сульпицию, считала его шпионом инквизиции и самым опасным из своих врагов. Сделать это было непросто, ибо никогда еще во дворце короля Испании, где само имя исповедника заставляло дрожать каждого, от короля до ничтожнейшего слуги, не плелись сети такой дерзкой интриги.

Возможностью этой исповеди она также была обязана герцогу де Асторга. Он отправился в Толедо к своему дяде, архиепископу, пожалуй самому просвещенному, а может быть и единственно просвещенному прелату в этой невежественной стране. Его доброта, его милосердие были известны всем; он раздавал все свои доходы беднякам, ограничиваясь лишь самым необходимым, и порой ходил в дырявой сутане, лишь бы как можно больше помочь нуждающимся.

Герцог приехал в Толедо, рассказал архиепископу о положении королевы, посвятил его в свои страхи, сомнения и попросил совета:

– Королева не может и не должна доверять монаху, которого ей навязали, ваше преосвященство, и вы это понимаете не хуже меня. Надеяться на то, что удастся открыто заменить его на другого, не приходится. Но кажется, я знаю один способ, хотя не уверен, что мой план выполним; в любом случае, я нуждаюсь в вашей поддержке и защите.

– Можете положиться на меня во всем.

– Нет ли в вашей епархии смелого, усердного, умного и просвещенного священника, который согласился бы пожертвовать собой ради своей повелительницы? Ему придется рисковать жизнью, я вас предупреждаю.

– А разве вы не рискуете своей?

– Речь не обо мне, а о вашем монахе; найдете вы такого?

– Думаю, да.

– Хорошо. И вы уверены в нем?

– Безусловно, он француз.

– Еще лучше.

– Но француз, чья мать из Толедо; он говорит по-испански, как мы с вами, и его никто никогда не примет за иностранца. А как вы проведете его во дворец?

– С вашего разрешения, дядя, мы его переоденем и выдадим за обычного слугу. Я поставлю его во дворце придверником или кем-то вроде этого, а служанки королевы придумают предлог, позволяющий ему войти к ней.

– Я дам вам такое разрешение; Богу открыты сердца людей, он знает, что ими движет, и оценивает всех по заслугам. Завтра вы встретитесь с нашим юным мучеником, поговорите с ним, и я очень удивлюсь, если он откажется.

И действительно, по распоряжению архиепископа явился монах-августинец, отец Габриель, и стоило лишь упомянуть о том, что ему предлагали, как сердце его затрепетало от радости.

– Отец мой, подумайте хорошенько, ведь если вас обнаружат – смерти не миновать.

– Я все понимаю, господин герцог; я понимаю даже, что не должен помнить о нашем знакомстве, ваша светлость, и не буду помнить о нем. Я с радостью пожертвую жизнью за такое благое дело. А у Господа попрошу лишь спасения королевы и ее счастья, после же пусть он примет мою душу.

– Жаль, что он так молод, – сказал герцог архиепископу, когда монах ушел.

– Дорогой племянник, нам бы не удалось найти старика для такого дела: самопожертвование – удел молодости.

Монах приехал в Мадрид раньше главного мажордома; он был переодет, получил полномочия и благословение от архиепископа, а в случае разоблачения готов был все взять на себя, не выдавая ни прелата, ни его племянника; это был человек благородной души и высочайших достоинств. Я познакомилась с ним в Пьемонте, куда он приехал, чтобы завершить свои труды.

Все осуществилось, как и было задумано. Монаха назначили придверником, провели в покои королевы, надев ему на голову парик, прикрывающий его тонзуру, и никто ничего не заподозрил. Он несколько раз исповедовал королеву и причастил ее. На долю отца Сульпиция выпали лишь разговоры с королевой, а не ее откровенные признания. С каждым днем страхи мучили Марию Луизу все меньше; она получала новые письма, некоторые из них казались ей очень правдивыми, однако ничего не случалось, и королева начала привыкать к предостережениям и не придавать им особого значения.

Госпожа де Суасон постоянно говорила о своем отъезде и без конца откладывала его; наконец, она решилась отбыть и пришла сообщить, что покидает Мадрид на следующий день после праздника Тела Господня. На этот раз королева не смогла уговорить ее задержаться подольше, и отъезд был назначен.

– Перед тем как проститься, мы устроим последнее угощение, и каждый должен будет блеснуть своими кулинарными талантами, даже вы, ваше величество. Я же обещаю приготовить померанцевый торт, какого вы не пробовали с тех пор, как появились на свет; этот рецепт передал мне мой дядя-кардинал.

– Но ведь мы не прощаемся, графиня, вы же вернетесь к нам?

– Конечно, ваше величество, как только вы последуете моим советам; тогда я была бы счастлива поселиться здесь, ведь Франция для меня закрыта…

– Я добьюсь для вас разрешения приезжать туда иногда, но с условием, что вы вернетесь и к нам. По какой дороге вы собираетесь ехать из Испании?

– Сменные лошади, ваше величество, ожидают меня на пути к Барселоне; оттуда я отправлюсь в Италию, а затем поеду в Вену, где должна встретиться с сыном.

– Значит, в четверг мы увидимся в последний раз и расстанемся, быть может, на годы, но пишите мне, дорогая графиня, не забывайте меня.

Королева и графиня обменялись трогательными заверениями в дружбе и каждый вечер стали проводить вдвоем еще больше времени, поскольку близилась разлука. Был назначен день угощения у королевы. Для ее приближенных это стало событием, ибо, с тех пор как появились анонимные письма и возникли опасения, что Марию Луизу хотят отравить, этих веселых собраний уже не устраивали. Король стал реже заходить к ней, однако в этот день он должен был появиться, чтобы попрощаться с графиней. Но в самый неподходящий момент прибыл гонец венского двора с письмом, требовавшим немедленного ответа, пришлось собирать совет, вместо того чтобы веселиться в обществе королевы и придворных дам.

– Мы подождем, – заявила графиня Суасонская, – какой же праздник без его величества!

– Увы! – ответил Карл II. – Я не скоро освобожусь, совет продлится не менее пяти-шести часов, не ждите меня. Я прощаюсь с вами, графиня, поскольку завтра вы уезжаете, но надеюсь увидеть вас снова в Мадриде. Носите это в память обо мне.

И он протянул ей очень красивые часы со своим портретом, усыпанные бриллиантами. Королева воспользовалась случаем, чтобы преподнести и свой подарок – необыкновенный браслет, украшенный редкостными эмалями с чудесной росписью. На одной из этих эмалей был изображен Людовик XIV, на другой – кардинал Мазарини, на третьей – принц Евгений; все три портрета отличались поразительным сходством с оригиналами. Медальоны были обрамлены надписью, протянувшейся по кругу:

«ОДИН СДЕЛАЛ, ДРУГОЙ СДЕЛАЕТ».

Великолепный подарок, стоивший так дорого и изготовленный с таким вкусом, был принят с благодарностью.

– О ваше величество, если бы эти слова соответствовали истине, я была бы счастливейшей из смертных. Но увы! Я уже не верю им. Король был слишком несправедлив к тому, кто сделал, и слишком жесток к тому, кто хотел сделать.

Королева не поддержала разговор, и праздник начался. Пажи графини принесли на десерт великолепный померанцевый торт, помешенный в позолоченную корзину. Все были в восторге от этого чуда.

– Я приготовила его сама, ваше величество, и прошу разрешения угостить всех из собственных рук. Видите ли, у каждого кусочка свой цвет и свой аромат. Ее величество королева получит вот эту прелестную белую лилию из воздушного крема – такое по ее вкусу, и потому я предназначила лилию ей. Каждый выберет тот цветок, который предпочитает.

Торт был изготовлен в виде букета и казался подлинным произведением искусства. К этому времени уже перешли к фруктам, и все были немного возбуждены испанскими и французскими винами лучших марок; радость царила на этом маленьком пиршестве, наконец-то все могли от души повеселиться под этими роскошными сводами, где веселью, казалось, уже не было места.

Торт разрезали, распределили и буквально растерзали; королева съела свою лилию с явным удовольствием, заявив, что она превосходна. Нада потребовал один бутончик, а графиня фон Перниц, Сапата и Нина, сидевшие на полу рядом с королевой, получили из ее рук по лепестку от прекрасного цветка; маленькие американские собачки бросились отнимать у них угощение и началась возня. Королеву рассмешила эта игра, в которой собачки потерпели поражение: они не ухватили ни крошки.

Разошлись уже после десяти часов. Король появился за несколько минут до этого; ему оставили кусок торта, и он съел его, предложив предварительно королеве, которой так понравилось угощение, что она не отказалась и попробовала еще немного. Графиню это явно растрогало, она со слезами на глазах поцеловала королеве руку; Мария Луиза тоже расплакалась, расцеловала ее в обе щеки и повторила:

– Я не говорю вам «прощайте», графиня, возвращайтесь поскорее.

Королева проводила г-жу де Суасон до дверей своей комнаты и стала смотреть ей вслед, пока та не исчезла из виду, а затем, поскольку время было уже позднее и она чувствовала себя уставшей, велела приготовить ей постель.

Ночь прошла неспокойно: Мария Луиза почти не спала; у короля был чуткий сон, он заметил что-то неладное и спросил королеву, хорошо ли она себя чувствует.

– Хорошо, государь; все это из-за вина, которое меня заставили выпить; я к нему не привыкла: оно действует мне на голову.

Тем не менее ей пришлось встать в обычное время и пойти на мессу. Де Асторга, отсутствовавший неделю, должен был появиться именно в этот день, и она надеялась, что, встав рано, скорее увидит его, – в нем были ее счастье и ее жизнь.

Раздвигая шторы, Луизон сказала, что Нада пожаловался на сильные головные боли и попросил разрешения не ходить на мессу, чтобы полежать.

– Он тоже слишком много выпил, – смеясь, сказала королева.

– Если бы ваше величество видели его! Малыш совсем изменился.

– Пусть отдохнет, у нас в нем пока нет надобности; но он должен явиться к обеду, я отпускаю его только на это время.

Мария Луиза встала с тяжелой головой, но не настолько, чтобы жаловаться. Король, наоборот, чувствовал себя великолепно и отпустил в ее адрес одну из тех неуклюжих испанских шуток, которые больше похожи на грубость. Следует заметить, что только два народа из всех, населяющих землю, отличаются природным остроумием – французы и итальянцы. Другим свойственна вежливость, обходительность, глубокомыслие, но остроумие – нет. Вчера я сказала об этом г-ну де Вольтеру, он ответил, что я совершенно права, но просит моего снисхождения лишь для милорда Болингброка.

Утро прошло по заведенному распорядку, тому незыблемому укладу, который нельзя нарушить и который, по моему ощущению, превращает в пытку жизнь королей. Каждый день делать одно и то же, в один и тот же час и всегда одинаково! Я не хотела бы быть королевой, даже если бы пришлось делить трон с самым дорогим мне человеком: это было бы танталовой мукой и у меня не оставалось бы времени любить его.

Наступил час обеда. Герцог де Асторга утром не появился. Он пришел исполнять свои обязанности только к обеду. Приветствуя королеву перед тем как повести ее в обеденный зал, он заметил, как сильно изменилось ее лицо, и не мог скрыть удивления.

– Ваше величество больны? – спросил он.

– Нет, я устала. Мы много пили, смеялись, много ели вчера, прощаясь с графиней, а вас там не было, сударь.

– Я теперь очень сожалею, что не был с вами, ваше величество, и если бы мог предвидеть…

– Но я там был, – вмешался король, – графиня уехала, и я этим ничуть не огорчен, потому что не могу избавиться от предубеждений на ее счет. Она мне не нравится.

– Мне тоже, государь.

Но, несмотря на эту неприязнь к графине Суасонской, несмотря на полученные предупреждения, ни король, ни герцог не смогли оградить королеву от этой сивиллы, которой они опасались. И это в очередной раз доказывает, что все на земле решается по воле Бога и он умеет устроить все так, чтобы она исполнялась.

Нада не пришел, чтобы развлечь хозяев своими шутками. Ромул обратил внимание на его отсутствие и обвинил собрата в лености и пьянстве. Мария Луиза приказала ему замолчать, добавив, что, обвиняя карлика, он обвиняет и ее, так же как всех остальных, кто присутствовал на ее празднике.

– Я тоже был там, госпожа, – продолжил неисправимый Ромул, – и, тем не менее, прекрасно себя чувствую.

После обеда Мария Луиза весь день чувствовала себя усталой и сонной, и самое странное, что некоторые из ее камеристок находились в таком же состоянии. Среди фрейлин только графиня фон Перниц страдала тем же недомоганием. Герцогиня де Альбукерке и другие дамы, напротив, готовы были начать все снова.

Вечером, когда перед ужином дамы собрались у королевы, чтобы поиграть в бирюльки, Мария Луиза сказала главной камеристке:

– Я так хочу спать, что не могу с этим бороться, мне кажется, я засну за столом.

В эту минуту один из пажей, приятель Нады, по дружбе оказывавший ему услуги, зашел в комнату и от имени карлика спросил герцога де Асторга, не соблаговолит ли он зайти в комнату больного, так как Нада непременно хочет поговорить с ним, но подняться с постели никак не может. Главный мажордом любил малыша, зная его преданность королеве, и ответил, что навестит его немедленно.

Королева услышала эти слова, спросила, что с карликом, и добавила, что без него она очень скучает. Ей хотелось, чтобы ее развеселили.

– Ваше величество, к вечеру ему стало еще хуже, – ответил паж, – он в отчаянии, что не может исполнять свои обязанности, но вы пожалели бы его, если бы увидели: его маленькая голова уменьшилась до размеров яблока, и мне кажется, что она сжимается с каждой секундой.

Герцог получил приказ от королевы поскорее повидать Наду, вернуться и дать ей отчет о его состоянии, а главное, не оставлять его без ухода, врачей и помощи.

VII

Войдя в комнату, где Нада жил вместе со своим товарищем Ромулом, занимая одно из помещений, предназначенных для слуг королевы, герцог был встревожен стонами несчастного карлика и быстро подошел к нему,

– Что с тобой, Нада? – спросил он.

– О господин герцог! Наконец-то я вижу вас! Слава Богу! Оберегайте королеву, заклинаю вас. Меня отравили и ее, наверное, тоже. Пусть ей окажут помощь, призовут всех врачей. Она не страдает?

– Ты с ума сошел, мой бедный малыш! – ответил герцог. – Тебя не отравили, королеву тем более.

– Я отравлен, уверяю вас! И во имя Неба, сделайте так, чтобы королеве оказали помощь, для нее еще, может быть, это не поздно. А что будет со мной – не имеет значения!

– Зачем нужно было травить тебя? И кто мог отравить королеву? Разве все вы ели не одно и то же?

– Это был торт графини Суасонской.

– Но ведь король и все придворные дамы тоже ели его. Все чувствуют себя хорошо.

– А Нина и Сапата, а графиня фон Перниц тоже в добром здравии?

– Они сейчас у королевы, но, по правде сказать, жалуются, что их неодолимо клонит в сон.

– А королеву?

– Королеву тоже.

– Послушайте меня, умоляю вас, вы там не были и не знаете… Но если бы вы находились с нами, я уверен, всего этого не случилось бы. Не теряйте ни минуты! Пусть созовут врачей королевы, прежде всего врачей из французского посольства, необходимо дать ей сильное противоядие. Королева съела лилию, ее фрейлины и я вырывали друг у друга крошки от этого куска; я меньше других и более хрупкий, яд подействовал на меня раньше; но все мы уже покойники. Итальянские яды не щадят никого.

Главный мажордом похолодел от ужаса. То, что говорил карлик, совпадало с полученными им предостережениями. Завтрак у королевы, приуроченный к отъезду графини, заморские яды, составленные так, чтобы их действие стало ощутимо только по прошествии некоторого времени, – все это ясно представилось ему в течение нескольких секунд.

– Подожди, Нада, – воскликнул он, – я приведу к тебе старого лекаря-мавра, который живет в моем доме! Этот человек скажет нам правду.

Он бегом спустился с лестницы, выскочил во двор, прыгнул в первую попавшуюся карету, не задумываясь о ее владельце, выкрикнул магическую фразу «Служба короля!» и силой потребовал отвезти его в собственный дворец.

Через четверть часа он привез седобородого старца в причудливой одежде, волочившейся по земле. Он тянул его за собой, не давая ему времени шагать.

– Скорей, скорей, Хосеф! Умоляю тебя! – повторял он. Имя Хосеф было дано мавру отцом герцога, который привез его из Африки и окрестил, чтобы избавить от преследований инквизиции; но в глубине души Юсуф оставался мусульманином, сохранял свою веру и обычаи, хотя ему и приходилось довольно часто появляться в церкви. Юсуф жил во дворце герцога де Асторга, все свое время посвящая чтению и ученым занятиям, а также распределению среди бедняков сокровищ своих знаний. Герцог предоставлял его помощь своим друзьям и щедро платил ему за себя и тех клиентов, к которым он его посылал. Юсуф никогда ничего не принимал от других. Он любил герцога как сына, был свидетелем его рождения; в душе мавра восхищение достоинствами герцога уступало лишь его нежности к нему. Добрый и милосердный, как его хозяин, Юсуф обладал добродетелями настоящего христианина, и никто бы не поверил, что он не был им на самом деле.

Короля и королеву он видел неоднократно. И его мнение о каждом из них уже сложилось. Юсуф десятки раз заявлял, что Карл II безумен, что ему долго не прожить и детей у него не будет, а королева, если ее не убьют, умрет от тоски, печали и сожалений, не достигнув и сорока лет. Герцог вкратце рассказал мавру, что произошло, привел его в комнату Нады и, преисполненный сочувствия сказал, показав на него движением руки:

– Вот он, наш несчастный карлик; Юсуф, прошу тебя, спаси его, если сделать это во власти человека.

Врач осмотрел Наду, прослушал пульс, приподнял ему веки, ощупал все его тельце, пытаясь уловить, если можно так сказать, ощущения боли, которые тот испытывал.

– Ты мужественный человек, малыш? – спросил Юсуф. – Можно ли при тебе говорить так, будто ты не меньше нас ростом?

– Да, говорите, у Нады храброе сердце, он может выслушать все.

– Сначала пусть он ответит на мои вопросы, как если бы речь шла о жизни и смерти.

Юсуф расспросил карлика о трапезе у королевы, заставил его повторить, как все происходило, что ели королева и он сам, как выглядел торт, какой у него был особый вкус, – короче, уточнил тысячу подробностей, после чего ненадолго задумался. Затем он описал карлику то, что тот испытывал и что ощущали королева и фрейлины; все полностью совпадало.

– Теперь, – добавил он, – я могу утверждать, что Нада сказал правду: их всех отравили.

– О Господи!

– Да, мой дорогой хозяин, и я знаю, что это за яд.

– Так пойдемте же, пойдемте скорее! Надо явиться во дворец и предупредить королеву.

Ученый муж с грустью покачал головой.

– Слишком поздно! – прошептал он.

– Неужели это возможно? Она умрет? Ее нельзя спасти? Ты ошибаешься, Хосеф. Королева хорошо себя чувствует, я только что слышал, как она смеялась; королева не испытывает боли и полна жизни.

– Она умрет, умрешь и ты, мой бедный маленький человечек, став жертвой своей преданности: те, кто хотел срубить дерево, вряд ли пощадили бы кустик.

– Увы! – ответил Нада со слезами на глазах. – Если бы только моя смерть послужила спасению ее жизни!

– Добрый малыш, я не могу тебя спасти, но избавлю от болей. Ты не будешь сильно страдать, а с моей помощью не почувствуешь почти ничего. Я хочу, чтобы у тебя была легкая смерть, ты этого заслуживаешь, бедное дитя. Оставьте меня на четверть часа у его постели, ваша светлость, и, если хотите, чтобы я побывал у королевы, подготовьте ее к моему приходу.

– Надо немедленно арестовать отравительницу и привезти ее сюда, пусть ей уготовят адские муки!.. О! Я должен все рассказать королю!

Герцог оставил Юсуфа у изголовья больного и поспешил в апартаменты королевы, где обнаружил необычайное волнение: Мария Луиза только что упала в обморок, в то же время графиню фон Перниц отвели в ее комнату, поскольку она находилась в тяжелейшем состоянии. Король велел перенести королеву в ее спальню и последовал за ней. Никто не понимал, что происходит, сердца всех присутствующих были охвачены тревогой.

Главный мажордом, не слушая жалоб и предупреждений, доносившихся со всех сторон, направился прямо к королевской спальне и очень решительно постучал. Вышла бледная как полотно герцогиня де Альбукерке и спросила герцога, что привело его в такой час.

– Речь идет о спасении ее величества королевы, герцогиня! Умоляю тебя, скажи королю, что я заклинаю его жизнью королевы уделить мне несколько минут.

Герцогиня знала герцога де Асторга, понимала, что его слова не следует подвергать сомнению. Она направилась прямо к королю, стоявшему у постели Марии Луизы, которую окружили врачи; герцогиня передала Карлу II слова герцога и добавила:

– Выслушайте его, государь, он несомненно что-то прояснит; вы знаете, что он заслуживает доверия.

Король, ничего не говоря, пошел за герцогиней; де Асторга стоял у дверей: несмотря на безумное желание войти, он не пересек порога спальни, держась на почтительном расстоянии от потерявшей сознание королевы. Увидев своего повелителя, герцог преклонил колена и поцеловал королю руку.

– Государь, – сказал он, – вы очень несчастны, может быть даже более, чем предполагаете сейчас. И пусть ваше величество простит меня, но в эту страшную минуту, думается мне, я должен сказать вам правду.

– Говори, де Асторга, что тебе известно.

– Государь, угрозы приведены в исполнение, то, что было предсказано, произойдет…

– Что же именно?

– Королева отравлена, государь! Король застонал и оперся о дверь.

– От кого ты узнал об этом?

– От бедного Нады, умирающего сейчас потому, что он отведал кусочек рокового торта, который принесла эта подлая женщина. Соблаговолите же, ваше величество, отдать приказ, чтобы ее догнали и возвратили назад.

– Надо спасать королеву.

– Да, государь, надо спасать королеву, для этого я привез сюда моего ученого Юсуфа. Он ждет лишь распоряжения, чтобы предстать перед вами; но нельзя допустить, чтобы отравительница ускользнула: во имя Неба, ваше величество, позвольте начать преследование.

– Делай все, что захочешь, де Асторга, но сначала привези Юсуфа.

– Он здесь.

– Пусть придет!

– Дайте приказ, государь, об аресте этой негодяйки.

– Вот мое кольцо, у меня нет сил писать, иди! Пусть тебе повинуются как мне самому. А вот и герцог Медина-Сели, он поможет тебе. Юсуф. если спасешь королеву, половина Испании – твоя!

Ученейший лекарь приблизился к больной. И тут же остальные врачи с почтением отошли в сторону – его искусство было хорошо известно, и они уступили ему первенство. Юсуф осмотрел лицо, руки, грудь Марии Луизы,

прослушал ее дыхание и биение сердца. Король стоял рядом и смотрел на него в страшной тревоге.

– Не соблаговолит ли ваше величество отдать приказ, чтобы отсюда вышли все женщины, за исключением герцогини де Альбукерке, и все мужчины, кроме врачей и преподобного отца; я изложу свои соображения относительно состояния королевы.

Король поднял руку и вскоре вокруг него остались только указанные лица.

– Ну что? – спросил он прерывающимся от рыданий голосом.

– Государь, сеньоры, состояние ее величества королевы не вызывает у меня сомнений: ее отравили. Вы, я полагаю, того же мнения? – обратился он к врачам.

Все они опустили головы в знак согласия.

– Лекарство, противоядие!.. Быстрее, Юсуф! Получишь все, что захочешь, если спасешь ее.

– Государь, вы просите меня о том, что сделать не в человеческих силах: яд, которым отравили королеву, – итальянский, и против него нет противоядия, это яд Борджа, привезенный во Францию Козимо Руджиери при Екатерине Медичи; вначале его потеряли, затем шевалье де Сент-Круа нашел его и вручил госпоже де Бренвилье, а та передала отраву Лавуазен. Теперь вы понимаете, каким образом он оказался здесь. К этому яду, повторяю, нет противоядия, во всяком случае, нам оно неизвестно.

Король застонал.

Королева лежала неподвижно, как мертвая, лицо ее приобрело фиолетовый оттенок, открытые глаза смотрели в одну точку, пальцы судорожно сжимались: казалось, она спит и видит страшные сны. Ее пытались привести в сознание всеми известными способами, но все было напрасно.

– Мы не можем спасти королеву, сеньоры, вы, полагаю с этим согласны; однако в наших силах продлить ей жизнь, избавить от лишних страданий, сделать так, чтобы ей легче было их выносить. Если король позволит мне под мою ответственность сделать то, что я готов предпринять, обещаю: королева проживет еще неделю или около того, и ее смерть будет такой же тихой, как закат ясного дня. Теперь пусть ваше величество примет решение. Я изложил свое мнение.

Король обратился по очереди за советом к пяти остальным врачам, присутствовавшим при осмотре; все подтвердили точку зрения мавра. Карл II спросил их, согласны ли они отказаться от собственных попыток спасти королеву и готовы ли предоставить свободу действий их собрату, помогать ему своими советами и участием. Они ответили единодушным согласием.

– Делайте же что считаете нужным, Юсуф, и помните о том, что в ваших руках нечто большее, чем жизнь вашего короля.

В этот момент Карл II как будто заново обрел все свои прежние качества. В его взгляде светился ум, а короткие речи звучали властно и вместе с тем смиренно. Его любовь к королеве проявилась во всей полноте, он отдал бы корону, лишь бы сохранили в живых его любимую женщину. Он следил за каждым движением врача, смотрел, как тот взял в руки маленький ящичек, принесенный им с собой, достал из него какие-то инструменты и золотым ланцетом сделал надрез на руке королевы. Из ранки вытекло несколько капель крови; ученый быстро собрал их, рассмотрел цвет, и даже попытался определить их вес, долго нюхал, принюхивался снова, а затем поднял голову и с радостью в голосе сказал королю:

– Ваше величество, может быть, я спасу ее.

– О Боже! – воскликнул монарх. – Свершите это чудо, и ни одна церковь не будет такой богатой и красивой, как та, что я построю в знак благодарности вам.

Казалось, лицо старика было окружено ореолом, словно божественный луч упал на его лоб. Он держал под рукой королевы чашу, и кровь по капле капала в нее из вены.

– Юсуф, Юсуф! – в нетерпении воскликнул король. – Придет ли она в себя?

– Да, государь, через несколько минут.

– И ты спасешь ее?

– Я этого не обещал, ваше величество, я сказал «может быть». Все в руках Господа. В цвете крови я обнаружил благоприятный симптом. Если ничего не изменится, можно надеяться, что яд еще не дошел до сердца, а это я скоро узнаю.