Текст книги "Робин Гуд"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

XVI

– Мод, Мод, мисс Мод! – веселый голос летел вслед за девушкой, которая в одиночестве и задумчивости гуляла в саду поместья Гэмвеллов. – Мод, прекрасная Мод, – нетерпеливо и нежно повторил голос, – где вы?

– Я здесь, Уильям, я здесь, – ответила мисс Линдсей, поспешно подходя к молодому человеку с самым доброжелательным видом.

– Как же я счастлив видеть вас, Мод! – радостно воскликнул Уилл.

– И я рада нашей встрече, раз она вам доставляет удовольствие, – любезно ответила девушка.

– Конечно, она доставляет мне величайшее удовольствие, Мод. Какой чудесный вечер, не правда ли?

– Чудесный, Уильям, но вы ведь, наверное, хотели мне не только это сказать?

– Прошу прощения, Мод, у меня есть что вам сказать, – смеясь, ответил Уилл, – но восхитительное спокойствие этих сумерек наводит меня на мысль, что сейчас приятно было бы погулять в лесу.

– Так вы хотите пойти осмотреть место завтрашней охоты?

– Нет, Мод, мы идем завтра в лес не с такими мирными целями, мы идем… Ах, я забыл, что не должен никому об этом рассказывать. А ведь я иду на дело, которое может стоить мне покалеченной но… Ах, я глупости говорю, Мод, не слушайте меня. Я пришел пожелать вам доброй, спокойной ночи и попрощаться с вами…

– Попрощаться, Уилл? Что это значит? Вы идете на опасное дело?

– Ну, так что же? Даже если это так, то с луком и палкой, крепко зажатой в твердой руке, нетрудно победить. Но тсс!.. Это все я просто так говорю, не придавайте этому значения.

– Вы обманываете меня, Уильям, вы хотите, чтобы ваш ночной поход остался для меня тайной.

– Этого требует осторожность, моя дорогая Мод, неосмотрительное слово может очень дорого обойтись. Солдаты… Ах, я совсем с ума сошел… сошел с ума от любви к вам, прелестная Мод. Вот вам вся правда: Маленький Джон, Робин и я собираемся влес. И перед уходом я хотел попрощаться с вами, нежно попрощаться с вами, Мод, потому что, может быть, мне больше никогда не выпадет счастье… Я говорю как ребенок, Мод, да, как ребенок. Я пришел попрощаться с вами только потому, что не могу уйти из усадьбы, не пожав вам ручки, и это правда, истинная правда, уверяю вас, Мод.

– Да, Уилл, это правда.

– А почему это я всегда прихожу к вам поздороваться и попрощаться, Мод?

– Не мне вам это объяснять, Уилл.

– Ах, и правда, Мод, – радостно воскликнул молодой человек, – не вам мне это объяснять! Вы, может быть, не знаете, дорогая Мод, вы, может быть, не знаете, что я люблю вас больше, чем отца, братьев, сестер и всех моих добрых друзей. Я могу уйти из усадьбы, собираясь отсутствовать несколько недель, и ни с кем не проститься, кроме матери, конечно, но я не могу расстаться с вами даже на несколько часов, чтобы не пожать ваши маленькие белые ручки и не унести с собой как благословение ваше нежное пожелание: «Доброго пути и скорого возвращения, Уилл». А вы, Мод, не любите меня, – грустно сказал бедный юноша, но в его прекрасных голубых глазах не долго стояла печаль, и он снова заговорил, уже веселее: – А я надеюсь, что вы все-таки, в конце концов, полюбите меня, Мод. Я надеюсь и терпеливо жду вашего благоволения; не торопитесь, не мучьте себя, не навязывайте своему сердцу чувство, которое для него неприемлемо. Это чувство само придет, Мод, и в один прекрасный день вы сами себе скажете: «А я, кажется, люблю Уильяма, немного… ну, совсем немного». А потом пройдут дни, недели, месяцы, и вы станете любить меня больше. И .ваша любовь будет все расти и расти, пока не станет такой же огромной и страстной, как моя. Нет, Мод, такой, как моя, она не может стать, даже если вы захотите. Я так вас люблю, что не могу даже молить Бога о том, чтобы он вложил вам в сердце подобную любовь. Вы будете любить меня как вам удобно будет, как вам в голову придет, как вам захочется, и однажды скажете мне: «Я люблю вас, Уилл!» И тогда я вам отвечу… Ах, не знаю, что я отвечу вам, Мод, но я подпрыгну от радости, поцелую матушку и совсем с ума сойду от счастья. О Мод, попробуйте полюбить меня, начните с чувства легкого предпочтения и завтра вы уже будете немного любить меня, послезавтра – чуть больше, а через неделю уже скажете: «Я люблю вас, Уилл!»

– Так вы в самом деле любите меня, Уилл?

– Что нужно сделать, чтобы вам это доказать? – серьезно спросил юноша. – Что нужно сделать, скажите?.. Я хочу, чтобы вы знали: я люблю вас всем сердцем, всей душой, всеми своими силами, я хочу, чтобы вы это знали, ведь вы еще этого не знаете!

– Ваши слова и дела тому свидетельство, дорогой Уилл, и других доказательств не нужно; я спросила это только потому, что хочу серьезно объясниться с вами, но я хочу поговорить не о ваших чувствах – они мне известны, – а о тех, что кроются в моем сердце. Вы любите меня, Уилл, искренно любите, но я привлекла ваше внимание, не желая того, я никогда не пыталась внушить вам любовь.

– Это правда, Мод, правда, и вы столь же скромны, сколь прекрасны; я вас люблю просто потому, что люблю, вот и все.

– Уилл, – продолжала девушка, взглянув на него с некоторым беспокойством, – Уилл, а вы никогда не думали о том, что, еще не зная вас, я могла кому-то отдать свое сердце?

Эта ужасная мысль, никогда дотоле не смущавшая Уильяма в его мечтах и не нарушавшая покоя его терпеливой любви, так тягостно поразила его в самое сердце, что он побледнел и вынужден был, чтобы не упасть, прислониться к дереву.

– Но вы ведь никому не отдали свое сердце, Мод? – спросил он умоляющим шепотом.

– Успокойтесь, дорогой Уилл, – мягко ответила девушка, – успокойтесь и выслушайте меня. Я верю в вашу любовь так же, как верю в Бога, и от всего сердца хотела бы отплатить вам, милый и добрый Уилл, таким же чувством.

– Не говорите, что не можете полюбить меня, Мод! – в неистовстве воскликнул молодой человек. – Не говорите мне этого, ибо по тому, как сжимается мое сердце, по тому, как горячая кровь пылающей лавой бежит по моим жилам, я чувствую, что не смогу этого вынести, не смогу выслушать вас.

– И все-таки вы должны меня выслушать, Уилл, и я прошу вас любезно уделить мне несколько минут внимания. Я знаю муки безнадежной любви, друг мой, я испытала их все одну за другой, и ничто на земле не сравнится с горечью отвергнутого чувства. Я всем сердцем хочу вас избавить от этих жестоких страданий, Уилл; прошу вас, выслушайте меня без горечи и без гнева. Еще не зная вас, еще до того, как я покинула Ноттингемский замок, я отдала свое сердце человеку, который не любит, никогда не любил и не полюбит меня.

Уилл вздрогнул.

– Мод, – сказал он дрожащим голосом, – если вы хотите, этот человек вас полюбит; он вас полюбит, Мод, – повторил бедный юноша, и на глаза у него навернулись слезы. – Клянусь святой мессой, он должен стать вашим рабом, или я его буду бить каждый день. И до тех пор буду бить, пока он вас не полюбит, Мод.

– Вы никого не будете бить, Уилл, – ответила Мод, невольно улыбаясь странному способу приворожить к ней кого-то, который желал пустить в ход молодой человек, – ведь любовь силой не навязывают, да еще таким свирепым способом; и тот, о ком вы говорите, никоим образом такого обращения не заслуживает. Вы должны понять, Уилл, что я не надеюсь и не жду, будто этот человек полюбит меня, а еще вы должны понять, что надо быть уж вовсе бессердечной и бездушной, чтобы остаться равнодушной к проявлениям вашей нежности. Так вот, Уилл, мой дорогой Уилл, я глубоко тронута великодушием ваших слов и хочу отблагодарить вас, отдав вам свою руку, в надежде на то, что полюблю вас и моей любви удастся сравняться с вашей.

– А теперь вы послушайте меня, Мод, – ответил Уилл дрожащим голосом. – Мне стыдно, что я питал надежду заслужить когда-нибудь вашу любовь, что не понял причин вашего равнодушия. Я прошу вас простить мне, что я силой вырвал признание из вашего сердца. Вы хотите, Мод, по доброте душевной принять имя бедного Уильяма и по доброте же душенной пожертвовать собой, чтобы он был счастлив. Но подумайте, Мод, что его счастье – это для вас потеря всех ваших надежд и, может быть, потеря покоя. Я не должен и не могу принимать подобную жертву. Я не только не чувствую себя достойным ее, но мне стыдно продолжать говорить вам о своей любви. Простите мне неприятности, которые я вам причинил, простите, что я любил вас и еще люблю, я клянусь отныне не говорить с вами о моих чувствах.

– Уильям, где вы, Уильям? – позвал внезапно звонкий и громкий голос.

– Меня зовут; прощайте, Мод. Да хранит вас Дева Мария, да оградит она вас от всякого зла! Будьте счастливы, Мод; но, если вы не увидите меня больше, если я не вернусь, вспоминайте иногда о бедном Уилле, который любит вас и будет любить вечно.

Последние слова молодой человек произнес едва слышно: слезы душили его; потом он обнял Мод, прижал трепещущую девушку к своему сердцу, страстно поцеловал ее и убежал, не оглядываясь, хотя нежный голосок и окликал его.

«Он не оставил мне времени недвусмысленно объяснить ему, что это признание я сделала из чувства порядочности, – подумала Мод, опечаленная внезапным уходом Уильяма. – Ну, ничего, я завтра скажу ему, что в моем сердце нет ни малейшего сожаления о прошлом: как же он обрадуется!»

Увы! Этого завтрашнего дня пришлось ждать долго!

Человек двадцать крепких мужчин-арендаторов, вооруженных копьями, мечами и луками со стрелами, окружили на почтительном расстоянии сыновей сэра Гая Гэмвелла, его племянника Маленького Джона и Гилберта Хэда.

– Я немало удивлен, что Робин заставляет себя ждать, – говорил старик своим молодым спутникам, – не в привычках моего сына лениться.

– Терпение, мастер Гилберт, – ответил Маленький Джон, выпрямляясь во весь гигантский рост, чтобы осмотреть даль пытливым взором, – не только Робина нет, мой кузен Уилл тоже куда-то запропастился. Готов поспорить, что не без причины они нас задерживают на пару минут.

– Да вот они! – воскликнул кто-то. Уилл и Робин подошли быстрым шагом.

– Вы забыли час нашей встречи, сын мой? – спросил Гилберт, протягивая руку молодым людям.

– Нет, отец, прошу прощения, что заставил себя ждать.

– В путь! – воскликнул Гилберт. – Маленький Джон, – добавил он, оборачиваясь к молодому человеку, – ваши друзья ясно представляют себе цель нашей вылазки?

– Да, Гилберт, и они поклялись смело идти за вами и верно вам служить.

– Значит, я могу полностью рассчитывать на их поддержку?

– Полностью.

– Прекрасно. Еще одно слово: чтобы попасть в Ноттингем кратчайшим путем, наши враги пройдут через Мансфилд, потом двинутся по большой дороге, которая делит пополам Шервудский лес, и окажутся около перекрестка, где мы и будем ждать их в засаде… Дальше я могу не рассказывать. Маленький Джон, вам мои намерения известны?

– Известны, – ответил молодой человек. – Ребята! – воскликнул Маленький Джон по знаку старика. – Хватит у вас смелости вонзить свои саксонские зубы в тела норманнских волков? Хватит ли мужества победить или умереть?

Энергичное «Да!» было ответом молодому человеку.

– Ну что же, вперед, мои храбрецы!..

– Ура! Повоюем! – воскликнул Уилл, идя с Робином за воинственно настроенным отрядом.

– Ура! Ура! – радостно закричали саксы. И эхо в темном лесу повторило:

– Ура! Ура! Ура!

– Что это с вами, друг мой Уилл? – спросил Робин, беря за руку молодого человека, шедшего рядом с ним в глубокой задумчивости. – Мне кажется, что ваше веселое лицо затуманилось облаком черной грусти. Крики наших соратников недостаточно приятны для ушей милого Уильяма или его пугает опасность нашего предприятия?

– Какой вы мне странный вопрос задали, Робин, – ответил Уильям, поднимая на друга грустный взгляд. – Спросите у гончей, нравится ли ей преследовать оленя, спросите у сокола, нравится ли ему камнем падать с высоты облаков на ничтожную пташку, но не спрашивайте меня, боюсь ли я чего-нибудь.

– Я спросил вас об этом лишь с целью отвлечь вас от мрачных мыслей, которые вас одолевают, дорогой Уилл, – ответил Робин, – от этих мыслей глаза ваши потускнели и лицо побледнело, что меня беспокоит. У вас горе, Уилл, и, видно, серьезное горе, так поделитесь им со мной, ведь я ваш друг.

– Нет у меня горя, Робин, я таков же, каким был вчера и каким буду завтра, и вы увидите, что в битве я буду как всегда впереди.

– Я ничуть не сомневаюсь и нашем мужестве, дорогой мой Уилл, но мне кажется, на душе у вас неспокойно: что-то печалит вас, я уверен в этом. Будьте же откровенны со мной, а вдруг я могу быть вам полезен, хотя бы для того, чтобы разделить груз ваших забот, ведь уже от этого становится легче. Если вы с кем-то поссорились, скажите мне, и я помогу вам.

– Причина моей печали не так серьезна и значительна, дорогой Робин, чтобы и дальше оставаться тайной. Если бы я хорошенько поразмыслил, то случившееся меня бы не удивило и не огорчило… Простите мои сомнения, но, вопреки моей воле, есть в моем сердце чувство, которое противится всякой откровенности. Гордость или робость это – сам не знаю. Но такой друг, как вы, – это мое второе я. Ваши вопросы требуют ответа, и дружба готова одолеть ложный стыд, я…

– Нет, нет, дорогой Уилл, – живо прервал его Робин, – храни свою тайну; у страданий есть право на скромность, и я прошу тебя извинить мою дружескую навязчивость.

– Это я должен просить прощения за то, что эгоистичен в своих страданиях, дорогой Робин! – воскликнул Уилл и отрывисто засмеялся, причем смех его зазвучал печальнее, чем плач. – Я страдаю, в самом деле страдаю, и я обнажу перед тобой раны своей души. Ты разделишь мое первое горе, как делил со мной первые игры, потому что дружба соединила нас теснее, чем узы крови, и пусть меня повесят, Робин, если я не люблю тебя так, как нежнейший из братьев.

– Ты говоришь правду, Уилл, привязанность сделала нас братьями. Ах, где наше светлое детство? Счастье, которым мы наслаждались, уже не вернется!

– Счастье вернется к вам, Робин, пусть другое, в других одеждах, под другим именем, но это все равно будет счастье. Ну а я ни на что больше не надеюсь, ничего не желаю, сердце мое разбито. Вы знаете, Робин, как я любил Мод Линдсей… я даже слов не найду, чтобы объяснить вам, что за неодолимую страсть я испытываю при одном упоминании ее имени. Ну вот, а теперь я знаю…

В сердце Робина закралось тягостное опасение.

– Ну, и что же вы знаете? – встревоженно спросил он.

– Когда вы пришли за мной в сад, – заговорил Уильям, – я был там с Мод, я пришел сказать ей то, что уже давно повторяю ей изо дня в день; я говорил, что мечтаю, чтобы она стала дочерью моей матери и сестрой моим сестрам. Я спросил, не постарается ли она хоть немного меня полюбить, и Мод ответила, что еще до того, как она поселилась в усадьбе Гэмвеллов, она отдала свою любовь. И тут, Робин, рухнули нее мои надежды, что-то сломалось но мне: это разбилось мое сердце, Робин, мое сердце. Судите же сами, как я несчастен.

– Мод сообщила вам имя того, кого она любит? – с беспокойством спросил Робин.

– Нет, – ответил Уилл, – она только сказала, что этот человек не любит ее. Вы можете это понять, Робин? Есть на свете человек, который не любит Мод, а Мод его любит! Человек, которого ищет ее взгляд и который избегает этого взгляда! Неслыханный грубиян! Презренный негодяй! Я предложил Мод поймать его и принудить подарить ей свою любовь. Я предложил ей хорошенько побить его, а она отказалась! О, она его любит! Любит! А после этого печального и трудного признания, – продолжал Уильям, – бедная, великодушная Мод предложила мне свою руку. Я отверг ее. Разум, честь и верность заставляют мою любовь умолкнуть… Проститесь с веселым и смеющимся Уиллом, Робин, он умер, умер навсегда.

– Ну-ну, Уильям, мужайтесь, – мягко возразил Робин, – ваше сердце болит, его нужно лечить, его нужно исцелить, и первым врачом буду я. Я знаю Мод лучше, чем вы: в один прекрасный день она полюбит вас, если уже не любит. Уверяю вас, Уильям, вы просто плохо поняли девичью исповедь – она вызвана крайней деликатностью: Мод пыталась объяснить вам свою прежнюю суровость и заставить вас еще больше оценить предложение, которое вы столь необдуманно отвергли. Поверьте мне, Уильям, Мод – очаровательная девушка, честная и прекрасная, и, воистину, она достойна вашей любви.

– Ничуть не сомневаюсь! – воскликнул молодой человек.

– Не нужно приписывать горестям мисс Линдсей лишнюю глубину, друг мой, и мучить свою душу вздорными домыслами. Мод и сейчас вас очень любит, я в этом уверен, а полюбит еще больше.

– Вы так действительно думаете, Робин, мой дорогой Робин? – воскликнул Уилл, с жадностью ухватившись за тонкий луч надежды.

– Да, я так думаю, и позвольте мне сказать, не перебивайте меня: я повторяю вам, и буду повторять каждый раз, когда мужество вам изменит, что Мод вас любит и свою руку она вам предлагала не из преданности и не принося себя в жертву, а по велению сердца.

– Я верю вам, Робин, я верю вам! – воскликнул Уилл. – И завтра же спрошу у Мод, не желает ли она, чтобы у моей матери стало одним ребенком больше.

– Вы прекрасный парень, Уильям, мужайтесь, и давайте ускорим шаг, а то мы по крайней мере на четверть мили отстали от товарищей, и такая медлительность говорит не в пользу нашей храбрости.

– Вы правы, мой друг, мне кажется, я слышу, как наш главнокомандующий ворчит на нас.

Когда отряд дошел до места, где Гилберт собирался устроить засаду, старик расставил людей, кратко дал каждому новые разъяснения, приказал всем не издавать ни звука, а сам спрятался за деревом в нескольких шагах от Маленького Джона, уже напряженно вслушивавшегося в лесные звуки.

Сонную тишину ночи нарушал иногда лишь крик проснувшейся птицы, мелодичное пение соловья и шелест ветра в ветвях деревьев; но вскоре к этим смутным звукам присоединился отдаленный, едва слышный стук копыт, настолько слабый, что только чуткое ухо лесных обитателей могло его отличить от свиста ветра, птичьих голосов и шороха листьев.

– Кто-то едет верхом, – сказал вполголоса Робин, – мне кажется, я узнаю короткий и быстрый шаг наших местных пони.

– Вы совершенно правильно заметили, – так же осторожно прошептал Маленький Джон, – причем это едет друг или безобидный путник.

– И все-таки – внимание!

– Внимание! – пронеслось от одного к другому.

А человек, привлекший к себе внимание и возбудивший беспокойство маленького отряда, продолжал весело продвигаться вперед по дороге; он громко пел балладу, без сомнения сочиненную им самим в свою собственную честь.

– Проклятие на твою голову! – внезапно воскликнул певец, обратившись с этими любезными словами к своей лошади. – Да как ты, скотина, лишенная всякого вкуса, смеешь не пребывать в молчаливом восхищении и восторге, когда из моих уст льется поток гармонических звуков? Вместо того чтобы поставить свои длинные уши торчком и слушать меня с подобающей серьезностью, ты вертишь головой по сторонам и присоединяешь к моему голосу свой – фальшивый, гортанный и неблагозвучный! Да, но ведь ты самка, а стало быть, по природе своей упряма, вздорна, любишь дразнить и противоречить. Если я хочу, чтобы ты шла в одну сторону, ты непременно пойдешь в другую, ты всегда делаешь то, что не надо, и никогда не делаешь то, что надо. Ты знаешь, что я тебя люблю, бесстыдница, и, поскольку ты уверена в этом, тебе захотелось сменить хозяина. Ты, как она, как все женщины, в конце концов, – капризна, непостоянна, своенравна и кокетлива.

– По какой такой причине ты уж 1ак нападаешь на женщин, друг мой? – спросил Маленький Джон, внезапно появившись из укрытия и хватая лошадь под уздцы.

Ничуть не испугавшись, незнакомец произнес горделиво:

– Прежде чем ответить, я хотел бы узнать имя того, кто таким образом останавливает мирного и беззащитного человека, имя того, кто не только поступает как разбойник, но и имеет наглость именовать своим другом человека, стоящего много выше, чем он.

– Да будет вам ведомо, сэр причетник из Копменхерста, что имя ваше вы мне сообщили сами, пока орали песню, остановил же вас не разбойник, а человек, которого не легко испугать и который стоит настолько же выше вас, насколько вы выше его, сидя на лошади, – спокойно и холодно ответил племянник сэра Гая.

– Так знайте же, сэр лесной пес, ибо по грубости своих манер вы иного имени не заслуживаете, что вы задаете вопросы человеку, который наглецам отвечать не привык и сумеет вам сделать внушение, если вы сейчас же не отпустите поводья его лошади.

– Те, что много говорят, мало чего делают, – насмешливо ответил молодой человек, – и на ваши угрозы я вам отвечу тем, что позову молодого лесника, и он вас проучит вашей собственной палкой.

– Проучит моей собственной палкой?! – в ярости воскликнул незнакомец. – Случай редкий и скорее невероятный. Зовите сюда вашего приятеля, зовите немедленно!

И, проговорив последние слова, путник спешился.

– Ну, где же он, этот удалой боец? – продолжал незнакомец, бросая яростные взгляды на молодого человека. – Где он? Я хочу проломить ему череп, чтобы потом и вас проучить, длинноногий болван.

– Пойдите сюда, Робин, – сказал Гилберт, – скорее, время не ждет: дайте этому болтливому наглецу короткий и добрый урок.

Увидев незнакомца, Робин схватил Маленького Джона за руку и прошептал:

– Вы не узнаете этого путника? Это же веселый брат Тук!

– Ну? Да неужели?

– Да, но не говорите ничего, я давно уже хочу сразиться на палках с храбрым Джиллом и, поскольку в ночной темноте меня трудно узнать, воспользуюсь этой странной встречей.

Изящная и женственная фигура Робина вызвала у незнакомца насмешливую улыбку.

– Мой мальчик, – смеясь, воскликнул он, – а ты уверен, что череп у тебя крепкий и ты не умрешь, получив от меня за свою наглость по заслугам?

– Череп у меня крепкий, хоть и не такой толстый, как у вас, сэр чужестранец, – ответил юноша на йоркширском говоре, чтобы монах не узнал его голоса, – но ваши удары он выдержит, если они попадут в цель, в чем я позволю себе усомниться, хотя вы это и нахально утверждаете.

– Посмотрим, каков ты в деле, сорока ты наглая! Хватит слов, приступим к делу, а там посмотрим! Ну, становись!

И, желая испугать своего молодого противника, Тук яростно закрутил палкой и сделал вид, что хочет ударить его по ногам, но Робин был слишком опытен, чтобы поддаться на обманный маневр: он успел остановить палку монаха, прежде чем она опустилась ему на голову, и тут же сам обрушил на плечи, бока и голову Тука град ударов, причем действовал он так быстро, сильно и размеренно, что монах запросил если не пощады, то хотя бы передышки.

– Вы неплохо управляетесь с палкой, мой юный друг, – задыхаясь, сказал он, стараясь не показать, что устал, – и я замечаю, что удары просто отскакивают от ваших рук и ног, не причиняя им вреда.

– Отскакивают, когда я их получаю, сударь, – весело ответил Робин, – но до сих пор ваша палка меня не коснулась ни разу.

– Это в вас гордость говорит, молодой человек, уж верно я не раз вас задел!

– Вы, значит, забыли, брат Тук, что та же гордость запрещает мне когда бы то ни было лгать? – спросил Робин своим обычным голосом.

– Да кто же вы? – воскликнул монах.

– Посмотрите мне в лицо.

– А, клянусь святым Бенедиктом, нашим небесным покровителем, да это же Робин Гуд, меткий лучник!

– Он самый, веселый брат Тук.

– Был я веселым до той поры, пока вы не похитили у меня мою возлюбленную, красотку Мод Линдсей!

Не успел он произнести эти слова, как железная рука обхватила, словно клещами, запястье Робина, и раздался глухой гневный шепот:

– Этот монах правду говорит?

Робин обернулся и увидел Уилла, бледное лицо которого исказил ужас, глаза наполнились кровью, а губы тряслись.

– Тише, Уильям, – спокойно сказал Робин, – сейчас я отвечу на ваш вопрос. Дорогой мой Тук, – продолжал он, – я не похищал у нас ту, которую вы так легкомысленно назвали своей возлюбленной. Мисс Мод, будучи честной и достойной девушкой, отвергла любовь, которую она не могла разделить. И Ноттингемский замок она покинула не по своей вине, а исполняя долг: она сопровождала свою госпожу, леди Кристабель Фиц-Олвин.

– Я не принес монашеского обета, Робин, – извиняющимся тоном произнес монах, – и мог бы дать свое имя мисс Линдсей. И если капризная девица отвергла мою любовь, то в этом я должен винить ваше смазливое лицо, или природное непостоянство женского сердца.

– Фу, брат Тук, – воскликнул Робин, – бесчестно клеветать на женщин! Ни слова более! Мисс Мод – сирота, мисс Мод несчастна, и все должны ее уважать!

– Герберт Л и идеей умер? – горестно воскликнул Тук. – Да примет Господь его душу!

– Да, он умер, Тук. Много странного случилось за это время, я как-нибудь потом вам все расскажу. А пока в ожидании этого поговорим о том, что привело к этой нашей встрече. Ваша помощь нам очень нужна.

– А чем я могу помочь? – спросил Джилл.

– Сейчас объясню как можно короче. Наемники Фиц-Олвина, как вы знаете, сожгли дом моего отца; мать моя была убита во время пожара, и Гилберт хочет отомстить за ее смерть. Мы здесь поджидаем барона: он приехал из-за границы и возвращается в Ноттингем. Мы хотим хитростью проникнуть вслед за ним в замок. Если вам хочется раздать несколько добрых ударов палкой, вот прекрасный случай.

– Чудно! Я от удовольствия никогда не отказываюсь. Но на победу я не надеюсь, если у вас всего войска вы, я да эти два славных парня.

– В двадцати шагах отсюда прячется в засаде мой отец с отрядом крепких лесников.

– Ну, тогда мы победим! – воскликнул монах, с воодушевлением вертя палкой над головой.

– Вы какой дорогой въехали в лес, преподобный отец? – спросил Маленький Джон.

– А той, что идет из Мансфилда в Ноттингем, мой дружок. Простить себе не могу, – добавил он, – как я мог так ослепнуть, чтобы вас не узнать; позвольте сердечно пожать вам руку, дорогой Маленький Джон.

Племянник сэра Гая любезно ответил на дружеское приветствие монаха.

– Не встретился ли вам по пути конный военный отряд? – спросил молодой человек.

– Какая-то компания людей, прибывших из Святой земли, отдыхала в трактире к Мансфилде; эти люди, хотя они и кажутся дисциплинированными, полумертвы от усталости, голода и лишений. Вы думаете, что это часть отряда, сопровождающего барона Фиц-Олвина?

– Да, потому что крестоносцы, которых ждут в Ноттингеме, это его люди. Значит, скоро мы увидим этих достославных личностей. Спрячьтесь за деревом или в кустах, брат Тук.

– Охотно! Но куда деть эту упрямую кобылу? У нее недостатков не меньше, чем у жен… тьфу! Но все же я к ней привязан.

– Я отведу ее в надежное укрытие, доверьте ее мне, а сами спрячьтесь.

Маленький Джон привязал лошадь к дереву недалеко от дороги и вернулся к товарищам.

Уилл был в таком нервном возбуждении, что не мог дождаться подходящего времени для разговора; он завладел Робином, и молодой человек поневоле вынужден был изложить буйному другу историю своего побега из Ноттингемского замка во всех подробностях.

Робин был искренен, справедлив и, главное, великодушен в отношении Мод.

Уилл слушал его с бешено бьющимся сердцем, и, когда тот закончил рассказ, спросил:

– Это все?

– Все.

– Спасибо!

И друзья крепко обнялись.

– Я ей брат, – сказал Робин.

– А я буду ее мужем! – воскликнул Уилл и весело добавил: – Ну, а теперь пойдем сражаться!

Бедняга Уильям!

Лесникам пришлось ждать чуть не всю ночь, и только около трех часов утра они услышали, как где-то в лесу заржала лошадь. Кобыла Тука ответила ей веселым ржанием.

– Моя девочка кокетничает, – сказал Тук. – Она крепко привязана, Маленький Джон?

– Надеюсь, – ответил тот.

– Тише! – сказал Робин. – Я слышу стук копыт. Спустя несколько минут отряд появился на перекрестке: люди вовсе и не думали таиться, они устали гораздо меньше, чем рассудил Тук, а потому смеялись, пели и переговаривались.

В то же мгновение лошадка Тука пронеслась через заросли, пролетела стрелой мимо хозяина и с непринужденным видом поскакала впереди солдат.

Монах хотел кинуться вслед за беглянкой, но Маленький Джон схватил его за руку и прошептал:

– Вы, что, с ума сошли? Еще шаг – и вы умрете!

– Но они уведут у меня пони, – проворчал Тук, – пустите, я…

– Тише, несчастный! Ты же нас всех выдашь! Пони не редкость, мой дядя даст тебе другого.

– Да, но тот не получил благословения аббата нашего монастыря, как моя милая Мэри; пустите меня сейчас же! Почему вы учиняете надо мною насилие, вы, вышка сторожевая? Мне нужна моя лошадь, нужна, слышите?

– Ну что же, беги за ней! – воскликнул Маленький Джон, толкая монаха. – Беги, глупый хвастун, башка безмозглая!

Тук побагровел, в глазах его блеснула молния, и он дрожащим от гнева голосом произнес:

– Послушай ты, башня, колокольня ходячая, столб бродячий, после битвы я тебя как следует поколочу!

– Или, скорее, я тебя, – ответил Маленький Джон.

Тук бросился на дорогу и побежал за солдатами; его кобылка брыкалась, становилась на дыбы, поднимала целые тучи пыли и все время уворачивалась от тех, кто пытался ее обуздать.

Один солдат достал пони копьем, но Тук вернул ему этот удар сполна, так что бедняга с воплем свалился с лошади.

– Мэри, тпру, Мэри, девочка моя, – кричал Тук, – ко мне, милая, ко мне!

Услышав знакомый голос, лошадь насторожила уши, потом радостно заржала и рванулась к хозяину.

– Как, негодяй! – закричал грозно командир отряда. – Ты моих людей убиваешь!

– Отнеситесь почтительно к служителю Церкви, – ответил Тук, ударив палкой по голове лошадь, на которой сидел командир.

Лошадь сделала резкий скачок назад, командир пошатнулся в седле и потерял стремена.

– Ты разве не видишь, что я в рясе? – крикнул Тук, стараясь придать себе важность.

– Нет, – прорычал командир, – рясы я не вижу, но вижу твою неслыханную дерзость и сейчас без всякого уважения к одной и без всякого снисхождения к другой пробью тебе голову.

Тут он достал Тука копьем; добрый монах, обезумев от боли, закричал громовым голосом:

– Ко мне, Гуды! Ко мне!

Но крики Тука командира не испугали. Его отряд состоял из сорока человек, которые могли в любую минуту по первому знаку прийти ему на помощь, а потому монах, хотя он и был ловок и силен, не был для него серьезным противником.

– Назад, негодяй! – закричал он страшным голосом. – Назад! – и, оттолкнув Тука копьем, бросил лошадь прямо на него.

Но бенедиктинец ловко отскочил и страшным ударом палки расколол командиру череп.

В то же мгновение на неустрашимого монаха поднялись двадцать мечей и в него нацелились двадцать копий.

– На помощь, Гуды! На помощь! – во весь голос закричал Тук, прислоняясь, как лев, к стволу дерева.

– Ура! Ура, Гуды! Ура! – яростно откликнулись лесники. – Ура! Ура!

И все они как один, ведомые Гилбертом, бросились на помощь монаху.

Видя, что к ним приближается вооруженный отряд с явно враждебными намерениями, солдаты по команде построились, перегородив дорогу во всю ширину, собираясь растоптать пешего врага копытами своих коней.