Текст книги "Алтарь"

Автор книги: Александр Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава вторая

Санкт-Петербург, лесопарк «Сосновка»,

24 сентября 1995 года. 20:05

Над дрожащим мелкими волнами прудом поднимались оранжевые клены, бело-желтые от чахнущей листвы березки, темные, почти черные ели, желтовато-зеленые сосны. Каркала на вершине серебристой плакучей ивы ворона, пара уток что-то выискивала в воде под самым берегом. Если бы не доносящееся со стороны проспекта Тореза позвякивание трамваев, гул проносящихся на полной скорости машин – можно было бы подумать, что они находятся где-то в глубине дикого леса, а не в центре одного из крупнейших городов Европы.

– Как хорошо, – выдохнула Таня. – Согласись, Толя, когда сидишь вот так, на берегу, начинаешь понимать, что ты все-таки часть природы. Ничем не отличаешься от тех же птиц, зверей. Ты так же дышишь, тебе так же хочется есть, у тебя такая же красная кровь. Понимаешь, что вся наша цивилизация – это наносное, это что-то вроде камеры, в которой мы оказались по собственной воле. Хочется уехать далеко в лес, остаться там один на один с деревьями, травой, животными. Собирать грибы и ягоды, ловить зайцев и кабанов. Есть настоящую, естественную пищу, дышать настоящим, чистым воздухом. Да, Толя?

Скуластый беловолосый мужчина лет сорока, который сидел рядом с ней на брошенной на землю куртке, криво усмехнулся. Четыреста пятьдесят лет назад ему довелось прожить наедине с природой чуть больше двадцати годов в землях племени гуронов, и он не испытывал особой ностальгии по тем, отнюдь не романтическим временам. Однако вслух Пустынник сказал совсем другое:

– Так в чем же дело, Танечка? – удивился он. – Машина в двух шагах, бак полный. Поехали.

– Как у тебя все легко получается, – покачала головой женщина. – Сели и поехали…

Она прижалась к Пустыннику, положила ему голову на плечо:

– Толенька, милый мой… Иногда мне кажется, что мы не пару дней, а уже много лет рядом. Не верится, что ты у меня есть…

– Э-э, Марк, ты глянь, голубки какие! Прямо как собачки лижутся!

– Да какие голубки? Вороны недощипанные!

Пустынник повернул голову. Парней было шестеро. Лет по восемнадцать-двадцать. Двое бритых наголо, половина в пухлых куртках, половина в свитерах. И все – в джинсах и тяжелых, с высокой шнуровкой, ботинках. Энергия агрессивности и превосходства, которую они излучали, не оставляла никаких сомнений в том, чем окончится встреча с ними вдали от свидетелей. Мужчина вздохнул, наклонился к торчащему из земли ивовому прутику в палец толщиной, сломал его у основания, резким движением оборвал кору.

– Вот ведь уроды, все настроение испортили… – Он поднялся, отряхнул брюки.

– Эй, ты на кого вякаешь, старпер?! – моментально отреагировали парни. – Кого ты уродом назвал?

Они стали быстрым шагом спускаться по склону.

– Мальчики, не надо! – вскочила женщина.

– А бабенка-то ничего, – усмехнулся один из бритых. – Есть чего пощупать.

– Мальчики…

Бритый, а следом и еще один парень стали заходить справа, отрезая Тане путь к отступлению, на их губах появились глумливые улыбки; пальцы рук шевелились, словно предвкушая, как будут бегать по горячему женскому телу. И только Пустынник совершенно точно знал, чем завершится эта стычка. Настолько точно, что даже не видел необходимости заговаривать свой прутик никакими заклинаниями.

– Надо извиниться, старпер, – посоветовал парень в красной куртке. – А то электорат обижается.

Он собрался заржать своей шутке, но не успел: Пустынник с размаху, словно пасуя футбольный мяч, ударил его ногой в пах. Парень, захрипев, согнулся.

– Ах ты гад! – ринулся вперед второй бритоголовый.

Мужчина чуть заметно улыбнулся, отклонился от летящего ему в лицо кулака, поймал рукав свитера, хорошенько дернул. Потерявший равновесие противник пролетел мимо и, поскользнувшись на влажной траве, с громким плеском ухнулся в воду.

– Ну ты козел! – Против Пустынника остались двое, один в сине-оранжевой куртке, второй – в темно-коричневой «водолазке», связанной из грубой шерсти, больше похожей на паклю. – Ну ты за это ответишь!

Тот, что в куртке, сунул руку за спину и вытащил охотничий нож. Второй достал из кармана тонкую «финку». Мужчина покосился: первый бритоголовый и его приятель удерживали Таню за руки, но пока ничего не делали, наблюдая за схваткой. Второй бритоголовый все еще барахтался в воде, не в силах выбраться на скользкий глинистый берег. Парень, получивший привет между ног, с воем катался по земле.

– Ну и что вы теперь сделаете, дети ехидны? – Пустынник со свистом рассек прутом воздух. – Зарежете меня, да?

– Ты козел! – Подросток годиков восемнадцати, полусогнувшись, грозно размахивал охотничьим ножом, словно держал в руках настоящее оружие. – Ну ты теперь получишь! Ты у меня получишь!

– Ну и? – развел руки в стороны мужчина. – Когда?

– Иди сюда, козел! – Продолжая подпрыгивать, паренек перекинул охотничий нож из руки в руку, потом обратно. – Иди сюда, ты получишь по полной!

– Ладно, иду! – кивнул Пустынник и все так же, с широко разведенными руками, начал медленно подступать. – Так хорошо?

– Ну ты сейчас получишь!

Теперь их разделяло не больше полутора метров – мужчина, резко взмахнув правой рукой, сделал шаг вперед. Парень, по глазам которого хлестнул гибкий ивовый прут, вякнул от неожиданности и боли, вскинул руки к лицу, а Пустынник обратным движением вогнал основание прута ему в горло. Крик сменился хрипом, руки неудачника сместились с лица на шею, между пальцами проступила кровь. Шаг в сторону – кончик прута стремительно мелькнул в сыром воздухе и уперся кончиком в нос обладателю «водолазки». Тот, не долго думая, кинул нож и бросился наутек.

– Мы с тобой иначе поговорим… – Первый бритоголовый отпустил женщину и вытащил из-под куртки арматурный прут в локоть длиной. – Посмотрим, как ты теперь запоешь…

– Бараны безмозглые… – Пустынник подобрал с земли куртку, на которой сидели они с Таней, сунул левую руку в рукав, быстро обернул полы вокруг предплечья. – Я в ваши годы две войны прошел, на поединках рубился без счета. А вам, уроды, даже упряжь застегивать не доверю.

– Сейчас узнаем… – Бритый подскочил, из-за плеча замахнулся арматурой.

Однако тот, кто когда-то носил имя дона Альфонса де Тахо, сына идальго Эбро Тахо из Толедо, принял удар на толстый слой ткани, отмахнул в сторону, правым кулаком ткнул врага в глаз – не сильно, но точно, – крутанулся вокруг оси и отработанным ударом рубанул его по основанию затылка. Прут, жалобно свистнув, оставил на коже узкий багровый рубец.

– Ох, нечистая сила, забылся совсем! – Пустынник откинул прут, кивнул женщине. – Танечка, очень тебя прошу, иди к машине. Я сейчас тебя нагоню.

Последний из парней куда-то бесследно сгинул, и женщину больше никто не удерживал.

– Ты за это поплатишься, гнида… – Бритый, ощупав глаз, начал подступать.

– Таня, уходи, очень тебя прошу, – попятился мужчина. – Я из-за тебя нервничаю. Иди, не смотри на все это. Я быстро…

– Что быстро?! – Парень опять взмахнул железным прутом, но на этот раз, отбивая его левой рукой в сторону, Пустынник шагнул вперед, выкинул вперед локоть, кроша им противнику зубы и одновременно слегка поворачиваясь. Его пальцы прочно сомкнулись у врага на запястье, и маг, отступая назад, резко развернулся в обратную сторону. Бритый взвыл, падая на колени, а мужчина без всякого труда вынул из вывернутой руки прут, прижал его парню к горлу, резко чиркнул. Тот жалобно всхлипнул, затаил дыхание.

– Н-н-да… – недовольно поморщился урожденный идальго. – До чего люди докатились, глотку нечем перерезать.

Он вынул арматурину из-под горла, коротко щелкнул ею врага по затылку. Бритый упал носом в траву.

– Ах ты, тварь долбаная… – Первый из пострадавших наконец справился с болью, выпрямился, хотя и не до конца, и зачем-то достал выкидной нож.

Пустынник, проходя мимо, ударом арматурины по кулаку выбил у него оружие, обратным движением рубанул по виску. У парня мгновенно подкосились ноги – он упал и затих. Мужчина же побежал за бедолагой в куртке, который, зажимая горло, мелкой трусцой торопился к кустам, и без всякой жалости огрел его прутом меж лопаток:

– А ты куда? Ну-ка, пошел обратно!

– Дяденька, не надо… Дяденька.

– Топай, не отвлекайся, – одарил его пинком победитель, дошел до берега, протянул руку бритому, все еще барахтающемуся в грязи: – Давай, вылезти помогу.

– Да пошел ты знаешь куда?! – отступил подальше в воду тот. – Хрен ты моржовый, дупель старый! Тебя, что, трогали?! Мурло африканское.

Бритоголовый сплюнул и побрел вдоль берега по пояс в воде.

– Эй, чуня, – окликнул его Пустынник. – А почему «африканское»?

– Иди ты в жопу, – даже не обернулся тот. – С остальным, значит, не споришь? Хрен… Дупель…

– Ладно… – Мужчина обернулся к единственному стоящему на ногах противнику, и тот испуганно вскинул руку, заслоняя лицо:

– Не надо меня бить, дяденька. У меня горло перерезано. Я уже крови потерял… – Он всхлипнул. – Мне «скорую» нужно, я умираю.

– Зовут тебя как? – Маг бросил прут, размотал с левой руки куртку, накинул ее на плечи.

– Се-ерге-е-ем.

– Нож дай.

Паренек протянул охотничий нож, который все еще сжимал в руках. Пустынник принял оружие, решительным движением отрезал полу от его куртки, запустил руку в волосы, отпорол прядь, положил на ткань, дернул свою жертву за руку, смочил обрезок кровью, скрутил, спрятал в карман. Отрезал от куртки еще лоскут:

– Как того зовут? – указал он на свою первую жертву.

– Д-дима.

Мужчина отхватил прядь его волос, резанул кожу на загривке, смочил ткань в крови, свернул, спрятал в карман. Вернулся к Сергею за третьим лоскутом:

– Как того, бритого, зовут?

– Ж-жора… Георгий. А зачем вам все это, дяденька?

– Не знаю, – пожал плечами Пустынник. – Но почему бы не запастись рабами, если есть такая возможность? Авось пригодитесь.

Он приподнял голову третьего парня, подсунул ткань под разбитый рот, задумчиво оглядел бритую голову и отхватил мочку уха:

– Любишь уши – чуб на беду нужно оставлять. – Пустынник скрутил последний лоскут, обернулся к хныкающему пареньку: – Хватит выть. Шкура у тебя там разодрана, и ничего больше. А в парк вы сегодня пришли зря. Очень зря.

Колдун откинул нож в пруд и быстрым шагом направился в сторону Тихорецкого проспекта.

– Толя, ты цел? Они тебя не ранили? – кинулась навстречу Таня, которая не дошла-таки до машины и дожидалась неподалеку. – Господи, как я испугалась…

Женщина обняла колдуна, начала покрывать его лицо поцелуями, потом внезапно отпрянула и принялась ощупывать:

– Тебя точно не ранили? Надо милицию вызвать!

– А, шпана, – небрежно отмахнулся Пустынник. – Было бы на что внимание обращать.

– Так тебя точно не задели?

Колдун перехватил ее руки около запястий, положил себе на плечи, потом привлек Таню к себе и крепко поцеловал:

– Не беспокойся. Не такие они герои, чтобы с нормальным человеком справиться. Пойдем…

Пустынник обнял ее за плечи и повел к машине.

Спустя пятнадцать минут они уже входили в ее однокомнатную квартиру на проспекте Культуры.

– Так тебя точно не зацепили? – уже в который раз переспросила Таня. – У меня есть медицинский клей.

– Точно не зацепили, – повторил колдун, ставя сумку с продуктами под вешалкой и снимая ботинки. – Не беспокойся.

– Вот ведь сволочи какие! Я сейчас, руки помою и на ужин чего-нибудь сделаю. – Женщина свернула в ванную, а Пустынник подхватил сумку, прошел на кухню, воровато оглянулся, вынул из кармана тряпочные лоскутки и запихнул их за тумбу, в щель между задней стенкой и обоями. Чуть отступил: вроде незаметно. Он расстегнул куртку и, стаскивая ее, направился обратно в коридор.

– Тебе кофе сделать? – поинтересовалась Таня, вытирая руки.

– Нет, спасибо, – мотнул головой мужчина. – Мне после всего этого душ принять хочется.

Он вошел в ванную, скинул одежду, повесив ее на горячую батарею, включил воду, шагнул под обжигающие струи, которые прогревали тело, разгоняя по нему густую черную кровь, смывали пыль и усталость. А когда, накинув на плечи новую рубашку, он вышел наружу, то обнаружил, что в квартире стоит мертвая неестественная тишина.

Таня сидела в комнате, на краю дивана, поджав под себя ноги и поставив подбородок на колени, и смотрела в черный экран выключенного телевизора. На щеках поблескивали влажные дорожки.

– Ты чего, хорошая моя? – осторожно присел он рядом.

– Ничего… – дернула она головой.

– Танечка, единственная моя… – Он протянул руку и осторожно погладил ее волосы. – Что случилось?

– Ничего… – Она сглотнула, из уголков глаз опять выкатились слезинки. – Господи, как я испугалась… Я думала, что это все… Только в жизни хоть что-то хорошее произошло – и все сразу рвут, уничтожают, отнимают. Почему?

– Не бойся, милая… – Пустынник обхватил женщину, сжал своими сильными руками. – Не бойся ничего и никогда. Пока я с тобой, ничего не случится. Не дам, не позволю…

Он нашел губами ее соленые губы, поцеловал. Таня заплакала сильнее, но при этом пылко отвечала на его ласки. Пустынник продолжил целовать ее глаза, щеки, губы, острый носик, подбородок, а затем, удивляясь столь странному переплетению эмоций страсти, жалости и страха, начал расстегивать пуговицы на ее блузке…

* * *

Маг проснулся от очень странного ощущения, и далеко не сразу понял, что слышит звук будильника. Он приподнял голову, пытаясь сообразить, где находится, покрутил головой. Низкий потолок, покрытый побелкой, комнатушка метров двадцати, потрепанный шкаф. На виллу в Небраске не похоже…

Рядом зашевелилась женщина, поднялась, толкнула пластиковую панельку часов, обрывая занудливый писк, поправила волосы.

– Таня… – узнал ее маг, и лишь после этого грубо выдернутый из небытия разум включился, начал работать: Россия, Санкт-Петербург. Заказ от Московского Круга и… И месть. – Танечка…

– Отвернись, – не сильно, но требовательно ткнула его носом в подушку женщина. – Не хочу, чтобы ты видел меня такую. Сонную, мятую и растрепанную.

– Ты куда? – послушно закрыл глаза маг.

– На работу, – зевнула она, и диван, расправляя пружины, облегченно скрипнул.

– Ты ведь раньше не ходила.

– Ты чего, Толя, – рассмеялась женщина. – Мы ведь с тобой только в пятницу вечером познакомились. Забыл?

– Не ходи, – предложил Пустынник. – Честное слово, Танечка, бросай ты эту ерунду. Оставайся со мной. У меня есть некоторые доходы, нам с тобой хватит. Правда. Я не такой нищий, как кажусь на первый взгляд.

– Так сразу и бросай?

– А почему нет? – Он открыл глаза. – Таня, ты самая прекрасная из женщин, которых я только встречал в своей жизни. Я совершенно не представляю теперь, как можно существовать без тебя. Я хочу, чтобы ты находилась со мной рядом каждый день и час, каждую минуту. Я люблю тебя, Таня. И прошу: не уходи.

Женщина, запахнув халат, замерла. Потом опустилась на край постели, протянула руку, коснувшись его лица теплыми подушечками пальцев.

– Ты знаешь, – тихо ответила она. – Мне кажется, я без тебя тоже теперь не смогу.

– Так оставайся!

– Нет, – возразила Татьяна. – Не хочу становиться содержанкой.

– При чем тут это? – приподнялся на локте маг. – Просто мы будем вместе!

– Мы и так будем вместе, – кивнула она. – Но не потому, что ты богаче и можешь себе это позволить. А потому, что мне хочется этого так же, как и тебе. Я готова отдать тебе свою свободу. Но не по необходимости. А потому… Потому, что тоже тебя люблю. А теперь извини, мне нужно торопиться.

Она вышла из комнаты, и вскоре послышался шелест водяных струй из ванной.

– Однако, – приподнял брови Пустынник. – Дама желает сохранить самостоятельность.

Он встал с постели, сладко потянулся, подошел к окну, раздвинул занавески и тут же, выругавшись, задернул. Он совсем забыл, что находится не на своей вилле, где окна спальни выходят в густой сад, а в чужом городе с домами, чуть не соприкасающимися стенами друг с другом.

– Что случилось? – заглянувшая в комнату Таня уже застегивала блузку.

– Склероз, – усмехнулся колдун. – Тебя подвезти?

– Нет. Мне нужно время, чтобы прийти немного в себя, прежде чем я смогу заняться обычными делами. Ты не обиделся, Толя? Я действительно…

– Нет, – перебил ее Пустынник, – не обиделся. Ты права: когда женщина находится рядом не по необходимости, а потому, что сама этого хочет, это намного приятнее. Я сделаю все, чтобы у тебя никогда не появилось желания остаться одной. Пусть даже и имея для этого все возможности.

Таня оправила блузку, застегнула сбоку юбку, потом неожиданно опустилась на колени и поцеловала мужчину в живот. Тут же поднялась и почти побежала к дверям.

– Все, я опаздываю. До вечера!

Ее касание неожиданно вызвало в теле колдуна горячую волну, и он чуть ли не впервые за несколько веков пожалел, что не способен к обычной, плотской связи. Пожалел – и выкинул из головы ненужную мысль. Повернулся к окну, чуть приоткрыл занавеску. Снаружи с серого неба на серые улицы вяло падал серый дождь, больше похожий на водяную пыль. Потерявшие листву серые деревья молитвенно вскидывали к низким серым облакам корявые ветки, по серым газонам выгуливали серых собак серые горожане, прячущиеся под серыми зонтиками.

Пустынник передернул плечами, отошел к дивану, скатал постель, кинул в ящик, сложил странное порождение малометражных квартир так, чтобы на нем было удобно сидеть, включил телевизор и начал одеваться.

Собственно, что еще задерживает его в этом северном городе? Он отомстил Московскому Кругу за потерянное Око, истребив нескольких его магов; он отомстил молодому колдуну за то, что тот сдал его полиции. В принципе можно ехать домой, под жаркое солнце графства Лоуп, в свою виллу на берегу полноводной Северной Лоупы. Правда, «коровку» жалко бросать, до конца не выдоив. У себя дома, дабы внимания зря не привлекать, Пустынник от охоты воздерживался.

– Впрочем, от нескольких дней все равно ничего не изменится, – вздохнул он.

По собственному опыту колдун знал, что женщина не способна оставаться счастливой больше недели. Рекорд, установленный одной кривоглазой мексиканкой, – десять дней. И все. После этого каждая смертная перестает воспринимать любовника как дар и считает его своей законной собственностью, подарки – его обязанностью. Ласки воспринимает уже не как радость, а как свой подарок мужчине – дарует через снисхождение… Она перестает испытывать радость и вместо благодарности начинает требовать. Говоря проще – превращается в вампира. А Пустынник был не настолько живуч, чтобы прикармливать у себя на груди кровососов.

– Ладно, – решил он. – После нашей встречи прошло три дня. Осталось еще четыре-пять. Подкормлюсь, похожу по музеям, по театрам, полюбуюсь архитектурой. Все-таки это серое селение красивейшим городом Европы считается. Погуляю. Чем еще можно заниматься в этих холодных землях? А через пять дней рвану домой.

В этот миг он ощутил, что за ним кто-то наблюдает. Холодок меж лопаток, непонятный зуд сзади на шее, легкое головокружение. Даже не головокружение, а так – легкая слабость и пустота в мыслях. Пустынник сплюнул, торопливо застегнул молнию брюк, выскочил на кухню и обвел ее взглядом. Ну, разумеется, хрустального шара нигде не было. Вечно эти женщины с патологическим стремлением к порядку…

– Ты в Петербурге, мой юный друг?

Голос прозвучал из ничего, из пустоты вокруг, словно зарождался в самом мозгу. Однако Пустынник отлично знал, что в голове, среди нейронов, нечувствительных ни к боли, ни к заклятиям, никогда и никаких воздействий не бывает. Все, что человек ощущает – всегда происходит вокруг.

– Хороший город… – Колдун взял себя в руки, отошел к окну и присел на подоконник. – Когда здесь нет дождей, то тут почти красиво.

– Разве ты ищешь в здешних землях красоту? Я думал, что совсем другое…

Пустынник узнал этот голос. Голос старого, полумертвого, но очень, очень сильного и умного чародея.

– Другого мне получить не удалось, Великий, – ответил он, глядя на капающий кран. – Меня кинул один бесчестный маг. Имя ему – Изекиль, если ты знаешь такого, мой неведомый собеседник.

– Хватит валять дурака, Пустынник, – ответили ему из пустоты. – Ты отлично знаешь, что это я.

– То есть, – скорчил презрительную рожу колдун, – ты и есть тот самый Великий, что пообещал мне черепа трех арийцев, а вместо этого отнял у меня Око, а самого сдал полиции?

– Я тот, кто дал тебе работу, которую ты не выполнил, но все равно выдернул тебя из лап смертных, – решительно отрезал Изекиль.

– Я потерял Око, – повторил Пустынник. – Потерял, работая на тебя. Что может компенсировать такую потерю?

– А чего ты хочешь?

Пустынник промолчал, довольно улыбнувшись. Похоже, один из членов московского триумвирата нуждался в нем настолько, что предлагал назначить любую цену.

– У тебя, Великий Изекиль, все равно нет ничего, что могло бы сравниться с Оком.

– В Эрмитаже, в Русском музее, в Кунсткамере и Этнографическом музее есть очень, очень много артефактов, часть которых пылится на витринах, а часть гниет в запасниках, – ответил член Московского Круга. – У меня вполне хватит власти, чтобы отдать тебе то, что ты пожелаешь получить взамен. Такая компенсация тебя устроит, мой юный друг?

– Все, что я захочу? На мой выбор? – ощутил Пустынник холодок восторга. – Вообще все?

– Не все, а что-то одно, – поправил его Изекиль. – Но зато – на твой выбор.

– Хорошо, – согласился колдун. – В таком виде извинения принимаются.

– В таком виде извинения пока не даются, – в голосе Великого прозвучала усмешка. – Ты получишь свою компенсацию, если отправишь в Дуат всех тех, кто может состоять в местном Круге, Круге Северном.

– Это кого? – посерьезнел Пустынник.

– Всех, – зловещим шепотом откликнулся Изекиль. – Вообще всех, кто хоть как-то связан с магией. Я хочу, чтобы Петербург в магическом плане стал так же чист, как Северный полюс.

– Слишком обтекаемое поручение, – повел плечами колдун. – Заключать на такое договор – все равно что рисовать его на сигаретном дыме.

– Хорошо, я скажу точнее. Я посчитаю условие выполненным, если ты уничтожишь Анатолия Прокопенко, генерального директора и хозяина Северного Морского пароходства. Он получил свои акции с помощью колдовства, отвел взгляд сперва операторам реестра акционеров, а потом судьям Арбитражного суда. Если ты уничтожишь Николая Ретнева по кличке Зёва, что держит под собой перевозки и авторемонт в Московском районе. Убирая конкурентов, он нередко напускал на них порчу, мор и вообще не раз пользовался магией. Если ты отправишь к предкам Юлию Галкину, ясновидящую с Фонтанки. Она дает клиентам слишком точные советы. Еще у меня на подозрении Анатолий Рукавицын, что сидит консультантом в ДЛТ, и Виктория Перекатова с Финской улицы. За них всех вместе взятых я отдаю любой артефакт на твой выбор, Пустынник. Это все те маги, коих нам удалось засветить до того, как в Петербург поехал ты. А еще я прошу зачистить всех тех знахарей, колдунов и ясновидящих, кого тебе удастся встретить за время работы. За них, за каждого, получишь отдельную плату. Я хочу сделать Святой Петербург чистым от колдовства и не постою за расходами, ты меня понял?

– Вполне, – усмехнулся колдун.

– Ты согласен?

– Хочу аванс. Хорошую кучу денег.

– У тебя, что, проблемы с фантиками для смертных? – явно удивился Великий.

– Будет много хлопот, я застряну тут надолго. Не хочу, чтобы в окрестных «обменниках» и магазинах у смертных сложилось впечатление, будто после каждого моего посещения у них случаются недостачи. Здесь нигде нет достаточной суммы, чтобы подвести кассиров под ошибку один раз, а потом несколько месяцев изображать обычного человека.

– Ладно, – согласился Великий. – Я сделаю тебе почтовый перевод на главпочтамт. На имя. Скажем… Робинзона Крузо. Надеюсь, ты сможешь его получить?

– Легко, – кивнул Пустынник. – Сколько?

– Миллионов восемьдесят тебя устроят?

– Великий, – покачал головой колдун, – я ничего не понимаю в такой цифири. Сколько это по-человечески?

– Что-то около двадцати тысяч долларов.

– Тогда ладно, – согласился Пустынник. – На первое время хватит.

– А сроку тебе – месяц, – жестко сообщил Изекиль и исчез.

– Месяц так месяц, – поднялся с подоконника колдун. – Я-то справлюсь. Посмотрим, как ты держишь свои обещания. Хотел бы я только знать, чем тебе здешние знахари так не угодили, что ты готов их под корень, как черную оспу, извести?

* * *

Побережье Северного моря,

Весна 2405 года до н. э.

Волна с тяжелым гулом вынеслась на галечный пляж, отхлынула, снова набежала и опять ушла, оставив после себя темный продолговатый предмет, покрытый илом и поросший тиной. Новая волна с силой пихнула морской мусор, и он откатился от среза воды на несколько шагов.

С недовольным криком рядом приземлилась чайка, склонила набок голову, пару раз клюнула зеленую тину, но быстро пришла к выводу, что ничего вкусного на этой находке нет, и снова взмыла в воздух. Спустя немного времени к пахнущему гнилью тюку подбежала поджарая лисица. Принюхалась, вцепилась в край зубами, дернула к себе. Тюк повернулся еще на пол-оборота, в воздухе промелькнула белая пятипалая кисть и звучно стукнулась о камни. Лиса подпрыгнула вверх вдвое выше своего роста, моментально вздыбив шерсть, отскочила на несколько шагов, оскалилась. Больше ничего опасного не происходило, однако хищница решила не рисковать и потрусила прочь, повесив хвост едва ли не до самой земли.

Между тем жаркое весеннее солнце нагрело выброшенный морем предмет, оказавшийся человеческим телом, над ним закружился легкий прозрачный парок. Тонкая ткань, покрывавшая тело, местами высохла и посветлела. Волны больше не доставали до своей недавней игрушки, а та влага, что стекла, – бесследно ушла между камнями.

Вскоре после полудня на берегу показался новый гость – босая девочка лет десяти, закутанная в кусок волчьей шкуры мехом вовнутрь, зашитой на боку тонким кожаным ремешком, с бледно-рыжими волосами, сбившимися на голове в несколько колтунов. В руке девочка несла сплетенную из ивовых прутьев корзину без ручки, в которую собирала ракушки мидий. Мертвое человеческое тело не вызвало у нее особого испуга. Похоже, мертвецов ей уже доводилось видеть, и не раз, и она знала, что причинить вреда они никому не способны. Однако блеснувшая на шее утопленника желтая цепочка заставила ее остановиться. Девочка подошла ближе, осторожно потянула цепочку, вытянув из-под ткани блестящую, словно новую, амулетку с изображением странного зверя: длинные зубастые челюсти, копна волос на голове, невероятно толстые лапы. Покрутив находку в руках, малышка наклонилась, чтобы снять цепочку с облепленной тиной головы, – и в этот миг утопленник открыл глаза.

– А-а-а!!! – кинулась прочь маленькая собирательница, вопя так, что крик ее мог бы поднять и мертвого.

Однако Изекиль предпочел не шевелиться. Он ждал этого часа слишком долго, слишком долго берег силы, чтобы потратить остатки их без явной пользы. Он ждал. Он привык ждать. Ждать, пока белое поле величаво плывет в бесконечной ночи, под яркими небесными сполохами; ждать, пока волны крошат его в куски, превращая в месиво плавучих камней; ждать, пока море кидает безвольное тело, унося непонятно куда. Он устал считать дни и ночи, он сбился с числа лет, он забыл, как шевелить руками и ногами. Он ждал воли всесильной Аментет – и богиня наконец решила вернуть его в мир.

Зашуршали по гальке новые шаги, послышался торопливый девичий говор. Жрец Небесного храма не понимал слов, но чувствовал, что речь идет о странном, непостижимом происшествии, которое наблюдала малышка. Ее собеседница, зрелая женщина, не верила своей дочери и шла к телу, явно рассчитывая доказать свою правоту. И это было хорошо…

– Видишь, Тиуки, он никуда не ушел. Он мертвый. Мертвые не умеют открывать и закрывать глаза… Смотри, какой камушек! – Женщина наклонилась над телом, протянула руку к амулету.

В тот же миг рука утопленника взметнулась вверх, схватив ее за локоть, рванула к себе. Несчастная потеряла равновесие, упала. Жрец лишь чуть подправил ее движение – так, чтобы губы жертвы попали ему на рот, и с наслаждением сделал глубокий вдох.

– А-а-а-а!!! – Девочка, позабыв про корзинку, мчалась к недалекому лесу. Изекиль был уверен, что отныне она никогда в жизни не забудет увиденного ею на берегу, никогда больше не выйдет к морю, а мертвецов станет обходить за сотню шагов. Но понимал он и то, что девочка наверняка расскажет о случившемся в своем селении. И хотя ей никто не поверит – кто-нибудь наверняка придет сюда за женщиной. А он был еще слишком слаб, чтобы доказывать смертным свое право на власть.

Служитель всесильной Аментет сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, попытался сесть, но тело отказалось повиноваться. Правда, приложенное усилие заставило содрогнуться грудную клетку. Потом еще и еще. Изекиль с интересом прислушался к происходящему. Он совсем забыл, каково это – когда бьется сердце. Тело начало наполняться теплом – словно меленькие колючки шиповника росли от костей, пробираясь через мясо и плоть наружу, пока не вылезли из кожного покрова – и боль отпустила. Изекиль попытался сесть снова – и на этот раз тело послушно сложилось пополам, подтянуло ноги, оперлось на руки. Жрец немного передохнул, а затем встал во весь рост.

Ветхая шерстяная накидка, и так пережившая куда больше, нежели это возможно, расползлась под собственным весом и упала вниз, на лицо мертвой дикарки. В белое тело ударил свежий морской ветер, его обожгли солнечные лучи, окатило прохладой – странные, забытые, непривычные ощущения. Изекиль поначалу даже не мог понять, какие чувства что означают. Холодно ему или жарко? На плечи дует ветер или печет солнце?

Жрец покачнулся, но устоял. Опустил голову, осматривая гальку, сосредоточился, медленно наклонился, поднял храмовый ритуальный нож, выпрямился, зажав его в кулаке, и, покачиваясь и спотыкаясь через шаг, побрел к лесу, спеша укрыться среди зарослей, пока дикари не прибежали за своей соплеменницей.

Тело, отвыкшее от движений, подчинялось с трудом. За долгий, невероятно долгий срок служитель богини смерти разучился держать равновесие, а потому, дважды упав на пляже, к лесу дополз на четвереньках и только там снова выпрямился, удерживаясь за шершавые стволы. Медленно, никуда не торопясь, он брел от дерева к дереву, от куста к кусту, постепенно вспоминая прошлые навыки. К счастью, слух его работал так же четко, как и раньше – поэтому Изекиль услышал человеческие голоса задолго до того, как дикари появились в пределах видимости.

– Прости, всесильная, – пробормотал он, срезая гибкий ивовый прут, и принялся торопливо хлестать себя по бокам и ногам, бормоча молитву на отведение взгляда: – Кто увидит меня, тому глаза прутом выстегает, кто услышит – тому уши выхлестает, кто учует – тому нос отобьет, кто узнает – тому ветвь увидится зеленая, шипы колючие, птицы быстрые. Птицы улетели, весь вид унесли…