Текст книги "Поганое поле. Возвращение (СИ)"

Автор книги: Александр Цзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

3:15…

Вчерашняя тачка стояла на старом месте. Ее двери открылись сами по себе, без нашего вмешательства. Мы запрыгнули внутрь.

Тачка тут же взмыла в утренние небеса, заращивая двери. Когда все три здания усадьбы очутились внизу и чуть левее, я перевел дух.

***

Я понятия не имел, который сейчас час. Сто лет не имел дела с часами, ориентируясь по солнцу, луне, звездам и собственному шестому чувству. Было бы неплохо, если б встроить в СКН часы…

Солнце взошло совсем недавно, судя по положению низко над горизонтом. Его застилала легкая розовая дымка. Воздух был неподвижен и прозрачен, без намека на смог. Похоже, россы справились с экологическими проблемами.

Других тачек в небе по сравнению с ночью было всего ничего. Два-три блестящих чечевицеобразных тела пролетели вдали над мешаниной деревьев и куполов – и все.

По всей видимости, россы – совы, ложатся поздно, чуть ли не под утро. И вообще ведут ночной образ жизни, о чем обмолвился Габриэль.

Что же случилось с моим “гостеприимным” хозяином? Его здорово перемкнуло, словно ему удаленно подключили боевой режим и заставили замолчать. Куда все-таки ушли мои предшественники? Раз я один такой на сегодняшний день, то, стало быть, Габриэль и его коллеги просто так не отстанут. Все очень сложно и опасно.

Мне вдруг захотелось вернуться в Поганое поле. Там все просто и, как это ни звучит безумно, безопасно. Уроды, по крайней мере, предсказуемы, а вот от россов можно ожидать чего угодно.

Без искусственной иллюминации сад внизу уже не казался таким волшебным, как ночью, но все же поражал воображение гармоничностью структуры. Все строения настолько естественно “вплетались” в пейзаж, что представлялись чем-то природным и естественным.

Оторвавшись от окна, я поглядел на столик с квазибрайлевскими пупырышками и обнаружил, что над ним в воздухе висит голографическая панель управления. Она смахивала на дерево правильных геометрических форм. Или на трехмерную карту Бьюзена. Но ни один рычажок и клавиша на мои попытки потыкать на них не реагировали. Тачка управлялась умботом.

– Так что случилось? – заговорила Кира. – Куда мы бежим?

Я принялся путано объяснять:

– Габриэль нас обманул. То есть меня обманул… Он напал на меня. Сегодня утром. От его процедуры я умру или сойду с ума, и он об этом не сказал. Но меня предупредили и сейчас помогают бежать.

– Кто предупредил? Кто помогает бежать?

– Они называют себя Либерахьюмами. Не знаю, кто они такие. Но то, что они сказали, сбылось в точности. Габриэль ворвался в мою спальню с двумя симботами и собирался скрутить, но мне удалось вырваться.

– Уверен, что этим Либерахьюмам можно доверять?

Я без раздумий помотал головой.

– Нет. Никому нельзя доверять.

На моем интерфейсе снова возникла голова Ивы Сертек.

– А ты молодец! – одобрила она. – Оторвался и с Буфспиком справился! Умбот усадьбы уже перезагрузился, но контроль над тачкой потерял. А умбот тачки под нашим управлением… Подожди-ка секундочку…

Ива исчезла, зато в виде голограммы появилась над столиком. Теперь ее видела-слышала и Кира.

– Понимаю, что у вас проблемы с доверием, – сказала Ива, – но позвольте все объяснить, когда вы прибудете к нам. Вам придется пересесть в другую тачку, чтобы запутать следы.

– Где мы пересядем? – спросил я.

Вместо ответа тачка пошла на крутое снижение, а голова Ивы исчезла отовсюду.

Мы на бреющем полете пронеслись над красочной многоуровневой площадью. Она занимала огромную территорию до самого горизонта и была испещрена провалами в виде футбольных полей, выстроенных в шахматном порядке. В этих провалах виднелись нижние уровни в виде мостовых, застроенных домами широких улиц и вовсе непонятных сооружений. Я насчитал три уровня, сквозь которые проходил провал.

Тачка, замедляясь, опускалась в один такой гигантский провал, окруженная мелкими летающими дронами и нечастыми другими тачками.

На втором уровне шел дождь – он капал с внутренней поверхности верхнего уровня. И, судя по самым натуральным клубящимся тучам под верхним уровнем, это не водопровод протекал. Редкие прохожие на втором уровне разгуливали под зонтиками без ручек. Эти прозрачные зонтики в виде куполов левитировали над людьми, двигаясь туда, куда надо.

Видимо, дождь создавал романтическое настроение, потому что у парапетов над провалом терлись парочки под зонтами. Загулялась молодежь аж до наступления дня…

Наша тачка плавно опустилась на парковке у самого провала. Неподалеку ярко-красный симбот тащил корзину с мусором. Чуть дальше под самым “потолком”, освещенный невидимыми лампами, висел самый настоящий огромный и прозрачный бассейн, напоминающий рыбий пузырь. В нем плавали три тушки: две женские, одна мужская. Я, правда, не сразу разобрался, кто есть кто. Гениталии у всех прикрывались чем-то типа разноцветных ракушек, которые держались не пойми на чем, потому что не было тесемок. Но еще скрывались крохотными дисками и соски – и у женщин, и у мужчин.

Пол пловцов я распознал по размеру ракушек и фигурам – очень спортивным, кстати, – но полной уверенности не было.

Лица всех троих закрывала прозрачная маска. Причем волосы свободно (у всех троих они были длинные и разноцветные) колыхались в воде. Неизвестно, на чем держалась маска – ремней и тесемок опять-таки не было видно.

Собственно, это могли быть и не люди вовсе, а симботы, плавающие в бассейне целыми днями на потеху публике.

– Выходите из тачки, – велела Ива, вновь материализуясь на моем внутреннем дисплее, – и следуйте указаниям.

Я взял Киру за руку и повел вслед за стрелкой, что болталась передо мной в пространстве. Мы пробежали под бассейном. На нас сыпался теплый дождь. Парочки у парапета бросили на нас недоуменные взгляды, но быстро потеряли интерес. В принципе, здесь бродили настолько экзотические личности, что мы особо не привлекали внимание.

За бассейном на верхний уровень, расположенный чуть ли не в двадцати метрах наверху, тянулась вертикальная лестница. По ней прогулочным шагом шествовало несколько россов – и шли они по вертикальной поверхности, как по ровной земле.

Или голограммы, подумал я, или локальное изменение гравитации. Собственно, менять гравитацию в тачках и поездах они умеют совершенно определенно: иначе мы ощущали бы инерцию и движение транспорта.

Нам навстречу попалась крупная пестрая дама без зонта, с промокшими седыми волосами и сплошь татуированным (так мне показалось) лицом. Рядом с ней плыл в воздухе вертикальный зеркальный овал, в котором виднелось лицо – но не ее отражение, а совсем другой человек.

Окинув нас взором, дама одобрительно причмокнула и сказала чужому отражению в “зеркале”:

– Натур-стайл. Лайк-то ПоПо.

Отражение кивнуло и фыркнуло.

Да, мы приверженцы натур-стайла, усмехнулся я про себя, стараясь успокоить бешено стучащее сердце. И мы из Поганого поля.

Вслед за стрелкой мы бежали по открытому пространству минут пять. Если бы не баулы, бьющие по спине, эта пробежка под дождем под ручку смотрелась бы дико романтично. Затем дождь внезапно прекратился, и мы выскочили на залитый солнцем луг. Над нами открылось исполинское отверстие в верхнем уровне.

Из этого отверстия плавно опускалась тачка. Стрелка передо мной вдруг задрожала и исчезла.

– Что происходит, Ива? – тотчас сказал я вслух.

“Секунду”, – отозвалась та, не появляясь на дисплее.

Тачка приземлилась на лугу, открылась дверь, и оттуда выскочил Габриэль Буфспик собственной персоной. Следом за ним из кабины выбрались оба белых симбота. Габриэль сразу побежал к нам; походка у него была странная, враскоряку, – видать, я хорошо его угостил по яйцам. Впрочем, я засомневался, что яйца у него все-таки имеются, иначе он не бегал бы.

Все же недаром он говорил что-то про бинаров…

Кира тихо вскрикнула.

Появилась стрелка, но показывала она в сторону. Ну, разумеется! Бежать навстречу преследователю как-то глупо.

“Он как-то вас выследил, – сообщила Ива встревоженно. – У него доступ к Сети выше, чем должен быть у Спикера. Ах он лжец старый!”

Мы припустили за стрелкой (которую видел только я) во весь дух. Я подумал, что симботы догонят нас в два счета, но они не обгоняли Габриэля, а он бежал с естественной для обычного человека скоростью. Вероятно, не хотел отставать от своих кибернетических защитников, или симботы не действовали самостоятельно вдали от хозяина.

В здешних симботов могли быть встроены три закона робототехники или их аналоги.

Как бы то ни было, то, что симботы не обгоняли Габриэля, играло нам с Кирой на руку.

Мы заскочили на круглую площадку, возвышающуюся над лугом, на которой выстроились устройства, напоминающие сегвеи, но без колес. Шестиугольник около полуметра в диаметре и торчащий из него шест с Т-образной рукояткой вверху, на уровне моей груди.

Когда мы взбежали на площадку, пара детишек встала на один такой сегвей и унеслась прочь. Повинуясь стрелке, я встал на другой севгей, Кира привычно примостилась позади, обхватив меня за корпус и отодвинув баул. Никаких кнопок и рычагов, включая виртуальные, я не видел, но доверился Иве. И действительно, сегвей взмыл ввысь, причем я впервые ощутил движение.

Сегвей не поднимался выше метра над поверхностью земли, но перемещался с нехилой скоростью. Я оглянулся: Габриэль с симботами замешкались на площадке с антиграв-самокатами.

Мы летели, лавируя между разнообразными строениями и людьми, ветер бил в лицо, шумел в ушах, и в целом ощущения были обалденными. На микроскопическую долю секунды я даже забыл, что мы убегаем.

Сегвей затормозил и опустился на землю за кущей невысоких деревьев с шевелящимися ветвями. Мне было некогда присматриваться, но, кажется, они шевелились сами по себе, а листочки сморщивались и расслаблялись, как глянцево-зеленые рты. К тому времени дождь прекратился, и откуда-то мощно потянуло сухим кондиционированным воздухом. Земля быстро высыхала.

Возле кущи находилась стоянка тачек. Стрелка вывела нас к одной из них, в ней при нашем приближении открылась дверь. Когда мы забрались внутрь, она сразу же взлетела.

Я успел увидеть сверху, за кущей, Габриэля с двумя симботами, смахивающими на штурмовиков-телохранителей. Он растерянно озирался.

“Кажется, оторвались”, – непринужденно сказала Ива, появляясь на дисплее.

Я не ответил. Время покажет, оторвались мы или нет…

Тачка поднялась через другое огромное отверстие в верхнем уровне и продолжала набирать высоту. Скоро земля под нами превратилась в сплошное пестрое полотно, а сверкающее солнце поднялось высоко в прозрачное небо, подернутое жемчужной дымкой.

Летели довольно долго в полном молчании. Успокаивали дыхание.

Я неожиданно почувствовал боль в голове после удара Габриэля. Заморгал, и все три Знака вдруг одинаково прояснились.

Третий Знак состоял из трех жирных полос: двух параллельных и вертикальных, а третья, вертикальная, нависала над ними, не касаясь. В целом Знак напоминал букву “П”.

“Знак Дольмена”, – догадался я.

Так, и что он мне дает?

Я не рискнул мысленно “нажимать” на иконку прямо сейчас. Лучше сделать это в более спокойной обстановке.

Удивительно, что он все же активировался! Но почему? Потому что меня ударил по башке Габриэль? Если да, то я начинаю напоминать старый телевизор, который не работает, если его хорошенько не поколотить…

Пейзаж под нами изменился, вздыбился зелено-желто-бурыми скалами, многие из которых выглядели неестественно: уж слишком правильные у них формы. Скалы покрывала густая растительность, в узкие и глубокие лощины не проникал солнечный свет, но тем не менее там что-то светилось. Над скалами и между ними мельтешили тачки и более крупные сигарообразные транспортные средства.

Скоро скалы стали неправдоподобно высокими и вертикальными; в естественных условиях они обвалились бы под собственной тяжестью. К тому же на них произрастали целые леса.

Я пригляделся. Да это не скалы…

– Это деревья, – вымолвила Кира. – Они несколько километров в высоту!

И правда, это были невероятно огромные деревья, рядом с которыми секвойи выглядели бы как трава рядом с вековечными дубами.

У этих деревьев не было крупных ветвей, только один очень большой ствол, изъеденный эрозией, покрытый трещинами, в которые поместился бы мусоровоз целиком и еще место для тачки осталось бы. Ствол покрывали деревья поменьше, образующие целые вертикальные леса. Я так и не понял, что это было – отдельные растения или часть одного организма.

Наша тачка замедлилась и летела между этими титанами. Видно было, что на вертикальных поверхностях стволов кипит жизнь: шмыгают зверьки, похожие на обезьян и гигантских белок, люди ходят по витым хрупким лестницам, ничуть не парясь насчет того, что под ними километровая пропасть. Кое-где прямо по коре низвергались небольшие водопадики. Вверх-вниз двигались кабины лифта, но выглядели они так, будто их смастерили из дерева.

В стволах чернели входы в многочисленные “пещеры”. В целом, эти древесные голиафы напоминали небоскребы, “скрещенные” безумной нейросетью с секвойями.

Пролетев по узкому и темному “ущелью”, мы несколько раз повернули и влетели в одну из “пещер”. Тачка припарковалась на площадке, и мы выбрались из кабины. У меня тряслись колени при мысли, что в паре метров пропасть, в которую очень долго падать.

Мне даже не захотелось глядеть в ту сторону. Поэтому я сразу пошел в глубь пещеры.

Пещера эта, как и хоббичья нора, была благоустроена. Чистый древесный пол, изящно изогнутые стены, сводчатые потолки. Кое-где потолки соединялись с полом древесными тяжами, в которых были вырезаны полки. На них стояли чашки и прочая утварь. Некоторые тяжи были широкими и образовывали внутренние мембраноподобные стены, отделяющие друг от друга помещения. В этих стенах имелись овальные дверные проемы, занавешенные аляпистыми занавесками крупной вязки.

Мы, насколько я понял, находились в просторной гостиной, которая плавно, без каких-либо переходов, переходила в парковку прямо у входа в пещеру. Очевидно, пещеру можно закрыть, но я не приметил нигде какой-либо ширмы.

Из узких отверстий в сводчатых потолках свисали люстры, сложенные из множества круглых зеркал. Из отверстий сочились солнечные лучи. Они отражались в люстре и распространяли вокруг мягкое свечение. Вероятно, узкие проходы пронзали древесный небоскреб вдоль и поперек, и по ним с помощью системы зеркал распространялся дневной свет, как в оптическом волокне.

Из глубины пещеры-гостиной, неслышно ступая босыми ступнями по коврам, вышла Ива Сертек.

Теперь я видел не только ее голову, но и все остальное. Все остальное соответствовало голове: невероятно тонкая и гибкая фигура, длиннющие ноги и изящные руки. На ней была короткая туника, полностью закрывающая грудь, но обнажающая руки, украшенные тонкими витыми браслетами. На ногах красовалось нечто вроде чулок, но этот предмет одежды был не сплошным, а как бы состоял из отдельных колец. Создавалось впечатление, что на Иве полосатые супероблегающие брюки, но при более внимательном рассмотрении выяснялось, что одежды на ней, по сути, не так уж и много.

Если кратко, то Ива произвела на меня сильнейшее впечатление. Я привык, что россы выглядят, как попугаи, а тут вдруг такое изящество, вкус и гармония со строго дозированной сексуальностью…

Видимо, я засмотрелся на нее с дебильным видом, поскольку Кира не без раздражения пихнула меня в бок локтем.

– Э-э-э… Здрассьте… – промямлил я.

– Привет! – сказала Ива с улыбкой. – Я Ива Сертек, то есть Серфер Секции Тек. Но вы, наверное, и так догадались. Добро пожаловать. Рада, что вы добрались в целости.

Я оторвал от нее взгляд и огляделся.

– Это Секция Тек?

– Ну что вы! Это Секция Грин. Здесь все с ума сходят по экологии и природе.

– Это заметно, – пробурчал я. – Тут даже небоскребы выращивают как деревья…

– Ничего похожего на Поганое поле, – заявила Кира, и я мысленно с ней согласился. Габриэль сравнивал Секцию Грин с Поганым полем. Ничего подобного.

– Возможно, вы видели не все Поганое поле, – вежливо предположила Ива. – На самом деле оно очень большое, хотя и не занимает весь мир.

Эти слова тотчас напомнили мне надпись в мусоровозе.

– Зачем вы написали об этом в гарбовозе? – спросил я. – И зачем спасли меня?

– Мы тайно оставляем такие послания во всей технике, что поступает в Вечную Сиберию. И делаем это, чтобы люди знали, что есть иная жизнь. Они имеют право на это знание.

Я едва сдержался, чтобы не возвести очи горе́. Слышали мы о правах на знание… А что толку от всего этого? Если бы Даша-повариха наткнулась на эту надпись, что она сделала бы? Как поступила? Немедленно принялась бы искать земли, свободные от Погани? А что сделала бы Аня-комбайнерша? Уж она-то наверняка видела эту надпись внутри своей машины. Обе как сидели в своем зачуханном Посаде, так и сидят и поныне.

Ива точно прочла мои мысли.

– Работаем на количество, – пояснила она. – Кто-нибудь когда-нибудь да отреагирует. Как ты. А спасли мы тебя, потому что руководствуемся бинарной моралью, как и вы двое.

По мнению Габриэля, “такие заскорузлые бинары”, как мы с Кирой, только и умеем, что использовать друг друга. Я тогда не понял этой фразы.

– Что это значит? И кто это “мы”, которые спасли меня?

Ива жестом пригласила сесть за стол. Мы с Кирой послушались, оставив баулы на краю “парковки”. Ива присела напротив нас.

– Нас несколько… – сказала она. – Но вы будете иметь дело в основном со мной… – Она наклонила голову, прислушиваясь к чему-то. – Габриэль совершенно точно потерял вас, так что у нас есть время побеседовать.

– Опять философские разговоры? – вздохнул я. – О бинарной и небинарной морали?

– Истинная философия – вещь сугубо практическая. Практичность и нелюбовь к философии – это тоже жизненная философия.

Взгляд сиреневых глаз на мгновение расфокусировался. Ива кивнула кому-то невидимому для нас.

– Пора объяснить, зачем мы спасаем вас. Габриэль Буфспик следует официально принятой в большинстве Секций секулярной небинарной этике. Согласно этой этике нет добра или зла, хорошего или плохого, как это было во всевозможных этических доктринах прошлого. Нет бинарного взгляда на жизнь. И нет запретов.

Так, значит, бинарность в данном случае отношения к гендерам и сексуальным ориентациям не имеет…

– А запрет на насилие? – спросила Кира.

– Этот запрет распространяется лишь на граждан Росс всех каст и принятых мигрантов. А вы двое не прошли процедуру трансграничного перехода. Габриэль провез вас на туристическом поезде в обход контрольно-пропускных фильтров. Это, конечно, ускорило ваше прибытие в Росс, но лишило статуса принятых мигрантов, а соответственно, всех прав, в том числе защиты от насилия.

– Вот он козел! – в сердцах выпалил я.

– Да, козел, – не спорила Ива. – А может быть, он был просто честен и не учел всех юридических деталей.

– Учел, еще как учел! Утром он заявился с симботами – вы сами это знаете!

– В катехизисе о ненасилии есть много уточнений, – сказала Ива, – которые при желании легко обойти. Наверное, если он уверен, что твоя психика нестабильна, он имеет право обездвижить тебя или запереть в помещении против твоей воли. Но не дольше, чем на двадцать четыре часа, в течении которых он обязан вызвать медслужбу.

– Брехал он что-то о моей нестабильности, – проворчал я.

И подумал: не так уж он и далек от истины. Я – человек психованный, это факт.

Ива сказала:

– В любом случае Габриэль выкрутился бы, если б на него взялись Секуляры. Он более полувека занимается кураторством, опыт есть.

– Более полувека? А сколько ему лет-то?

– Около девяноста.

Я присвистнул:

– Неплохо сохранился дед! Поэтому вы и назвали его старым лжецом?

Эльфийка кивнула.

– В Росс средняя продолжительность жизни – около ста тридцати пяти лет. Он не слишком стар, но и не молод.

Я постеснялся спросить, сколько же лет самой Иве. По виду – не больше двадцати пяти. А по факту может быть и полтинник. Лучше не знать…

Глянул на ее заостренные ушки. Явно не накладные. Тогда пластическая операция? Вот извращенцы! Если у нее подкорректированные уши, то, вполне возможно, что и остальная внешность не совсем природная, так сказать.

– Вы начали объяснять про небинарную этику, – напомнила Кира не без интереса.

– Да! Этика и личные свободы взаимосвязаны. Чем больше в обществе моральных запретов и табу, тем меньше в нем степеней свобод. А чем меньше свобод, тем меньше возможностей для развития личности в частности и общества в целом. То есть этика и мораль в своих строгих формах тормозят прогресс и приводят к конфликтам между консервативной и прогрессивной частями общества. Когда-то жесткая религиозная мораль в Европе приводила к гонений ученых, врачей и первооткрывателей…

Я блеснул эрудицией:

– Инквизиция.

– Республика Росс около ста лет назад отказалась от разделения в своей секулярной этике от разделения на добро и зло. Эти категории всегда были сугубо субъективными, а граница между ними всегда сильно размывалась, что приводило к разнообразным спекуляциям и перегибам.

– Если некий человек массово убивает людей, – сказала Кира, – которые ему ничего не сделали, а просто ради своих убеждений, наверное, религиозных, то он – террорист. Если же он делает абсолютно то же ради государства, то он герой.

– Да, категории добра и зла определяли статус людей, вешали на них ярлыки в соответствии с основной пропагандистской парадигмой. В позднюю капиталистическую эру самым мощным источником пропаганды и бинарной этики было государство. С помощью этой этики оно манипулировало людьми, кидало их в топку войны или заставляло терпеть непомерные налоги. Но с развитием всемирной Сети на первый план выступили так называемые лидеры мнений. Кое-кто называл их нетократами, мы же называем Изъявителями. Вокруг них формировались популяции людей – подписчиков или фолловеров, которые не создавали мнения, а лишь многократно усиливали те мнения, что продуцировались Изъявителями. При этом фолловеры не сомневались, что именно они генерируют мнение. Это была манипуляция, но гораздо более тонкая, чем в государствах, так как фолловерство – дело добровольное и ты выбираешь Изъявителя по своему вкусу. Причем у этих популяций, иногда крайне обширных, нет географических границ. Таким образом, институт государственности, завязанный на собственных территориях влияния, потерпел крах, а вместе с ним разрушилась эпоха капитализма с его представительной демократией.

– Демократия разрушилась? – удивился я. – А ее-то за что? И что наступило? Монархия?

– Монархия, авторитаризм – это реликт, – сказала Ива. – Они сохраняются, как атавизмы, и иногда бывают довольно сильны и влиятельны. Но при этом остаются тупиковыми и контртенденциозными направлениями развития социума. Дело в том, что демократия работает только в паре с капитализмом. Ни о какой демократии во времена рабовладения или феодализма не может идти и речи, верно? Концепция государства и капитализма аннигилировалась после Четвертой Мировой Войны, или Войны Всех Против Всех. Это была борьба лидеров мнений, Изъявителей, усиленных армиями фолловеров. Каждый человек на планете находил своего Изъявителя и примыкал к тому или иному лагерю. Причем территориально они были разбросаны без какого-либо порядка… Их объединяла Сеть. Фолловеры делегировали Изъявителям право на выражение коллективного мнения – своего рода цифровой мандат. Человечество, которые уже давно глобализировалось не только в экономическом плане, но и ментально, снова разделилось – но на сей раз на группы по интересам… Место проживания перестало иметь значение. Собственная территория, этот феодальный анахронизм, у государств была отнята, и государство исчезло как таковое.

Я внимательно слушал Иву. Голосок у нее приятный, внешность тоже. И говорит как по бумажке, будто лет сто работает лектором в университете или ведущей на радио. Вполне, кстати, такое возможно…

Я плоховато улавливал смысл всех ее высокоумных речей, но суть вроде бы схватывал. Чтобы показать, что слушаю, спросил:

– Это все из-за интернета?

– Благодаря Сети в первую очередь. И из-за кризиса государственности, капитализма с демократией. Капиталисты теряли власть. Деньги стали не так важны, как количество подписчиков-фолловеров и влияние на их умы. Связи обогнали по значимости капитал, хотя как таковой капитал и капиталисты никуда не делись.

– Ага, не имей сто рублей, а имей сто друзей!

– Совершенно точно. Только фолловеры – это не совсем друзья, а скорее… поклонники творчества. Со временем на этой базе был создан Росс в таком виде, в каком он существует сейчас. Мы вернулись к территориальному разделению по интересам, поскольку постоянно жить в Сети вредно для здоровья. Произошел откат к феодализму, но на новом витке спирали. У нас есть Секции на любой вкус. Творить можно все, что угодно, но в предназначенных для этого местах. Понятий “хорошо” или “плохо”, “правильно” или “неправильно”, “добро” и “зло” не существует. Небинары объявили это разделение искусственным и ограничивающим права. Но поскольку интересы у всех разные и иногда прямо противоречат друг другу, было принято решение разделиться на Секции. Во главе их встали Изъявители высокого уровня, которые провозгласили себя с согласия фолловеров Сюзеренами. Должность эта, разумеется, не пожизненная, а лишь до тех пор, пока позволяет рейтинг.

– Габриэль обозвал нас бинарами, – сообщил я. – Будто бы мы используем друг друга.

– Небинары считают, что не использовать друг друга невозможно. Только бинары прикрывали эту взаимную эксплуатацию ложью и лицемерием, а бинары это делают открыто и с обоюдного согласия. Понимаете ли, когда человек навешивает на некое действие ярлык “плохо”, но действие это ему необходимо, он старается как-то оправдать его или скрыть истинные мотивы. Отсюда манипуляции и лицемерие. Если же человек не считает действие плохим или хорошим, он действует прямо и открыто.

– Звучит разумно… – сказал я.

Кира сменила тему:

– Скажите, Ива, Сертек – это Серфер Секции Тек, а БуфСпик – Буфер и Спикер. Почему порядок слов разный? У вас на первом месте стоит каста, а у Габриэля – Секция?

– Потому что эти слова выстроены в алфавитном порядке. Буква “С” – перед “Т”, а “Б” перед “С”.

Мы с Кирой переглянулись. Так просто? Я думал, что у россов с их небинарной этикой ничего не бывает просто. Каких-нибудь Детей Морока понять и то проще, чем этих небинаров.

Кира, судя по всему, на полном серьезе решила написать свою летопись, потому что наклонилась вперед и спросила тоном профессионального репортера:

– А какова мораль у вас? Тех, кто нам помогает?

– У Либерахьюмов? Мы придерживаемся бинарной этики. По нашему мнению, Росс находится в ненормальном состоянии. Я анализирую статистические данные по транссекционной миграции и вижу нарастающий хаос в перемещениях россов. Если раньше один человек жил в одной и той же Секции бо́льшую часть жизни и мигрировал преимущественно в юном возрасте, пока не определялся с интересами, то сейчас максимальный срок проживания в одной Секции – около месяца. Интересы одного человека стали чаще меняться – и меняться радикально и без какой-либо определенной закономерности. Люди просто фрустрированы.

– “Дай человеку всё, и ты погубишь его”, – процитировала, по всей видимости, кого-то Кира.

– Да. Есть еще синдром бурриданова осла. Голодный осел между двумя стогами сена умирает от голода, не в силах выбрать. Россам предоставлен слишком большой выбор, они мечутся и всегда чувствуют себя немного неудовлетворенными и обманутыми, как посетители крупных торговых центров в позднюю эпоху капитализма. Что бы они ни купили, всегда остается мысль, что нужно было купить что-то более качественное и лучшее. Россы спешат все познать и прочувствовать, а в итоге теряют самоидентичность, меняя интересы до тех пор, пока не забывают, к чему вообще стремились. Людям нужны границы. Преодолевая границы, человек открывает новые территории. Если нет границ, нет и стремления за них выйти. А основная граница пролегает между добром и злом.

Меня кольнуло то, что Ива говорит о своих земляках, как о чем-то постороннем. Словно она не одна из них и стоит выше. Высокомерие мудрого человека? Возможно. Ива не похожа на тех россов, которых я видел, она – особенная… Красавица, умница и бинар.

– А что такое добро и зло? – спросила Кира.

Я вздохнул. Конечно, у нас много свободного времени, но все эти заумные беседы начинают утомлять. Пресекать неудобно – все же мы гости и беглецы к тому же. Полностью зависим от этой Ивы, и ей от меня не нужны допарты.

– Раньше предполагалось, что добро – это все, что движет человека к увеличению степеней свободы. А зло – то, что препятствует. Теперь мы видим, что излишняя свобода – это тоже зло. Дойдя до своего предела, они переходят друг в друга, как Инь и Ян. Но ограничивать свободу силой – не выход. Это также будет злом. Единственный выход – позволить людям развить мудрость в ви́дении и целеполагании. Если эти два аспекта присутствуют, то ты различишь добро и зло.

– Что значит “целеполагание”?

И тут я не выдержал:

– Слушайте, дамы, все это дико интересно, но нельзя ли ближе к делу?

Прозвучало грубовато, хотя я старался говорить максимально деликатно и даже льстиво улыбнулся в придачу.

Ива не смутилась. С толку ее не собьешь.

– Одну минутку. Ви́дение – это способность ясно представлять, к чему приводит та или иная жизненная стратегия. Целеполагание – значит иметь эту самую стратегию и следовать ей, не отклоняясь. Людям нужен выбор. Но также нужна и мудрость, чтобы сделать его правильно в первую очередь для самого себя. У россов слишком много выбора и слишком мало мудрости.

– И в чем ваша стратегия прямо сейчас? – снова попытался я вернуть Иву к делам насущным.

– Разрушить планы Кураторов. Отключить все квест-камеры в Вечной Сиберии и освободить умы сиберийцев. Они не должны быть лабораторным мышами.

– И честь это провернуть, насколько я понимаю, выпала мне?

Опять вышло грубовато, несмотря на улыбку и мягкий тон. Видно, устал я от философии.

Ива не стала юлить:

– У тебя больше всего возможностей, чтобы совершить это. И я дам тебе еще один допарт, не магический, но весьма полезный. Он подключит тебя к одному из наших орбитальных умботов.

– Спасибо, конечно, но зачем мне возвращаться в эту помойку? Я немало сил приложил, чтобы оттуда выбраться.

– Ты не хочешь возвращаться?

– Не испытываю ни малейшего желания.

– Там осталась твоя тетя. И, по нашим сведениям, она попала на каторгу.

Я подскочил.

– На каторгу? За что?

– В Вечной Сиберии это очень просто. Возможно, чихнула в сторону портрета Председателя или наступила на ногу Модератору. – Кажется, Ива не шутила. – Мы не собираемся на тебя давить, Олесь, но ты должен сделать выбор. Остаться здесь или поехать и попытаться спасти тетю. Насколько она тебе небезразлична?