Текст книги "Исход (СИ)"
Автор книги: Александр Цзи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
“Тишь-да-гладь” сразу ударила по желудку, в котором растеклось тепло, и по мозгам, которые заволокло туманом пофигизма и приятного ощущения легкости бытия. Окружающее, наоборот, как-то прояснилось: краски в плохо освещенной столовой стали ярче, насыщенней, даже кислотней, а звуки громче и сочнее.
– Ну че? – смеясь, спросила Аня. По ней наркотик тоже ударил, это было заметно.
– Мощно, – оценил я. – Круто вдарило.
Аня с улыбкой закивала, а Даша заявила:
– Вдарило-то вдарило, но не как твой глюк-то! Впервые слышу, чтобы память начисто отшибло!
– А это он, поди, притворяется! – предположила зарумянившаяся, похорошевшая Аня. – Чтобы мы за ним поухаживали! Вишь – накормили его, теперь “Тишь-да-гладью” потчуем! Этак и в постелю уложить придется!
– А ведь верно!
Бабы загоготали.
Я ничуть не обиделся на их подколки. Сейчас эти две хохотушки мне нравились так, что и не описать. Как мне повезло, что неведомые Рептилоиды перенесли меня в это пусть и неприглядное место, но населенное такими добрыми и отзывчивыми людьми!
– Вы реально считаете, что я притворяюсь? – спросил я.
– Да не, – махнула рукой Аня и чуть не перевернула поднос. – Тот Олесь, которого я знала, ни в жизнь этак не притворится. Ты вообще после своего глюка другой человек. Изменился жутко! Раньше был вечно мрачный, сердитый, нелюдимый, как сыч. А сейчас веселый, и поговорить с тобой можно по душам… Ты мне теперешний нравишься куда больше прежнего! Я хочу, чтобы твой глюк не кончался никогда!
А он и не кончится, ответил я ей про себя. Потому что это вовсе не глюк…
Мы поболтали о том, о сем. Преимущественно все разом, перекрикивая друг друга, но при этом отлично друг друга понимая.
Я спросил:
– Почему эта фигня называется “Тишь-да-гладь”?
Повариха Даша ответила:
– Потому что когда у тебя в жизни лихо, как сейчас, выпей это, и все будет тихо! Будет тишь да гладь!
– Логично, – согласился я, икнув.
Поразительно, как сильно подействовала маленькая рюмка. Это какая же экономия на выпивку! Не надо бежать в магазин за второй бутылкой… хотя какие тут магазины? Здесь же все бесплатно!
Какова себестоимость этого коричневого порошка? Вряд ли он дорогой, в этом мирке все делается из дерьма и палок, так что и наркотик тоже производят из чего-нибудь доступного… К примеру, из дерьма лабораторной мыши. Я засмеялся при этой мысли, Аня и Даша подхватили, хотя не представляли, отчего веселье.
Настроение не просто поднялось, накатила уверенность, что я выберусь из этого таежного угла и разберусь с Рептилоидами, кем бы они ни были. И с Димоном серьезно поговорю.
***
Хлопнула дверь, вошел высокий тощий мужчина лет тридцати в бордовой робе с блестящими нашивками на рукавах и штанинах выше колена в виде буквы “М”. Его лицо мне с ходу не понравилось – остроносое, с усиками, крохотным подбородком, бегающими черными глазками в окружении густых ресниц, которые выглядели неуместно на крысиной мордочке.
Крысообразный персонаж оглядел помещение, остановил взгляд на нас. Ухмыльнулся и зашагал к нам.
– Твою мать, – сквозь зубы процедила Даша. – Модератор!
Аня грустно потупилась, втянула голову в шею.
Я воззрился на этого человека, про которого слышал несколько раз.
На груди у него висела бляха с намозолившими глаза знаками полной и ущербной луны на фоне зубчатой стены и башни, а на ремне – прямоугольный кожаный чехол с прибором, похожим на рацию.
– Так-так-так! – проговорил Модератор. – Веселимся в ненадлежащее время?
Повариха Даша, которая сидела спиной к нему, вздохнула и нацепила на себя улыбку. Повернулась к незваному гостю и сказала:
– Законом же не запрещено! Рабочий день закончился, сидим вот, отдыхаем!
– А мы сейчас разберемся, кто чем занимается, – сладко улыбнулся Модератор. Сел с нами за стол, поставил на столешницу острые локти. – Ты, Широнина, не суетись, тут я решаю, что законом запрещено, а что разрешено. Вот ты, Васильева, сегодня отдыхаешь, а про рейтинг забыла? Про отработки за то, что комбайн у тебя сломался?
– Я отработаю!.. – плаксиво протянула Аня.
Модератор вынул из чехла прямоугольный прибор с кнопками и маленьким экранчиком. Направил его на Аню – та зажмурилась. Я напрягся было, но прибор лишь пискнул, и Модератор посмотрел на экран.
– Ай-ай-ай! Месяц прошел, а ты ни разу не пожелала поработать в выходной. Любим отдыхать, да?
Аня не ответила, но Модератор и не ждал ответа. Он поковырял пальцем коробочку с коричневым порошком и посмотрел на меня.
– А у тебя, Панов, выходной, что ли?
Я не сразу ответил. Сильно захотелось дать ему в лоб. Все же сдержался и сказал:
– Выходной.
Модератору, судя по всему, пауза перед ответом не понравилась. Он приблизил ко мне свою крысиную рожу, долго смотрел в глаза, не мигая. Усмехнулся.
– Хорошо. Молодец, мусорщик. Только не увлекайся “Тишь-да-гладью”. Эта вещь хоть законом не запрещена, а все ж не поощряется, сам знаешь. Раньше я как-то за тобой не замечал, чтобы ты вечерами в столовых заседал. Ну а ты, Широнина, с тобой что не так?
– Со мной все прекрасно, уважаемый! – радостно откликнулась повариха. – Вы ж знаете, у меня всегда все ровно!
– Да, это знаю, – благосклонно согласился Модератор. – А хочешь, чтобы и дальше все было ровно?
– Хочу-хочу, – сказала Даша, продолжая улыбаться, но глаза были тревожные. Повариха и Модератор говорили на каком-то своем языке и прекрасно его понимали. А я вот не совсем улавливал суть.
Повариха пододвинула коробку с наркотиком к Модератору. Тот как бы удивился и нехотя взял коробку. Рассеянно повертел в пальцах и сунул в карман.
– Ну что ж, отдыхайте, граждане, и дальше, – заулыбался он, вставая. – Долго не засиживайтесь, завтра рабочий день, надо трудиться во имя Вечной Сиберии!
Он протянул руку к символам и положил ладонь на лоб. Женщины повторили жест.
Модератор направился к выходу, но перед самой дверью остановился и бросил через плечо:
– Панов, ты если что, зови, если не справишься с этими двумя прошмандовками… Понял, да? Я вмиг примчусь, подсоблю. Ну, бывайте!
Он снова ухмыльнулся, подмигнул и взялся за ручку двери, но в эту секунду кто-то громко отчеканил:
– А ну повтори, что сказал, сука!
Даша и Аня вздрогнули и уставились на меня, а я с запозданием допер, что сам только что и высказался.
В весьма агрессивной форме.
К Модератору, видимо, никогда в жизни так не обращались.
– А? – глупо переспросил он, захлопав густыми ресничками.
Я встал, меня понесло. Гнев, усталость, растерянность и, естественно, “Тишь-да-гладь” объединенными усилиями свернули мне мозги, и я себя не контролировал. В голове шумело, руки сжимались в кулаки. Я быстро подошел к Модератору, тот слегка отшатнулся.
Кажется, он не совсем понимал, что происходит.
– Извинись перед дамами! – гаркнул я и сам удивился собственному джентльменству. Если быть совсем искренним перед собой, то честь женщин в эту минуту меня заботила не слишком сильно. Просто дико бесил этот крысеныш, упоенный властью и вымогающий наркотик у поварихи, несмотря на то, что у той с рейтингом все “ровно”.
– Извиниться? – повторил Модератор, приходя в себя. – Ты рехнулся, Панов, совсем? Башкой о свой мусоровоз ударился, что ли?
– Он в квесте сегодня глюк поймал! – донесся сзади голос Ани. – Вы его простите!
– Я сказал: извинись, – повторил я, не сводя взгляда с Модератора.
Тот помолчал, потом улыбнулся. Сладко заговорил:
– Ты хоть понимаешь, что творишь, дебил? Тебе дорога в Князьград за оскорбление Модератора до конца жизни будет закрыта! Тебе, придурку, до смерти с мусором возиться! Без выходных, танцев по четвергам и пенсии! Без услуг лекаря! – Голос Модератора становился все более громким и тонким. – Под открытым небом жить будешь, как собака! Говно жрать! Вместе со свиньями!!!
Я ему врезал левым хуком в подбородок. Много лет тренировал этот удар (в числе прочих) под присмотром известного в нашем городе тренера Виталия Михайловича Фольца, из-под крыла которого вышло немало чемпионов. Если бы не мое раздолбайство, я бы тоже в этом направлении чего-нибудь добился. Суть удара была в том, что его не видел противник – даже если бы внимательно следил за моими руками. Удар наносился без замаха, с вложением веса всего тела, практически из любой позиции, по кратчайшей траектории. Для уличных ситуаций Виталий Михайлович рекомендовал пробивать первый удар левой, потому что левшей в мире меньше правшей, и редко кто из уличных задир ждет атаки именно левой рукой.
Модератор вообще не ждал никакой атаки и не смотрел на мои руки. Он вообще в тот миг смотрел на Дашу и Аню, захлебываясь от бешенства, как бы спрашивая их взглядом: ваш приятель, мусорщик Панов, совсем сдурел?
Крики фальцетом оборвались, голова Модератора дернулась, глаза закатились, и крысеныш медленно, словно бы задумчиво начал падать вперед, на меня. Я отступил на шаг, чтобы не препятствовать этому падению, и Модератор с глухим стуком шмякнулся на деревянный пол.
После этого зловещего звука повисла мертвая тишина. Аня и Даша смотрели то на меня, то на распростертого Модератора вытаращенными глазами, с отвисшей челюстью.
А я, дурак дураком, сжимал кулак, и удивлялся, с какой легкостью уронил страшного и ужасного Модератора. Почему-то представлялось, что победить его будет непросто, как босса в компьютерной игре.
– Батюшки-матушки, – прошептала Аня, держась за щеки. – Ты ж Модератора вырубил! Это обнуление рейтинга и карцер на год, если не дольше! А после каторга до самой смерти…
Глава 3. Один день из жизни мусорщика
Я стоял над распростертым на полу Модератором. Признаков жизни он не подавал, но, несомненно, был жив, просто пребывал в глубочайшем нокауте. Аня за столом бормотала что-то высоким напряженным голосом – до меня отчетливо доносилось: “Каторга! Каторга!”
Неужели это происходит наяву? Сюр какой-то! Из башки никак не выветрится “Тишь-да-гладь”, а ведь и без дури мои мозги от всех сегодняшних приключений неплохо этак потекли. Я так и в полной мере не осознал, что натворил, но причитания Ани недвусмысленно указывали на то, что влип я нехило.
Ко мне решительным шагом приблизилась Даша. На лице – ни малейших признаков улыбки.
– Ты за нас, что ль, заступился? Зачем?
– Затем, что это правильно, – ляпнул я первое, что пришло на ум.
– Ох, вот ведь незадача! Я бы с ним порешала проблемы… но после такого ума не приложу, как поступить…
Она замолкла и задумалась, пристально глядя на затылок лежащего ничком крысеныша. А я огляделся – в окнах темно, но чудится, что кто-то невидимый подглядывает за нами. Вспомнилось про камеры. Где, кстати, они?
– Вот что, – сказала Даша, по всей видимости, придя к какому-то решению. – Вы с Анькой топайте отсюда поскорее. Беру все на себя. Скажу, что он сам ни с того, ни с сего хлопнулся в обморок. Переработал, бедняга, перетрудился, вот сознание и потерял, мордой об пол шмякнулся, челюсть повредил… Он же, небось, и не понял, что это ты ему вломил!
– Про меня он все равно вспомнит, – сказал я.
– А как же, вспомнит! Вспомнит, что ты с ним после “Тишь-да-глади” пререкался! Но в рожу-то не бил! Есть разница? Ну все, идите скорей, не маячьте. Или в карцер хотите? Пошли вон!
Подскочила Аня, схватила меня за локоть, бормоча:
– Как был бешеный, так и остался!.. Пошли, заступник, Дашка выкрутится, не переживай. Она в столовке десять лет работает – с таким опытом ничего не страшно…
Я заколебался на несколько секунд. Подумал, что бросать Дашу нельзя, а надо бы дождаться других Модераторов – или кто тут у них вместо полиции? – и высказать все в лицо. А лучше – набить еще пару мерзких морд. Это место нуждается в революции и свержении власти! Здесь все фальшивое и нелепое – это просто экспериментальная зона в тайге, а никакая не великая Вечная Сиберия…
– Камеры, – сказал я наконец, – они все засняли.
По словам Ани камеры повсюду, а значит, и в столовке тоже. Меня почти радовал этот факт. Отступать некуда, единственный выход – схлестнуться с врагом лоб в лоб. Меня не пугали карцер и пожизненная каторга, в глубине души таилась уверенность, что все это ненастоящее и скоро развеется, как морок.
Короче говоря, дурь подействовала на меня конкретно и основательно.
Хотя я никогда не мог похвастать избытком здравого смысла и часто сначала делал, а потом думал…
Даша отозвалась:
– Три штуки всего. Одна на кухне, другая вон ту половину столовой снимает, третья не работает после последней грозы. Проводка сгорела.
– А микрофоны?
– Я на один микрофон горячее масло пролила, – ухмыльнулась Даша. – Нечаянно, ясен пень, – откуда ж мне, глупой поварихе, знать, где у них микрофоны запрятаны? Неделю тому это было. Все ремонтировать не идут.
У нее действительно все схвачено, понял я. Такая баба реально из любой проблемы выкрутиться и другим подсобит.
Повариха вдруг нахмурилась и гаркнула:
– Валите отсюда!
Я и Аня, так и не отцепившаяся от моего локтя, вышли из столовой. Снаружи было темно, прохладно, и тянуло легким ветерком, напоенным ароматом хвои. Ближайший фонарь тускло светил метрах в ста от нас, под ним тусовались и гоготали трое парней – видать, с поля только что вернулись. Мы направились в противоположную от них сторону, в темноту, где разбегались в разные стороны грунтовые дороги.
Светили звезды – необычайно яркие и низкие. Они почти не мигали. Луны не было видно. Далеко в лесу ухала сова… или филин – черт их разберет. Щебень под ногами хрустел вызывающе и громко, так что казалось, что наши шаги разносятся на многие километры вокруг.
Аня молча шла вперед, отлично ориентируясь в темноте, и я доверился ей. Одна моя рука по-прежнему находилась в полном ее распоряжении, другой я тер глаз – в нем снова мелькали светящиеся пятнышки, похожие на причудливые знаки.
Во тьме кое-где светились одинокие окна в бараках, и это был единственный свет вокруг нас, если не считать звездного небосклона.
В молчании мы приблизились к одному из одноэтажных деревянных домов, в котором светилось от силы пара окон. В их свете виднелись огороженная штакетником клумба, бельевые веревки с сушившимися тряпками, ведра, жестяное корыто и деревяная стиральная доска. Кто-то днем хорошенько постирался и оставил весь постирочный инвентарь прямо во дворе, не опасаясь краж. Вероятно, краж здесь не бывает, как и безработных и бездомных. Все трудоустроены и снабжены квартирами. Наверняка неведомый Детинец гарантирует и эти нюансы наряду с правом отправляться в квесты.
Аня остановилась, отпустив наконец локоть, и шепнула:
– Заходи внутрь. Потом прямо и налево, третья дверь твоя. Тетя Вера тебя не ждет, поди, раз ты в квест ушел.
– Тетя Вера? – повторил я. Дежурный по квест-залу меня спрашивал про тетю Веру.
– Тетка твоя – не помнишь?
Я крякнул.
– У меня есть родственники?
Аня хихикнула, сказала:
– Ладно. Пока!
И вдруг чмокнула меня в щеку. Поскольку после этого действа она неподвижно застыла, невидимая в полумраке, я поддался порыву, взял ее за талию, которая оказалась упругой и стройной, и поцеловал комбайнершу как следует. Аня не проявила по этому повода неудовольствия – скорее, наоборот. Некоторое время мы увлеченно сосались, ее руки скользили по моей спине, а мои – по ее ягодицам, лопаткам, шее, затылку…
На затылке под волосами пальцы нащупали то ли швы, то ли рубцы.
Я отстранился.
– Что это?
– Что? А, шрамы от чипа.
Я оторопел:
– Какого чипа?
– От обыкновенного, какого же еще? Он у всех есть, и у тебя тоже.
Я в панике ощупал свой затылок – и тоже нашел швы, судя по всему, давно зажившие. Меня тоже чипировали?
Ну, разумеется, ядовито ответил внутренний голос. А ты как хотел?
Получается, все жители Вечной Сиберии, этой огромной лаборатории, чипированы? Гулко застучало сердце, а ладони вспотели. Итак, что мы имеем на данный момент? Чипы, Модераторы, камеры и микрофоны везде, где только можно. Полный и тотальный контроль. Сбежать будет сложновато… А если чип читает мои мысли, то дело табак, как говорят мореходы.
Я поковырял шов ногтями. Никакого ощущения чужеродного тела в голове под кожей… Или так всегда бывает с имплантами? Наверное, всегда. Люди с кардиостимулятором в сердце его вроде бы не чувствуют. Или чувствуют?
Модератор считывал рейтинг Ани с помощью прибора – значит, прибор настроен на частоту, генерируемую чипом. Я мог бы догадаться об импланте уже тогда, в столовой, ведь иначе приходится допускать, что прибор читает мысли.
– Я пошла, – бессильно прошептала Аня, словно прося разрешения. – До встречи!
Она растворилась во мраке, а я задался вопросом, откуда ей известна моя “квартира”. Была в гостях?
Неважно. Здешние все про всех знают, пора привыкать.
Я осторожно прошел через распахнутую входную дверь в коридор, стараясь ни обо что не споткнуться. Длинный коридор слабо освещала одна-единственная лампа вдали. Деревянный, поддающийся под тяжестью тела пол, облепленные древними обоями стены, местами протекшие потолки. Дверей много, и все выглядят одинаково – рассохшиеся, обитые ветхим черным дерматином. В коридоре, как водится, валялся кое-какой скарб: сломанная детская коляска, садовая тележка и несколько метел.
Я нашел “свою” дверь – на ней были прибиты пластмассовые цифры 1 и 0. Моя квартира, стало быть, под номером десять. Я поднял руку, чтобы постучать, но тихий звук сбоку отвлек внимание. Черная кошка со светящимися с полумраке глазами шарахнулась прочь, проскользнула в приоткрытую дверь по соседству, выглянула оттуда. В щель выше нее на меня смотрела еще пара глаз – мальчишка лет четырнадцати с растрепанными каштановыми волосами, худенький и востроносый.
Из той же “квартиры” донесся оклик – это была женщина, и оба – пацан и кошка – пропали из виду. Дверь прикрыли, но из-за нее все равно слышались голоса женщины и мужчины, они энергично, хоть и негромко, переругивались.
Негоже стучать в дверь собственного дома, решил я и повернул ручку. Дверь отворилась.
Я перешагнул порог и оказался в темной комнатке с закопченными стенами, столом под потрепанной скатертью, тремя стульями, шкафом с посудой, печью-буржуйкой в углу, возле которой на железной пластине на полу лежали кочерга, стальной совок и пустое почерневшее от угольной пыли ведро. На столе красиво вышитая кружевная салфетка накрывала что-то. Занавески на окне у стола своей новизной контрастировали со всем остальным интерьером (кроме салфетки). Судя по всему, их вышили вручную. На стенах висели изображения двух лун и минималистические портреты людей в окружении геометрических фигур. Судя по позам этих нарисованных людей и гало вокруг голов, это не столько портреты, сколько иконы.
Слева из другой комнаты через открытую дверь лился свет. Справа дверь поменьше вела, наверное, в туалет.
В целом мой новый дом производил приятное впечатление. Я ожидал худшего. Бедно, но чисто.
– Кто пришел? – спросил немолодой женский голос из освещенной комнаты.
Я заколебался. Как прикажете себя назвать?
– Я.
– Олесь? Ты? Закончился квест?
– Кончился, тетя Вера, – вздохнув, проговорил я.
Она появилась в дверях и щелкнула выключателем – на кухне вспыхнул свет. Тетя оказалась сухопарой и довольной высокой женщиной лет шестидесяти или старше, с короткими седыми волосами, в очках на длинном носу и разваливающейся книгой в руках. Одета она была в длинное серое платье и толстые вязаные носки. Вокруг поясницы наверчена шаль.
– Кушать будешь? – Тетя шустро подошла к столу и сдернула салфетку. Под ней оказались блюдечки и чашечки. Каша с кусочками сухофруктов, печенье, тушеная фасоль, салат из натертой свеклы.
– Я поел, – неосторожно сообщил я.
Тетя изумилась.
– Где успел?
– В столовой.
– Так поздно?
Не будем врать, подумал я. Скажем правду.
– Меня Даша угощала.
– Даша… – пробормотала тетя, усаживаясь возле стола. Похоже, ноги плохо ее держали. – Впервые слышу, чтобы эта лиса кого-то в неурочный час кормила…
Я все еще был пьян после единственной рюмочки местной дури. А потому весьма разговорчив.
– Ее Аня попросила…
– Какая Аня? Баба Аня, что ли?
– Васильева. Комбайнерша.
Тетя Вера прищурилась и посмотрела на меня с улыбкой. Я стоял на пороге перед ней навытяжку, как опоздавший ученик перед учительницей. Откуда мне знать, как поступает Олесь, когда является домой?
Теткина улыбка долго на длинноносом лице не задержалась, она закашлялась. Кашель был сухой и рвущий легкие.
– Ты молодец, что начал с другими девчатами общаться, – наконец произнесла она, когда приступ прошел. – Ну, коли есть ты не будешь, я еду в подпол отнесу. А ты сходи помойся, сегодня вода хорошая, теплая, на солнце нагрелась. Кой-чего осталось после стирки Смольяниновых.
Она поднялась, упираясь одной рукой о столешницу, другой о собственную коленку, взяла тарелки и вышла из квартиры в коридор, где был, вероятно, спуск в подпол.
Я пропустил ее и разулся. Портянки свалились с ног, я запихал их в берцы, поставил берцы в уголок, чтоб не мешались. Заглянул в правую дверь – так и есть, туалет и железная эмалированная раковина с капающим краном. Под раковиной корыто вроде того, что Смольяниновы бросили на улице, и два ведра с водой – теплой, нагретой солнцем. В корыте можно, в сущности, помыться целиком, если сидеть на корточках и следить за тем, чтобы сильно не расплескивать воду. На полках лежат грубое мыло с острым запахом, чистые мочалки, полотенца.
Недолго думая, я разделся и начал мыться. На коже остались следы той слизистой субстанции из камеры, сейчас она превратилась в мягкие стеклянистые комочки по всему телу. Помывшись в скоростном режиме, я надел трусы, которые все это время лежали свернутые в кармане. Они все-таки в определенном смысле мои…
Одевшись полностью, я побрел в спальню. Тетя Вера лежала на кровати за тонкой занавеской, читала книгу. В другом углу комнаты меня ждала вторая кровать, тоже за занавеской.
Значит, спальня у меня с моей новой тетушкой одна на двоих…
Тетя снова закашлялась.
– Ты болеешь? – спросил я, усаживаясь на кровать.
Вера невесело рассмеялась.
– Месяц уже… Пневмония. Не проходит никак, окаянная.
– Лекарь послезавтра будет, – вспомнил я. – Если его заводские не задержат.
– Толку-то от него, лекаря… Мне надо на стационарное лечение.
Я откинул одеяло и лег. Посмотрел на нее.
– А что мешает?
– Рейтинг мешает, рейтинг… Ты чего, Олесь, чудные вопросы задаешь, будто сам не свой?
Я в который за сегодня раз объяснил про “глюк”. Вера перепугалась, протянула руку лодочкой к иконе, тронула свой лоб кончиками пальцев.
– Ой, беда-то… И ничего не помнишь? Никого? И… меня тоже?
Вероятно, ей важно это знать.
Честно будет сказать, что нет, я и тебя не помню. Но кому будет от этой правды хорошо?
– Тебя помню, – соврал я. – Но многие детали своей жизни не помню. Ты не обижайся, если я чего-то забуду.
Вера замахала на меня руками.
– Да какие обиды? Главное, чтоб глюк поскорей прошел. Ну, спокойной ночи, свет гашу.
– Спокойной ночи.
Она выключила свет. Я лежал в темноте за пологом, прикрывшись одеялом и не раздевшись толком. Слушал, как в ночной дали лает собака. Обдумывал разное.
Вот соврал я и сделал человеку приятное. Никому не навредила моя ложь и не навредит. Нет силы в правде, сила в доброте. И не важно, врешь ты или рубишь правду. Любой поступок хорош, если делать его обдуманно и ради блага другого человека.
Сначала чудилось, что я моментально усну после всех треволнений, но потом выяснилось, что сон куда-то запропастился.
В голове крутилось слишком много мыслей, и эти мысли свернули в сторону моей гипотезы – того, как я здесь очутился. Кажется, она начинала подтверждаться.
Согласно этой гипотезе, я попал на территорию, где проводятся масштабные эксперименты над людьми, своего рода лабораторию, населенную двуногими “белыми мышами” – чипированными людьми. Через чип-нейроимплант им легко внушить все, что угодно, – и то, что живут они посреди Поганого поля в Вечной Сиберии, на которую надо молиться, и то, что я, Олесь Панов, жил здесь всю жизнь.
Кто-то жил здесь вместо меня, это точно. Под моим именем или каким-то другим, но сейчас жители Западного 37-го Посада считают, что моего предшественника звали как меня. Не забыть бы завтра попросить тетю, которая мне никакая не тетя, дать поглядеть на мои старые фото…
Мной заменили выбывшего по каким-то причинам человека – хмурого нелюдимого парня с дурным характером. Если его найти и расспросить, многое прояснится.
Как бы то ни было, валить отсюда надо однозначно, здесь мне делать нечего, даже с учетом восхищенных веселых комбайнерш…
И еще надо избавляться от чипа – субклеточного когнитивного нейромодулятора, согласно терминологии доктора Тараса Игнатьича Пономарева. Мне это дополнение к организму нужно как собаке пятая нога.
В памяти всплыло, как Димон-подлюка предлагал гемивиртуальные игры, где я изображал бы жертву, убегающую от охотников с артефактом. Теперь я представляю, каких масштабов достигают эти игры… У Рептилоидов дело поставлено на широкую ногу.
Зачем им это? Чтобы узнать, как лучше управлять людьми? Хрен их поймет.
Видимо, действие “Тишь-да-глади” еще не завершилось, поскольку мне было на редкость хорошо и вольготно, море по колено, как говорится. Ничего по-настоящему не тревожит, стресса – ноль. Я был почти на сто процентов уверен, что завтра, на свежую голову, придумаю, как вырваться из ловушки. Чипирование в моем случае не сработало – я по-прежнему не верю, что Поганое поле населяют чудища, и это не напугает меня, когда придет время прогуляться за кордон. Завтра я перелезу через забор и убегу в тайгу. Прогулка по лесу будет не из легких, но как выживают в таких случаях, я смотрел по Ютубу, так что ничего страшного. Сидеть и ждать с моря погоды я не намерен.
Эти мечты умиротворяли, и я начал потихоньку засыпать, несмотря на покашливание тети и лай неугомонной собаки. Перед тем, как окончательно провалиться в сон, я подумал, что хорошо бы завтра проснуться в своей арендованной квартире… ищущим работы молодым эникейщиком без денег.
***
Но проснулся я в барачных апартаментах трудоустроенным мусорщиком. Ничего не изменилось, сон продолжался – если это сон. Некоторое время я валялся в постели и вспоминал вчерашнее.
Несмотря на некоторые опасения, употребление дури не оставило особых последствий, кроме жажды. Ее я утолил в туалете, напившись прямо из-под протекающего крана. Вода оказалась вкусной и чистой, несмотря на плачевное состояние труб.
Вчерашний пофигизм улетучился, и я с неприятным сосущим чувством в груди осознал, что Модератор рано или поздно до меня доберется, и надо с этим что-то делать. Не стоит попадать в карцер до того, как свалю в лес.
Сегодня осмотрюсь и сбегу. Засиживаться себе дороже. Правда, нестись сломя голову резона нет – схватят и запрут в карцере. Поэтому самый оптимальный вариант – разнюхать обстановку, а после делать ноги.
Тетя уже встала и хозяйничала на кухне, аппетитно пахло. Через тонкие стены слышалась ругань соседей – они словно бы и не переставали ругаться со вчерашнего дня.
– Смольяниновы никак не угомонятся, – сказала тетя, жестом приглашая меня садиться за стол. – Как кошка с собакой… Бедный Витька – слушает это каждый день…
Витька, насколько я понял, – это вчерашний пацан.
Тетя выложила передо мной разнообразную снедь: пирог с творогом, печенье, чашку с вареньем, яичницу с луком.
– А разве мы не в столовой питаемся? – спросил я.
– В столовой, – подтвердила тетя Вера. – но я люблю домашнее. И ты тоже. Я от работы швеей по болезни освобождена, чем еще дома заниматься?
Некоторое время мы молча ели. То есть в основном ел я, тетя же потягивала чай.
– Не вспомнил? – наконец спросила она, хотя и так было понятно, что нет.
– Не вспомнил, – виновато ответил я.
Она закашлялась, и я подумал, что ей нужны антибиотики и полноценное квалифицированное лечение. Если бы не Рептилоиды со своими играми и экспериментами…
Кое-что вспомнилось.
– Тетя Вера, у тебя есть мои фото?
Она вздернула тонкие брови.
– Откуда же? Только Модераторы фотографируют людей. Да в Князьграде, говорят, фото делают.
Вот так незадача! Не выйдет у меня выяснить свой “предыдущий облик”. Почему-то я загодя предполагал, что это не будет простой задачей.
После завтрака, когда тетя вышла из барака по какой-то хозяйственной надобности, я пошарился в шкафу в спальне, посмотрел “свою” одежду. Все впору. Что ж, мой предшественник определенно был моего телосложения и роста.
И трусы все же были его, а не мои.
***
Тетя показала, где мой мусоровоз – в гараже в сотне метров от барака. Дала ключ, который висел на гвоздике в квартире (буду называть нашу барачную халупу квартирой). Это была металлическая перфокарта размером раза в полтора больше обычной банковской карты, вся изрешеченная дырками разной формы. Судя по поверхности, ключ-перфокарта одновременно была микросхемой – в Вечной Сиберии самые большие микросхемы в мире… Перфорированная поверхность вкупе с микросхемой не позволит просто так запилить дубликат.
Я пошел к гаражам, зажимая в ладони необычный ключ и поглядывая по сторонам. Людей маловато, вдали на поле работают люди, возле нашего барака движения вовсе нет. Вероятно, наш барак заселен не весь, но жильцы все равно теснятся в крохотных “номерах” – зимой теплее.
Мне предстояло собирать мусор в нескольких Посадах, причем начинать нужно с асфальтированных улиц.
Пока шел к гаражам, обратил внимание, что бараки раскиданы, на первый взгляд, без всякого порядка, на значительном удалении друг от друга. Но если присмотришься, то увидишь во многих местах проросшие травой и бурьяном каменные кладки фундаментов разрушенных или сгоревших зданий. Раньше здесь было, по всей видимости, куда больше построек и, соответственно, населения. Из земли тут и там торчали арматурины и мотки ржавой проволоки, огромные рифленые покрышки грузовых автомобилей и полусгнившие бревна.
От оставшихся бараков, включая наш, тянулись провода, их поддерживали столбы.
День с самого утра выдался теплым, почти жарким. Я не шарю в климате Сибири, но почему-то подумалось, что это не совсем нормально. Пусть даже на дворе июнь.
Возле гаражей отирался давешний пацан – Витька Смольянинов. Возле его ног сидела крупная рыжая дворняга с длинной мордочкой и торчащими ушами, чем-то похожая на колли.
– Привет! – поздоровался Витька.
– Привет. Ты – Виктор?
Пацан перестал лучезарно улыбаться.
– Ты чего, Олесь, прикалываешься? Не узнал?
Пришлось объяснять про глюк. Хорошо, что здесь все в курсе глюков и не задают лишних вопросов. Это как если б я был алкашом и объяснял приятелям-выпивохам, что вчера малость перебрал и поэтому бросался с ножом на бронзовую статую в центре города, приняв ее за живого человека. Или был бы наркоманом и оправдывал потерю памяти передозом. Полагаю, в обоих случаях меня понимали бы с полуслова.
