Текст книги "Алмазная пыльца"

Автор книги: Александр Царинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Мишка! Мишка-Артист!.. Я знаю только имя… Только имя… Они мне звонили…

– Кто – они? Назовите имена.

– Они меня убьют, убьют! Это целая банда! Они следят за каждым моим шагом.

– Какое отношение имеет к делу Зленко?

– Никакого. Чтобы отвлечь от себя внимание, Артист решил сделать его «сообщником» Рядно…

– Кто руководит бандой? Артист?

– Вряд ли… Нет. Иногда он по пьянке упоминал кличку Маг. «Маг будет доволен»… «Маг за это врежет»… Но его самого я не видел… Честное слово…

– Ладно, Виленский, – прихлопнул по столу ладонью Нетребо. – Все это вы изложите в письменном виде. А сейчас вы должны нам помочь обезвредить Артиста.

– Я? Нет! Нет… – взмолился Женька. – Ведь я арестован, да? Вы обязаны меня арестовать.

– Обязаны, – закуривая, кивнул Нетребо. – Но арестуй мы вас, и вся банда побежит. Нам нужен Артист. И Маг. А вас мы пока отпустим. Но не вздумайте скрыться.

– Что я должен делать?

– Прежде всего, расскажите, где спрятаны рука Измайловой и вещи. Потом поедете домой. Раз за вами следят, значит, вам обязательно позвонят, поинтересуются этим вызовом. Не так ли?

– Да, – кивнул Женька.

– Соврите что-нибудь. И ни слова об истинной цели поездки в Акуловку. Назначьте свидание Артисту. Узнайте хоть номер его телефона. Немедленно сообщите нам.

Через несколько минут, описав место, где спрятали руку Наташи, Женька ушел.

– Что дальше, Виктор Ильич? – спросил Сайко.

– Сейчас. Но сначала вот что, Ваня! Зачем эти запрещенные приемы? Я имею в виду экспертизу по крови.

– Зато сразу перестал вилять, – сухо ответил Иван.

– Хватит, Сайко! Впредь подобное запрещаю. Проводи-ка незаметно домой Виленского. Доложишь. Я пока пойду к Рядно. А вдруг Борис знает Артиста? Ведь именно Артист его вместо себя подсунул.

Сайко оделся и вышел, а Нетребо позвонил Седых. Тот спросил лишь об одном: «Сознался?»

Седых чувствовал себя не в своей тарелке. Минут десять назад ему нанес обещанный визит Виленский-старший.

– Я к вашим услугам, Николай Алексеевич!

– Присядьте, пожалуйста, Аркадий Игнатьевич! Понимаете, даже не знаю с чего начать. – Таким взволнованным, странным Виленский не видел начальника угрозыска никогда.

– А вы прямо говорите. Чего уж…

– Случилась беда, Аркадий Игнатьевич.

Виленский в упор смотрел в глаза Седых.

– Беда?.. – переспросил он.

– Ваш сын подозревается в убийстве Наташи Измайловой.

– Что?! Евгений?! – вскрикнул прокурор, но тут же взял себя в руки. Только забилась на левом виске жилка. – Вы сказали – подозревается? – с надеждой переспросил Виленский. – А подозревается – еще ведь не обвинение.

– Безусловно, – постарался смягчить удар Седых. – Еще не все известно.

– Нет, не верю, – потряс головой Виленский. – Допустим, подозревается Евгений. Но зачем брали санкцию на арест Рядно? Откуда появился Палочкин? Я ничего не понимаю.

Седых рассказал. Виленский долго сидел молча, сжав кулаки.

– Ах, подлец! Какой подлец! – наконец проговорил он. – Все точно. На праздники мы уезжали, а его машина оставалась дома. Значит, те ограбления на его совести?

– Да, подозреваем и те ограбления.

– Вы правы, правы… Ну, и как Евгений, сознался?

Седых не успел ответить. Зазвенел телефон. Звонил Нетребо.

– Вовремя позвонил, Виктор Ильич! Сознался?

– Да, сознался.

Седых положил трубку…

Виленский помолчал и сказал: – Постановление на арест сына, на обыск квартиры и гаража пусть подпишет Рюмин. Я… понимаете…

Он резко встал. Качнулся. Сделал пару шагов.

– Николай Алексеевич, – обернулся он к Седых, – одно убедительно прошу. Разберитесь лично. И еще… Обыск лучше делайте ночью, когда меньше любопытных глаз.

Седых хотел что-то ответить, но Виленский круто повернулся и пошел к двери. Его снова качнуло. Он судорожно рванул воротник рубашки и вдруг рухнул на пол. Седых рванулся к нему. Виленский лежал неподвижно, неуклюже разбросав руки.

– Аркадий Игнатьевич! Аркадий Игнатьевич! – растерянно потряс его за плечо Седых. Виленский молчал…

…Пятые сутки в КПЗ. Вечность. И вчера, и позавчера – каждый день заходит капитан Нетребо, спрашивает, но Борис на его вопросы не может ответить. «Прилить»… «тонкий голосок»…

Есть на примете один… И голосок у него ангельский, и вряд ли «завязал», но вот насчет «прилить»?..

…Отца Борис не знал. Мать говорила, что отец уехал в Норильск за длинным рублем, и там, на шахте, его придавило. Борис верил и не верил.

Мать, покойница, любила выпить. Он вечно ходил голодным, кое-как одетым. В доме всегда водился самогон. Ляжет захмелевшая мать спать, оставит на столе объедки, а ему, голодному, что?.. попробовал раз, второй… потом и пошло. Голова кружится, смешно делается, обо всем на свете забываешь.

Мать умерла глупо, по пьянке. Легли пьяные спать и забыли газ выключить. Чайник вскипел, залил огонь. Остался Борис с бабушкой. Жить на ее пенсию было тяжело, через райисполком Бориса определили на работу.

Все, может быть, было бы ничего, но влюбился в одну девчонку. Она на их заводе работала и училась заочно в техникуме.

Вначале у них любовь была. Потом Люда остыла. Неинтересно ей стало с Борисом. Что грубоват – полбеды. Выпивал? Надует губки – он прекращал попойки. Но неинтересно с ним. Встречались все реже и реже. Однажды сказала прямо:

– Все, Боря! Наши встречи мешают учебе. Вот закончу…

Вскоре Борис встретил ее с парнем. Подрались.

– В тот вечер с дружком Костей крепко выпил. Тот, как и Борис, был на учете в милиции. Щипач. Деньги у Кости водились. Одевался модно. Костя задел за живое:

– Значит, сучка изменила? Ишь… «Не интересно!» стерва. Подарил бы ей золотой перстенек, – сразу станет «интересно».

– Брось, Костя! Не такая она.

– Эх, Исусик! Плохо ты баб знаешь. Я вот своей зазнобе кину сотню-другую – она волчком вокруг меня крутится.

– Но сотни-то не валяются, – пробурчал Борис.

– Соображаешь, Боря! – и Костя заговорил тихо: – Есть дельце. Сегодня один типус семью на Юг повез. Вернется послезавтра. А в той хавире золотишко имеется. Я знаю, где прячут. Ключ есть. Пойдешь? Мне там нельзя бывать.

– Пойду, – пьяно прогудел Борис. – В рожу золото ей швырну.

Костя разведал точно. Драгоценности висели в мешочке под оконной портьерой. Взял он мешочек и ушел бы, да потянуло по комнатам пошастать. Цапал пальцами все подряд. На второй же день Нетребо его взял. К Борису кличка «Цапун» прилипла. Дали четыре года. В лагере решил твердо: «Освобожусь – завяжу! Выучусь на шофера».

Освободили Бориса досрочно. А устроиться оказалось сложно. Отказывали вежливо, но твердо. Бывший вор!

Лежит Рядно на топчане. «Эх, Наташка, Наташка!»

С нею Борис познакомился случайно. Как-то поздно вечером ехал пустым на такси мимо ресторана «Нива». На автобусной остановке стояла молодая пара. Парень поднял руку, он остановился.

– Нестерова! К девятой школе, – коротко бросил парень.

Девушка была чем-то расстроена. Тот парень пытался ее обнять, но она все время отодвигалась.

– Наталочка, милая! Честное слово, случайно с нею встретился, – говорил он.

– Снова случайно?.. Хватит, Женя. Отталкиваю? Водитель, остановите машину!

– Ты что, Наталочка? – удивленно произнес парень.

– Ничего. Можешь уходить на все четыре стороны.

– Ах, я уходить?! – со злостью выкрикнул парень. – Вали сама. Водитель, остановите!

Борис затормозил. Решительно вышел из машины и открыл дверцу со стороны парня.

– Вылазь!

– Что?..

– Вываливай, а не то… – повысил голос Борис.

– Ну глядите. Вы за это ответите, – пригрозил парень и вышел из такси.

Девушка сидела молча. Когда машина тронулась, они спохватилась:

– Ой! И мне остановите.

– Я отвезу. Куда вам?

– На Нестерова, – и она замолчала. Когда доехали, оказалось, что у нее нет денег:

– Вы извините меня. Я сейчас. Это мой дом. Вот сумочку в залог оставлю. Деньги дома забыла.

– Да будет тебе, – грубовато ответил Борис.

Назавтра вечером Бориса вызвали к проходной. Наташа. В том же платьице, что и вчера.

– Здравствуйте. Вы водитель такси 23–23? Я вам долг принесла. Думаете, от меня легко скрыться? Вы меня выручили. Вы, видно, хороший человек.

Как его редко хвалили! Деньги он взять отказался.

– Хорошо. Тогда рассчитаемся вот как… Вы сильно заняты?

– Нет. Закончил смену.

– У меня два билета в цирк. Должна была идти с… Неважно… Вы не откажете мне в любезности?

На улице было свежо. Он хотел поймать такси, но Наташа не разрешила. Сказала, что ей хочется пройтись с ним пешком. Борис предложил пиджак. Она не отказалась.

А потом им стал мешать Женька. Или он, Борис, им мешал?

Как-то вечером они встретились с Женькой у Фрунзенского районо. И тот, и другой пришли проводить Наташу домой.

– Зачем притопал, урод? – грубо начал Виленский.

– Урод?.. Ах, шкура! – Рядно так ухватил Женьку за пиджак, что полетели пуговицы.

– Что вы делаете?! – воскликнула Наташа. Она как раз выбежала из подъезда. Перепуганный Женька стоял ни жив ни мертв.

– Н-ну… Н-ну, гляди, Цапун! Я тебя засажу. Я т-тебя… А ты, а ты!.. Шлюха! – бросил Женька и быстро ушел.

Борис не знал, что делать.

– Я не ожидала от вас такого, – тихо сказала Наташа. Потом долго шли молча. Внезапно она спросила: – Боря, это правда, что вы сидели?

– Правда. Ну и что?

– Ничего. Я просто так. Но больше чтобы такого не было. Поняли?

Да, он понял: а вечером крепко напился.

…Заскрежетал засов. Дверь открылась. В камеру вошел Нетребо.

– Здравствуй, Борис! Не спишь?

– Нет, – вяло и нехотя откликнулся Рядно. Сел на топчан.

– Не вспомнил тонкоголосого да насчет «прилить»?

– И не вспоминал.

– Жаль. Тогда вот что. Скажи, тебе не знаком Мишка-Артист?

Артистом в заключении прозвали Мишку Бокова. Арапистый парень. Огреб восемь лет за разбой. От работы увиливал. За него горбили слабосильные пацаны. В лагере была самодеятельность. Голос у Бокова был отменный. Пел. Вот и прилипла к нему кличка «Артист».

Нетребо цепко глядел в глаза Бориса.

– Ну, как, Боря? Не припоминаешь? Есть сведения, что этот Артист в нашем городе. А вот где живет, где работает, как его истинная фамилия – не знаем.

Мишка-Артист… В заключении они однажды схлестнулись. Корчевали пни. Все работали, а Мишка лежал на травке.

– Слушай, ты! Совесть у тебя есть? – не удержался Рядно.

– Не-е!.. Совесть у дураков вроде тебя.

Психованный Борис подлетел к нему, схватил за грудки, но тот двинул его ногой в живот. Завязалась драка. Артист поранил Борису ухо, а Рядно крепко расквасил ему нос. Их еле разняли.

– Ну, Цапун! Я тебе это припомню. Укокаю, закопаю и прилью!..

…Бориса освободили раньше. А месяцев через семь встретил Мишку в своем городе.

– А у вас тут ничего, – заулыбался Боков и плюнул через край рта. – Решил я сменить дислокацию.

Рядно знал, что Артист жил где-то под Москвой.

– Ну, и где же промышляешь, Цапун?

Бориса словно обожгло. Но сдержался.

– Слесарю и учусь в ДОСААФ.

– Силен! Шоферюгой, значит, будешь? А как насчет?..

– Завязал! – отрезал Рядно.

Артист ухмыльнулся:

– Ну, завязал, так завязал. И ладно. Я тоже завязал. Экспедитором работаю. Будь!

Мишка перешел на другую сторону, сел в машину и уехал.

– Ну, так что, Боря? – напомнил о себе Нетребо.

– Ну, есть такой Мишка-Артист, – неохотно признался Борис. – И голос у него, как ты подсказал, и расчет «прилить»… В заключении под вывеской Бокова ходил. Видел его здесь пару раз. Вроде больно рано на воле появился. Не сбежал ли?.. А где работает, живет?.. Послушай, Виктор Ильич! – горячо заговорил он. – Выпусти, а? Я его, гада, мигом найду.

– Пока нельзя, Боря! Ты вот что лучше скажи. Где видел его?

– Где видел?.. Разок в ресторане. С какими-то дешевками он сидел. А раз… – Тут Рядно что-то смекнул. – Э-э!.. Вспомнил, где он работает. Понимаешь, Виктор Ильич, он мне сболтнул, что экспедитором где-то нанялся. А потом сел в машину и укатил. А машина-то молокозавода. Соображаешь?

– Ясно. Спасибо, Боря! А ты не слышал, чтоб кого-то называли Магом?

Борис подумал и отрицательно покачал головой.

– Садись, Ильич! Что показал Виленский? Зачем ходил к Рядно?

Виктор Ильич сел и подробно доложил.

– Понятно… Значит, на молокозавод повела ниточка.

– Выходит, так. Хорошо бы немедленно связаться с сотрудниками отдела кадров завода. Но сейчас ночь.

– Вот именно, – кивнул Седых. – Двенадцать минут двенадцатого. Но мы знаем кое-кого из руководства. А?..

Нетребо сразу понял, о ком речь. Но встретиться с Шумским…

– А где Сайко?

Сайко появился минут через пять.

– Все нормально, – доложил Иван. – Виленский проехал прямо домой. Он так напуган, что вряд ли нос на улицу покажет.

– Понятно, – вступил в разговор Седых. – Вам, лейтенант, придется выполнить еще одно поручение…

На том конце провода трубку долго не снимали. Было около двенадцати, и Шумский, видимо, спал. Наконец сонный голос произнес:

– Слушаю. Кто так поздно?

– Извините, Сергей Иванович! Уголовный розыск.

– Уголовный розыск?! – оживился голос. – Что случилось?

– Это не телефонный разговор. Сейчас подъедет наш сотрудник…

Минут через двадцать Сайко подъехал на «РАФе» к дому Шумского. Вот и его квартира. Шумский удивленно поднял брови:

– А, лейтенант?.. Проходите…

Пошли на кухню. Уселись друг против друга за кухонным столиком. Иван вежливо заговорил:

– Товарищ Шумский! Вы, как нам известно, заместитель директора по коммерческой части. В вашем подчинении должны быть экспедиторы.

– Экспедиторы?.. Таковых у нас нет. При отделе снабжения имеется четыре грузчика. Еще два разъезжают по заготовкам. Эти себя экспедиторами и величают, для солидности.

– Будь так. Вы не могли бы назвать фамилии разъезжающих?

– Отчего же? Пожалуйста. Иван Горуйко и Николай Князев.

Неужели промах? Мишку-Артиста Рядно назвал Боковым.

– Скажите, на каких машинах разъезжают ваши экспедиторы?

– На всяких. На грузовиках и молоковозах. Они что-то натворили?

Сайко замялся:

– Фамилии не сходятся.

– А у вас нет их фото? – попытался прийти на помощь Шумский.

– В том то и дело, что нет, – сокрушенно ответил Иван, – но фамилию нетрудно сменить… Припомните, пожалуйста. Сразу после Дня конституции, восьмого, ваши экспедиторы были на работе? Если – да, не появлялся ли один из них с поцарапанной физиономией?

Шумский задумался.

– Точно, лейтенант, точно! Князев тогда на работу опоздал. На одной щеке, я сейчас не помню на какой, у него была царапина. Он сказал, что ночью веткой царапнуло.

Сайко разволновался.

– Где бы найти фотографию этого Князева? Сергей Иванович, что если мы побеспокоим начальника отдела кадров? В кадрах ведь наверняка есть личные дела с фото.

– Личные дела мы ведем только на служащих и НТР. Но вы правы, – снисходительно улыбнулся Шумский, – фото Князева можно найти. Но инспектор по кадрам – человек аккуратный. В личных карточках, которые он ведет на рабочих, думаю, есть и фото Князева. Вы на машине?

– Да, – кивнул Сайко.

– Отлично. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к нему.

…В металлическом шкафу отдела кадров – «Личные карточки». Князев. Гривастый хлопец лет тридцати, с баками до мочек ушей. Домашний адрес: «Загородная, 8».

Иван взял фото, отвез домой инспектора по кадрам и повез домой Шумского. Ехали молча. Но Шумский не удержался:

– Ну, и как, лейтенант! Вы до сих пор гневаетесь на меня?

– Не будем об этом. Вы уже сделали свое дело. Разбили семью.

– Глупец он. Таких преданных жен, как Лида, еще поискать.

– Таких, что таскаются с кем попало?

Сергей Иванович грустно улыбнулся.

– Вы молоды, лейтенант! Наивны. Зря о ней так. Я думал обо всей этой истории. И о вас…

– Обо мне?

– О вас, обо всех… Знаете, я никогда не понимал по-настоящему, что такое провинция. Пятый год здесь, и только сейчас начало доходить. Я не обиделся и не испугался. Просто – удивился. Вы, наверное, все иначе не можете. Это не хорошо и не плохо. Просто – другое… Может, привыкну. А может, вы станете другими.

– Я?

– Вы все.

Они замолчали.

Машина сбавила скорость: подъезжали к дому Шумского.

– Ну, желаю удачи, лейтенант, – Шумский протянул Ивану руку. – Глупо все вышло. Ничего с ней не было. А вы… Может, и хорошо, что вы – такие. Дай бог, чтобы и те, кого вы ловите, тоже оставались… провинциалами.

– Извините. Я спешу. – Иван высвободил руку, и «РАФ» тронулся. Через заднее стекло увидел убегающие дома, пустую темно-серую дорогу, мерцающие фонари. У одного из них стоял Шумский.

В девятиэтажном доме, в котором жили Виленские, все уже спали. Только на втором этаже горел свет. Окно Виленских. С улицы видно, что у окна кто-то сидит.

Иван поднялся на второй этаж и позвонил:

– Пап, ты?

– Уголовный розыск. Откройте, Виленский!

Женька стоял перед Иваном напуганный, осунувшийся.

– Я вас слушаю, лейтенант!

– Родители спят? – вместо ответа спросил Сайко.

– Нет. Мать в роддоме на дежурстве, а отец до сих пор не вернулся. Не знаете, где он? Я волнуюсь.

– Волноваться надо было раньше, – хмуро ответил Сайко. – В комнату войти-то можно?

– Да, да, пожалуйста, – засуетился Женька.

Они прошли в комнату Женьки. На письменном столе лежали листы исписанной бумаги.

– Исповедь готовите? – кивнул в сторону стола Сайко.

– Что-то вроде.

– Ладно, Виленский! Взгляните. Вам знаком этот человек?

Иван достал фотографию Князева. Глаза у Женьки сузились от страха.

– Да, это Мишка-Артист. Как вы сумели так быстро его разыскать?

– А где живет, значит, не знаете?

– Не знаю, – выдавил Женька.

– Будь так. О Загородной улице никогда не слышали?

– Слышал как-то… Там какое-то застолье намечалось. Но меня не приглашали. Честное слово, я там ни разу не был. Даже номер не запомнил, – стал оправдываться Женька.

Когда Иван вышел на улицу, было около часу ночи. Сел в «РАФ» и связался по рации со своими:

– Товарищ подполковник, разрешите выехать на Загородную?

– Помощь нужна? – услышал в ответ.

– Нет. Пока разведка.

По туманному озеру плыли круги. Рябило в глазах. Под левой лопаткой жгло, словно плечо лежало на раскаленных угольях.

Аркадий Игнатьевич Виленский открыл глаза. Белые стены. Белая простыня. Ноги упираются в белые дуги кровати. Виленский хотел повернуться, и тут же услышал:

– Больной, вам нельзя шевелиться.

– Что со мной? – спросил он.

– Сердечко у вас… Ничего, все будет в порядке, – попыталась утешить сестра.

Виленский тяжело вздохнул. Отчего же все это так внезапно? Давно сердце не шалило. И вспомнил: «Женька!.. Его сын преступник»…

Веки закрылись, Виленский стал куда-то проваливаться.

…Аркадий Игнатьевич Виленский на свою жизнь не обижался. Ему везло. Сравнительно быстро «вырос» до прокурора района.

Зато не посчастливилось в личной жизни. Нравилась ему Валюша, но вышла за Пашку Измайлова. Погоревал, а через год сам женился на студентке мединститута Катеньке. Екатерина Андреевна была верной женой, но своенравной и неласковой. А когда родился Женька… То он, Аркадий, не так ребенка на руки взял, то не перепеленал быстро, когда малютка заплакал. Женьке ни в чем не отказывали.

– Катя, мы растим эгоиста, – однажды упрекнул он жену. – Нам нужен еще ребенок.

– Иди и рожай, – отрезала она. – Хватит. Отмучилась.

Время летело быстро. Не успел оглянуться, как Женька пошел в школу.

Однажды он приволок двойку.

– Здорово, сын! Что будем делать дальше? – Аркадий Игнатьевич знал, что двойка не из-за того, что Женька тупой. Просто – лодырь. – Выучишь все формулы – доложишь! Вот тебе три примера. Гулять сегодня не разрешаю.

Женька понуро опустил голову, но вмешалась мать:

– Ребенка хочешь лишить воздуха? К заключенным приравнял? Лучше бы регулярно с ним занимался. Сын не чувствует отцовской заботы. Вечно с ним я да я. В твоей голове одни жулики да разбойники!

– Катя, об этом можно поговорить и без него.

– Ничего. Пусть слышит. Пусть знает, какой у него отец.

Он весь кипел, а Женька, ухмыльнувшись, ушел в свою комнату.

Еще один день запомнился на всю жизнь. Женька вернулся домой сильно выпивши. Ему тогда было едва за шестнадцать.

– С кем пил? – спросил Аркадий Игнатьевич.

– С друзьями, – во всю рожу глупо улыбнулся Женька.

– И сколько же твоим друзьям лет? – Аркадий Игнатьевич старался говорить спокойно. Но тут из ванной выскочила красная, с распущенными волосами Екатерина Андреевна.

– Ах паршивец! Этого еще не хватало. Что ты сюсюкаешь с ним? Отец называется, – подлетела к Женьке и надавала ему по щекам.

Женька зло крикнул «Ну ладно!» и убежал из дома. Ночевать не вернулся. И они всю ночь не спали. Ходили искать его к соседям, в подъездах, обзвонили близких и знакомых. Около часу ночи зазвонил телефон.

– Это я, Наташа Измайлова. Не волнуйтесь, Женя у нас. Уже спит. Я звонила, но ваш телефон не отвечал.

Между Виленскими состоялся разговор:

– Да, Катя! Дуем мы в разные дудки. И вот финал.

– Я же ему не на выпивки даю.

– Все! Хватит. Или будем петь в унисон, или нам придется расстаться. – Это было сказано так твердо, что впервые в ее голосе он не услышал протеста:

– Каюсь, Аркаша! Каюсь. Все!

Но она покаялась только на словах. Женька требовать умел. На «горло не наступал», а брал хитростью. И поцелует, и обнимет, и слезу даже мог пустить. Правда, в последнее время он пыл поумерил. Но деньги у него водились. «Где их брал»? От догадки тупо заныло сердце. «Упустил! Упустил! – стучало в висках. – Женька связан с бандой».

От резкой боли Виленский даже вскрикнул.

– Что с вами? – подлетела к нему напуганная медсестра.

– Ничего, сестричка… Ничего, – еле выдавил Аркадий Игнатьевич.

…После укола сделалось легче.

И опять замелькали воспоминания. Он выхватывал из памяти куски Женькиной жизни, просеивал их, анализировал.

«Наташа Измайлова… Какую же роль сыграла она? Неужели соучастница? Неужели она тоже была втянута? Попыталась выбраться – и вот… Да, сколько веревочке не виться… Люди Седых вышли на убийц. Женька – убийца! Убийца!» – Аркадий Игнатьевич застонал. Перед глазами поплыли круги, и вдруг упала тьма. Ночь. Шумит лес. Тихо накрапывает дождик. И крик. Это голос Наташи. Женька замахивается ножом. Тускло мелькнуло лезвие – острая боль – не Наташе, ему в грудь.

Виленский вскрикнул. Что-то кричала медсестра, но ее голос тут же утонул в водовороте снежинок. И сразу сделалось тихо, спокойно. Боль исчезла, все затянуло туманом. Виленский падал, падал, падал…

…До Загородной Иван не доехал. Оставил «РАФ» в соседнем переулке. Улица была безлюдна. В доме № 8 за плотными шторами горел свет и слышались пьяные выкрики. Сайко хотел подойти поближе, но заскулила собака. Остановился. И тут увидел, как в темноте прочертил дугу глазок папиросы. В соседнем дворе – человек.

– Доброй ночи, – нашелся Иван. – Я на Загородной нахожусь?

– Ну, – буркнул мужской голос. – Кого надобно-то?

– На этой улице где-то Князев живет. Мишкой зовут. Не слышали про такого? Служили с ним вместе.

– Мишка вон в том горластом доме живет.

– Почему в горластом? – спросил Сайко.

– А ты разве не слышишь? И так часто-густо. Полопались бы глотки у них. Спать не могу.

– Его дом?

– Там вдовушка Настя проживает. Он на постое. Ветреная бабенка. Словом, снюхались.

– И давно он там живет?

– А шут его знает. Месяцев девять, поди, будет.

– Будь так. Батя! Говорите, шумят? Почему же не пожаловались?

– Так они, вроде, и люди ничего. И поздороваются всегда, и даже в гости приглашают. В их возрасте я, может, тоже рад был шуметь… А ты кем будешь? Про дружков так не спрашивают.

– Я из угрозыска, – сказал Сайко и достал удостоверение. – Помогите, пожалуйста.

– Чем? – сразу насупился мужик.

– Не знаете, сейчас много народа у Мишки?

– Кто ж его знает. Помногу они обычно не собираются. Пары три-четыре. Погорланют и спать ложатся. Изба у Насти вместительная.

– …Понятно. Что предлагаете? – спросил Седых, выслушав подробный доклад подчиненного.

– Надо немедленно брать. Очень удобная ситуация.

Николай Алексеевич прошелся по кабинету. Он что-то обдумывал.

– Я согласен с Сайко. Пусть даже Маг в том доме отсутствует. К операции подключим молодого Виленского, – вмешался Нетребо.

– Как это Виленского? Зачем? – недоуменно остановился Седых.

– Он поможет бесшумно выманить их из логова.

– Верно, – согласился Седых. – Чтобы не навлечь подозрения, он постучится к ним, назовет себя… Нет! – возразил он сам себе. – Не разрешаю! Подвергаете риску и его, и себя. Сам же докладывал, что Виленский не знает, где живет Артист.

– Во-первых, я сомневаюсь, что Виленский сказал правду. А во-вторых, они все сильно выпивши. Тут не до умозаключений. Главное, – его тревожный голос.

– Ну, что ж, резонно. Действуйте, Виктор Ильич! Руководство опергруппой на тебе.

…Сосед сказал, что из дома ушла только одна пара. Остальные, «усмерть упившись», легли спать.

– Их там три девки и три хлопца, – доложил он.

– Откуда такая точность?

– Разведчиком в войну был, – горделиво улыбнулся он. – В их комнате светло. Вот в щель меж занавесок и высмотрел.

На Женькин стук не открывали долго. Может, уснули, может, высматривали, кто стучит.

– Кто? – наконец послышался не то пьяный, не то сонный голос.

– Это я, Жек! Шухер, Миша! Уматывать срочно надо.

Внутри заскрежетал засов. Дверь открылась. Не успел Мишка опомниться, как перед ним вместо Виленского оказался Нетребо.

– Руки!

Мишка хотел захлопнуть дверь, но Сайко, находившийся рядом, так толкнул ее плечом, что едва не сбил Артиста с ног.

– Продал, шкура! – зло процедил Мишка. Но сопротивляться не стал. Только крикнул: – Настя, открой на кухне фортку. Да пошире. Пусть вонь хоть выйдет.

Остальных гуляк сняли прямо с постелей.

Виленского домой не отпустили. Заставили поехать с Сайко и показать то место, где была захоронена кисть Наташиной руки. Потом его «поселили» в отдельную камеру.

Только под утро Женька немного забылся и задремал. За все еще темным решетчатым окошком кто-то звонко прошлепал по асфальту, и сон как рукой сняло. Женька вспомнил, где находится…

…Когда Женьке стукнуло восемнадцать, отец заплатил, и Женька пошел учиться на курсы вождения.

Была в Женькиной группе на курсах некая Дина. Она немигающе глядела преподавателям в рот, но все «науки» для нее сквозняком пролетали мимо. На вождение Дина попала к тому же инструктору, что и Женька. Однажды, ожидая своей очереди, разговорились.

– Вождение – это чепуха. И медведя выучить можно, – игриво заявила Дина. – А вот матчасть… – она глядела на Женьку так, что у него перехватило дыхание.

– Когда и где? – спросил он, не задумываясь.

– Я живу у брата. А он в командировке.

В тот же вечер Женька поехал к Дине. Она жила в уютной однокомнатной квартире.

– Вначале отметим знакомство, – мило улыбнулась Дина и, надев цветастый фартук, ушла на кухню.

Ужин был скромный. Бутылка вермута, небрежно вскрытая баночка шпротов, нарезанная одесская колбаса. Налив в фужеры вина, Дина обворожительно взглянула Женьке в глаза и лукаво шепнула:

– За знакомство, Жек!

Дина выключила свет и зажгла торшер. Ее лицо, подкрашенное розоватым светом абажура, сделалось еще красивее.

– А ты ничего, – прошептала Дина и нежно обняла его за шею. Он коснулся бархатистой кожи ее горячего лица, и, забыв обо всем, стал искать ее губы.

О, что это был за поцелуй!

…С Диной ходили в бар и рестораны. Где он брал деньги, ее не интересовало. А он изрядно задолжал. Даже безотказная мамуля заподозрила что-то неладное. Наташа отошла на второй план. Врал: занят учебой.

Однажды они заказали такой стол, что не хватило денег расплатиться. Дина смотрела на него большими круглыми глазами, а он не знал, куда деться от позора. Стал лепетать официанту:

– Вы извините… Я… Я расплачусь завтра…

– Постой, Жек, – прервала Дина. – Я сейчас. – Она встала и прошла к дальнему столику. Вернулась в сопровождении молодого человека с тонкими рыжеватыми усиками.

– У вас затруднения, юноша? Ничего. Бывает. Сколько вам нужно? – подкупающе улыбнулся подошедший парень.

– Двадцать, если можно.

– Будьте добры. Отдадите Дине.

– Кто это? – спросил Женька, когда парень ушел.

– Двоюродный брат. Разве он на меня не похож?

Динин «двоюродный брат» оказался завсегдатаем ресторанов. Он появлялся непременно в том же ресторане, где проводил вечер Женька.

– Он что, твой телохранитель? – однажды съязвил Женька.

– Скорее, твой казначей, – парировала Дина.

Он задолжал Дининому брату более двухсот рублей.

Женька находил время и для Наталки. Но те встречи были холоднее, чем с Диной. Он невольно сравнивал одну и другую свою «любовь». Наталка нравилась своей наивностью и неподдельной искренностью. Дина – обольщала пылкой страстью.

Наконец Дина и Женька получили права. «Обмывали» вместе в ресторане «Ласточка». Был здесь и Динин двоюродный брат с двумя дружками и двумя девицами. Дружки брата Женьке не понравились. Если «тот» вел себя деликатно, то они – нагловато и задиристо. Особенно не понравился ему назвавшийся Мишкой. Худощавый, с желтыми лошадиными зубами, он говорил тонким, сипловатым голосом, часто курил и плевался на пол. Одет, правда, был прилично.

Уже на улице, когда стали прощаться, Мишка грубо спросил:

– Ну что, Евген, может, свозишь меня послезавтра к одному корешу? Тут недалеко. Километров сорок.

– Папик сразу за город машину не разрешит.

– Папик?.. – ехидно переспросил Мишка. – Ишь, какие телячьи нежности. Чучело ты гороховое.

А где-то через месяц к Женьке обратился сам Динин брат:

– Жек! Выручи, будь добр! К одному приятелю в Ермиловку надо катануть. Приличный человек.

Отказать «усикам» Женька не мог. Тот сколько раз его выручал.

К удивлению, в Ермиловке их поджидал не только «приличный человек», но и Мишка-Артист. Погрузили в «Волгу» пару чемоданов, и уже к девяти вечера были дома. «Приличный человек» оказался щедрым. Поблагодарил и сунул Женьке пятидесятирублевку.

– Да вы что?.. – растерялся Женька. Но Мишка грубо перебил:

– Бери, дуб, раз дают: мы дешевиться не любим.

Тогда впервые закрались сомнения.

Потом еще одна услуга, потом еще, еще… Как правило, его попутчиком был Мишка-Артист.

Женька забеспокоился. Понял, что падает…

Хотел освободиться, но не мог: боялся Мишку. Боялся и ненавидел.

Однажды чуть не раскрылся отцу. Тот упрекнул его, что слишком часто Женька ездит то провожать, то встречать. Пригрозил, что проверит. «Расскажи!» – подсказывала совесть. Но тут как тут была дорогая мамуля:

– Аркадий! Когда ты прекратишь терроризировать парня? Он уже не маленький. У него девушка. Я его хитрости сразу разгадала.

– Ох, мамуля! От тебя разве что утаишь? – ухватился тогда за тот «спасательный круг» Женька.

Однако после очередной поездки Женька решил ретироваться:

– Все, Миша! Больше я не ездок. Отец что-то заподозрил.

– Я те, шкура, заподозрю! Болтанул?! – надвинулся на него Мишка. Его черные цыганские глаза впились в глаза Женьки.

– Гляди, падло! Шмагу не зря хапал. Ездить будешь. И туда, куда скажем. Понял? – прикрикнул Артист. – А если бате хоть о чем заикнешься – попишем. – Мишка резко выхватил из кармана руку. Из кулака выстрелило лезвие ножа. – Не я попишу, так другой найдет.