Текст книги "Нюрнбергские призраки. Книга 2"
Автор книги: Александр Чаковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
МИТИНГ
Было уже около полудня, когда Рихард и Клаус подошли к большому зданию, похожему на ангар. Машину Клаус оставил на соседней улице. Рихард обратил внимание на яркие афиши, расклеенные на стенах домов. На первой же, которую он прочел, огромными буквами было напечатано:
Митинг! Кто мы, национал-демократы!
Чего мы хотим? И почему? НДП приглашает всех желающих на митинг, который состоится в помещении "Людвиг-Паласта"
У входа в «Людвиг-Паласт» толпился народ. Один за другим подъезжали автобусы. Люди, выходившие, из них, тотчас же устремлялись к дверям. Рихард стал внимательно присматриваться к участникам митинга. Он ожидал, что они в чем-то должны быть похожи на своих предшественников, – хотя бы носить сапоги и коричневые рубашки. Но он ошибся: никто – ни молодые, ни пожилые – своей одеждой не подражали ни штурмовикам, ни эсэсовцам.
Молодые напоминали скорее отпрысков состоятельных семей. Многие из них носили галстуки с традиционными узорами и вполне респектабельные пиджаки. Если внешне их что-то и объединяло, то лишь стрижка – короткая, как у армейских новобранцев.
Клаус, судя по всему, хорошо знал многих из тех, кто толпился у входа. Он обменивался с ними быстрыми рукопожатиями, приветливыми кивками и многозначительными улыбками.
Лицо одного человека средних лет, в плаще с поднятым воротником, показалось Рихарду очень знакомым.
"Кто это?" – подумал он. И тотчас же вспомнил: да это же Штольц, тот самый, который руководил "гимнастическими упражнениями"! За ним двигалась группа молодых людей, и Рихард понял, что это были ученики Штольца.
У самых дверей группа разделилась: одни, расталкивая толпу, вошли в зал, другие остались на улице.
"Охрана!" – догадался Рихард.
– Не отставай! – сказал ему Клаус.
Они прошли вперед, и тут Рихард заметил, что у самого входа, точно контролеры, стоят двое ребят из цех, с кем он познакомился накануне у Клауса.
Войдя в зал, Рихард осмотрелся. Он увидел высокий деревянный помост, сколоченный, видимо, на скорую руку. На помосте стояла довольно странная трибуна. Странная потому, что она была прикрыта большим стеклянным колпаком, хотя и без задней стенки. Сквозь стекло был виден микрофон на штативе, а над трибуной висело полотнище, на котором огромными буквами было написано: НДП – партия истинных немцев-патриотов!
Через весь зал тянулись ряды откидных стульев. Многие из них уже были заняты. Красочные плакаты на стенах зала взывали:
Голосуйте за НДП!
Долой большевистских оккупантов!
Да здравствует Германия в ее исторических границах!
Вскоре после того, как они вошли в зал, к Клаусу подскочил молодой человек и, склонив голову набок, вопросительно поглядел на него.
– Привет, Франц! – тихо сказал Клаус. – Держись поблизости.
Франц молча кивнул и исчез. Рихард понял, что это тот самый связной, о котором Клаус упоминал накануне.
Они прошли вперед и сели в первом ряду, у самого прохода. На соседний стул Клаус положил газету – видимо, занял место для Франца. Рихард посмотрел на часы: двенадцать тридцать. Значит, до начала митинга остается еще полчаса.
Несколько минут спустя снова появился Франц. Он шепнул Клаусу несколько слов, тот скороговоркой пробормотал что-то в ответ. Рихард продолжал оглядываться по сторонам. Его особенно интересовали плакаты. На некоторых упоминалось имя Вилли Брандта, министра иностранных дел и потенциального кандидата в канцлеры от социал-демократов. Перед глазами Рихарда снова встала надпись, которую он увидел на стене дома, когда въезжал в Мюнхен: "Брандта к стенке!"
Клаус тронул его за плечо:
– Франц сказал, что к зданию приближается какая-то демонстрация. Очевидно, коммунистические подонки. Но полиция не допустит срыва нашего митинга. Наряды полицейских уже прибыли. Я дал команду закрыть двери и никого больше не пускать. Народу и так уже много.
Рихард обернулся и увидел, что в зале оставалось совсем мало пустых стульев.
– А это что за колпак? – спросил он, указывая на трибуну.
– Пуленепробиваемое стекло! – отрезал Клаус. Рихарда охватило волнение, он почувствовал себя, как солдат, к которому приближается незримый противник.
– Ты думаешь, будут стрелять? – тихо спросил он.
– Нет, – ответил Клаус. – Обычно на наших митингах стрельбы не бывает. Но надо предусмотреть любую возможность.
– У тебя есть оружие? – уже полушепотом спросил Рихард.
– Нет, – покачал головой Клаус. – Только вот это. – И он слегка приподнял над коленями сжатые кулаки.
– Значит… драка?
– Это тоже заранее неизвестно. Но когда выступает руководитель партии…
– Фон Тадден?! Но ты мне ничего не сказал…
– Во-первых, не кричи! – одернул его Клаус. – А во-вторых, я сам только что узнал об этом. От Франца.
– Но разве Тадден здесь, в Мюнхене? – не в силах унять свое волнение, воскликнул Рихард.
– Наверняка я сказать не могу, – ответил Клаус. – Он разъезжает по стране в своем бронированном автомобиле и на этот митинг может не поспеть. Будем надеяться, что…
Он умолк, потому что в это мгновение вспыхнул свет Нескольких прожекторов, установленных в углах зала. Их лучи были направлены на застекленную будку. Дверь в стене, к которой примыкал помост, распахнулась, и на трибуне появился пожилой человек величественной осанки.
Многие из сидевших в зале вскочили со своих мест и стали хором скандировать:
– Тад-ден!.. Тад-ден!.. Тад-ден!
Внезапно раздался чей-то громкий свист, но он был заглушён топотом ног и взрывом аплодисментов.
Рихард тоже хлопал в ладоши. Самозабвенно. Он никогда еще не видел фон Таддена, разве что на фотографиях в газетах и журналах, и теперь впивался в него взглядом, словно стремясь запомнить все – и его квадратную челюсть, и широкий с залысинами лоб, поблескивающий в лучах прожекторов, и седые виски, и черный костюм, и серый галстук, выделяющийся на белой сорочке…
Наконец фон Тадден поднял правую руку, а левой придвинул к губам микрофон, давая собравшимся понять, что он хочет говорить.
И вот в притихшем зале раздались усиленные громкоговорителями слова фон Таддена:
– Соотечественники! Друзья! Спасибо вам всем за то, что вы пришли на наш митинг. Враги нашей партии – иными словами, враги Германии – утверждают, что мы не пользуемся поддержкой народа. Пусть они посмотрят на людей, собравшихся по нашему зову! Пусть услышат их аплодисменты! Это аплодируют не мне, а нашей славной национал-демократической партии]
Снова раздались аплодисменты.
Фон Тадден поднял руку и продолжал:
– Наши противники утверждают, что мы – фашистская партия. Ложь, ложь и еще раз ложь! Мы – демократическая партия. И мы докажем это не словами, а делом, когда на предстоящих выборах получим депутатские мандаты в бундестаг.
Рихард сидел с широко открытыми глазами. Он слушал Таддена, говорившего, что Германия никогда he примирится с потерей земель, которыми завладели ее враги. Он снова и снова повторял, что восстановление границ 1939 года НДП считает своей главной политической целью.
Оратор поносил коммунистов, именуя их агентами Москвы, а заодно и социал-демократов, легко смирившихся с расчленением Германии. Потом стал говорить о безработице. Он обвинял правительство в том, что оно открыло границы страны для инородцев, которые захватили рабочие места, по праву принадлежащие немцам.
Зал снова разразился аплодисментами. Неистово хлопал в ладоши и сам Рихард, не отрывая взгляда от Таддена. Ему казалось, что вот сейчас председатель партии бросит боевой клич, и немецкий народ, взявшись за оружие, сметет негодное правительство. Ему чудилось, что на улицах уже маршируют штурмовые отряды…
И вдруг произошло нечто совершенно неожиданное. Откуда-то из задних рядов зала к трибуне метнулся какой-то небольшой круглый предмет.
"Бомба!" – мелькнуло в сознании Рихарда, и он инстинктивно сжался, втянув голову в плечи.
Но это была не. бомба. Ударившись о стеклянную преграду, круглый предмет раскололся с едва слышным хрустом, и по стеклу потекла желтая струйка. И тут, как по сигналу, из разных концов зала на трибуну полетели тухлые яйца и перезрелые помидоры. Разбиваясь о стекло, они растекались на нем желтыми и красными струями.
"Позор!", "Долой!", "Прекратите!", "Таддена ко всем чертям!", "Хайль!", – все эти крики сливались в единый оглушительный хор. f
– Что происходит? – Рихард обернулся к Клаусу. Но тот куда-то исчез.
И вдруг из разных рядов взлетели пачки листовок. Рассыпаясь в воздухе, они падали на плечи и головы сидящих в зале людей. Пошарив по полу, Рихард поднял несколько листовок и сунул их в карман.
В это время со стороны входа в зал послышался какой-то гул и прожекторы погасли. Все, кто сидел на стульях, вскочили со своих мест и бросились к выходу. В проходе началась давка.
Растерянный Рихард тоже устремился к выходу, во застрял в плотной толпе людей. Внезапно он ощутил на своем плече чью-то руку и, повернув голову, увидел Клауса.
– Спокойно, не торопись! – отчеканил тот. И добавил скороговоркой: – Там, снаружи, идет драка. Тебе ввязываться нельзя, можешь угодить в полицию. У тебя иностранный паспорт! – пояснил он. – Могут выслать из страны за участие в беспорядках.
– Я его выкину! – воскликнул Рихард. – Мои родители чистокровные немцы!
– Ладно, ладно, – оборвал его Клаус, – веди себя осмотрительно!
Наконец людской поток вынес Рихарда на улицу. А там уже в разгаре была ожесточенная потасовка. Слышались выкрики: "Нацисты проклятые!", "Предатели Германии!", "Бей коммунистов!", "Фашистские палачи!", "Жидо-масоны!". Рихард порывался ввязаться в драку, но его удерживал то ли инстинкт самосохранения, то ли приказ Клауса.
Полицейские не пытались разнять дерущихся, они окружили их и, казалось, заботились только об одном: не допустить, чтобы в схватке приняли участие люди, сбегавшиеся со всех сторон.
Рихарда толпа вынесла за пределы полицейского окружения. Теперь он стоял в стороне, наблюдая за дерущимися. Время от времени перед ним мелькало окровавленное лицо Клауса. "Сейчас начнется стрельба!" – почему-то подумал он, прижимаясь к стене дома. Но никаких выстрелов не последовало. Кое-кто из участников схватки орудовал дубинками, велосипедными цепями, металлическими прутьями. Неожиданно к Рихарду подскочил Клаус.
– Проваливай отсюда! – крикнул он. – На параллельной улице стоит моя машина. Беги туда и жди меня!
– А как же ты? – спросил Рихард.
– Подчиняйся приказу! – гаркнул Клаус и снопа исчез в толпе.
"Приказу? – повторил про себя Рихард. – Не много ли он на себя берет?"
Вместе с тем какое-то шестое чувство подсказывало Рихарду, что Клаус играет здесь ведущую роль и ему надо беспрекословно подчиняться. Он дошел до ближайшего переулка, свернул на параллельную улицу и еще издали увидел машину Клауса.
До сих пор Рихард знал о столкновениях между неонацистами и их врагами лишь по газетам и письмам Клауса, но теперь он воочию убедился, что в Германии происходят настоящие схватки – вроде тех, о которых он читал в книгах, описывающих зарождение национал-социализма.
Прошло не менее получаса, прежде чем на улице появился Клаус. Вид у него был растерзанный, на лице виднелись кровоподтеки. Его сопровождали три рослых парня.
– Сейчас поедем! – сказал Клаус и, повернувшись к своим спутникам, отдал распоряжение: – А вы отправляйтесь по домам и приведите себя в порядок. Вечером я вам позвоню.
Он нащупал ключи от машины в кармане своих порванных брюк и открыл переднюю дверь. Ухватившись за руль, Клаус плюхнулся на сиденье, затем протянул руку к противоположной двери и потянул за рычажок на ней.
– Садись! – сказал он Рихарду.
Тот обошел машину, открыл дверь и сел рядом с Клаусом, который уже успел вставить ключ в замок зажигания.
Затарахтел мотор, и машина двинулась.
– Значит, митинг сорван? – с горечью в голосе спросил Рихард.
– Да, – угрюмо ответил Клаус. – Его сорвали социал-демократы и коммунисты. Впредь будем умнее.
Какое-то время оба молчали. Потом Рихард спросил:
– Куда мы едем?
– Отвезу тебя домой. Не забудь, – Клаус взглянул на часы, – через час с небольшим у тебя встреча с Гамильтоном.
"Дался тебе этот Гамильтон!" – чуть не вскрикнул Рихард. Было бы гораздо лучше, если бы Клаус заехал сейчас к нему, ведь у него столько вопросов!
Но Клаус был мрачен и неразговорчив. Рихард понимал, что его друг должен привести себя в порядок, промыть ссадины на лице, переодеться."
– Я позвоню тебе завтра утром, – сказал Клаус, когда машина остановилась у пансионата.
– Спасибо тебе! – взволнованно произнес Рихард, прежде чем выйти из машины. – Спасибо! Теперь я хоть представляю себе, как вы боретесь, какие трудности вам приходится преодолевать. Жаль только, что я сам не принял участие в."
– Всему свое время, – прервал его Клаус. – До завтра!
ГАМИЛЬТОН
…Машина остановилась у многоэтажного серого дома. Шофер снова выскочил из машины, обежал ее и, открыв заднюю дверцу, сказал:
– Мы приехали, герр Альбиг. Я провожу вас.
Он быстрыми шагами направился к высокой застекленной двери. Едва поспевая за ним, Рихард окинул взглядом медные таблички по обе стороны двери. На них было что-то выгравировано по-английски, но у него не было времени остановиться и прочесть надписи.
Шофер по-прежнему шел впереди. Они поднимались по узорной металлической лестнице, устланной красной дорожкой. На площадке второго этажа Рихард увидел две массивные двери. Шофер услужливо распахнул дверь слева. Рихард последовал за ним по широкому коридору. Из комнат, мимо которых они проходили, доносились дробь пишущих машинок и стрекот телетайпов, слышались обрывки телефонных разговоров… Видимо, здесь находилась какая-то редакция. На дверях поблескивали медные таблички с английскими фамилиями, которые, конечно, ничего не говорили Рихарду.
Наконец они подошли к плотно закрытой двери, й Рихард ощутил какое-то странное волнение, когда на табличке, прикрепленной к двери, прочитал надпись: "Арчибальд С. Гамильтон".
Шофер открыл дверь и сказал с порога:
– Герр Альбиг к мистеру Гамильтону.
– Минуточку! – сказала девушка, сидевшая за большим столом. Она встала, шагнула к двери, обитой красной кожей, и скрылась за ней.
Несколько секунд спустя она появилась снова:
– Прошу вас, герр Альбиг, мистер Гамильтон вас ждет.
Она оставила дверь открытой и отошла в сторону. Рихард перешагнул порог…
Он увидел немолодого мужчину, с сединой в висках, в сером твидовом пиджаке, из нагрудного кармана которого выглядывал уголок белого платка. Ему можно было дать и шестьдесят лет, и даже пятьдесят.
Не успел Рихард войти в комнату, как Гамильтон встал из-за стола и сделал несколько шагов ему навстречу. Они остановились посредине комнаты, друг против друга. Гамильтон положил руку на плечо Рихарда и, разжав тонкие губы, сказал: v
– Так вот ты, значит, какой!
Он смерил его взглядом своих, стального цвета, почти не мигающих глаз.
– По фотографии я тебя представлял несколько иначе. Правда, тогда ты был еще маленький… Твой отец прислал мне ее много лет назад…
"О фотографии он мне ничего не говорил", – хотел было сказать Рихард, но вместо этого спросил:
– На каком языке мне говорить с вами, сэр? Английский я знаю, но не очень хорошо.
– А я, как видишь, знаю немецкий, и, по общему мнению, весьма неплохо, – с улыбкой сказал Гамильтон. – Ведь я прожил в Германии в общей сложности лет двадцать пять, если не больше. Первые годы в Нюрнберге, а потом вот здесь, в Мюнхене…
Он произнес слово «Мюнхен» не по-немецки, а по-английски – "Мьюник".
– Что ж, присядем, мой молодой друг, – предложил Гамильтон и, не снимая руки с плеча Рихарда, подвел его к полированному круглому столику, стоявшему в углу кабинета. Он усадил его в кресло около столика, а сам еел в другое, напротив.
– Так, так! Очень рад тебя видеть, – сказал Гамильтон. У него была какая-то странная улыбка: улыбались только губы, а глаза оставались холодными. – Я получил письмо от твоих родителей. Они просят, чтобы я помог тебе на первых порах.
– Извините, мистер Гамильтон, – виновато проговорил Рихард, – мне следовало бы начать с того, что родители шлют вам сердечный привет. Отец велел мне обязательно разыскать вас сразу же по приезде.
Судя по всему, Гамильтону было приятно это услышать.
– Ты, наверное, голоден? – участливо спросил он.
Рихард отрицательно покачал головой.
– Что-нибудь выпьешь? Кофе, пиво, виски, джин? Не знаю, к чему ты пристрастился там, в Аргентине.
Пить Рихарду тоже не хотелось. Но из вежливости он сказал:
– Джин с тоником, если можно.
– О'кэй! – воскликнул Гамильтон, встал и подошел к полированному книжному шкафу, одна из полок которого была уставлена бутылками, стаканами и рюмками. Не отходя от шкафа, он наполнил бесцветной жидкостью высокие стаканы, захватив их пальцами одной руки, а другой взял миниатюрную бутылочку с тоником. Вернувшись к столику, стал наливать тоник в стакан Рихарда.
– That's enoughl Thank you! [Этого достаточно, спасибо! (англ.)] – сказал Рихард.
– А у тебя вполне сносное произношение, – одобрительно кивнул американец и подлил немного тоника в свой стакан. Вдруг он стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул: – Проклятый склероз! Я совсем забыл про лсд. Подожди!
Он снова встал и подошел к тумбочке, стоявшей около книжного шкафа. Когда он открыл ее, Рихард увидел, что это холодильник. Гамильтон снял с полки хрустальную вазочку, наполненную кубиками льда, и поставил ее на столик. На краю вазочки висели серебряные щипцы. Рихард взял их и, захватив кубик льда, опустил его в стакан. Гамильтон положил себе три кубика.
– За твой приезд и за твоих родителей! Прежде всего – за фрау Ангелику. Ведь дороже матери нет ничего на свете. Прозит! – сказал он, поднимая свой стакан.
Они отпили по глотку.
– Послушай, – чуть наклоняясь над столом, проговорил Гамильтон, – ты ведь еще ничего не рассказал о твоих родителях. Ну, об отце я кое-что знаю. Старина Адальберт, судя по всему, процветает. А как мать? Сколько ей сейчас лет?
Этот вопрос застиг Рихарда врасплох. В самом деле, сколько же лет матери? Несколько неуверенно он ответил:
– Я думаю, лет за шестьдесят…
– Time flies [Время летит (англ.)], – задумчиво произнес американец, но тут же снова перешел на немецкий: – Она была очень красива, когда судьба свела меня с… с твоими родителями.
Немного помолчав, он усмехнулся и сказал:
– Ну, а теперь вернемся из далекого прошлого в сегодняшний день. Тебя не помяли в этой потасовке?
"Что он имеет в виду? Сегодняшний митинг? – подумал Рихард. – Но откуда он знает, что я там был?"
– Все в порядке, – неопределенно ответил Рихард.
– Насколько мне известно, – продолжал Гамильтон, – в аэропорту тебя встретили и доставили в пансионат… Так?
– Да. Спасибо. – Рихард глядел на американца в упор. – Вы имеете в виду Клауса? Да, он меня встретил. Клаус – мой старый приятель. Он несколько раз приезжал в Аргентину. И мы с ним переписывались. Он давно звал меня в Германию…
– Та-ак… – задумчиво протянул Гамильтон. – Что ж, Клаус неплохой парень…
"А вы-то его откуда знаете?!" – чуть было не воскликнул Рихард. И, хотя он сдержался и внешне не реагировал на замечание американца, разные мысли и предположения одолевали его, как рой растревоженных пчел.
"Почему Гамильтон так добивался встречи со мной? Почему он держится не просто вежливо и приветливо, а с какой-то затаенной радостью? Может быть, мне это только кажется?"
Но вопросов Рихард не задавал. Что-то его удерживало. Он ждал, что американец раскроется больше, и тогда будет ясно, как себя надо с ним вести…
– Год или полтора назад, – снова заговорил Гамильтон, – твой отец писал мне, что ты поступил в университет.
– Да. На исторический факультет, – ответил Рихард. – Но с тех пор прошло больше двух лет.
– И за это время ты успел окончить университет? – спросил американец, поднимая свои густые брови.
– Нет, – ответил Рихард, – я закончил только два курса.
– И что же ты собираешься делать дальше?
– Когда начнется учебный год, поступлю в Мюнхенский университет.
– А что привело тебя в Германию? Только честно!
– Зов предков, – коротко ответил Рихард.
– Значит, ты романтик? – прищурив глаза, спросил Гамильтон.
– Речь идет не о романтике, а о патриотизме.
– Отец говорил тебе, что со мной можно разговаривать откровенно?
– Да. Он говорил, что в свое время вы оказали большую услугу ему и моей матери.
– Назовем это так… Но тогда расскажи более конкретно о цели твоего приезда. Должна же она существовать.
– Она существует.
– Ив чем она состоит?
– Прежде всего я хочу стать историком, мистер Гамильтон.
– И поэтому ты бросил университет?
– Нет, не поэтому, конечно… Впрочем, может быть, отчасти и поэтому.
– Не говори загадками!
– Тут нет никакой загадки. Я хочу изучать историю моей страны, живя здесь, а не на другом конце света.
– Ты сказал «отчасти». А что еще?
– Для меня реальная история Германии начинается с Фридриха Великого. А продолжили ее Бисмарк и Адольф Гитлер. Коммунисты изувечили нашу историю. Так вот, я хочу бороться за возрождение Германии. В рядах национал-демократической партии. Как? Я еще сам не знаю. Могу сказать только одно: любыми способами.
– Ты думаешь, у НДП хватит сил, чтобы поставить Германию на рельсы, с которых ее столкнули? – спросил Гамильтон, глядя на Рихарда своими немигающими, точно стеклянными, глазами.
– Не знаю, – неуверенно ответил Рихард.
– А я знаю, – твердо сказал американец. – У расчлененной Германии сил не хватит. Ей нужны союзники. По крайней мере один мощный союзник.
– Союзник? – переспросил Рихард. – Вы имеете в виду. – Вот именно! Соединенные Штаты Америки, – подсказал Гамильтон,
– Но… но ведь Америка воевала против Германии! – воскликнул Рихард. – Какая же новая цель заставит ее теперь с ней объединиться?
– Борьба с коммунизмом! – четко произнес Гамильтон и слегка ударил кулаком по столу.
Теперь Рихард поверил, что американец говорит с ним вполне откровенно.
– Да. Я понимаю, – сказал он. – Вы, конечно, правы.
– В таком случае выпьем за взаимопонимание! – улыбнулся Гамильтон и поднял свой стакан с недопитым джином. – Итак, ты намерен вступить в НДП? – немного помолчав, спросил он.
– Конечно.
– И принять гражданство ФРГ? Ведь у тебя аргентинский паспорт и виза на три месяца?
– Да… Я даже не знаю, насколько трудно будет уладить все формальности.
– С божьей помощью все легко. Gott mit uns [С нами бог (нем.)], как любят говорить твои соотечественники.
– Вы не могли бы в этом случае выступить в роли господа бога? – с улыбкой спросил Рихард.
– Попробую, – сказал Гамильтон, – но при одном условии.
– Каком? – насторожился Рихард.
– Ты вступишь в НДП и займешься политической деятельностью всерьез. Я хочу, чтобы ты сделал карьеру в партии, которая, возможно, со временем придет к власти.
– Вы хотите, чтобы я стал политиканом, одним из тех, кто с утра до вечера чешет языком? – с раздражением воскликнул Рихард.
– Я хочу только одного, – чеканя слова, ответил Гамильтон. – Я хочу предостеречь тебя: никаких авантюр! Ты должен тщательно изучить политическую ситуацию в Германии. В результате выборов у власти могут оказаться социал-демократы во главе с Брандтом. И тогда правительство пойдет на примирение с Москвой и со всем восточным блоком. А задачей твоей партии станет борьба за то, чтобы оставить германский вопрос открытым, а положение на восточных границах считать лишь временным.
– Большое спасибо за ваши советы, – с несколько преувеличенной вежливостью проговорил Рихард. – Я их, конечно, учту. И если мне предложат участвовать в какой-либо схватке, я обязательно посоветуюсь с вами.
– О-бя-за-тельно! – с расстановкой повторил Гамильтон, сверля Рихарда своим взглядом. – Иначе отдашь богу душу где-нибудь под забором. Кстати, имей в виду: затеешь какую-нибудь глупость, я узнаю об этом еще до того, как ты успеешь ее сделать.
– Еще до того?.. – удивленно переспросил Рихард. – Каким образом?
– Считай меня пророком. Или ясновидящим. Впрочем, я, конечно, шучу! – Гамильтон встал. -
Что ж, на сегодня хватит. Не знаю, запомнишь ли ты мои советы, но об одном помни: ты мне дорог.
– Но чем я заслужил… – .начал было Рихард.
– Считай, что мне дорог каждый борец против коммунизма. А о моих давних связях с твоими родителями я уже не говорю.
Гамильтон подошел к письменному столу, черкнул что-то в блокноте и вырвал листок. Затем выдвинул верхний ящик и достал оттуда какой-то конверт. По-дейдя к Рихарду и протягивая ему листок, он сказал:
– Это мой телефон. Звони мне в любое время… И возьми конверт.
В большом незаклеенном конверте Рихард увидел пачку денег.
– Что вы, мистер Гамильтон!.. Зачем?.. Как можно?! – растерянно пробормотал Рихард, пытаясь вернуть конверт американцу.
Но Гамильтон, заложив обе руки за спину, сказал с усмешкой:
– В компанию, которую ты со временем возглавишь, я хочу войти на правах акционера. А пока я настоятельно рекомендую тебе сменить пансионат на собственную квартиру. Либо купить, либо снять на длительный срок. А это обойдется недешево.
– Но у меня много денег! – воскликнул Рихард, все еще пытаясь отдать конверт Гамильтону. – Отец об этом позаботился.
– Денег никогда не бывает слишком много, – наставительно произнес американец. – Особенно при здешней дороговизне. Я рад, что в свое время помог твоим родителям. А теперь я хочу хоть немного, помочь сыну… – И уже повелительным тоном добавил: – Положи деньги в карман. И прекратим разговор на эту тему!
Рихард понял: возражать бесполезно. Он сунул конверт во внутренний карман пиджака.
– Вот и хорошо! – улыбнулся Гамильтон. – Он подошел к Рихарду еще ближе: – А теперь попрощаемся!
Тот протянул было руку, но Гамильтон, обхватив его голову обеими руками, прикоснулся своими тонкими, плотно сжатыми губами ко лбу Рихарда.
Потом, слегка оттолкнув его от себя, сказал:
– А теперь поезжай. Машина у подъезда. И звони. Мы еще не раз встретимся.
По дороге в пансионат Рихард пытался разобратьея в том, что произошло. Он думал: "Что ему от меня надо, этому американцу? И кто он в конце концов такой?"
Выходя из кабинета Гамильтона, Рихард еще раз взглянул на медную табличку справа от двери. Там было написано:
Арчибальд С. Гамильтон "Америкэн Джорнэл".
Рихард знал о "Америкэн Джорнэл" – правда, больше понаслышке. Кажется, это была крайне правая газета, как и все издания Херста. "Но какое Гамильтону дело до меня? – размышлял Рихард – В том, что он говорил, явно ощущалась какая-то цель.
Но какая? Удержать меня от реальной борьбы? Склонить к так называемой политической деятельности, иными словами, пустопорожней болтовне? Может быть, отец просил американца "присмотреть за сыном"? Может, Гамильтон так старается потому, что и отец в свое время оказал ему какую-то услугу? И еще эга история с деньгами…"
Вспомнив о деньгах, Рихард вытащил из кармана конверт и заглянул в него.
"Нет", – подумал он, – отказаться от реальной борьбы меня не уговоришь. И деньгами тоже не купишь! Обо всем этом надо рассказать Клаусу. Ведь он знаком с Гамильтоном".
…Было около семи вечера, когда Рихард вернулся в пансионат. Он вдруг почувствовал, что очень голоден. Подойдя к стойке портье и взяв свой ключ, он спросил:
– Буфет еще открыт?
– Да, конечно, – ответил портье и добавил: – Для вас тут записка, герр Альбиг.
Не оборачиваясь, портье протянул руку назад, немного пошарил в одной из ячеек для ключей и вытащил оттуда сложенную вдвое бумажку. Не отходя от стойки, Рихард развернул ее и прочитал: "Звонил герр Клаус Вернер. Просил передать герру Альбигу, что уезжает на два дня в Дюссельдорф по банковским делам. Советует воспользоваться этим временем и осмотреть город. По возвращении немедленно позвонит".
"Так, так, – подумал Рихард, – значит, два дня я должен провести, как праздношатающийся турист".
В буфете он заказал сосиски с кислой капустой и кружку пива. Примерно в половине восьмого вернулся наконец в свой номер. Сев за стол, вынул из кармана конверт и стал пересчитывать деньги. Десять тысяч марок! "Завтра отнесу их в банк", – решил Рихард, засунул деньги в свой разбухший карман, но, увидев, что он очень оттопыривается, решил избавиться от ненужных бумаг. Вытащил из кармана смятые листовки, которые подобрал на митинге, потом несколько толстых конвертов с письмами Клауса.
"А зачем я таскаю их с собойН – подумал Рихард, бросив конверты на стол. На верхнем он увидел запись: "Хартманнштрассе, 88, тел. 53-24-85. Герда Валленберг".
Герда!.. За весь день он ни разу не вспомнил о ней.
Но теперь… Теперь Рихард стал вспоминать все… Вот она сидит рядом с ним в самолете… Вот она прижалась к нему, когда самолет провалился в воздушную яму…
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Рихард схватил телефонную трубку и, услышав гудок, стал медленно набирать номер, записанный на конверте: "Пять… три… два.." Наконец он набрал все шесть цифр. В трубке раздался продолжительный гудок. Сердце Рихарда колотилось так, что ему хотелось схватить его рукой и замедлить биение… Сейчас он услышит ее голос. Один длинный гудок. Пауза. Телефон свободен. Второй гудок… Сейчас она возьмет трубку. Третий гудок… Четвертый… пятый… седьмой… и девятый. После десятого Рихард положил трубку. "Ее нет дома, – подумал он. – Может быть, еще не – приехала в Мюнхен". На всякий случай он снова снял трубку и набрал номер. Первый сигнал… второй… третий…
"Нет! – Рихард тяжело вздохнул, – Бесполезно".
