Текст книги "Палач, гном и рабыня (СИ)"
Автор книги: Александр Бережной
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
– Хоть одного взять живым! В атаку!
Боевой клич клана Даорут заметался среди каменных стен. Нападавшие, которых было раза в два больше, были обречены – десяток облаченных в полные латы подгорных воителей одолеет любого врага, кроме разве что легендарного дракона недр... Воткнув световой жезл в удачно подвернувшуюся трещину в стене, Витаро выхватил правый длинный меч и присоединился к возобновившейся схватке.
Глава восьмая.
– Бордель? – озадаченно спросила Лэйша, – Он предлагает мне купить бордель? Но ведь это нарушение устава Гильдии...
– Нет, мастер Коралай предлагает выкупить часть здания, в котором располагается бордель, – отозвался Шиду, – под гостиницу. Соглашаться или нет, решать тебе.
– А ты как думаешь? – спросила Кирвашь.
– Думаю, что старик плохого не посоветует. Из коренных жителей в полуденном секторе богаче его только сам секторий. Тем более, у него есть свой интерес.
– Но ведь он – всего лишь старший палач, – изумилась Одалия, – неужели ему столько платят? И какой у него интерес в публичном доме?
– Нет, но мастер Коралай из древнего, хотя и разорившегося, купеческого рода. Он имеет множество полезных знакомств и общих дел с самыми разными людьми. А его должность ему только помогает. Тот же публичный дом – он его совладелец. Таким образом мастер Каролой соблюдает старую варийскую традицию, по которой палач должен следить за порядком в публичных домах, – отозвался Шиду, – В любом случае, предлагаю тебе сходить в город. Я познакомлю тебя с мастером Каролоем, сама с ним все обсудишь... Одалия останется здесь. Да, Кирвашь, в твоем доме есть эльф по имени Кирбэсс?
– Да, он Страж и мой дядя, – оживилась девушка, – А что, он сейчас в городе?
– Именно так. Я хочу пригласить его сюда и договориться о путешествии. Только есть просьба – ты не могла бы умолчать о, – Шиду на мгновение замялся, – некоторых особенностях моего наставника?
– Не хочешь, чтобы знали, что ты служишь демону? – серьезно спросила эльфийка. Помолчав, кивнула. – Ладно. Но с двумя условиями. Первое – ты расскажешь об этом сам Старшей Жрице моего Дома. Если кто и сможет тебе помочь освободиться от власти демона, так это она.
Шиду пожал плечами:
– Я подумаю об этом по дороге. Какое второе условие?
– Ты поможешь мне нести справедливость во имя Манящей! – провозгласила девушка. Ученик палача озадаченно на нее посмотрел:
– Но я не жрец!
– Это совершенно не важно, перед справедливостью Госпожи Ночи все равны!
– То есть любой может зарезать преступника во имя ее и получить ее благословление?
– Что?
– Ну, ты ж сказала "нести справедливость во имя Манящей". То есть карать во имя богини ночи... То есть приносить ей в жертву преступников.
Девушка смутилась и некоторое время подбирала слова:
– Нет, я имела ввиду другое. Меня, скорее всего, не допустят к поискам похитителей. И я хотела бы, что бы ты взял меня в помощницы – сам ведь будешь принимать участие, верно? – большие светло-карие глаза просящее посмотрели на Шиду.
– То есть ты хочешь отомстить. И принести их в жертву, как я и сказал...
– Нет! Но я хочу лично убедиться, что ни с одной нашей девушкой больше не случится такого, как со мной! И ты мне в этом поможешь, – девушка вдохновлено посмотрела на своего спасителя, – ведь правда?
– Возможно. Но рекомендую еще раз об этом подумать. По-моему, ты смотришь вокруг, прикрыв один глаз и заткнув одно ухо. Надеюсь, послезавтра ты еще раз обдумаешь свое желание.
– А что будет послезавтра?
Шиду пожал плечами:
– Я, в некотором смысле, тоже служу правосудию, если ты помнишь. И для меня нашлась работа. Так что совместим полезное с приятным – я буду работать, а вы – наслаждаться красотами и развлечениями столицы.
– Но тогда ведь мы не посмотрим на твою работу, – озадаченно сказала Лэйша. Она уже собралась и стояла у двери, ожидая заговорившегося Шиду.
Ученик палача снова пожал плечами:
– Казни – не самое изысканное, но зато одно из самых частых и самых популярных развлечений горожан. Правители это только поощряют – люди начинают больше ценить то, что у них есть, увидев, как страдают другие.
Ученик демона и бывшая горничная покинули компанию. Кирвашь, сидевшая на кровати, подобрала ноги и обхватила себя за плечи, словно ей стало холодно:
– Он иногда мне кажется даже более пугающим, чем его "наставник" – на последнем слове она и Одалия дружно скривились. Эскара, растиравшая в ступе какую-то остропахнущую траву, лишь пожала плечами:
– Если бы не юноша – мы бы с тобой так и остались на алтаре!
– Это да, – согласно закивала эльйфика, – и я ценю это и помню! Но как с ним разговаривать? Словно у него аура из игл, холодных и острых – только то, что надо для дела, ни капли чувств!
Эскара, наклонившаяся зачем-то к ступе, нечаянно втянула носом только что намолотый порошок и звонко чихнула:
– Не старайся обогнать ветер... И помни, что единственное животное, которое может подобраться к ежу – это землеройка.
Кирвашь озадаченно уставилась на зеленокожую девочку. Ей подумалось, что омоложение так и не вылечило старческий маразм – иногда эта старуха внутри несла совершеннейшую дичь. Раджа, оставшаяся в комнате, присела за стол и немного растерянно посмотрела на орчанку и эльфийку. Она не была уверена, как общаться с этими двумя. Но ей нужна была информация, и раз уж запрет на разговор был снят по милости хозяина, этим надо пользоваться:
– Расскажите пожалуйста, о чем вы? Я... – Одалия запнулась и с трудом выбрала самое мягкое определение своего положения, – попала в вашу компанию совсем недавно...
***
Зрелище было слишком долгим для крика и слишком кровавым для молчания. Потому толпа, заполнившая Полуденную Площадь Наказаний, неровно гудела – громче в той стороне, куда летел последний кусок казнимого. Вот уж кто вопил без всяких признаков усталости. Шиду работал, привычно отстраняясь от звуков и запахов. Раздетого Вира Добрэя удерживали на немного наклоненном назад деревянном щите веревки, крест-накрест обхватывающие корпус. Руки у этого недавно высокого худощавого мужчины были отрублены по плечи, а от ног остались два неравных обрубка бедер. Ученик палача неспешно вытащил из стоящей рядом большой жаровни с углями широкий тесак – небольшая концентрация внутренней энергии в руках позволяла не обжечь ладони, да и рукоять была обмотана полоской сырой кожи... Поднял орудие над головой, чтобы зрители лучше рассмотрели и чтобы раскаленный до красноты металл немного остыл. Так же медленно и торжественно повернулся к казнимому, отвел руку... Публичная казнь – это не только наказание преступника, но и зрелище для благопорядочных граждан. Примерившись, Шиду быстро ударил по ноге, уравнивая обрубки. Подхватил удерживаемыми в левой руке большими щипцами отрубленный кусок и поднял над головой. Тесак он оставил засевшим в щите, чтобы горячее лезвие прижгло рану и остановило кровь. Вирт заорал с новой силой. Гул толпы тоже немного усилился. Всего несколько человек на площади знали, что лицо медленно умирающего разбойника искажают не корчи боли, а гримасы сильнейшего удивления – казнимый был накачан дурманом до потери связной речи. Впрочем, только ученик палача мог в деталях рассмотреть мимику казнимого – казнь проходила в центре кольца копий, вертикально стоящих на грубо сколоченных подставках. Диаметр кольца был немногим меньше десяти шагов, а толпа стояла в некотором отдалении от поблескивающих на солнце наконечников. Шиду размахнулся и достойным жонглера броском насадил на один из них отрубленную часть тела осужденного. В той стороне раздалось несколько криков, но Шиду не обратил на них внимания – он развернулся к щиту, выдернул тесак и засунул его обратно в жаровню. Весь вчерашний день ученик палача тренировался, кидая куски мяса на вкопанные в землю колья. Хорошо еще, что на постоялом дворе нашлось достаточно свободного места. Шиду вытащил из углей другой тесак – всего их там лежало пять, купленных старшим экзекутором – и все повторилось по новой.
Мастер Каролой умолчал о том, что у осужденного уникально низкий болевой порог. Шиду не знал, каким образом человек, оглушительно орущий от выдернутого волоска, смог преуспеть на жестокой разбойничьей стезе. Было совершенно очевидно, что с такой чувствительностью Вир умрет от болевого шока в лучшем случае на середине казни. Ученику демона пришлось даже воспользоваться Камертоном, чтобы точно рассчитать дозировку – зелье должно было подействовать не раньше, чем Доброя привяжут к разделочному щиту. При этом демонская машина озадачила своего пользователя предложением провести во время казни частичный ритуал инициации Боли, мотивируя это тем, что страдания казнимого скроют все проводимые с энергией манипуляции от посторонних. Шиду смущало то, с какой легкостью Камертон отслеживает происходящие с ним события, и думал, сколько еще сюрпризов ему оставил Омега. Впрочем, на мелкие пакости наставник разменивался только в одном случае – если делал их сразу много, так что гадать было бессмысленно.
Конечности разбойника, нарубленные на равные куски, распределились по копьям. Шиду собрался, примерившись немного тщательнее, чем раньше, и бросил последнюю отрубленную часть – толпа заулюлюкало, когда отрубленное мужское достоинство приговоренного, взлетев по высокой дуге, зацепилось самым краем за острие копья, и, сорвавшись, шлепнулось на камни мостовой. Вирт продолжал нечленораздельно вопить. В его расширенных, одурманенных зрачках ученик палача ясно видел вопрос: "Что за хрень ты со мной творишь?!" Шиду позволил себе незаметно вздохнуть – происходящее было профанацией и его профессиональная гордость несла урон. Нет, разбойник, конечно, страдал, но это был не тот вид мучений, что требовался. Бедняга сейчас был в ужасе от происходящего, но не мог до конца поверить в то, что видели его глаза, так как ничего больше не чувствовал. К сожалению, использованное зелье не позволяло частично понизить чувствительность, а времени готовить другое не было. Заказывать же у кого-то со стороны – рискованно, да и дорого. Мелькнула мысль, что ученику демона последнее время приходится слишком много обманывать. Того же дядю Кирвашь. Кирбэсс отличался от прочих сородичей обритой налысо головой и крестообразным шрамом на затылке. Только Страж мог выжить после такого ранения. Кирбэсс и был Стражем, причем не рядовым, а правой рукой Старшего. Этот высокий и худой мужчина просто олицетворял собой эльфийское высокомерие. Нет, он не говорил высокопарных фраз о неполноценности других народов, не источал презрение. Но даже когда он молчал, от его фигуры веяло усталым снисхождением с такой невероятной силой, что и закатники, и заносчивые чинуши секториата теряли львиную долю своей самоуверенности. Шиду про себя подозревал, что Страж – слабый излучающий эмпат, но это были только подозрения – ауру эльфа из-за Печати Стража с трудом можно было даже увидеть, не то что разобрать, что в ней происходит. Ученик палача взял со стоящего рядом с жаровней стола длинный, узкий кинжал, заточенный до бритвенной остроты. Предстояла самая тонкая работа.
Как бы то ни было, трогательное воссоединение родственников прошло успешно. Шиду получил приглашение в Дом Полночной Росы, и даже заверение, что ради поимки похитителей будут созваны главы всех домов. И Кирвашь сдржала обещание, не ляпнув ничего лишнего. Правда, при дяде ее поведение разительно изменилось – откуда-то взялись манеры, достойные придворной дамы. Впрочем, она же ученица жрицы, и этикет наверняка входит в обучение... Даже интересно, как бы вела себя Айшари в аналогичной ситуации – в смысле, если бы она встретилась со своим дядей без Супруги Озаряющего.
Подходя к казнимому, Шиду еще успел мельком подумать, что вообще странное совпадение – У Айшари дядя страж, и у Кирвашь тоже. То ли это демоново везение, то ли есть в этом какая-то неизвестная закономерность. Потом ученик палача прогнал лишние мысли и приступил к работе. Одно неверное движение – и Вирт умрет. А это позор, разбойник не должен умереть раньше срока.
Стоящая в толпе Кирвашь, наблюдающая, как Шиду режет еще живого человека буквально на лоскутки, озадаченно почесала скрытое широким капюшоном ухо. Это было мерзко и грязно, но отсуствие эманаций боли делало творящееся на площади нелогичным, иллюзорным, неправильным. Эльфийка тряхнула головой, прогоняя дурные мысли, и увидела как к ней пробирается улыбающаяся до ушей Эскара. Рост орчанки не позволял рассмотреть происходящее – она с трудом допрыгивала до плеча обычному человеку. Зато эта миниатюрность позволяла прошмыгнуть в первые ряды, чем орчанка и воспользовалась. Настроение у нее было отличное. Заметив осуждающий взгляд эльфов, она независимо пожала плечами – ничего смешнее зеленокожая не видела уже лет пятьдесят. Тогда ее шурин нахамил шаману. Любой скажет, что глупее этого мало поступков. Зато все племя смеялось до колик в животах, глядя, как здоровый мужик ползает между шатрами и упрашивает свои сапоги отпустить его пятки. Он был удивлен до ужаса, точно так же, как и наконец-то дорезанный Шиду разбойник.
Ученик палача удержался от желания вытереть пот – руки были испачканы. То ли он отвык от большого количества зрителей, то ли стал чувствительнее к реакции аудитории из-за обучения у Омеги, но отстраненно смотреть на реальность было сложнее обычного. От осужденного остались голова, шея, реберная клетка. Собственно, смерть должна была прийти через несколько мгновений, но следовало закончить раньше. Взяв топор, Шиду картинно размахнулся и отделил голову от тела. Среди гула зрителей послышалось явное облегчение. Шиду схватил за волосы голову, невольно отметив что застышие глаза, вытаращенные и полные безмерного удивления, напоминают ему о Варде, размахнулся... Оставалось еще одно не занятое копье, и следовало насадить на него голову точно шеей...
***
– Ни один из них не сдался... А все обездвиженные потеряли упали без чувств, и так и не очнулись, – закончил Витаро свой рассказ.
Худой, наголо обритый гном в неброском сером одеянии, приподнял веки:
– И какие мысли посещают почтенного Витаро Даорут Кибара в связи с этим досадным происшествием?
– Ритаро, прекрати – не на приеме же...
– Ритаро Даорут Кинара больше нет. Ты говоришь со смиренным путником Тишины, взявшим себе дорожное прозвище Мних. И все, чем упомянутый Мних может тебе помочь – лишь попробовать научить слышать звон незримой цепи времени. Хотя опять же, это может быть бессмысленно, а возможно, и вредно для завтрашнего дня.
Витаро попытался поймать взгляд брата – ничего не вышло, хотя они сидели на голом каменном полу маленькой кельи в трех шагах друг от друга.
– Тебе известно, что Цаорамэ Тэцур бросил мне вызов.
– Гиалитовые чертоги велики, но не настолько, чтобы вести о поединке одного из трех обладающих пятым клинком не донеслись до каждой щели, – согласно кивнул монах.
– Видимо, девять лет моих странствий по поверхности пришлись на расцвет искусства фехтования, – изумленно протянул Кибар, – не скажешь ли имена тех двоих, что обрели кисти сердца за это время.
– Таких нет, – покачал головой Мних.
Повисшее молчание было прервано тихим шипением, раздавшимся из установленного на специальной горелке маленького чайничка. Витаро молча наблюдал, как монах снова заваривает чай – и не обычный грибной, а безумно дорогой чай с поверхности! Да и заварной чайничек с пиалами, стоящие на разделяющих братьев низеньком столике, тоже не из простых... – и боролся с желанием треснуть бывшего третьего в роду ножнами прямо по бритой макушке. Из всей череды несчастий, обрушившихся на клан Даорут и на Кибара лично, самым неожиданным был уход этого умника на пути Тишины. Витаро искренне обрадовался, когда узнал, что Даорут Кинар обитает в обители одного из вольных чертогов Гиалита – именно в Гиалит воин был отправлен за дуэль с одним из Цаорамэ. Но духи предков жестоко подшутили над долго не бывшим дома – пять лет, что бывший Ритаро посвятил путям, сказались на его характере и манере вести беседу самым мерзким образом. Он общался простой речью так, как иные и на ритуальном наречии никогда не заговорят, нередко ставя своего собеседника в тупик. Витаро знал, что должен научиться разгадывать такие намеки, если не хочет привести свой клан к погибели на третий день после становления главой. Но, во имя Духов Подземных Вод, не сейчас! Позор уйти в небытие, ничего не понимая. Конечно, мысль о поражении – уже половина проигрыша, только Кибар о поражении как таковом и не думал. Возможно будущий глава клана Даорут просто признавал, что приславший хрустальную гемму вполне может его убить в честном поединке. И отказаться – значит навеки запятнать себя. Конечно, будущего главу клана не мог вызвать на бой кто угодно... Но признанный всеми тремя Ассоциациями мастер фехтования имеет практически равный статус, если не более высокий. Все, кто знал о грядущем танце стали, конечно, ждали победы обладателя пятого клинка. Хоть и сам Витаро тоже девять лет на поверхности не мох потолочный стриг, однако... А этот гладкобородый развлекается тем, что противоречит сам себе!
Воин не позволил себе вздохнуть. Летучую мышь в полете можно разрубить двумя ударами. Секрет в том, чтобы первым ударом предопределить, куда она полетит. Видимо, так же придется разговаривать с Мнихом – задать два вопроса, чтобы получить один ответ.
– Мои уши не обманули меня – ты ведь сказал, что Тэцур – один из трех мастеров кисти сердца, верно? Кто же тогда остальные двое? И почему я не знаю о них?
– Потому что ни у Тени Боаган, ни у Хао Серого Зеркала нет нужды ни в пустой славе, ни в лишней тяжести на поясе.
Кибар осторожно взял предложенную пиалу, но отпивать не спешил. Тень Боаган. Тень – воин, заботящийся о безопасности главы клана лично. Они никогда не открывают своего лица и никогда не снимают лат при свидетелях. Даже внутри собственного клана личность Тени остается загадкой, и процедуры отбора и имена кандидатов держатся в строжайшей тайне.
И Мон Таорин, Хао по прозвищу Серое Зеркало. Глава клана, известного как Творцы Лезвий, лучшие кузнецы клинков. Прославлен как непревзойденный мастер полировки и заточки мечей во всех подгорных чертогах.
Если Витаро правильно понял слова монаха, то эти двое обрели Кисть сердца, но не стали воплощать ее в металле. Мних поставил свою пиалу на столик одновременно с братом.
– Говоря о тяжести... Могу я взглянуть на гемму?
Витаро кивнул, и достал из-за пазухи пластину горного хрусталя, площадью в три ладони и толщиной в фалангу пальца. Весила гемма немало, и воин с тихим стуком положил ее на стол перед собеседником, надписью вверх. Мних провел пальцами по высеченным иероглифам ритуального наречия.
– В хрониках описан случай из жизни Пентаро Роарамэ, позднее ставшего известным как Цумэд Лепесток.
Витаро снова взял в руки сосуд с чаем, показывая свою заинтересованность. Прозвище легендарного мастера, жившего семьсот лет назад, пошло от формы его Кисти сердца – широкого обоюдоострого меча, чей клинок был похож на лепесток пещерного лотоса.
– Однажды ему нужно было послать вызов одному гному, с которым они повздорили за восемь дней до получения Цумэдом третьего меча. К несчастью, в тот момент он испытывал значительные финансовые трудности, а все, что нашлось в его покоях – пластина сердолика.
Кибар про себя улыбнулся. Не иначе, легендарный воин промотал все деньги на пирушке по поводу пройденного испытания на право защищать свою честь. Сердоликовые же геммы посылают без какой-либо конкретной цели, тем, кто любезен твоему сердцу. Хорошим знакомым или интересующим женщинам, просто чтобы выразить свои теплые чувства. Высечь на такой формулу вызова – стать посмешищем до конца дней.
– Промучившись три дня, он взял инструменты и высек следующие слова:
В танце ветви скрестив, восемь живых камней
Ждут, кто первым шагнет за застывший ручей
Витаро на миг прикрыл глаза, наслаждаясь двумя строками, вместившими столь многое.
– Через два дня он получил от обидчика хрустальную гемму – ведь его послание говорило о том, что обида не забыта. Здесь же... – Тонкий палец отследил первый иероглиф вызова, – Это послание немного безлично. Глиптика великолепна. Каждая черта высечена одним ударом, без лишних раздумий и сомнений. И хотя намерения автора прозрачны, как и сам хрусталь, эта прозрачность ведет неизвестно куда... Как кстати, и та пещера, в которой был вынужден остановиться Большой Червь.
– Хочешь сказать, что все это – звенья одной цепи?
– Я всего лишь скромный странник на путях Тишины, почем мне знать? Но если такая цепь и есть, то ее звон разносится не над Семью Водопадами, а над вершинами Опор Мира, так их называют на поверхности?
– Да, их называют именно так, – отозвался Витаро. В голове теснилось множество вопросов, и воин решал, который из них облечь в слова первым. Мних, опередив его, не спеша разлил остававшийся чай:
– Надеюсь, это не покажется грубостью, но советую уважаемому Кибару провести Ветви Сна здесь, и попросить у настоятеля дозволения посетить Гроте Отражения утром перед поединком.
Витаро кивнул, скрыв досаду. Они еще немного посидели и отправились к настоятелю испрашивать разрешения. Настоятель легко согласился – по его мнению, воину лучше встретить смерть, укрепившись духом и сосредоточившись, что лучше всего делать в обители Тишины.
Возможно будущий глава клана Даорут спал беспокойно. Он так и этак поворачивал сказанные братам слова. Если и бусина, и хрустальная гемма – звенья одной цепи, и цепь эта звенит не над Семью Водопадами, а над вершинами Опор Мира... Получается, эти две попытки убийства, происходящие с невероятной для подземных чертогов скоростью, никак не связаны со смертью Гидара, но связаны с тем временем, что Кибар провел на поверхности???
Ветвь Пробуждения он встретил в Гроте Отражения. Маленькая, созданная самой природой пустота в камне, наполовину заполненная водой. Небольшого выступа, которым заканчивался длинный извилистый коридор, ведущий сюда, едва хватало, чтобы сесть. И Витаро сидел в позе сосредоточения, глядя на медленно колышущуюся темную воду. По ее поверхности масляными пятнами скользили блики, повторяя движения отсветов на потолке грота – три вмурованных в стены кристалла светились неярким синеватым свечением.
Воин пытался сосредоточится на предстоящем поединке, и не мог. Задумавшись о том, что такого он мог сделать на поверхности, за что его хотят убить, гном с ужасом понял, что не помнит последние сорок дней перед тем, как во второй раз ступил в Верхние Врата. Между его прибытием в Лазурный Восход для покупки жемчуга и возвращением домой зияла черная пустота.
Как это произошло? Почему? Почему он не помнит не только то, как возвращался домой, но и откуда у него взялся баснословно редкий черный жемчуг? Откуда взялось загадочное животное, что он привез с собой?!
Витаро сидел, сплетя пальцы в жесте сосредоточения, и пытался вспомнить хоть что-нибудь из этих сорока дней. Это казалась даже более важным, чем приближающаяся смерть от руки Цаорамэ.
"Неужели? Смерти все равно, помнишь ты всю свою жизнь, или нет."
Нет, вспомнить необходимо. Неужели Кибар принес, как и опасался глава клана, какую-то заразу с поверхности? Скверну, из-за которой его нужно уничтожить?
Блики на поверхности воды дрогнули и двинулись в обратном направлении.
"Ты слишком туп, чтобы понять, что иногда не помнить – благо."
Витаро слишком поздно понял, что это были не совсем его мысли. Стремительно заплясавшие отсветы окрасили воду в бледно-серым, к которому добавился оттенок багрянца. Гном вгляделся, с удивлением узнавая отражение закатного неба. Он уже видел такое однажды... Да. Словно наяву, перед его распахнутыми глазами раскинулась окрашенная заходящим светилом бесконечность небес. И она была рассечена пополам молнией – обрушившимся на воителя ударом клинка! Вспыхнувший на лезвии луч был столь ярок, что превратился в черноту...
Глава девятая.
Противники встретились на небольшой площадке, расположенной недалеко от торговых рядов вольных чертогов. Цаорамэ Тэцур оказался высоким – на полголовы выше Кибара – сухощавым мужчиной, в бороде которого серебрилась седина. Надбровные дуги переходили в выбритый лоб настолько плавно, что казалось, будто этот гном умышленно надвинул череп себе на глаза. Через левое плечо были переброшены заплетенные в косу волосы, удерживаемые красным шнурком с нефритовой бусиной – знаком одной из Школ Каллиграфов. Все оружие врага также располагалось с левой стороны – заткнутый за пояс традиционный короткий меч и собственно, Кисть сердца – длинный прямой клинок, висевший у бедра на специальных ремешках. Ремешки были продеты сквозь пару согнутых кольцом ножек серебряной сколопендры, спиралью обвивающей ножны. Голова металлического насекомого касалась усиками небольшой крестообразной гарды. Витаро с неудовольствием подумал, что противник ему попался какой-то несимметричный, прям как он сам сейчас – гнома мучило ощущение, будто его разрубили пополам, и половинки головы неточно прилегают друг к другу. Это ощущение было настолько сильным, что хотелось, забыв обо всем, вцепиться в ближайшую глотку и рвать, чтобы кровавые клочья летели во все стороны... Видимо, желание отразилось на лице у воина, потому что двое остававшихся в отдалении спутников Тэцура – воины Цаорамэ, у каждого по четыре клинка – шагнули ближе. Одновременно Кибар услышал сзади шаги двух своих сопровождающих. Невероятным усилием воли он взял себя в руки и заставил половинки черепа с тихим, только ему слышным щелчком соединиться в одно целое. Ярость отступила, спрятавшись где-то на дне души. Сопровождающие, подчиняясь жестам своих предводителей, ставших в четырех шагах друг от друга, снова заняли позиции по краям площади. Во входах ведущих на нее тоннелей стояли зрители – суеты практически не было, скорее всего, удобные места были распределены заранее. Бросивший вызов поклонился первым, сведя кулаки перед грудью:
– Надеюсь, гемма достигла адресата в целости.
– Ваша надежда оправдалась, – вернул поклон Витаро, – но я хотел бы узнать, что позволило вам быть столь точным во времени отправления.
– Эхо иных поступков разносится очень далеко, – пожал плечами Тэцур. Кибар вежливо кивнул – жаль, но противник не желает предоставлять информации. Повинуясь традиции, воины прошли по кругу, пока не поменялись местами.
– Октаро Цаорамэ Давур был очень близок моему духу, а потому я не могу встретить его смерть бездействием. Поэтому я, Цаорамэ Тэцур, и послал вам хрустальную гемму.
– Я, Витаро Даорут Кибар, действительно убил вашего друга в поединке. Я принял вызов и явился, чтобы сразиться с вами. – Пока звучали эти ритуальные слова, подошедшие спутники встали у них за спинами. Витаро вытащил из-за пазухи гемму вызова и не глядя подал ее одному из Цаорамэ. После медленно извлек из-за пояса попарно мечи и соединил рукояти длинного и короткого с помощью специальных захватов на эфесах. Кроме Школы Креста Даорут, технику фехтования всеми четырьмя клинками использовали только в нескольких учениях, всего одно из которых принадлежало к Школам Двух Колонн. Ножны Кибар отдал второму воину в сиренево-белой безрукавке. Вообще-то, оставив их за поясом, можно было красиво извлечь оружие и соединить его по всем канонам, но воин не хотел, чтобы в бою с таким опасным противником его хоть что-то тянуло вниз. А ножны, как и везде в подгорном царстве, изготовлены были, к слову говоря, из камня, поэтому весили в два раза больше, чем сами мечи.
Тэцур тоже обнажил свое оружие и отцепленную от пояса серебряную сколопендру с поклоном принял один из воинов Даорут. Одна из трех Кистей сердца подгорного царства коротко свистнула, описав дугу, и замерла. Острие обоюдоострого клинка смотрело немного вниз, а на эфес удерживаемой у горла рукояти легли средний и указательный пальцы левой руки.
Витаро тоже встал в боевую стойку. Некоторое время противники молча стояли друг напротив друга, словно дожидаясь, когда их спутники, пятясь, очистят пространство для боя.
А потом Кибар бросился в атаку. Он не думал и не вспоминал, а просто обрушился на врага все свое умение и всю свою скорость. Тэцур сделал три шага назад, уклоняясь и отводя плоскостью клинка некоторые удары. В сравнении с вихрем стальных сполохов, в который превратился Даорут, он казался падающим в пропасть камнем – издали вроде неспешно висящим в пустоте, но в близи движущимся со страшной скоростью. Поймав едва заметную паузу между движениями клинков противника, Цаорамэ чуть увеличил расстояние между противниками и снова изящным движением парировал метящий по глазам вражеский меч. А потом резко шагнул вперед. Его обоюдоострый меч прочертил причудливое кружево, обходя свистящие в воздухе чужие стальные дуги, и подобно атакующей змее метнулся к груди Витаро. Кибар едва успел, сломав свое движение на середине, крутануться на пятках. Если бы не внезапное озарение, то клинок Тэцура не рассек бы ему кожу на ребрах, а пронзил сердце. Даже толком не поняв, удалось ему уклониться или нет, воин попытался воткнуть врагу в левое плечо правый короткий клинок – это был единственный возможный в тот миг удар. Цаорамэ изогнулся, уходя от атаки и отпрыгнул, в движении рубанув Витаро по животу, но тот успел парировать и тоже отскочил. Будущий глава клана Даорут вдруг оскалился, скользнув взглядом по левой руке Тэцура, снова коснувшейся двумя пальцами навершия рукояти. Снова став в боевую стойку, Кибар сказал:
– Выбросить второй и третий клинки – не значит обрести пятый! – и, выждав мгновение, снова бросился в атаку.
Первая фаза боя повторилась, с той разницей, что на этот раз Тэцур уклонялся, двигаясь в сторону. Его лицо было бесстрастно. Витаро, разворачиваясь лицо к противнику, нанес удар правым коротким клинком, превращая его в секущий взмах длинным и готовясь ударить в бок врага острием длинного клинка в другой руке. Цаорамэ отклонился назад, пропуская атаку, а потом его меч со звоном ударил по оружию Кибара, отбросив двойной меч вверх вместе с удерживающей его конечностью вверх, и метнулся к левому запястью врага. Но острие Кисти сердца лишь глухо звякнуло о чешую рукояти, просто висящей в воздухе. А ладонь, которая должна была удерживать падающее оружие, неожиданно возникла прямо перед лицом Цаорамэ.
Покрепче стиснув сжавшие голову врага пальцы, Витаро опрокинул его, изо всех сил ударив затылком о пол. Раздался хруст, и обладатель пятого клинка умер.
Витаро Даорут Кибар медленно распрямился. Несколько раз выдохнул, успокаивая дыхание и бьющий в висках пульс. Поднял к глазам левую ладонь, сжал кулак. Он победил. Да, он все еще далек от понимания происходящего. Да, это наверняка не последний бой. Но он победил, и сможет расклепать все звенья цепи – и смерть старшего брата, и попытки убить его самого, и свои провалы в памяти. Он узнает все, если продолжит побеждать. В бороде гнома мелькнула невеселая усмешка – чего бояться вспомнившему собственную смерть?
