Текст книги "Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)"
Автор книги: Александр Башкуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Я не скрываю этой Мечты и она, как ни странно – находит понимание и немцев, и русских. Ибо я не вижу выход в Восстании. Восстание – всегда кровь, всегда ненависть. Восстание – пролог к будущим войнам.
Моя же Мечта – в том, что русские когда-нибудь станут культурным народом, освободятся от рабства, – как внешне, так и внутри себя и поймут, что нельзя быть свободным, заточая в объятья соседей. И тогда моя Латвия по взаимному уговору навсегда покинет Империю...
Иные смеются на этим, но когда меня избирали на пост Гроссмейстера "Amis Reunis", я сказал так:
– "Я прошел через все войны нашего времени и схоронил столько друзей, что вы и представить не можете. И я Мечтаю лишь об одном – Счастье для внуков и правнуков. А Счастье по моим понятиям заключается в том, чтоб они были Свободны, не знали Войны и чтоб русские не лезли к ним со всякими глупостями. И ради этого Счастья я готов убивать кого угодно и сколько угодно. И делать все, что угодно, чтоб только Россия быстрей развивалась культурно и экономически. Ибо вся грязь, гадость и глупости – с голоду, да невежества!"
Так значит живу я не ради Ливонии – предтечи нынешней Латвии, но... детского венка из дубовых листочков. Венце Короля.
Короля Лета...
Часть I
Дубовый венок
"Дуй же, Ветер!
Ты выдуешь Большой
Огонь из нашей свечи!"
Рассказ о моем детстве я начну с объяснения "Neue Ordnung". От этого мне все равно не уйти, а в России наш "Новый Порядок" – притча во языцех и предмет самых жарких дискуссий. Есть люди готовые принять "Нацизм" всей душой, весьма много скептиков, встречаются и такие, что шарахаются от него, как черт от ладана.
На мой взгляд в "Neue Ordnung" – много важного для Империи, но и много другого. Воистину: "Что русскому – здорово, то немцу – смерть". Это же, с точностью до наоборот показало правление Павла.
Ведь политика Павла и была русским "Новым Порядком", исказившимся в русской действительности до своего отрицания... Но обо всем – по порядку.
"Новый Порядок" был введен Указом моей родной матушки осенью 1784 года и вызвал неслыханные волнения по всей Лифляндии. Латыши думали, что им дадут землю, – вот сразу и началось. (Мне стукнуло ровно годик.)
Суть "Neue Ordnung" – в национальном разделении на Сословия, или Касты латвийского общества. Касты сии были названы "die Nation", или – Нации. Отсюда правление в Латвии зовется – "Нацистским", а партия, которую я возглавляю, – "Нацистской".
В Указе о "Новом Порядке" Лифляндия упразднялась, а вместо нее вводилось понятие – "Латвия", иль "Страна латышей". (По аналогии с "Пруссией" – "Страной Пруссов".)
Латвия включала в себя – Северную Литву, Курляндию, Лифляндию и Эстляндию. А также северные уезды Витебской и западные – Псковской губерний. Иными словами – все прежние земли Ливонского Ордена на момент "Вечного мира" меж Гроссмейстером Диттрихом Платтенбергом и Святым Александром Невским в 1242 году. (После Чудского побоища.) (Наверное, было б нахальством делать границы такими, как они виделись немцам до этой битвы.)
Если учесть, что Курляндия и Литва были в ту пору под Польшей, а Эстляндия с Псковом и Витебском – под Россией, всем было ясно, что новый Указ имеет в виду грядущие войны с обоими славянскими государствами. Это цветочки. Ягодки заключались в понятии "Нация".
Указ разделил всех "латвийцев" на четыре Сословия.
Во главе стали немцы. С детства я помню, как в нашем доме звучало словечко "Einkreisung", иль "Окружение". Нам говорили – "Мы живем на фактическом острове, окруженные только противником. С юга и запада у нас -Польша, с востока – Россия, с севера – Швеция. Мы – одни и вправе рассчитывать лишь на свои силы".
Из этого в "Новом Порядке" делался практический вывод, – каждый ливонец с этой минуты призывался на военную службу. Он был обязан получить военное образование и "служить Фатерлянду". А так как никто и не думал жить в постоянной войне со всем миром, он же обязан был получать и вторую профессию – для мирной жизни.
Список "нужных" профессий был короток, но впечатляющ. Немцам дозволялось изучать:
Точные и Естественные Науки (Математику, Химию, Физику и Биологию с Медициной);
Теорию Производства (то, что сейчас называют Тяжелой Промышленностью);
Инженерное Ремесло (все аспекты Строительства – от крепостей до верфей, мостов и дорог);
Горное Дело (геология, география, а также добыча и поиск ресурсов).
Все остальное (экономика, дипломатия, да история с философией) стало "вольнодумством, да вольтерьянством" со всем вытекающим.
Нет, если вам было угодно, вы могли не служить в армии, да не сдавать дипломных экзаменов по химии с математикой! Но при этом "Новый Порядок" уравнивал вас со "славянами" – низшей Кастой нашего общества.
Помимо прочего немцам запрещалась любая торговля и... владенье землей и недвижимостью. Отныне считалось, что владельцы земли – латыши, а немцы лишь их "управляющие", получающие с латышей "жалованье за свой труд". Сути дел это нисколечко не меняло, так что немцы сему не противились.
Хитрей получилось с торговлей. Если вы обратили внимание, то заметили, что офицерская служба, да труд инженера с ученым должен неплохо оплачиваться, а раз страна "в окружении" и создает себе изрядную армию – не сразу понятно, откуда взять деньги.
"Новый Порядок" изменил дело так: раз немцы отныне не имели земли, да не занимались торговлей – их раз и навсегда освободили от всяких налогов. Офицерское же, да инженерное жалованье отныне платила им "Латвия".
Довольно носить мундир, да кончить Дерптский Университет по любому из четырех направлений и – до самой смерти государство платило вам жалованье. В традиционно бедной (с убыточным сельским хозяйством) стране "Новый Порядок" дал немцам будущее.
По сей день в русской армии стонут "от засилия немцев", но сие – беда русских. Русские барчуки приходят на службу с опытом ковырянья в носу, да гонной травли, в то время как немцы при поступлении имеют двойное образование – военное и гражданское.
Давайте начистоту, – немецкие офицеры в малых чинах сегодня заменяют штатных механиков, строителей, да ветеринаров во всей русской армии! Да у каждого старшего чина, каким бы он ни был на словах русским, под рукой -капитан, иль поручик немецкой крови. На случай, если у полковника лопнет пружинка в часах, лошадь покроется лишаем, иль потечет жидкость в штормглассе! Вот вам и подоплека...
Сделайте так, чтобы русские захотели учиться, и "засилье" кончится, как по мановению волшебной палочки!
Но так обстоит дело сейчас – через полвека после Указа о Новом Порядке. В начале ж всего этого немцы попросту возопили от ужаса, когда осознали, что всем им предстоят долгие годы муштры и учебы! Отцы и деды тех самых – ныне незаменимых в войсках мастеров и умельцев, на полном серьезе считали, что все это выдумано, чтоб "извести немецкий народ" и сие -"происки мирового жидовства".
Бароны прятали детей от учебы. По всей стране составились заговоры против матушки. Ненависть немецких баронов дошла до того, что матушка просто боялась оставлять меня с моей сестрой Доротеей вместе с детьми прочих немцев!
Второй Нацией Латвии стали евреи. Огромный слой немецкого офицерства, принуждаемого только учиться, требовал средств для прокорма. Нужно было найти "дойных коров", которые согласились бы содержать всю эту братию.
Впервые в истории человечества "Новый Порядок" законодательным образом дал право евреям создавать свои банки, назначать любой ссудный процент и запретил государству любые вмешательства в затеянные гешефты. Только евреи могли торговать на Бирже. Только евреям дозволено было иметь состояние. (Если у немца вдруг появлялись лишние деньги – его сразу тащили в Абвер. Спросить – "не продал ли он Фатерлянд оптом и в розницу"?!)
Забавно, но лютеранская Церковь поддержала в том мою матушку. Рижский Архиепископ выступил с проповедью, в коей не противился большому богатству, но заклинал паству от "неправедно нажитого". Немцам разрешалось что-то изобрести, смастерить и построить, получив за сие "честную цену". Но Церковь воспротивилась "любым спекуляциям".
Кроме того, немцам запрещались все виды гуманитарных наук за вычетом медицины. Так что экономика и юриспруденция с дипломатией сразу же стали еврейскою вотчиной. (Что любопытно, – в Дерпте не учили этим наукам, так что эмигранты из разоренной Европы сразу же получили огромное преимущество.) И хоть евреи отныне платили в казну до трети выручки – быть евреем стало престижно и попросту выгодно.
Немец не смел искупать подругу в ванне шампанского, ибо его б сразу же посадили в тюрьму, как Изменника. У латышей не было средств. И только евреям дозволялось "роскошествовать". (Лютеранская Церковь учила – "На честно заработанное – не пошикуешь. Сам заработай и сразу поймешь – насколько жаль труда своего".)
Здесь нужно выяснить источник сверхприбылей. Раз "Новый Порядок" запретил торговлю в Латвии всем, кроме евреев, возникли "ножницы цен" на наших границах. Товар, стоивший в Москве – рубль штука, покупался еврейскими перекупщиками уже в Витебске по три-четыре рубля. В Риге сии перекупщики отдавали его евреям на Бирже за гульден (чуть больше пяти рублей). Биржевики продавали товар оптом по два гульдена штука, а на рознице в Амстердаме сей товар (шкурка соболя) шел за семь гульденов. Итого в Москве ямщик покупал шкурку за один рубль, а в Лондоне рижский еврей продавал по цене равной – тридцати шести рублям с половиной. (А матушка с каждой транзакции брала третью часть прибыли!)
Только не надо кричать, что кто-то кого-то здесь грабил. Тот же самый ямщик не просто так трясся по Смоленскому тракту, везя меха к Даугаве. Ямской промысел от рижской торговли стал настолько вдруг выгодным, что ямщики образовали целую Гильдию, которая только и занималась тем, что возила товары меж Волгой и Даугавой.
Главный же перевалочный пункт на этом пути – Первопрестольная стал постепенно и главным торговым рынком Империи. (Не будь сей торговли, Москва бы так и не опомнилась от того, что с ней учинил Петр. Неудивительно, что былая столица числит себя моей главной опорой в России, – ничто так не дружит людей, как общий гешефт с верною прибылью.)
Есть, конечно, такие придумщики, кои считают, что лучше бы купцы из России сами продавали русский товар за границей. На сей счет могу вспомнить, что это уже случалось при Петре Первом и русские "умельцы" так раскачали экономику всей Европы своими уродскими ценами, что и сами все разорились, и Европа чуть не пошла по миру.
(Бабушка моя пыталась создать нам конкуренцию, но русские купцы, да банкиры пошли по миру, не умея тягаться с евреями. В итоге дело кончилось тем, что была создана Коммерц-Коллегия во главе с Воронцовым – польским евреем.
С той поры в мире Россию представляли лишь две коалиции: рижская -немецких евреев во главе с моей матушкой, да одесская – польских во главе с Воронцовым. И что занимательно – так на Руси зародился нормальный рынок и стал богатеть русский купец.
Имя "Рига" теперь звучит в связке с "Москва" и "Нижегородская ярмарка". "Одесса" значит – "Ростов", да "Киев".
А из сравнений Москвы с Киевом, да Нижегородской Ярмарки с ярмаркою Ростовской можно понять – у какой команды дела слаще.)
Здесь я хотел бы прерваться. Я не умею писать историю капитала и эти события для меня преломились самым причудливым образом.
Я, конечно, не помню подробностей раннего детства, но у меня есть забавная литография того времени.
На картинке – грандиозное пиршество. Стол ломится от съестного и выпивки, а за ним пирует разбойная стая. Во главе стола сидят волки артиллеристы, да егеря. Перед ними жирные поросята, паштеты, коньяки, да шампанское.
Дальше идут волки попроще – кавалерия, инфантерия, затем инженерия и потом – штатская шелупонь. Перед этими – старые свиньи, обычный шнапс и темное пиво.
Чем дальше от головы стола, тем больше в пирующих острые волчьи уши меняются на собачьи висюльки, а хвост все чаще – колечком. На дальнем конце – просто дворняжки в латышских одеждах, а перед ними мосолки, да объедки, и чашки с явной бурдой.
Картинка названа: "Семейство-то – псовых, а вкусы – разные!"
Сей пасквиль можно было б считать карикатурою на злобу дня, если бы не одна тонкость. За пирующими плохо виден еще один крохотный столик, за коим сидят два лисенка – мальчик и девочка. У лисаньки передничек с кружевами и ромашка за ушком, а лисенок в егерском мундире и крохотной шпажкой на перевязи. Малыши тянут лапки к своей милой матушке, а она несет им вареную курочку в чем-то вроде горшочка...
Да, забыл самое главное. Случайные полосы на полу, – штриховка художника, в этом месте немного сбиваются. Если взять труд –приглядеться: над головою лисы и милых лисяток – короны. Большая и две совсем маленьких. А доски пола в сем месте образуют шестиконечную звездочку, которая будто бы отгораживает сию семейную сценку от разгула и вакханалии.
Что ж, – и лисы – семейства псовых. А вы о том не догадывались?
Вот я и перешел к рассказу о детстве. Первое, что я вспоминаю -вареная курочка. Где бы мы ни были, что бы ни делали – раз в неделю, в субботу, матушка бросала любые дела и варила нам с сестрой курочку. (Матушка выросла в научной и шпионской среде, а в таких семьях не бывает особой религиозности. Вообще-то, по субботам иудеи не смеют готовить и уж тем более – играть в азартные игры, но... Матушка была иудейкой скорей на словах, чем на деле.)
Жили мы в трех местах: родовом поместьи под Пернау – Вассерфаллене, рижском дворце (в дни торговли на Бирже) и домике в Дерпте (в дни семинаров и конференций). И что бы там ни случилось – недород в Вассерфаллене, паденье рубля на рижской Бирже, или важная встреча с видным мыслителем, вечером в пятницу матушка смотрела в окно и стоило солнцу скрыться за горизонтом, она складывала бумажки, отчеты и бухгалтерию и запирала все это на двадцать четыре часа. (Если дела были плохи, матушка возвращалась в свой кабинет в ночь с субботы на воскресенье.)
Эти же двадцать четыре часа она целиком посвящала нам с Дашкой. Это стало немножечко ритуалом – мы ждали в пятницу, когда солнце сядет, а потом приходила домой наша матушка и мы шли на кухню. Там нас ждала свежая курочка – паленая, потрошеная, да, конечно же, – щипаная. Матушка только клала ее в особый горшочек и посыпала затем всякой всячиной. А пока курочка потихоньку варилась, матушка читала нам книжки.
Самой любимой книжкой для нас с Доротеей были "Приключения барона Мюнхгаузена". Впрочем, скорей не сами дурацкие приключения, но матушкины рассказы о них.
Видите ли... Существует два варианта "Барона Мюнхгаузена".. Первый написан Распэ и на титульном листе изображен настоящий Мюнхгаузен -добродушного вида барон с полным лицом и весьма слабой челюстью. На обложке варианта Бергера изображен совсем иной человек. По облику он сходен с самим... Мефистофелем. Тем самым чертом, как его рисовал Гете на полях рукописного Фауста.
Лицо второго Мюнхгаузена имеет легкое сходство с настоящим бароном. (Что неудивительно, – эти люди троюродные кузены.) Но в отличие от толстого добряка первого варианта второй Мюнхгаузен – зол (я бы даже сказал -хищен), несомненно жесток, необычайно умен, а формы его подбородка выдают -громадную силу воли. (Приглядитесь, – сей подбородок перешел по наследству дочери второго Мюнхгаузена – Государыне Императрице Екатерине Великой!)
Да, – в сочинении Бергера на титульном листе изображен самый таинственный человек Пруссии: мой прадед – барон Эрих фон Шеллинг своею персоной! Других изображений прадеда просто не сохранилось, – основатель Абвера не жаждал избыточной популярности и запрещал делать с себя портреты. Его личный секретарь Бергер воспользовался миниатюрой со "свадебного медальона", предоставленной ему моею прабабкой – сию вещь прадед не смел уничтожить.
Однажды Бергер покупал детские книжки для внуков и внучек своего господина и наткнулся на книжку Распэ. Внешний вид барона Мюнхгаузена навел Бергера на размышления и быстро выяснилось, что сие – бедный и неудачливый родственник моего прадеда. (К тому же – не слишком законный.)
Фон Шеллинги весьма ценят родство и мой прадед мигом изменил судьбу сей "паршивой овцы" к весьма лучшему и бедный родственник не знал, как благодарить такого кузена. Тогда Бергер взял у него дозволение дописать "Приключения барона Мюнхгаузена" и сделал книжицу – знаменитой!
Если творенье Распэ – сказочка для детей дошкольного возраста, книга Бергера – самый ядовитый памфлет на Пруссию Железного Фрица, берлинское общество и Академию. Но нужно знать все тонкости того времени, чтоб оценить полеты на пушечных ядрах (Пруссия истратила двести тысяч рейхсмарок на создание полых ядер, в кои предполагалось помещать лазутчиков – лилипутов), изменение цвета глаз по моде "лунитов" (настоящая инструкция Абвера – о том, что при допросах цвет глаз жертвы меняется, – на Луне якобы вошел в моду желтый цвет глаз: в инструкции – "глаза человека желтеют, если он хочет врать!") и прочая, прочая, прочая...
Матушка узнала все эти шутки и байки в доме моего прадеда и теперь читала нам "Приключения", комментируя почти каждое предложение самым циническим образом. Мы с сестренкой хихикали так, что животам было больно и... учились придворному уму-разуму, да умению писать, да понять эзопову речь.
(Чего стоит одна только шутка про Луну, пропахшую протухшим лимбургским сыром!
В реальности, – Старый Фриц хотел аннексировать Лимбург, но сие означало б очередную войну с Россией и Францией, а былые силы оставили Пруссию. Тогда Фриц, наподобье Лисы из Эзопа, в последний раз облизнулся на виноград и произнес: "Мы не будем брать этот город, – в нем дурно пахнет!"
Теперь вспомните, – с какой язвой сия история описана Бергером в его варианте "Мюнхгаузена"!)
Кстати, – второй книжкой за Бергером матушка стала читать нам "Путешествия Гулливера" англичанина Свифта. И наши с Дашкой познанья в эзоповой речи и грязи в политике оформились совершенно.
С той поры нашими любимыми авторами стали Бергер и Свифт. А вот Мольер с Бомарше нас прошли стороной...
Видите ли, – кругом столько говорят про тонкий французский юмор, что мне хочется взвыть от бессилия. Да поймите вы простейшую вещь – во Франции существует традиция ругать Власть, Богатеев и Церковь. Да тот же всесильный Король-Солнце считал своим долгом гладить по головке, да легонько журить Мольеров с Вольтерами. А если такое дозволено – как может возникнуть эзопова речь, или злая сатира?! Разве что – юмор... Да и то – для детишек изрядного возраста.
А попробовал бы Бомарше писать свои гадости в Пруссии, где уже за намек в адрес прусской короны полагались топор и веревка! Иль – в Англии, где умнейшему Томасу Мору живо усекли голову за "Утопию" – гораздо более мягкую, чем шутки Свифта!
Нет, истинная сатира рождается именно при жестоких режимах, да там, где правители шуток не понимают. Единожды осознав сатирическую сущность "Лиллипутии" и "Мюнхгаузена", вы просто не сможете смеяться над банальностями Скапена, да Фигаро... (Но для этого нужно родиться в жестокой стране, да кровавых правителях.)
Кстати, у вас мог возникнуть вопрос – почему у Мефистофеля облик моего прадеда?
В дни "Бури и Натиска" юный страсбургский поэт по имени Гете близко сошелся с милой девицей – наполовину француженкой. Брат ее работал на французскую жандармерию и существовал заговор, согласно которому немецкий Страсбург должен был перейти под французскую руку.
Окружение Гете было весьма якобинского и революционного толка, так что Абвер хотел забрать всех, но... Прадед мой к тому времени прочитал стихи вольнодумца и лично прибыл в Страсбург для беседы. О чем они говорили, – до сих пор неизвестно, но после этого Гете отошел ото всех якобинцев, так что их забирали в его отсутствие.
Говорят, что в день, когда его милую вели вешать, Гете писал в Абвер с мольбой о помилованьи, а ему вместо ответа положили на стол томик его стихов. Стихов, напечатанных в личной типографии прусского короля чудовищным тиражом – так Гете стал самым известным поэтом Германии.
Говорят, что он плакал, получив вместо ответа томик стихов. (Девушка была казнена в тот же день.) Шепчут, что потом – он долго пил. А потом взялся за ум и стал – Гете. Просто – ВЕЛИКИМ ГЕТЕ.
А еще утверждают, что имя той – наполовину француженки было – Марго. Иль – Гретхен на немецкий манер.
Уже после Войны я встречал великого старца. В первый миг он мило со мною раскланялся, но потом... Он будто что-то увидел во мне. Лицо его исказилось, рука, которой он только что сердечно пожал мою руку, вдруг затряслась и он даже сделал такое движение, будто хотел обтереть ее об себя.
Прикусив губу и не глядя в мою сторону, он как-то сквозь зубы не то -произнес, не то – удивился:
– "Странная штука – наследственность... Вы – потомок одного из моих старых знакомых..?"
Я пожал плечами в ответ:
– "Не знаю, кого вы имели в виду, но если судить по рассказу моей матушки... Наверно, я правнук того, о ком вы спрашивали".
Глаза поэта подернулись странною пленкой. Будто он смотрел то ли сквозь меня, то ли – внутрь себя. Он, странно улыбнувшись, вдруг прошептал:
– "Так вы – его правнук... Правнук... И по слухам – то же самое для России, чем он был для Германии. Стало быть в вас есть Сила..."
Глаза старика вдруг на миг стали безумными, он вцепился в мой локоть и лихорадочно зашептал:
– "Ведь я по глазам увидал – в тебе горит сей Огонь! В тебе есть эта Сила! Сделай же все – наоборот. Я был слишком молод, беден и жаждал денег, Славы и долгой жизни! И он дал мне все это – слышишь ты – Дал! А за это просил только малость... Любви...
Ты же знаешь, – с тех пор я получил все, но не умею Любить! Сын мой -идиот, жена... Так передай же своим, что... Я готов возвратить все за крупицу Любви! А ежели нет – мне не нужно Бессмертие!"
Я весьма растерялся от таких слов. Я не умею разговаривать с возбудимыми и я сразу сказал:
– "Я не могу отнять у вас Славы, иль Имени. Но обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтоб страдания прекратились. Даю Вам Честное Слово!"
Старик сразу пришел в себя, глаза его на минуту закрылись, а потом он вдруг улыбнулся, схватился за грудь и с изумлением пробормотал:
– "Сердце... Сердце мне прихватило. Спасибо. Мне теперь вечность служить вашему прадеду, а потом, конечно, и вам, когда вы смените его – там. Внизу. Но... Сердце чуток прихватило. Всю жизнь не болело и вот – на тебе... Стало быть – в тебе и вправду есть Сила".
Он резко тут повернулся и пошел от меня. Затем, через полчаса он вернулся и подарил мне красочное издание "Фауста", в коем сам написал: "От глупого старого Фауста – правнуку Мефистофеля".
Вскоре в Россию пришло известие, что восьмидесятилетний Гете неожиданно расхворался и умер. На смертном одре он молол всякую чушь про меня и моего прадеда и давал странные предсказания.
Вроде того, что прусский Абвер и мое Третье Управление – вещи не от мира сего, а потому – бессмертны. И еще он говорил, что Господь – малый юнец в сравненьи с "тем самым", ибо Господь не спас его душу, а посланец "того самого" в один миг дал ему "обрести мир".
Поэтому-то у Мефистофеля лик моего прадеда.
Я стал рассказывать про барона Мюнхгаузена и немного отвлекся. Матушка привила нам с Доротеей особую любовь к чтению.
Я научился читать года в три. Однажды моя глупая бонна застала меня за вырезыванием буквиц из матушкиных газет. Меня сразу же наказали, – в таком возрасте ножницы – не игрушка. Когда же пришла домой (из лаборатории) матушка, она сразу спросила – зачем я вырезывал буквицы. Ей отвечали:
– "Он из них пытался выложить слово".
Матушка изумилась, немного обрадовалась и – не поверила. Мне вернули все мои буквицы и просили выложить из них что-нибудь. Первым словом, получившимся у меня, было: "Mutti".
Матушка, увидав это, обняла меня, расплакалась и задушила в объятиях. Еще немножечко всхлипывая и утирая нос кружевными платочками, она попросила написать еще что-нибудь. И я написал: "Dotti". (Моей сестре Дашке был ровно годик и я играл с ней, как с живою игрушкой, – взрослые понимали, что в моем возрасте без друзей – совсем туго.) Третьим же словом, выложенным мной в этот вечер, было имя отца: "Karlis".
Я любил Карлиса и знал, что он меня тоже любит, поэтому имя "Карлис" на всю жизнь заменило мне слово "фатер". Когда я мог писать "Vatti", я уже так не любил дядю, что...
Говорят, в первый раз я заступился за матушку, когда мне было три годика. Кристофер замахнулся на мою маму рукой и я, закрывая собой мою матушку, бросился на него с кинжалом. Детским кинжалом. Для разрезанья бумаги. Кристофер шлепнул меня легонечко по лицу и я полетел от него на десять метров с диким ревом и воем.
Прежде чем я встал, утер мои слезы и бросился во вторую атаку, дверь отворилась и на шум пришел Карлис. Говорят, он был бледен, как смерть, тяжко дышал и с него градом катил пот, – он за пару минут пробежал много лестниц на мой крик. Рука его была на эфесе шпаги и пальцы побелели настолько...
Рассказывают, что братья, как два петуха, долго кружились по комнате, но шпаги так и не вытащили. Затем дядя мой выругался, обозвал Карлиса "мужиком", "рабом" и "альфонсом", а потом вышел из комнаты. Отец мой тогда успокоился, утер пот со лба, наклонился ко мне и строго сказал:
– "Защищаешь женщину? Молодец! Но не смей больше плакать. Барон может плакать только от своей радости, иль чужой боли. Обещаешь?"
И я отвечал ему:
– "Обещаю!"
Случай сей стерся из моей памяти, но по сей день всех поражает насколько я легко плачу над чужим горем, не пролив и слезинки от всех моих ран и болячек...
Дядя назвал брата своего по-нехорошему, а дело вовсе не так. По сей день в Риге судят, да рядят – кто на самом-то деле правил Лифляндией все эти годы.
Матушка моя проявила себя прекрасной градоначальницей, но никто не может объять необъятного. С известного времени бабушка стала больше интересоваться успехами в Дерпте и матушке пришлось с головой углубиться в науку. Всю же рутину, все управление Ригой и в какой-то мере – Лифляндией, она переложила на Карла Уллманиса.
Не женское дело – управлять Государством. У бабушки для того завелись фавориты, матушка обошлась моим батюшкой. Он получил от нее все полномочия, за вычетом политических, военных аспектов, Дерпта и Биржи. Все остальное -до гибели моего отца в 1812 году лежало на его широких, мужицких плечах.
Все немецкие посты в магистрате отошли к Бенкендорфам, а латышские к Уллманисам (отец мой, хоть и слыл в Риге Турком, страшно любил всех кузенов и родственников). Нрава он был сурового. К его услугам были все воры с пиратами "доброй Риги", так что никто и не думал перечить.
Если угодно, – в Риге мир уголовный вдруг сросся с самим государством и все от этого только выиграли.
Однажды я был на заседании магистрата, наслушался там речей наших родственников и, придя домой, повторил то, что услышал. Моя старая бонна хлопнулась в обморок, а пестуны всыпали мне горячих.
"Чтоб не бакланил на блатной музыке". Перевод на русский не слишком удачен, но именно так сказал мне отец, наблюдая за сей экзекуцией. А что вы хотели от потомственного пирата – разбойника?
Мечтой моего отца было – дети его не шагнут на кривую дорожку, получат хорошее образование: я стану Лифляндским правителем, Доротея – чьей-нибудь королевой, а Озоль – наследует ювелирное дело Уллманисов. Волки часто растят из детей примерных овечек, а когда Природа берет свое – это разбивает им сердце...
Впрочем, весьма ненадолго. Увидав себя в своем семени, отец наш быстро утешился и с известной поры гордился нашими самыми кровавыми подвигами. Но об этом чуть позже.
Иные спрашивают, – что ж для науки сделала моя матушка? Верный ответ -ничего. Иной, не менее верный – без нее не было б русской военной науки. Не суворовской "Науки побеждать", но – той самой науки, создавшей унитарный патрон, "вечный" капсюль с гремучею ртутью, знаменитую на весь мир -винтовку, оптические прицелы – "Blau Optik", победившие хроматическую аберрацию, призматические бинокли с призмами из каменной соли, "греческий огонь" древних, или – напалм для брандскугелей... Все это и первенство России в кристаллографии, термо– и газодинамике, теории травлений и металловедении, а также химии органической, коллоидной и физической – не было бы возможно без моей матушки.
В то же время я не могу назвать ее – чистым ученым. В русском языке слово "Наука" не имеет той самой двусмысленности, присущей ему в языках германских. Английское "Intelligence" означает не только "Ум", но и "Разведку". Немецкое "Wissenschaft" – лишь частный случай гораздо более общего "Wissencraft", включающего в себя помимо науки, – колдовство, астрологию, шпионаж и заплечных дел мастерство. В русском сему просто нет соответствия, а перевод мог бы быть – "получение сведений". Вот именно этим и занялась моя матушка.
В Европе начиналась Большая Война. Все пытались куда-то бежать. А тут, на краю Европы возникло вдруг государство, нарочно оговорившие особые права и свободы евреев. К нам хлынули все евреи из разоренной Европы. Согласно "Neue Ordnung" они обязаны были стать торговцами, адвокатами, да врачами с банкирами, но...
Лучшей армией того времени была, конечно же, – прусская. Так уж сложилось, что каждый восьмой офицер прусской армии к концу Семилетней войны имел еврейскую Кровь.
Ведь начинал Старый Фриц под лозунгами "Терпимости" и многим еврейским юношам впервые открылась дорога на военное поприще. Но к описываемым мной временам, ветра поменялись и теперь евреев с той же скоростью, как принимали в прусскую армию – ныне выкидывали из нее.
А куда деваться военному человеку? Помирать с голоду на армейскую пенсию, иль искать службы в любой другой армии. Но в латвийскую армию евреев не принимали! Что ж делать?
Матушка поступила в характерном для нее духе. С 1788 года матушка стала рассылать военным евреям (в основном, – в Пруссию) предложения "послужить на Благо Избранного народа".
Еврей-офицер прибывал к моей матушке и они долго беседовали. Если матушке человек чем-то нравился, ему предлагали считаться пруссаком и немцем, а на сем основании зачисляли в Рижский конно-егерский. Если человек после этого в чем-нибудь провинялся, живо находились свидетели, вспоминавшие, что его выгоняли из Пруссии за еврейскую Кровь. И несчастного сразу же выкидывали из полка.
Так создалась знаменитая "Жидовская Кавалерия", – самый боевой и отчаянный полк союзников. Самый верный и преданный моей матушке. Полк исполнявший любые матушкины приказы. Полк который фактически был главной полицейской силой в Лифляндии. А матушка числилась там – полковником.
