Текст книги "Письма из Лозанны"

Автор книги: Александр Шмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Письма к В. Т. Юрезанскому {135}

Владимир Тимофеевич Нос (псевд. Юрезанский) – наш земляк. Уроженец дер. Пичугино Златоустовского уезда, Владимир Нос учился в Красноуфимском реальном училище, но в 1907 году за издание рукописного ученического журнала «Луч» и участие в событиях, связанных с первой русской революцией, был административно выслан в Сибирь.

Через год В. Нос появился в Челябинске, держал экстерном экзамен за реальное училище и стал активно сотрудничать в газетах «Приуралье», «Голос Приуралья», «Уральский край», где печатались его стихи, репортерские заметки, фельетоны и рецензии на театральные представления.

В. Т. Юрезанский

В эту пору молодого литератора горячо поддержал поэт Александр Туркин, содействовавший его поступлению в Петербургский политехнический институт, окончить который не удалось. В августе 1915 года В. Нос был призван в армию. После войны он надолго задержался на Украине, жил в Виннице, Харькове, а последние годы – в Москве.

В письмах С. Сергеева-Ценского, А. Новикова-Прибоя и К. Федина, написанных в разное время, авторы советуют Юрезанскому – нести читателям убеждающее слово правды, мудрости нашего столетия.

«Желаю Вам энергии и свободы»

Сергей Николаевич Сергеев-Ценский был уже признанным художником слова, когда творческий путь Юрезанского только начинался. Он являлся репортером челябинской газеты «Голос Приуралья».

Владимира Тимофеевича поразило у Сергеева-Ценского страстное откровение:

«Я из гибкой и острой стали выкую вам назло свои новые песни, когда буду свободен, и эта сталь пополам перережет ваши дряблые сердца, такие ненужные для жизни!»

Эти слова произносит герой его романа «Когда я буду свободен…»

И вот Юрезанский прислал в Алушту свой первый сборник «Ржи цветут».

Сергей Николаевич отозвался письмом:

«Уважаемый коллега! У вас есть много положительных данных… мне было приятно видеть у Вас эмансипацию от злободневности: это хороший залог, но имейте все-таки в виду, что остаться в сфере таких сюжетов, как юношеские чувства («Ржи цветут») или детской психологии («Человек») гораздо труднее, чем отобразить «действительность» взрослых людей. Можно ратовать «за примитивность и наивность», но нужно знать для этого всю сложность и все дерзания». {136}

То была открытка с почтовым штемпелем: «Алушта, 26 мая 1924 г.». С нее и началась их переписка, если судить по тем письмам, какие сохранились в личном архиве В. Юрезанского.

Следующее письмо было ответом на присланную Юрезанским книгу «Зной».

«Только что получил Вашу книжку, еще не читал, – писал Сергей Николаевич 9 марта 1926 года. – О впечатлениях своих от чтения напишу Вам особо, а пока изумлен ее богатой внешностью. Оказывается, прекрасно издают книги в Харькове! Бумага – верже, прелестная обложка – внешний вид европейский… вот так Украина!..

Так хорошо издают книги в Харькове, что у меня является желание издать там хотя бы одну свою книжку.

Мне очень интересно, как шагнули Вы в технике рассказа сравнительно с первой Вашей книжкой, и, прочитав «Зной», я Вам непременно напишу о нем». {137}

В то время Владимир Тимофеевич жил в Харькове и работал в издательстве «Пролетарий».

Проходит три дня. Сергей Николаевич спешит поделиться впечатлениями:

«Книжку Вашу прочитал, и мне хочется написать, Вам, что Вы значительно в ней пошли вперед, что, беря современные сюжеты, Вы умеете оставаться объективным, что Вы достигаете большей выразительности в языке.

Недостатком мне показалось только то, что Ваш пейзаж одинаково чувствуют все Ваши герои, несмотря на разницу их жизнепонимания, т. е. Вы просто снабжаете своих персонажей своим пониманием пейзажа. Я прочитал всю Вашу книжку подряд, и при таком чтении это особенно бросается в глаза. Но это – мелочь. А в общем, читать Вас было мне отрадно: у Вас есть искренность, а для лирики – это все. Желаю дальнейших успехов!» {138}

Два упорных и напряженных года творческой работы. Произведения В. Юрезанского появляются в альманахах и журналах. Снова выходит сборник рассказов в издательстве «Пролетарий» – «Яблони». Владимир Тимофеевич помнит о друге, живущем в Алуште, который порадовал его романом «Жестокость» и обдумывал будущую эпопею «Преображение России».

Вновь по харьковскому адресу приходит радостная весточка, посланная 14 марта 1928 года.

«Получил Вашу книгу – спасибо! Прекрасно издана. Богатая обложка. Из Ваших новых рассказов «Чудо» я читал в альманахе, а «Яблони» и «Цыганку» прочитал впервые. Вы по-прежнему лиричны и своеобразно берете сюжеты. А когда же засядете Вы за большое полотно? Пора бы!..» {139}

Владимир Тимофеевич уже давно взялся за большое полотно о рабочих людях – шахтерах Донбасса. В конце 1930 года у него выходит роман «Алмазная свита». И он посылает бандероль в Алушту.

«Спасибо за книгу, – спешит ответить Сергей Николаевич 19 ноября. – Прочитал залпом. Когда-то я писал (в 13-м г.) «Наклонную Елену» и для этого знакомился со всякими Юзовками и Малеевками. Вы собрали много интересного материала, и такие эпизоды, как рассказ Алифанова (в начале романа), пролог, волк в Харькове, столкновение коногона с Рузаевым и последствие этого столкновения – сами по себе могли бы дать – в более детальной обработке – хорошие рассказы.

Приятно было мне читать у Вас и описание Харькова, в котором прошла часть моей юности (напр., 14-этажным домом Вы меня очень удивили).

В первой части завязано несколько узлов: любопытно, как Вы их будете развязывать? Кстати, нехорошо, что на обложке не сказано: «Часть 1-я». Незнание этого обстоятельства может вызвать неудовольствие читателя.

Рад, что Вы взялись за большую вещь, и желаю Вам энергии и свободы, чтобы закончить роман как следует». {140}

За «Алмазной свитой» появились произведения: «Исчезнувшее село» – роман из эпохи Екатерины Второй, «Покорение реки» – о строительстве Днепрогэса и его восстановлении после Великой Отечественной войны.

Книги В. Юрезанского были переведены на иностранные языки, и творчество нашего земляка, чья юность прошла на Урале, где и начался его путь в большую литературу, узнал зарубежный читатель.

Письма Сергеева-Ценского были утеряны в тяжелые военные годы. Но то, что осталось, говорит о близкой творческой дружбе учителя и ученика, благодарного за душевную поддержку.

«Адмирал морской литературы»

Недавно общественность страны отметила 100-летие со дня рождения «адмирала морской литературы» А. С. Новикова-Прибоя. Автор исторической эпопеи «Цусима» был в добрых и дружеских отношениях с В. Т. Юрезанским. Дружба их завязалась более пятидесяти лет назад, сначала заочно, путем переписки. От самой ранней поры до нас дошли два письма Алексея Силыча, проникнутые чувством глубокого товарищеского уважения к молодому литератору, желания помочь ему в публикации произведений, издании новых книг.

Для А. С. Новикова-Прибоя – человека широкой русской натуры, всегда искренне и прямо выражавшего свои отношения к людям – симпатии или, наоборот, неприятие, – эти два письма очень характерны и показательны.

Письма переданы мне вдовой В. Юрезанского М. К. Белавиной, ныне покойной, вместе с другими бумагами, редкими изданиями произведений писателя с его пометками.

В первом письме А. С. Новикова-Прибоя от седьмого ноября 1927 года речь идет о книгах, присланных Юрезанским в дар Алексею Силычу. Ими могли быть в ту пору сборник «Ржи цветут», целиком составленный из уральских рассказов, и только что появившаяся книга «Яблони» в издательстве «Пролетарий». Письма А. Новикова-Прибоя адресованы в Харьков.

«Спасибо Вам, дорогой Владимир Тимофеевич, за присланные книжки. Простите, что не сразу Вам ответил: я недавно вернулся с охоты.

Как идут Ваши литературные дела? Если наберете готового материала на книгу, то присылайте для «Никитинских субботников». Я состою там членом правления и постараюсь Вашу книгу провести, заранее зная, что плохо Вы не напишете.

Я продолжаю писать роман «Соленая купель». Думаю к марту будущего года закончить его. Пойдет в Зифовском альманахе (альманах, выпускающийся издательством «Земля и фабрика», сокращенно ЗИФ. – А. Ш.).

Поимейте в виду, что в литературном материале очень нуждаются такие журналы, как «Красная новь» и «Новый мир», в особенности в рассказах. Все пишут романы в 80—100 листов. С ума можно сойти от таких романов! Нужно совершить монашеский подвиг, чтоб прочитать их. Я думаю – через год-два другой читатель заорет караул от таких вещей.

Если будете в Москве – заходите. Буду очень рад повидаться с Вами.

Всего доброго.

Ваш А. Новиков-Прибой {141} .

7/XI—27».

Тональность письма указывает, что А. Новиков-Прибой и Юрезанский уже знали друг друга, если не по личному знакомству, то по более ранним письмам, которые не дошли до нас. Доверительность, с какой Алексей Силыч пишет Владимиру Тимофеевичу, легкий юмор и спокойное добродушие – лучшее тому доказательство.

«Дорогой Владимир Тимофеевич!

Простите, что не сразу ответил на Ваше письмо. Задержка вышла из-за того, что я уезжал из Москвы: кроме того, ходил я в «ЗИФ», но не застал там редактора Свистунова, а говорил по поводу Вас только с членом правления Венедиктовым. Он принял мои слова к сведению и обещался узнать обо всем. А вчера я виделся с самим Свистуновым. Я ему доказывал, что писатель Вы настоящий, художник, каких не так много у нас, а цену они Вам дают безбожно низкую – 60 рублей за лист! Он возражал, что это второе издание. В конце концов согласился пересмотреть этот вопрос на редколлегии и прибавить Вам гонорар. А т. к. вы сейчас находитесь в бедственном положении, то придется Вам тоже пойти на уступки. Ничего не поделаешь. А Вам сейчас важно издаться в «ЗИФе» и завоевать это издательство, чтобы впоследствии получать с него гонорары уже в большем размере.

Приведу пример относительно себя. Когда-то издательство «Московский рабочий» никак не хотело взять мою повесть «Подводники», говоря, что такая вещь теперь никому не нужна и, кроме всего, написана плохо. Все-таки они напечатали ее в альманахе «Кузницы» [4]4
  Лит.-худ. журнал «Кузница» изд. в Москве в 20-е годы лит. объединением «Кузница», основанным группой поэтов, вышедших из Пролеткульта.


[Закрыть]под сильным давлением «кузнецов» и заплатили мне за нее, кажется, по 45 руб. за лист. Проходит три-четыре года. Повесть выдержала несколько изданий. И то же самое издательство печатает эту же повесть в «Роман-газете» и платит мне за лист уже по 300 руб. Одновременно «Подводники» мои печатались в прошлом году в «Голосе текстилей» фельетоном. Оказались очень нужными. Так бывает в жизни.

Итак, с своей стороны я принял относительно Вас все меры, а какие получатся из этого результаты – не знаю. Постараюсь еще попасть в издательство. Делаю я это охотно и искренне, т. к. чрезвычайно восторгаюсь Вашими произведениями.

Желаю Вам успеха в литературе.

Крепко жму руку.

Ваш А. Новиков-Прибой.

2/XI—29 г.»

P. S. Будете в Москве – заходите. Буду рад встретиться с Вами». {142}

Только два письма, два живых отклика, а за ними угадывается широта русской натуры, теплота и сердечность – черты, которые отмечали все современники в А. С. Новикове-Прибое. Этим и дороги публикуемые письма «адмирала морской литературы».

«Вам удастся много сделать в литературе…»

Письма Константина Федина В. Юрезанскому относятся к первым годам деятельности молодого издательства советских писателей «Круг», основанного на артельных началах. К. Федин являлся тогда членом его правления и одним из редакторов.

Издательство «Круг» в ту пору пропагандировало произведения современных русских писателей и стремилось объединить их под своей эгидой. И письма – от первого, посланного В. Юрезанскому 24 июня 1923 года, и до последнего, отосланного 24 февраля 1926 года, пронизаны этой главной мыслью и заботой.

У Владимира Тимофеевича в местном издательстве готовилась книга «Ржи цветут».

Наш земляк, если судить по фединским письмам, прислал в «Круг» именно рассказы из той рукописи. Рассказы издательству «Круг» не подошли, ибо оказались, как говорится в письме:

«вне плана нашего издательства, главным образом вследствие тематического непопадания, если можно так сказать. Тем не менее для меня настолько очевидны большие художественные достоинства Вашей прозы, что мне не хотелось бы отклонением этих рукописей разрывать с Вами связь на будущее. Я позволю себе сделать два замечания по поводу присланных вещей. Они касаются преимущественно рассказа «Ржи цветут». При всех словесных достоинствах его он изобилует чрезмерной изысканностью выражений и – второе – сюжетное движение тонет в патетических изображениях природы. Это – недостаток композиционный, легко, на мой взгляд, устранимый.

Я очень прошу Вас прислать «Кругу» какое-нибудь новое Ваше произведение, тематически близкое современности».

С тем, чтобы не оттолкнуть автора, Константин Федин следом шлет второе письмо. Он вновь возвращается к оценке рассказов В. Юрезанского.

«Я писал Вам письмо, в котором позволил себе сказать несколько слов о недостатках – с моей точки зрения – Вашей прозы. Мне понравился рассказ «Ржи цветут». Местами он чересчур патетичен, но это легко устранимо. Однако он не подошел, главным образом из-за того, что «Круг» ищет сейчас «современную повесть». Я просил бы Вас прислать Ваши новые произведения».

Из третьего фединского письма от 9 ноября 1923 года мы узнаем, что В. Юрезанский откликнулся на просьбу и выслал издательству рассказы: «Темная смерть», «Человек», «Монах», и «Коран». К. Федин их получил и признается автору, что сильно загружен по издательству и прочитать их быстро не сможет, да и «надо самому писать». Поэтому он просит Владимира Тимофеевича дать ему некоторое время, чтобы «поступить с рукописями по совести».

Автограф. Письмо К. Федина В. Т. Юрезанскому

Наступает 1924 год. У Юрезанского выходит книга «Ржи цветут». Он высылает ее К. Федину, который сразу же отзывается пространным письмом (от 22 января). Константин Александрович с большой чуткостью и вниманием к автору делится с ним своими впечатлениями от его первой книги и рукописей.

Это письмо особенно интересно тем, что К. Федин предстает перед нами не только как требовательный и принципиальный редактор, твердо отстаивающий курс издательства на публикацию произведений о современности, но и отзывчивый человек.

«Сердечно благодарю за присланную книгу и карточку, – пишет он. – О рассказах «Ржи цветут» я, помнится, писал уже Вам. Скажу теперь только, что они, как всегда, в печати очень «выиграли», кажутся ровнее и лучше. Удивляюсь Вашей энергии: выпустить в провинции книгу с таким вкусом – большая заслуга. При случае, я напишу о ней (о книге, а не о заслуге) в каком-нибудь здешнем журнале…

Очень хотелось мне взять что-нибудь из Ваших рассказов в «Круг» или по меньшей мере – пристроить в здешний какой-н(ибудь) журнал, хотя бы в еженедельник. К сожалению, для «Круга» ни один из рассказов не подошел, едва ли удастся напечатать и в журналах. Все дело – по-прежнему – в тематике Ваших произведений. Моя участь очень тяжела в том смысле, что я должен подойти к каждой вещи не только по-читательски или как писатель, но и как редактор.

Еще раз попрошу Вас прислать нечто более актуальное, злободневное даже: в этой просьбе нет ничего субъективного, здесь все от мира. Но ведь печататься – не значит ли жить в миру?

А вот субъективное.

Вы, конечно, писатель, и это радует меня. Замечания мои будут сделаны, как писателю, стало быть, в полном сознании Ваших очевидных достоинств, о которых говорил Вам и раньше».

К. Федин дает конкретный разбор присланных рассказов, говорит о языке и стиле, фабуле и сюжете, длиннотах и возможных сокращениях отдельных мест в новеллах Юрезанского. Замечания эти делаются с большим тактом – верой в его несомненную талантливость как художника.

«Я уверен, что Вам удастся много хорошего сделать в литературе. У Вас большой материал, Вы чутки к слову в большинстве случаев – и Вы не торопитесь расшатать устои и традиции русской литературы, качество – редкое в наше время.

Пишите, присылайте. Может быть, в следующий раз я сумею сослужить Вам службу в напечатании Ваших рассказов…

Ну, не гневайтесь за то, что долго задержал с ответом. У меня очень много работы и немало рукописей. Ваши хотелось прочесть на свободе… Кстати о том, «для кого писать». «Станет ли кто-нибудь читать? – пишете Вы о своей книге. – Нынче читателя никто не видел в глаза». «Нужно ли кому-нибудь то, что мы делаем?», – это вопрос праздный. Я знаю только, что всякую хорошую книгу найдет тот, кому она нужна. Найдет и Вашу, в этом я не сомневаюсь». {143}

Редакторское чутье не обмануло К. Федина. Книги В. Юрезанского нашли читателя не только в нашей стране, но и далеко за ее пределами, когда писатель посвятил свое творчество показу образов современников.

Перед Великой Отечественной войной В. Т. Юрезанский упорно работал над романом «Покорение реки» – о людях, строивших Днепрогэс. Первоначальный вариант произведения печатался в журнале «Красная новь» в 1941 году, а сразу же после войны, в январе 1946 года, роман вышел отдельной книгой в издательстве «Советский писатель».

Роман «Покорение реки» В. Юрезанского был хорошо встречен прессой, и из двадцатитысячного тиража пять тысяч экземпляров по заказу «Международной книги» ушли за пределы СССР. Он был переведен на французский, чешский и болгарский языки. В Болгарии «Покорение реки» выдержало пять изданий.

Встречи с Федором Панферовым {144}

Я познакомился с Федором Ивановичем Панферовым, как и миллионы читателей, когда прочитал роман «Бруски». Но лично узнал значительно позже, когда он был редактором журнала «Октябрь». Мне доводилось слушать его выступления о писательском труде и назначении художника, о трудностях редакторского дела.

Говорил он всегда спокойно, неторопливо. Иногда казалось, что Федор Иванович забыл о тех, кто его слушает, но впечатление такое было обманчивым. По прищуру глаз, хитроватой и доброй улыбке, характерному повороту седеющей головы, приветливо склоненной, чувствовалось, что он помнит о читательской аудитории и дорожит ее вниманием.

Меня, приехавшего в Москву, он встретил за своим редакторским столом. Стал сразу выспрашивать о делах края. Хорошо помню, как доложили ему:

– Федор Иванович, товарищ с Урала…

Панферов протянул руку:

– Рад повстречаться и поговорить.

Федор Иванович попросил поудобнее расположиться в кресле, сел сам и тут же заказал появившейся на его звонок секретарше горячего чайку.

– Без чая какой может быть разговор! – заметил он. И вскинув кустистые брови, добавил: – Расскажите что-нибудь интересное. Время наше чудеснейшее, все интересно… А потому рассказывайте все по порядку…

Слушал он внимательно, кивком головы ободрял. Выражение лица его все время менялось, видно было, что воображением дорисовывает и обобщает услышанное.

– Конечно, Урал изменился с тех лет, как я его знал, индустриально вырос и раздвинулся, – сказал наконец Панферов. – Вот об этом и следует написать очерк. Только больше живости в изложении, больше авторской страсти, – так, чтобы читателя радостно закачало от большой нашей жизни и шагов коммунизма…

Он отпил несколько глотков золотистого чая и отодвинул стакан.

– Урал – это колхозная и индустриальная держава! Сразу-то и оком не окинешь, пером не опишешь. Родина первых сельскохозяйственных коммун и мощных совхозов, арсенал тыла и фронта, словом, опорный край матушки России…

Федор Иванович прищурился.

– Не зазнались, не оторвались от питательной почвы? Не оторвались, – ответил сам же и заключил: – Слежу за печатью, вижу, остались Антеями.

Панферов спросил про Миасский автозавод и, охваченный воспоминаниями, с гордостью сказал:

– Лицезрел, как с конвейера сходили первые тракторы ЧТЗ и уральские автомобили…

Федор Иванович побывал на уральской земле в 1930 году.

В повести «Недавнее прошлое» он рассказал о своем знакомстве с нашим краем:

«Из-под Пятигорска я, признаться, терзаемый думой, направился в Тюмень… На базаре я натолкнулся на крестьянина, который собирался ехать в Шадринск. С ним вместе я и решил отправиться в Шатровский район, где все села и деревни вошли в единую сельскохозяйственную коммуну… Ехали мы долго. По пути к нам приставали все новые и новые, чем-то озлобленные люди… Это бежали кулаки от коллективизации… В центре Шатровского района я наконец расстался с кулацким потоком и со своим возчиком, чему был весьма рад…» {145}

Далее он описывает беседу с председателем Шатровской коммуны.

– Да, мы двинулись, океан-морем двинулись в коммунизм, – горячо отвечал тот на вопросы писателя вначале.

А через некоторое время, когда создались трудности в большом, еще не устроенном хозяйстве, начался отлив из коммуны, тот же председатель заявил:

– Летит все к чертовой матери. Коров согнали, а кормить нечем. Гадали: выгоним на пастбище, а оно вон чего: то дождь, то снег. Сплошной отел пошел – телят принимать некому: дохнут. Кур стащили в одно место – дерутся куры-петухи в кровь. Вот оно как…

И все же «движение все равно ширилось, росло, захватывая миллионы крестьян».

И писатель заключает:

«Из этой бурной жизни выросли мои «Бруски». {146}

Не случайной была поездка писателя в Зауралье. В годы становления Советской власти оно являлось колыбелью сельскохозяйственных коммун, на создание которых обратил внимание В. И. Ленин. Многие из организованных коммун в то трудное время не выжили, не преодолели сопротивления озверевших кулаков и недобитых колчаковцев, но именно они, эти коммуны, к началу сплошной коллективизации позволили накопить первый опыт колхозного строительства.

Писатель присутствовал на торжественном пуске Челябинского тракторного завода с крестьянином Матвеем, одним из прототипов романа «Бруски». Об этом Федор Иванович рассказал в 1934 году на XVII съезде ВКП(б). Перед входом на завод Матвей, переступив порог ворот, стал вытирать ноги. Его поразила чистота и порядок заводского двора.

– В сборочном цехе в это время сходил с конвейера гусеничный трактор, – говорил писатель. – Он шел по рельсам на колесиках, впереди его пластами лежали гусеницы, и ему надо было их надеть. Около трактора собралась огромная толпа и напряженно смотрела на то, как трактор – эта могучая черепаха – задвигался, заурчал на рельсах, затем трактор как-то подпрыгнул и стал на гусеницу.

– Обулся, – при общем молчании вырвалось у Матвея.

Все засмеялись, а Матвей отряхнулся и снова начал озоровать, но совсем не так, как прежде:

– Эти машины для наших полей не годятся, – сказал он.

– Почему? – спросили его.

– Да у него вон какие лапы-то, всю землю примнет.

А вечером, когда председатель Уральского исполкома, открывая торжественное заседание, сказал: «Пусть весь мир знает, что сегодня мы открываем Челябинский гигант», Матвей не выдержал и гаркнул из дальнего угла, поднимая всех на ноги:

– Да, пускай знает весь мир!

И в это уже время он, как и трактор в новые гусеницы, обулся в новую радость.

Осенью я снова видел его в колхозе. Он работал на машине, работал напряженно. Мы подошли к нему и, смеясь, заговорили:

– Как же так, дядя Матвей, ты машину ругал, а теперь сам на машине работаешь? Да еще, говорят, бригадиром.

Он ответил:

– Живучи на веку, повертишься и на боку.

Я отвел его в сторону и снова глаз-на-глаз спросил:

– Как с душой, дядя Матвей?

– С душой? – Он долго смотрел на машину и, поворачиваясь ко мне, улыбаясь, сказал:

– Душа на место встала.

Этот мудрый диалог крестьянина с писателем полон глубокого философского и социального смысла. И недаром Панферов замечает:

– Я один из счастливых людей, товарищи, ибо я видел страну… Я видел, с какой несокрушимой энергией большевики Урала перетряхнули, перестроили старый, седой Урал, Урал слёз, пыток, застенков… {147}

В военную пору Панферов был связан с Уралом как корреспондент «Правды». Он приезжал сюда по командировкам редакции, бывал на многих новостройках, заводах, в колхозах и совхозах.

Жил в Миассе, где в начале войны поселилась его жена – писательница А. Коптяева.

А. П. Волчек, работавшая заведующей отделом пропаганды райкома партии, вспоминает:

– Федор Иванович, живя в Миассе, часто бывал в колхозах. Много интересного мне рассказывал о беседах писателя с колхозниками села Филимоново мой брат Михаил, председатель колхоза «Приуралье». Выезжал писатель в села Черное, Устиново, Мельниково-Зауралово, встречался с учащимися школ. Бывал в Тургоякском доме отдыха, где жили в войну старые большевики. Из бесед с ними Федор Иванович черпал много интересных подробностей о нашем крае, его людях… {148}

Теперь, спустя годы, восстановить подробности уральского периода жизни Федора Панферова помогают записные книжки.

Удивительный мир встает с их страниц. Они неоценимы как свидетели тех лет.

Автограф.

Страницы из записных книжек Ф. Панферова

Нет события в общественной жизни Урала, которое не привлекло бы внимание писателя. Мы понимаем сейчас – все записывалось для каждодневной работы, для предстоящей беседы с человеком, для газетного очерка и просто впрок для будущих произведений – больших и малых.

Эти записные книжки и блокноты Панферова бережно хранятся в Центральном государственном архиве литературы и искусства в аккуратнейших папках и специальных коробках. Меня, естественно, интересовали уральские записи, беглые и неразборчивые строчки, открывающие пути к роману «Борьба за мир».

Основное внимание писателя в те годы было сосредоточено на заводе, эвакуированном в глубь страны и заново рожденном у отрогов Ильмен-Тау, в долине приисков, все еще не оскудевших золотом.

Записные книжки Федора Панферова пронумерованы архивистами и хронологически выверены по редким датам, встречающимся на страничках. {149}

Вот записная книжка № 6, без, даты. {150}Записи сделаны синим карандашом в торжественный момент выпуска первого уральского автомобиля. Зримо видится, как сосредоточенный и увлеченный Панферов шел по главному конвейеру. Смотрел вокруг. Слушал отрывочный рассказ инженера, едва успевая заносить в блокнот отдельные фразы, поразившие его воображение.

Федор Панферов оставляет почти телеграфную запись:

«Движение сердца мотора. Движение рук. Идут колеса. На ногах. Первый глоток бензина. Вода. Железо оживает. Оно трогается… Паспорт. Последний туалет. Начальник конвейера Фомин Александр Васильевич».

С такой же краткостью заносит в книжку сведения о самом начальнике конвейера:

«Была борьба за час, теперь за минуту. В 1937 году был слесарь – стал начальником главного конвейера. Жена, отец, дочь, сын».

Ни портретных штрихов, ни других живописных деталей. Только анкетные данные. И далее в записях:

«Вместе со сходом машины постепенно сходит с конвейера Человек».

Человек записан по-горьковски, с большой буквы.

А потом в записной книжке – отрывки из разговоров с рабочими главного конвейера:

«Лодыря выбросит коллектив», «Социалистическая спайка», «Человек должен уважать минуты, секунды», «Потерять двадцать минут – значит потерять несколько машин», «Главный конвейер диктует темп всему коллективу», «Все дороги ведут к главному конвейеру» и др.

Все это позднее войдет в очерки Федора Панферова о людях Уральского автомобильного завода.

Записные книжки № 5 и 7 {151}отражают впечатления Федора Панферова от поездок по совхозам и колхозам Южного Урала. Эти записи также кратки. По ним, как по азимуту, писатель из огромных жизненных наблюдений и разговоров с людьми отбирал «на память» самое главное и нужное ему в текущей работе, собирал то, что характеризовало уральскую деревню, охваченную заботами о фронте.

Деревня, ее жизнь всегда были близки творческой натуре Панферова, начиная с «Брусков».

Федор Панферов был знаком с директором Миасского совхоза Н. Г. Федориным, с председателями колхозов «Приуралье» (с. Филимоново) М. П. Волчкам и «Памяти Ленина» – М. Н. Пановым. Книжки сохранили записи о них и хозяйствах, управляемых ими в военные годы.

В записной книжке № 5 – конспект выступлений. Федор Иванович обычно начинал свой рассказ с фронтовых сводок, которыми в ту пору жил весь народ. Потом углублялся в отечественную историю и на примере великих событий 1812 года, гражданской войны поднимал людей на новые трудовые подвиги. Он был пропагандистом партийных решений, исторических задач, самой жизнью возложенных на колхозное крестьянство.

В самой маленькой карманной книжечке в черном переплете под номером седьмым – записи о людях сельскохозяйственных артелей «Авангард», «Броневик», имени Ворошилова, пригородных совхозов Миасса, Чебаркуля и Челябинска. Они доносят до нас дыхание тех дней.

Особенно подробны записи, сделанные им в колхозе «Авангард». Даны сведения о председателе, отмечены его скромность и простота. Приведены разговоры колхозников о посевных площадях, сортах и селекции семян, удобрениях, приемах пахоты, состоянии животноводства, кормах. Цифровые данные перемежаются с диалогами, характеристикой людей, необычными оборотами речи, записями поговорок, крылатых слов.

К примеру:

«Мы ведь Урал, а не какая-то там чепуха», «Сердце ржавит: ни себе, ни государству. Плохи, плохи у нас дела. Испортились».

В записных книжках много адресов, названий мест его встреч. И в этом их ценность. Потому как именно они, записные книжки, позволяют теперь безошибочно вскрыть основной пласт живых наблюдений, которые вошли в рукописи очерков – «Люди Урала» и «Снова на Урале».

* * *

В романах «Борьба за мир» и «Большое искусство» также выведены яркие характеры уральцев, показан их труд в военные и первые послевоенные годы, воспета красота Ильменского заповедника, хранящего «замечательные цветы земли – минералы».

Достаточно перелистать пожелтевшие подшивки газет «Челябинский рабочий», «Миасский рабочий» и многотиражки автозавода «Мотор», как ощутимы станут самые глубокие связи писателя со своими друзьями-читателями через печать.

В заметке «Челябинского рабочего» от 15 июля 1942 года рассказывается об одной из первых встреч Ф. Панферова с челябинцами. Писатель поделился тогда впечатлениями о пребывании на фронте и беседах с воинами.

Эта же газета опубликовала очерк Ф. Панферова «Фабрика овощей» {152} – о пригородном Митрофановском совхозе. Затем был напечатан очерк «Поэзия труда» {153} – о торфоразработках в Миассе, на которых побывал писатель. В конце 1942 года газета знакомила челябинцев с повестью, посвященной войне, «Зеленая Брама». {154}

О Миассе – городе на рубеже Европы и Азии, его людях, их трудовых подвигах Федор Иванович пишет ряд очерков, и они появляются в «Миасском рабочем». Знаменательна зарисовка «Автомобиль сходит с гор»: как уральцы дали Родине первый грузовик. Это удивительно напоминает описанный автором выпуск первого челябинского трактора,

«Автомобиль спокойно двигался по конвейеру. Вот уже привинчена последняя деталь, и… автомобиль коснулся передними колесами площадки. Затем, как бы облегченно вздохнув, спрыгнул с рельсов, колыхнулся, легко подбрасывая кузов, и пошел в ворота – на солнце, на волю, на борьбу с заклятым врагом. А из тысячи глоток вырвалось оглушающее «ура».

– Ура-а-а! Ура-а-а! – неслось волнами, куда-то убегая и снова возвращаясь, обрушиваясь на автомобиль, на людей около автомобиля, и кто-то радостно плакал, кто-то радостно смеялся…» {155}

Несколько очерков печатает многотиражная газета «Мотор», в основе которых – дела людей завода, создателей уральского грузовика.