Текст книги "Воспоминания стопроцентного эсперантиста (СИ)"
Автор книги: Александр Сахаров
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
П Р Е Д И С Л О В И Е
Я долго жил в этом мире. Многое видел, многое слышал, многое испытал. Чтобы рассказать обо всём прожитом, мне нужно было бы написать много книг. Достаточно сказать, что за свою жизнь я был свидетелем пяти войн – русско-турецкой 1876-77 гг., русско-японской 1904-05 гг., мировой 1914-17 гг., гражданской 1917-21 гг., второй мировой 1941-43 гг., – и прожил три русские революции – одну в 1905 г. и две в 1917 г.
Но из всех периодов моей жизни самым интересным для меня остался период между 1903 и 1920 годами, когда я был стопроцентным эсперантистом. Именно об этом периоде пойдёт речь в моих воспоминаниях. Описать его я полагаю своим долгом, во-первых, чтобы передать единомышленникам часть своего опыта, как для подражания, так и для избежания ошибок в будущем, а, во-вторых, для публичного выражения благодарности многим моим сотрудникам. Кроме того, к этому меня побуждает следующее обстоятельство. В 1922г. в моей квартире случился пожар, во время которого сгорело и погибло много документов, которые могли бы осветить многие факты того периода эсперантского движения. Следовательно, мои воспоминания могут в ряде случаев заменить эти документы. Далее, пожар и революция "разрубили" многие финансовые обязательства, которые в нормальных условиях могли бы быть ликвидированы совершенно иным способом. Наконец, ведь каждое новое сочинение в нашей литературе является продолжением той эсперантской работы, которой я посвятил лучшие годы своей жизни.
Если эта моя последняя работа принесёт кому-нибудь пользу или удовольствие, она будет полностью вознаграждена.
Очень может быть, что некоторые мои сотрудники не найдут своих имён в моих воспоминаниях. Пусть они простят меня и верят, что это случилось только из-за ограниченности человеческой памяти и уже упомянутых катастроф, в которых погибли многие документы.
В В Е Д Е Н И Е
Согласием даже малые государства усиливаются,
а несогласием и большие губятся. (Латинское изречение[1]1
Латинское изречение – эпиграф приписывают нумидийскому царю Миципсе (IIв до н.э.). Чувствуя приближение смерти, он обратился с речью, содержавшей это изречение, к двум своим малолетним сыновьям и их опекуну – племяннику Югурте. Слова Миципсы не пошли впрок: междоусобица, затеянная Югуртой, привела к гибели всех троих и разорению Нумидии, занимавшей в древности часть современного Алжира.
[Закрыть])
Я родился 7/20 апреля 1865 г. в Поволжье, в деревне Кудеиха Симбирской губернии. В 1875г. я поступил в среднюю школу, где должен был изучать помимо других наук латинский, греческий и французский языки. Особенно много времени мне приходилось уделять латинскому языку, преподаватель которого был чрезвычайно ревностным, аккуратным
Я родился 7/20 апреля 1865 г. в Поволжье, в деревне Кудеиха Симбирской губернии. В 1875г. я поступил в среднюю школу, где должен был изучать помимо других наук латинский, греческий и французский языки. Особенно много времени мне приходилось уделять латинскому языку, преподаватель которого был чрезвычайно ревностным, аккуратным и требовательным человеком. В начальных классах латинский и греческий преподавались ежедневно, и так как я был одним из прилежных учеников, то усвоил довольно солидный запас слов и грамматических правил из этих языков. Также старательно я учил французский язык, который хотел освоить непременно в совершенстве. Поэтому помимо заданных в школе переводил и другие французские тексты. К сожалению, у учителя французского была какая-то болезнь горла и он говорил хриплым голосом, из-за чего моё французское произношение было весьма несовершенным, особенно в части носовых звуков и букв "u" и "h".
Тщательно подсчитав впоследствии число часов, затраченных на изучение этих языков и других наук, я обнаружил, что изучение языков отняло у меня 55% всего учебного времени согласно программе.
В 1885 г. я успешно сдал выпускной экзамен в Симбирской классической гимназии и получил так называемый "аттестат зрелости". Этот документ давал мне право без последующего экзамена стать студентом какого-нибудь университета. В авгусе 1885 г. я выбрал математический факультет Казанского (ближайшего) университета. Здесь я намеревался подготовиться к педагогической работе, но случилось следующее.
В 1887 г. студенты всех российских университетов восстали против сурового политического режима, который практиковала администрация царя Александра III. Студенческая забастовка была и в Казанском университете. Как и многие другие студенты, я принял участие в этой забастовке. Из-за неё университет был на некоторое время закрыт. Несколько студентов, особенно из числа наиболее активных забастовщиков, было исключено из университета, а другие получили различные наказания. Между прочим, во время этой забастовки был исключён и выслан из Казани студент Владимир Ульянов, который позже взял псевдоним "Ленин" и сыграл столь важную роль в истории нашей страны и даже всего мира. Лично я не был исключён, но получил строгий выговор и характеристику "политически неблагонадёжного гражданина". Хотя мне разрешили закончить полный курс университета, для меня закрылся путь к профессии педагога.
Итак, после сдачи в 1890 г. государственного экзамена, мне нужно было поискать какую-нибудь должность, не связанную с педагогикой. После года безработного положения я по случаю получил канцелярскую должность в симбирском финансовом учреждении "Казённая палата". Проведя там два года, я получил должность финансового инспектора в районе города Ардатова. Эта должность не требовала слишком много работы и в то же время хорошо оплачивалась и была довольно независимой. Из-за отсутствия в городе каких-либо публичных развлечений я имел возможность много времени посвящать духовным занятиям.
Так я прожил десять лет, когда в 1903 г. неожиданно получил письмо от университетского друга Сергея Ф.Полянского, с которым мы студентами жили какое-то время в Казани в одной комнате. Письмо было написано на каком-то незнакомом мне языке, хотя в учебных заведениях я изучал латинский, греческий, французский, немецкий и немного английский. И странно, не зная языка, на котором оно было написано, я понял почти всё письмо.
В последних строчках письма было сказано, что оно написано на языке Эсперанто[2]2
У эсперантистов принято название своего языка писать с большой буквы.
[Закрыть] , и был дан адрес, по которому можно получить грамматику и словари этого языка (Варшава, д-р Заменгоф). По этому адресу я написал д-ру Заменгофу письмо с просьбой прислать необходимые для изучения языка материалы. Вскоре я получил от него наложенным платежом Первую книгу Эсперанто[3]3
Первый учебник Эсперанто для русских, изданный Л.М.Заменгофом – создателем языка в Варшаве в 1887 г., традиционно называют Первой книгой Эсперанто.
[Закрыть] , содержавшую 16 правил грамматики, краткий эсперанто-русский словарь и короткий пропагандистский текст об Эсперанто. В бандероли я нашёл также русско-эсперантский словарь, написанный автором[4]4
Алфавит Эсперанто основан на латинской графике. Здесь и далее эсперантские и иностранные слова даны, по возможности, в русской транскрипции.
[Закрыть] языка, несколько эсперантских брошюр для чтения и один номер болгарской эсперантской газеты «Рондиранто» /идущий в кругу/. Получив книги, я положил их в шкаф до лучших времён, но, как часто бывает, другие дела заставили меня забыть о них. Только через несколько месяцев, во время беседы в каком-то обществе об изучении разных языков, я вспомнил о полученных книгах и извлёк их из шкафа.
Вскоре мне предстояла железнодорожная поездка в Казань. Чтоб развлечься в ходе 10-часовой поездки, я положил учебник Эсперанто в карман и за время пути изучил всю грамматику. Это было начало моего занятия языком Эсперанто.
Должен сказать, что я всегда мечтал о поездке за границу, чтоб сравнить тамошнюю жизнь с нашей, но не отваживался осуществить эту мечту, так как не мог бегло говорить ни на одном чужом языке, хотя теоретически знал многие. Это стимулировало мой интерес к идее универсального языка и подготовило хорошую почву для семени, брошенному моим другом Полянским[5]5
Его (Полянского) биография приведена на стр.443 «Энциклопедии Эсперанто», т.II, а фото дано на стр.4 под N 436 (прим. автора).
[Закрыть] . Поэтому, вернувшись из Казани, я продолжил занятия Эсперанто.
Я начал переводить на русский присланный д-ром Заменгофом роман Лермонтова "Герой нашего времени", переведённый на Эсперанто Кази-Гиреем, сравнивая свой перевод с оригиналом. Лёгкость перевода сильно воодушевила меня и вскоре я написал д-ру Заменгофу, чтоб он записал меня в издающийся им список адресов эсперантистов и попросил дать мне несколько грамматических пояснений, которые не нашёл в его первом учебнике, например, об ударении в словах с полугласными и о порядке слов в Эсперанто. Он любезно ответил на мои вопросы. Представляю гигантский объём его работы, если он отвечал на все подобные вопросы.
Когда появилась очередная серия "Адрэсарой" /список адресов/, я нашёл в ней своё имя, вписанное под N 10167 в серии ХХV новых эсперантистов, присоединившихся к сообществу с 1 января 1904 по 1 января 1905 г. Этот список и адреса, что были напечатаны в полученных мною учебных материалах и журналах, связали меня с "эсперантским миром", который, увы, тогда был слишком тесным.
Я связался с тогдашним центром эсперантской пропаганды в России – петербургским обществом "Эспэро" (надежда)– и через него подписался на несколько эсперантских изданий. В первое время мне сильно помог журнал "Руслянда эспэрантисто" /российский эсперантист/, печатавший пораллельные тексты на двух языках – Эсперанто и русском. Для неопытного эсперантиста такая параллельность очень полезна: она невольно втягивает читателя в понимание текстов и постепенно придаёт ему желаемый опыт.
Но отечественные эсперантские издания обычно мало интересуют эсперантистов, их больше привлекают заграничные издания: ведь цель международного языка – сделать понятными иностранцев, ибо соотечественников люди хорошо понимают на своём национальном языке. Для удовлетворения этого стремления я подписался на "Лумтуро"(маяк) из Америки, "Ла суно хиспана" (солнце Испании), "Тра ла мондо" (по миру), "Ле эспэрантист" и некоторые другие издания, выходившие в то время.
Но вообще 1904 год не был благоприятным для занятий языком Эсперанто в России. В январе того года началась русско-японская война, привлекшая всеобщее внимание. Как известно, та война не вплела лавров в венец русской армии. Из-за отдалённости поля войны от российских центров и неподготовленности, поражения следовали за поражениями. Это очень нервировало русский народ и возбуждало в нём революционное настроение, тем более, что войну затеяла небольшая кучка капиталистов и придворных русского царя. На многих фабриках и в поместьях начались забастовки и восстания. Большая часть русских журналистов заняла оппозиционное положение по отношению к правительству и резко критиковала его действия.
Причины военных неудач люди видели только в политике правительства и царском абсолютизме. В своей массе народ настойчиво требовал изменения системы правления. Народный гнев, не находя свободного выхода, проявлялся в восстаниях или покушениях на наиболее жестоких и ненавистных членов правительства. Политические убийства министров следовали одно за другим, особенно министров внутренних дел, в руках которых находилась политическая полиция. Таким образом пали министры Боголепов, Плеве и другие. Царское правительство находилось в сильном замешательсве и не знало, по какому пути нужно пойти, чтобы успокоить страну: то оно предлагало несколько либеральных реформ, то выпускало строгие декреты.
Такое внутреннее положение в стране продолжалось и в 1905 г. Революционность народа особенно возросла после 9 (22) января 1905 г.,когда по приказу царя была расстреляна мирная демонстрация петербургских рабочих, направлявшаяся к царю просить необходимых социальных реформ.
Напуганный террористическими актами и общим недовольством всего русского народа правительственной политикой царь решил созвать народное представительное собрание, наделённое только рекомендательными правами. Но дальнейшие поражения в войне – падение Порт-Артура, гибель русского военного флота в Цусиме, – так возбудили народ, что он путём всеобщей стачки в сентябре и октябре потребовал, чтобы царь согласился на настоящее представительное народное собрание с законодательным правом и подотчётным правительством. Царь притворно уступил и объявил известный манифест от 17 октября 1905 г. о различных свободах. Это несколько умерило народный гнев, но не полностью.
В декабре в Москве вновь разразилось вооружённое восстание. Но оно было в несколько дней подавлено царскими войсками, его главные руководители были либо расстреляны, либо бежали, и самодержавный царский режим вновь восторжествовал, сохранив лишь несколько уступок народным требованиям. Этим закончилась так называемая 1-я русская революция. До и в ходе неё Россия представляла из себя кипящий котёл, в котором политические страсти заставили умолкнуть все другие интересы. На некоторое время был забыт и Эсперанто.
Но после всякой бури приходят освежение и оживление. Душевное волнение, вызванное революцией и войной, сменила тоска по спокойной жизни. Японская война завершилась Портсмутским миром, а политические стремления – Государственной Думой. Народ вернулся к обычным делам.
Как реакция на пережитые ужасы, огромную симпатию получили идеи братства народов и вообще мирного сосуществования. Такое душевное состояние было весьма благоприятно для Эсперанто. С другой стороны, в августе 1905г. в Булонь-сюр-Мер во Франции состоялся первый Всемирный Эсперантский Конгресс, который показал полную пригодность Эсперанто для международных отношений. Все эсперантские издания, которые я тогда получал, привели самые хвалебные отчёты о конгрессе не только с языковой точки зрения, но также с мкждународной стороны. Тысяча участников конгресса провела на нём самые приятные дни своей жизни. Все чувствовали себя членами единой семьи.
Чтение таких отчётов очень гармонировало с общим настроением русского народа в то время и побудило меня написать книгу, которой позже я дал название "Сур войо аль кунфратиджо дэ пополёй"(на пути к братству народов). У этой книги была такая история.
В октябре 1905 г. я получил месячный отпуск по болезни и выехал на лечение в Казань. Чтоб не скучать, я захватил с собой книгу Л.Л.Заменгофа[6]6
Автор употребляет инициалы, использовавшиеся самим Заменгофом с 1890г. В действительности Заменгофа звали Лазарем Марковичем.
[Закрыть] «Фундамэнта крэстоматио»(фундаментальная хрестоматия). В ходе чтения меня весьма заинтересовала статья «Эсэнцо кай эстонтэцо дэ ла идэо дэ Лингво Интэрнациа» (сущность и будущее Международного языка[7]7
Сам автор называл своё изобретение именно так:"Международный язык". Название «Эсперанто» /надеющийся/ вошло в употребление позже по предложению юной крымчанки А.Ю.Чайковской (в замужестве – Боровко) и других приверженцев этого языка.
[Закрыть] ), и я решил перевести её на русский и при случае издать.
Но я ничего не понимал в издательских делах. Я полагал, что этим могут заниматься только большие капиталисты и очень опытные специалисты. Переведя статью из хрестоматии Заменгофа, я предложил её к печати нескольким издателям, но они ничего не слышали об Эсперанто и, естественно, отказались. Однако, располагая свободным временем, я стал разузнавать в типографиях и книжных магазинах, может ли частное лицо издать своё сочинение. Обнаружилось, что "не так страшен чёрт,как его малюют".
С удивлением я узнал, что издательская стоимость книги (печать, бумага и авторское вознаграждение) составляет только одну треть номинальной цены, вторую треть издатель отдаёт магазину, который книгу продаёт, а последняя треть служит платой за работу издателя и компенсацией разных расходов: складских, рекламных, транспортных, по найму и т.д. Теперь я стал думать об издании переведённой статьи за свой счёт. Суммы, которые сообщили мне в своих расчётах владельцы типографий, не превышали моей трёхмесячной зарплаты, и дело было решено.
МОЯ УСТНАЯ И ПИСЬМЕННАЯ ПРОПАГАНДА ЭСПЕРАНТО
Идея международного языка воодушевляла меня всё больше и больше. Я стал не только глубже изучать Эсперанто, много читая и много переводя на него, но начал всеми средствами пропагандировать его среди знакомых устно и письменно, а среди незнакомых – печатно, в газетах.
B 1905 г. в казанской газете "Волжский вестник" за 17 декабря была напечатана моя первая пропагандистская статья под названием "На пути к братству народов", в которой я привлекательно описал первый Всемирный Эсперантский Конгресс в Булонь-сюр-Мер, царивший там энтузиазм и устную понятность Эсперанто, ясно проявившуюся в ходе конгресса. Газета согласилась напечатать эту статью, т.к. идеи примирения людей после смятений 1904 и 1905 годов витали в воздухе и побуждали прессу отражать их на своих страницах. Вскоре, 23 апреля 1906 г., в симбирской газете "Симбирские вести" появилась вторая пропагандистская статья под названием "Ярмо классицизма в школах и эсперантизм", в которой я привёл сведения о нашем языке и дал адреса, по которым можно запросить учебники.
Этим душевным настроем русской публики я объясняю также появление в это время в ежемесячном толстом журнале "Вестник науки" прекрасной статьи об этом же самом конгрессе нашего талантливого варшавского писателя Льва Бельмонта. Эта же статья в переводе на Эсперанто, выполненном способным петербургским единомышленником Вс.Лойко, была напечатана в эсперанто-русском журнале "Русланда эспэрантисто". Прекрасное описание дней конгресса, полное энтузиазма, ещё более зарядило меня идеей эсперантизма. Статья так мне понравилась, что я решил издать и её, как отличный материал для пропаганды нашего языка.
Итак, в мой план вошло издание уже двух статей – Л.Заменгофа в моём переводе на русский и Л.Бельмонта в переводе Вс.Лойко. К этим статьям я решил добавить ещё мою пацифистскую статью "Элемэнтой дэ кунфратиджо дэ пополой" /элементы братства народов/, написанную под впечатлением русско-японской войны и напечатанную на Эсперанто в апрельском номере "Русланда эспэрантисто" /кстати, эта статья была переведена на немецкий проф.П.Христаллером и напечатана в немецкой пацифистской газете. – прим.автора /. Три статьи на Эсперанто и русском языке, объединённые в одной книге, по моему мнению, представили бы из себя превосходный пропагандистский материал в среде пацифистов нашей страны, а если бы я добавил к ним краткую грамматику Эсперанто и два кратких словаря (эсперанто-русский и русско-эсперантский), книга пригодилась бы и как средство пропаганды и как первый учебник нашего языка.
Извещая о своём плане автора Эсперанто, я попросил у него разрешения использовать 16 его основных правил и краткие словари в качестве материала для книги, каковое он любезно дал. Авторские разрешения любезно дали также Лев Бельмонт и Вс. Лойко. Таким образом, осталась финансовая сторона дела, но это не представляло большой трудности. Я получал 150 рублей в месяц при ценах на хлеб 10 коп. за кг, на мясо – 25 коп. за кг, на яйца – 10-12 коп. за десяток и т.д. Будучи холостяком я имел после всех необходимых расходов ежемесячный остаток в размере одной трети зарплаты. Естественно, эти остатки были взяты за основу издательского капитала.
Но где печатать книгу? В нашем городе была одна типография, но у неё не было латинского шрифта. В самом близком большом городе Казани было много типографий, но ни одна из них не имела букв с надстрочными знаками. К счастью, там нашёлся один владелец типографии И.Н.Харитонов, который после некоторых колебаний решил выплавить такие буквы при условии, что я привлеку в его типографию и других заказчиков. Контракт был заключён и таким образом в Казани была основана первая эсперантская типография.
В середине 1906 г. я передал рукопись в набор. Политическая обстановка в России тогда весьма благоприятствовала печатному делу. После манифеста от 17 октября 1905 г. россияне получили очень большую свободу книгопечатания. Для напечатания книги не требовалась предварительная цензура рукописей и типографии могли печатать любые тексты. Только после печатания и брошюровки всего книжного тиража типография должна была представить местному цензору несколько экземпляров. Если он в течение нескольких часов не отдавал запретительный приказ, типография имела право передать весь выпуск заказчику. Так как цензор не мог в течение нескольких часов внимательно прочесть всю книгу, часто случалось, что в книге попадались такие статьи, которые, с точки зрения правительства, должны были рассматриваться как опасные для общественного порядка или морали. Тогда книгу арестовывали в том месте, где она находилась в момент ареста, а издатели и авторы привлекались согласно закону к суду. Таким образом, для напечатания книги мне не требовалось просить, как прежде, специальное разрешение цензора, и её сразу же начали набирать.
К сожалению, в типографии Харитонова не было наборщиков, знавших Эсперанто; из-за этого гранки поступали ко мне с таким числом опечаток, что я вынужден был возвращать их по нескольку раз. Только четвёртая или пятая корректура оказалась пригодной к окончательной печати.
ПОЕЗДКА НА ЭСПЕРАНТСКИЙ КОНГРЕСС
В том же 1906 году, в августе, должен был состояться второй эсперантский конгресс в Женеве, в Швейцарии. Я решил обязательно побывать на этом конгрессе. Для этого надо было получить отпуск у своего руководства и заграничный паспорт – у губернского руководства. Так как после революционных дней 1905 г. все служащие в России были довольно напуганы и легко разрешали всё, о чём просили граждане, я без труда получил проездные документы.
Теперь мне надо было усиленно заняться упражнениями в Эсперанто, чтоб быть способным использовать его в поездке. К сожалению, в то время в Ардатове никто не желал учить этот язык, на котором "никто не говорит и не существует литературы". Поэтому мне следовало глубоко его изучить в одиночестве. С этой целью я выписал почти все эсперантские периодические издания и книги. Читая их, я хорошо освоил эсперантский стиль; а для устных упражнений, ввиду отсутствия живых объектов, начал переводить на Эсперанто разные русские тексты. Чем более я этим занимался, тем более совершенствовался в Эсперанто. Но это – не устная речь. Увы, нигде в нашем районе я не мог найти эсперантиста, с которым мог бы испытать свои разговорные способности. И с такой неуверенностью надо было ехать за границу.
В выписанном мною иллюстрированном издании "Тра ла мондо" я прочёл, что в немецком городе Франкфурт-на-Майне имеется хорошая эсперантская группа, и там же были напечатаны адреса некоторых единомышленников. Так как путь в Женеву пролегал через Варшаву и Германию, я взял такой транзитный билет, чтоб можно было посетить за несколько дней город нашего маэстро и упомянутый Франкфурт.
В Варшаве я хотел посетить маэстро Заменгофа, но, к сожалению, он ещё раньше выехал на конгресс. Поэтому, проведя в городе несколько часов, я продолжил путешествие далее – прямо до Франкфурта. Здесь я к счастью нашёл единомышленников, о которых так долго тосковал, и в первый раз заговорил на Эсперанто с людьми, которые не разговаривали на моём родном языке и чей язык я тоже не понимал.
Первый визит я нанёс г-ну Файерабенду: у меня был его служебный адрес. Перед визитом я чувствовал себя так, словно шёл на экзамен. Я боялся, что вот сейчас произойдёт большой скандал: ни я его не пойму, ни он меня. С этим чувством я вхожу в контору, где он работал, и прошу швейцара вызвать господина в коридор. Через несколько мгновений из комнаты прямо ко мне выходит господин и спрашивает по-немецки, кто его ищет. Я на Эсперанто спрашиваю, он ли г-н Файерабенд, и, получив утвердительный ответ, начинаю медленно объяснять на нашем языке цель своего визита, предупреждая, что говорю на Эсперанто впервые, и прошу его говорить как можно медленнее. Вижу, что он меня понимает и даёт ответы, вполне сообразные моим вопросам. Это меня ободряет и побуждает нас к беседе. Но так как это был не домашний визит, вскоре я должен был его завершить. Прощаясь, г-н Файерабенд дал мне адрес заместителя председателя местной эсперанто-группы г-на Бартеля.
Я направился к нему и нашёл у него добросердечный приём. Вскоре прибывает туда другой иностранец, французский профессор-эсперантист Делиньи, автор эсперанто-французской грамматики, и между нами сразу устанавливаются самые добросердечные родственные отношения. Мы все ощущаем себя настоящими братьями, членами единой идейной семьи.
Из жилища г-на Бартеля мы пошли в одну из французских кофейных, где Бартель собирался дать урок Эсперанто; там мы встретили немецких единомышленников Зайделя, Кюлера и других. Ввиду присутствия на встрече двух иностранных эсперантистов, все говорили только на Эсперанто и я всё понимал. Точно так же понимали и меня, когда я пробовал говорить на Эсперанто. Я чувствовал себя самым счастливым человеком в мире, и в моей памяти в этот вечер очень часто всплывала архимедова "Эврика!", посредством которой он выражал своё ликование по поводу открытия известного закона гидравлики. Такое же настроение было у меня и на следующий день, когда я вместе с нежным и достойным любви г-ом Делиньи ходил осматривать достопримечательности Франкфурта.
С г-ном Делиньи я провёл почти целый день, и целый день мы разговаривали только на Эсперанто. Этот день был для меня полезнейшим практическим уроком нашего языка, а на следующий день я выехал из Франкфурта на женевский конгресс уже со спокойным сознанием того, что моё участие в работе конгресса не будет иметь только "физический" характер.
О своих переживаниях во время конгресса я довольно детально написал в журнале "Русланда эспэрантисто" в статье "Дуа Унивэрсала Конгрэсо Эспэрантиста" /второй всемирный эсперантский конгресс/. В ходе и после конгресса были устроены две превосходные экскурсии в Веве и по всей Швейцарии. Сам конгресс и экскурсии прошли на удивление блестяще. После конгресса я стал преданным членом эсперантской семьи, ибо по истечении 6 дней, проведённых в этом "семейном кругу", я уже мог довольно непринуждённо говорить на Эсперанто и приобрёл много друзей, с которыми позже имел длительные дружеские и деловые связи.
Из России на конгрессе было только девять человек: д-р Беин (Кабе), д-р Лев Заменгоф, Науман, Венюков, Табенский, автор нашего языка Л.Л.Заменгоф, студент Хельсингфорсского института Аттила, Евстифеев и я.
Мой энтузиазм в результате участия в конгрессе вырос до такого уровня, что я как бы помешался, одолеваемый одной постоянной идеей – идеей одного общего языка для человечества. Продолжая после Женевы своё путешествие через Париж, я всё рассматривал только сквозь призму этой идеи, каждого встречного человека воспринимая только в качестве подлежащего эсперантизации, а каждый объект – в качестве долженствующего стать инструментом пропаганды.
В Париже я снял комнату в маленьком отеле, или, вернее, пансионе "Борисфен", хозяин которого был эсперантистом. Благодаря его любезной помощи я быстро сориентировался в большом городе.
Париж в то время играл роль центра Эсперанто-движения. Нигде не было так много эсперантистов, как в столице Франции. Они жили весьма энергичной эсперантской жизнью, очень часто собирались для практических бесед на Эсперанто в разных местах города, устраивали театральные представления и т.д. Там же находились главные эсперантские издательства: "Ашетт и Ко.", "Прэса Социэто Эспэрантиста" /эсперантское общество печати/, Центральный офис, "Либрэри Эспэранто" /книжный магазин "Эсперанто"/ Варнье и т.д. Будучи в этот раз в Париже около недели, я имел возможность посетить тамошние учреждения и многие собрания. Таким способом я вошёл в курс центрального эсперантского движения и познал его пружины. Вновь повторяю, что в то время я всецело находился в тумане эсперантской идеи. Она заслонила собой достопримечательности знаменитого города и я осмотрел только наиважнейшие из них.
Поскольку свободное время заканчивалось, я не мог дольше оставаться в Париже, тем более, что согласно моему транзитному билету мне предстояло ещё побывать в Италии и Австрии. Поэтому я сел в поезд и безостановочно проехал Швейцарию, Симплонский туннель и Северную Италию. В Милане, где я пробыл один день, я посетил Всемирную выставку. Из Милана я проехал в Венецию, чтоб за один день осмотреть знаменитые каналы, площадь Святого Марка, морской берег острова Лидо, и ночью я уже ехал через Австрию. В этой стране у меня была только однодневная остановка в Вене, и после ночного переезда я прибыл на русскую границу.
После отбытия из Парижа за всю дорогу к дому я не встретил ни одного эсперантиста. Уже привыкнув к "семейной жизни" в ходе женевского конгресса и в Париже, на последнем этапе путешествия я чувствовал себя сиротой в чужой среде; это повергло меня в очень плохое настроение и поездка через эти страны и города не доставила мне никакого удовольствия. Особенно угнетало незнание языков, на которых говорили жители пересекаемых стран, и это ещё более усилило томление по единому, всеобщему языку для человечества. Во мне начала прорастать мысль, не могу ли я отдать все свои силы для осуществления этой идеи. Я очень сожалел, что не обладаю таким капиталом, который позволил бы мне не служить и заняться самым любимым делом.
Сначала я прогнал эту мысль, как нелепость, и волей-неволей приступил к своим служебным функциям. К счастью, они не были очень сложными и у меня доставало свободного времени для работы над любимой идеей. Эту работу я проводил в трёх направлениях: устная и письменная пропаганда, литература и личное изучение.