Текст книги "Виртуоз"

Автор книги: Александр Проханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)

– Стартовая готовность «один», – возвестил металлический робот.

Ему вдруг открылось, – подобно сидящим у экранов ракетчикам, он подключит к ракете свое сердце. Внесет, живое, пульсирующее, в тело ракеты. Поместит среди электронных блоков контейнеров с топливом, металлических раструбов.

Страстным порывом, глубоким вздохом, молниеносным усилием он разъял себе грудь. Перенес брызжущее сочное сердце из груди, через леса, под моросящим дождем туда, где горел голубой огонь. Вбросил сердце в ракету. Стало тяжко дышать. В груди заухало, заломило в висках. Он чувствовал грудью непомерную тяжесть ракеты, ее угрюмую жизнь, частью которой он стал.

– Начинается обратный отсчет… Десять, девять, восемь…

Он сделал выбор – отдал свое сердце ракете. Принес себя в жертву Родине. Так поступали до него «Сыны Отечества», слуги Империи, русские аристократы. Он, самозванец, поступил так, как если бы был цесаревичем.

– Семь, шесть, пять…

Ему было страшно. Синий огонь таил в себе его смерть. Ему оставались последние секунды перед разрывом сердца. Еще было время одуматься, изъять из ракеты сердце, поместить обратно в грудь. Отделить свою судьбу от горькой судьбы России. Но он стоял, слыша удары пульса, глядя на одинокий льдистый огонь.

– Четыре, три, два…

Он прощался с жизнью, зная, что проживает последние секунды. Молитвенно, с последней нежностью и любовью, подумал о Марине – ее золотистые изумленные брови, зеленые глаза, ненаглядные легкие руки возникли перед ним.

– Один, ноль…

В лесах полыхнуло, будто моргнула глазница. Там, где сиял мертвенный синий огонь, стал распускаться пышный одуванчик. Из белого облака встал клин огня, раздался далекий треск. На огненном столбе, узкая, белоснежная, вознеслась ракета, окруженная бесцветной плазмой. Треск превратился в гром, отточенное острие вонзилось в низкие тучи, превратилось в розовый шар. Сквозь мглу стремительно неслась спектральная звезда с четырьмя лучами, накрывая леса прозрачным павлиньим пером. Исчезла за облаками, утягивая за собой меркнущий звук, и на землю, из низких туч, опадали блески, огненные капли, мерцающие искри, будто в небесах взорвалась хрустальная люстра, осыпала драгоценные подвески.

Алексей, счастливый, потрясенный, стоял, слушая стук сердца, которое уцелело и билось в груди, и одновременно уносилось в бездонный космос, превращенное в лучистую звезду.

Испытатели слабо колыхнулись в момент старта, однако продолжали напряженно ждать, всматриваясь в мониторы, на которых плясали и струились сигналы.

– Отсечка двигателя первой ступени… – известил репродуктор. Это означало, что ракета сбросила часть своего сгоревшего тела, продолжала полет, а раскаленная ступень упала в ночную тундру, шипела и сверкала в болоте, наводя ужас на стадо оленей.

– Отсечка двигателей второй ступени. Объект вышел на заданную траекторию…

В ответ все собравшиеся на смотровой площадке взревели, возликовали, громогласно воскликнули. Кинулись обнимать друг друга. Тузили кулаками, целовались в уста. Танцевали, подпрыгивали. Седой генерал прижимал к груди стареющего конструктора. Начальник космодрома сгреб в объятья двух инженеров и по очереди их расцеловывал. Министр обороны Курнаков приседал, шлепал себя по бедрам. Они напоминали детей, играющих в «куча мала». Их серые утомленные лица порозовели, красные от бессонницы глаза сияли, морщины и складки расправились. Это была их победа, их ослепительный успех. Созданная ими ракета, могучее диво летело под звездами, улавливая в окуляры мерцанье светил, прокладывая путь среди серебряных чертежей мирозданья. Стремилось к ночной Камчатке, где десятки радаров следили за ее приближеньем.

– Цель поражена… – возвестил микрофон. Это известие породило новый всплеск ликованья. Но теперь шумная радость, торжествующие возгласы, неистовые жесты были обращены на Алексея. Его обступили, поздравляли, обнимали.

– Вы, Алексей Федорович, принесли счастье, – гудел министр обороны Курнаков.

– Я загадал, если пройдет старт нормально, значит, будет в России монархия! – вторил ему начальник космодрома.

– Каждый раз приезжайте, без вас запускаться не будем, – тормошил его Главный конструктор в съехавшем на сторону галстуке.

– С этого момента сию площадку приказываю именовать «Царской»! – басил Генеральный конструктор, обнажая прокуренные желтые зубы.

– Качать наследника русского престола! – Все кинулись к Алексею, подхватили, стали подбрасывать к потолку, и он, пугаясь и хохоча, взлетал вверх, видя обращенные к нему ликующие лица, экраны мониторов, генеральские погоны. Верил, что чудесным образом, своей жертвенностью и молитвой принес успех испытателям.

Его не оставляли в покое. Требовали автографов, сувениров. Он раздавал монетки, авторучку, завалявшийся в пиджаке клочок ткани с пришитой пуговицей. Расписывался на записных книжках, чертежах, инженерных схемах.

– Ну, спасибо, Алексей Федорович! Выручили ракетные войска! – благодарил министр. – Теперь же, по русскому обычаю, надо обмыть успех.

Они собрались в банкетном зале небольшого ресторана. И с первых же тостов Алексей оказался в центре внимания. Все поднимались, держа на весу рюмки, и обращались к нему.

– Не скрою, Алексей Федорович, я встретил ваше появление в штыки.– Генеральный конструктор, расстегнув ворот рубахи, обнажил смуглую, с крупным кадыком шею. – Мы, ракетчики, люди суеверные, набожные. Птичка не так пролетела, кошка дорогу перебежала, нож со стола упал – и мы падаем духом, ждем несчастья. Таким был Королев. Таким был Челомей. Таким был Бармин. Как нам сообщили, что на пуск приедет царевич, ну все, думаю, опять на старте взорвемся. Но теперь, когда мы сработали идеально, это, смею заметить, ваша заслуга. Через вас, должно быть, царские мученики нам помогли. С этого момента я монархист. За успех! За нашу и вашу победу! За русскую царь-ракету!

Главный конструктор, создатель телеметрии, сбросив пиджак, в одних тертых подтяжках, тянулся чокнуться с Алексеем:

– Вам, как представителю царского рода и, быть может, будущему русскому царю, скажу по секрету. У России есть такое оружие, которого нет ни у одной страны мира, включая Штаты. Мы готовы запустить в космос платформы и развесить их над крупнейшими городами Америки. С этих платформ ракеты смотрят прямо вниз, по вертикали, и в случае чего, срываются с платформ и вонзаются в города, как ножи, с минимальным подлетным временем. Их не засечь, не сбить. В Америке сто одинаковых дырок с оплавленными краями! – Он растопырил длинные костлявые пальцы, изображая висящие над Америкой ракеты. Опрокинул в рот рюмку, вонзая пальцы в блюдо с закуской, хватая ягоду маслины.

Еще один конструктор, специалист по баллистике, взял слово:

– Мы в России можем построить все, если это не противоречит законам физики. Например, они создают вокруг нас системы ПРО в Чехии и Польше. Создавайте на здоровье, тратьте денежки налогоплательщиков. А мы потихонечку на подводной лодке подтянем в Атлантику термоядерный заряд и взорвем напротив Манхеттена. Цунами будет такое, что пол-Америки смоет. Останется чистый пляж.

– Можно на дне океана взорвать, а можно в ионосфере, над Штатами. Образуется озоновая дыры величиной в пятьсот километров, и сквозь эту дыру Америка подвергнется жесткому облучению космоса. Первый год – десять миллионов раковых больных. Второй год – сто миллионов. От всего населения – двадцать тысяч мутантов, двухголовых и шестируких. Вот и вся сверхдержава. И они это знают, собаки! – лысый, с глянцевитым черепом генерал чокнулся с Алексеем, доверяя ему еще один стратегический секрет, хранимый в недрах Генштаба.

– Расскажи, Антон Егорович, как ты в прошлом году докладывал на Военно-промышленной комиссии, – обратился к генералу тощий конструктор с редкими черными волосами и огненно-фиолетовыми глазами. – Мы предложили правительству, – обернулся он к Алексею, – разместить в космосе несколько алюминиевых зеркал и направить их на Америку. Представляете, день и ночь, круглые сутки, территория Штатов облучается солнечным светом. Вечный день. Взрыв биосферы. Сходят с ума насекомые. Сходят с ума животные и птицы. Сходят с ума люди. Бунт биосферы, с которым не справится никакая политическая или социальная система. За штурвалами самолетов – сумасшедшие. У пультов атомных станций – сумасшедшие. В Сенате – сумасшедшие. В Белом доме – сумасшедшие. И над всеми в небе пылают негасимые солнца, созданные на русских заводах.

Алексей выпил несколько рюмок, и голова его шла кругом. Люди в затрапезных костюмах, с небритыми лицами русских крестьян и мастеровых владели механизмами Конца Света. Апокалипсис в их изложении не выглядел ужасающей мистерией с явлением Ангелов Смерти, невиданных чудищ и падающих звезд. Он выглядел лабораторным экспериментом, во время которого группа инженеров решила поставить физический опыт по уничтожению крохотного участка Вселенной. И если опыт все еще не был поставлен, то это означало, что мир находится под сберегающей дланью верховного Божества, удерживающего силы разрушения. «Удерживающий» Бог проявляется в мире через «удерживающего» правителя, коим может быть только Царь, земное подобие Царя Небесного. Восстановление монархии в России есть неотложная, не терпящая отлагательств потребность, связанная с сохранением человечества.

Такие умозаключения проносились вихрями в его опьяненном сознании, когда он слушал бурные речи сотрапезников, смотрел на сверкающие рюмки, падающие на скатерть блестящие капли водки.

– Дорогой Алексей Федорович, – министр обороны Курнаков поднялся, держа рюмочку в огромной мясистой длани, стараясь изобразить на своем брутальном лице верноподданные чувства. – Вы уже успели заметить, что мои товарищи – ракетчики люди очень осторожные, скептические и недоверчивые. И вы видите, как они вас приняли. Всем сердцем, всей верой. Они признались, что вы принесли им счастья. Такое же счастье, не сомневаюсь, вы принесете и всей нашей Родине, всей матушке России, которая давно ждет своего царя. Два наших лидера, Виктор Викторович Долголетов и Артур Игнатович Лампадников, замечательные, достойные люди. Но ведь недаром мне поручено сопровождать вас, открыть вам самые секретные сферы обороны. Значит, и они считают, что России нужна монархия, и видят вас будущим монархом России. Со своей стороны могу вас заверить, армия всегда с вами. Русская армия всегда хранила в душе завет: «За Веру, Царя и Отечество». Мы присягнем на верность монарху, искупим грех измены Государю генералитета русской армии. У меня, Алексей Федорович, есть предложение, чтобы вы поступили в Академию Генерального штаба и прошли ускоренный курс, который сделает вас настоящим русским военным, настоящим армейцем, как это было принято в достославные времена Империи. Еще раз предлагаю в вашем лице выпить за восстановление Русской Империи, русской монархии. Верьте в нашу преданность! – Он повернулся к застолью. – По моему счету: два коротких, одно протяжное – ура!

Стол двоекратно грохнул «ура», раскатав его долгим рокотом.

Алексей был благодарен за это выражение любви. Любил их всех, великих и достойных, простых и доступных. Ему снова казалось, что он их где-то встречал, был с ними знаком, узнавал их улыбки и жесты, манеру говорить и курить, вскакивать и подносить ко рту рюмки. Они были родные, он сам был одним из них. Лишь маленький нахохленный горбун мерцал издалека затравленными глазками. Страдальчески тыкал вилкой в ломти красной рыбы, не чокаясь, пил рюмку за рюмкой.

Шумное торжество завершилось за полночь. Все расходились, воодушевленные и счастливые. Алексей, оказавшись в гостинице, раздевался, готовясь ко сну, с улыбкой и благодарностью вспоминая сказанные в его адрес слова. Он по-прежнему не отождествлял себя с семьей несчастных Романовых. По-прежнему усматривал во всем происходящем необъяснимую интригу. Но ему начинало казаться, что в интриге есть благой смысл. Что люди, затянувшие его в интригу, руководствуются благом страны. Он был готов закрыть глаза на очевидный обман, если этот обман был нужен для блага России. Если люди, прибегающие к обману, не имели иного способа достичь блага.

В дверь тихо поскребли, раздался осторожный стук.

– Войдите!

В комнату, крадучись, затравленно озираясь, вошел горбун. Старообразный, с безволосым скопческим лицом, с порога оглядел углы, занавески, картину с нарисованной ракетой, словно искал подглядывающую камеру, спрятанный микрофон:

– Простите, что решился вас потревожить. Я не представился. Стреногов, испытатель телеметрических систем. Мне важно было вас увидеть. Мне есть что вам сообщить.

– Прошу, садитесь, – Алексей застегивал расстегнутую было рубаху. – Спасибо, что вы зашли.

– Вас обманывают. Не было никакого старта. Все имитация. Не было ракеты.

– Как не было? – Алексей изумленно вглядывался в болезненное лицо неурочного гостя. – А что же было?

– Был фейерверк. Был муляж, который спешно изготовили к вашему приезду. Несколько дней личный состав космодрома клеил картонный цилиндр, наполнял его пиротехникой. Вам показали не ракету «Порыв», а бутафорскую картонную трубу, начиненную китайской пиротехникой.

– Не может быть! Для чего? – не верил Алексей, всматриваясь в заостренное личико горбуна, напоминавшее мордочку испуганного зверька. – Для чего им меня обманывать?

– Все эти люди, которых вы видали на старте, это никакие не ракетчики, не генералы, не конструкторы. Это артисты, которых пригласили, чтобы они разыграли перед вами спектакль. Неужели вы не узнали известных на всю страну артистов?

– Я мало смотрю кино. Почти не смотрю телевизор. Зачем было меня обманывать? – Алексей припоминал недавнее общество– воодушевленные лица, жарко говорящие губы, энергичные жесты и начинал понимать, почему они казались ему знакомыми. Они действительно напоминали артистов из сериалов, – их хорошо поставленные голоса, артистические позы, выразительная мимика. Вот почему ему чудилось, что он уже их видел когда-то. Видел на телеэкранах, в бесчисленных сериалах, в которые иногда погружалось его утомленное сознание.

– Генерал-майор, лысый, с морщинами, который представился вам военпредом. Это актер Золотухин. Странно, что вы не узнали. Генеральный конструктор – это артист Боярский, просто он снял свою черную шляпу и слегка загримировался. Главный конструктор по телеметрии, который вас пугал космическими платформами над Манхеттеном, – это артист Гоша Куценко. А второй конструктор, говоривший о цунами,– это артист Миронов. Удивляюсь, что вы не узнали.

– А вы тоже артист? – спросил Алексей, пораженный открытием.

– Я не артист. Я работник космодрома. Меня приставили к мониторам. Чтобы сидящие за ними статисты в офицерских мундирах не испортили дорогую технику.

Алексей был потрясен. Перед ним разыграли искусный спектакль с привлечением лучших артистических сил, и кому-то, неведомому, было важно, чтобы он поверил в бутафорию с ракетой, был одурачен, поверил царящим в армии монархическим настроениям.

– Не верьте ни единому слову,– произнес горбун.– Все блеф. Все отвратительный блеф. Нет никаких ракет. Нет никакой ракетно-космической обороны. Нет армии. Россия беззащитна.

– Но заверения министра обороны? Заверения Президента Лампадникова? Слова Духовного Лидера Долголетова? О том, что Российская армия надежно защищает страну?

– Все блеф. Нет танков – одно старье. Нет самолетов – выработан ресурс. Нет систем ПВО – открыто небо над городами, заводами, стратегическими объектами. Нет подводного флота с ракетами. Нет космических орбитальных группировок. Нет оборонных заводов – везде сидят американцы, добивают русский военно-промышленный комплекс. Нынешний министр, который так сладко вам пел про оборону России, закрывает одно за другим военные академии и училища. Громит штабы сухопутных войск и флота. Продает с молотка военные объекты. Уже нет офицеров нижнего звена, а генералы только и знают, что воровать. Вместо боевых частей передового базирования устраивают показушный балет кремлевского полка с дефиле в киверах и с мушкетами. Американцы считают, что деградация русских ракетно– ядерных сил сдерживания зашла так далеко, что сейчас они могут нанести по России ядерный удар без всякого риска получить «удар возмездия». Со стороны президента Лампадникова одни обещания, один блеф, который должен держать народ в неведении, пока по всему горизонту не вырастут ядерные грибы.

– Не верю! Невозможно! Почему я должен вам верить? – тоскуя, воскликнул Алексей, глядя на заостренное рыльце горбатого человечка.

– Если вы сейчас поедете со мной, вы сами во всем убедитесь. Машина ждет у гостиницы.

Алексей оделся. Весь, дрожа, не позволяя себе верить в ужасный блеф, вслед за горбуном спустился к подъезду. Военная машина с молчаливым шофером подхватила их и понесла по лесистой бетонке, там, где пролегал их дневной путь.

Ночные леса расступились, и они достигли пустоты, окруженной черным бором, над которым, малиновая, угрюмая, догорала северная заря. Фары машины озаряли плиты бетона с черным, обгорелым мусором. Пахло паленой пластмассой, зловонием химических материалов. Алексей наклонялся, поднимал обугленные куски пластика, белые ломти скорлупы, покрытые изнутри сажей. Казалось, что здесь лопнуло огромное яйцо, из которого в черной слизи вылупился уродливый птенец. Перед ним валялся крупный обломок. На закопченной поверхности было выведено краской: «Царевич Алексей». Все было ясно – множество петард и декоративных пороховых шутих вознесли бутафорскую ракету, превратили ее в пылающий шар, который в тучах казался сияющей звездой, а потом из мокрых облаков вместе с дождем опадали искры салюта, кусочки горящей пластмассы. Артисты на смотровой площадке талантливо разыграли сцену удачного старта, попадания ракеты в намеченную на Камчатке цель.

Алексею было невыносимо тяжело. Его мучил сотворенный с ним отвратительный обман. Мучил страшный блеф, в который верил наивный, обманутый народ. Будущее казалось ужасным. И в этом ужасном будущем ему отводилась отвратительная и ужасная роль.

– Зачем это все? Кому это нужно? – обращался он к маленькому, сгорбленному человеку, стоящему среди обгорелой рухляди.

– Не знаю. Они боятся «Формулы Рая». Они думают, что вы владеете «Формулой Рая». Они не позволят вам донести ее до народа.

– Какой «Формулой Рая»? Я ничего не знаю.

– Гагарин владел «Формулой Рая». Он первый побывал в космосе, и ему открылась «Формула Рая». Он хотел поведать ее людям. Но ему не позволили.

– Его убили? Подстроили катастрофу?

– Он жив. Его упрятали за решетку, и он находится там по сей день. Под Нижним Тагилом есть колония строгого режима. Там сидит Юрий Гагарин. Его видел один бандит, который сидел за разбой. «Формула Рая» стремится снизойти к русским людям, но ее не пускают. Русские космисты были близки к постижению «Формулы Рая». Циолковский был близок к ее постижению. Вернадский, Чижевский. Но им не позволили. «Формула Рая» ищет человека, через которого она будет явлена русским людям и через которого будет прервано бесконечное русское страдание. Быть может, вы – тот человек. Вас ищет «Формула Рая».

Они стояли в лучах автомобильных фар, отбрасывая длинные тени, среди обломков бутафорской ракеты, каждый из которых отбрасывал тень. Алексей смотрел на маленького горбуна, держащего в руках кусок скорлупы с надписью: «Царевич Алексей». Это был русский космист, последний из плеяды великих прозорливцев. Было странно, чудесно и больно смотреть на негасимую ночную зарю с черными зубцами елей, сознавая, что где-то на эту же зарю смотрит сквозь колючую проволоку Юрий Гагарин, владеющий райской истиной.

Они возвращались в гарнизон. Навстречу из леса полыхнули слепящие фары, жалящие прожектора. Вдоль бетонных плит, плавно колыхаясь на мягком грунте, двигался ракетовоз на гигантских колесах. Пятнистое тулово, кристаллическая кабина, ребристые шины. Пропыхтел, обдав жирной горячей гарью. Двигался, раздвигая ели слепящим светом. Алексей чувствовал фатальность бытия – в лесной колее, в студенистых икринках трепещут тысячи жизней, не ведая, что к ним неуклонно и слепо приближается гибель.

С бессильным гневом и изумлением Ромул смотрел на телеэкран, где в новостной программе показывался сюжет с пуском ракеты «Порыв». Отточенный белый бивень. Священник с кропилом. Все тот же странный, бог весть откуда взявшийся самозванец выводит краской на корпусе ракеты надпись: «Царевич Алексей». Зарево над ночными лесами. Перламутровая, летящая в тучах звезда. И неистовая радость ракетчиков, обступивших самозванца, – обнимают, целуют, подбрасывают вверх, словно это его личный успех. Словно армия обрела в его лице своего подлинного кумира.

Это было невероятно. По центральному телеканалу показывался сюжет, которого могли удостоиться лишь первые лица государства,– Президент Лампадников либо он, Долголетов, Духовный Лидер России. Налицо был заговор, имевший целью устранить из политики его, Долголетова. Вытеснить его из общественного сознания. Разрушить статус Духовного Лидера. Заместить его в этой роли другим человеком, чей наивный и трогательный облик, загадочная судьба, ореол мученичества и величия привлекали симпатии народа, питали народный миф о справедливом и благочестивом правителе. Автором заговора мог быть только Рем, его коварный, византийский ум угадывался во всей шее возвеличивания и прославления убогого провинциала. Чем привлекательней и ярче становился самозванец, тем скучнее и невыразительней казался Ромул. Тем меньше у него оставалось шансов сменить на президентском посту Рема. Тем легче было тому баллотироваться на второй президентский срок.

Едва справляясь с бешенством, он позвонил к вероломному другу в Кремль, видя на экране его самодовольное волоокое лицо, письменный стол с малахитовой лампой, кипу документов, над которыми Рем взмахивал изящной золотой ручкой.

– Все это я тоже только что видел, мой дорогой, и собирался тебе звонить, предвидя твою реакцию. Отвлекло послание этого наглеца Саакашвили, который, представляешь, грозит «окончательным решением южно-осетинской и абхазской проблемы». Неужели американцы будут воевать из-за этого параноика? Хотелось бы показать его мозг профессору Коногонову, чтобы тот воспроизвел его сексуальный бред на тему «Великой Грузии».

– Почему без моего разрешения сдвинули запуск ракеты «Порыв»? Почему на запуске присутствовал не я, как было оговорено, а этот увалень, на которого вы с Виртуозом напяливаете горностаевую мантию и шапку Мономаха? Что все это значит? Я требую объяснения!

– Прости, мой дорогой, что я не предупредил тебя о мистификации, – влажные воловьи глаза Рема источали благостное расположение. – Эта была не ракета «Порыв», а дешевый муляж. Ракетчики, которые «качали» нашего лжецаревича, были актерами московских театров. Мне привезли пленку, и я тебе сейчас ее покажу.

Он перегнал Ромулу ролик, и тот мрачно, недоверчиво смотрел, как солдаты космодрома склеивают из пластмассы и папье-маше корпус ракеты, устанавливают ее на стартовом столе. Как дурачатся известные артисты, словно разыгрывают сценки капустника. Актер Куценко сбил с головы актера Боярского черную шляпу, и открылась розовая смешная плешь. Актер Золотухин чеканил строевой шаг, тараща глаза, а актер Миронов, схватив щетку, делал «на караул». Ролик заканчивался зрелищем обгорелых обломков. Солдат поднял с земли, держал перед телекамерой кусок пластмассовой скорлупы с надписью «Царевич Алексей».

– Ну, ты убедился, мой друг, что все это смешная бутафория? – дружелюбно рассмеялся Рем.

– Для чего этот балаган? Как ты из него будешь выпутываться?

– Это идея нашего непревзойденного Виртуоза. Стремительно приближается финансовый кризис. Будут лопаться банки и корпорации. Возможны социальные потрясения. Обостряется ситуация на Кавказе. Грузинский параноик неизбежно атакует Цхинвал. Мы должны создать отвлекающий пропагандистский эффект. Разоблачение самозванца. Гневные обвинения. Страстные дискуссии. Ток-шоу. Судебный процесс. Народная энергия будет в очередной раз уловлена, и мы в очередной раз выиграем социальное время. Разве это не есть искусство управления, не есть «управляемая демократия»?

– Но разве ты не чувствуешь, что ваши игры наносят урон моей репутации? Я теряю престиж. Нарушается равновесие духовного и властного начала в наших с тобой отношениях.

– В какой-то мере ты прав. Но это, поверь, ненадолго. Разоблачение самозванца вернет тебе твой поколебленный статус. И даже его увеличит. Мнимый кумир падет, а подлинный останется. Тем более что падение ложного кумира будет предшествовать празднеству Духовного Лидера Русского Мира. Это будет твой личный триумф.

Ромул слегка успокоился, хотя раздражение и недоверие оставались. Ласковые, выпуклые глаза Президента скрывали в своей глубине чернильную, непроглядную муть, в которой, как в океанских впадинах, жили таинственные чудища подводного мира.

– Ты сегодня идешь на освящение колоколов в Свято-Даниловский монастырь? – спросил Рем, желая успокоить мнительного друга. – Я бы тоже присоединился, но, увы, встречаюсь с губернатором-казнокрадом. Тебе – небесное, мне – земное. Тебе – чистота, мне – грязь. Ну, ничего, скоро мы поменяемся ролями, и ты снова займешься земными президентскими делами.

Экран погас, оставив в душе неясную тревогу, неисчезающее чувство опасности, словно в экран скользнул и спрятался гибкий чешуйчатый хвост.

Он отправился в монастырь, где освящались привезенные из Америки колокола. Прославленный еврейский олигарх, составивший несметное достояние на русской нефти, алмазах и никеле, отблагодарил матушку-Россию, выкупив у американцев русские колокола, вывезенные другим еврейским олигархом Хаммером и годы русских бедствий.

На монастырской площади, среди храмов и служебных построек, был сооружен деревянный помост. Колокола висели, как смуглые фантастические груши. Служили молебен. Митрополит Арсений в серебряном облачении кропил колокола. Олигарх набожно крестился, терпеливо подставлял лицо под ворох солнечных брызг. Множество народа окружало помост, радовалось встрече с православной святыней. Завершив чин освящения, митрополит Арсений подошел к Ромулу и предложил ему ударить в колокол.

– Пусть ваша рука, столько сделавшая для благоденствия Отечества нашего, первая исторгнет звук радости, возвещая о торжестве православия.

Все телекамеры устремились к Ромулу. Он торжественно приблизился к самому большому колоколу. Взялся за веревку, привязанную к кованому языку. Потянул. Язык не сразу коснулся колокола, и Ромулу пришлось несколько раз напрягать и раскачивать тяжелое било. Удар получился гулкий, глубокий, рокочущий. Звук медленно выплыл из колокола и, не растворяясь в воздухе, полетел, продолжая на лету звенеть, переливаться, играть множеством оттенков и звучаний. Ромул почувствовал, что с этим звуком от него отделилась невидимая, сочная часть его сущности, стала удаляться, и он чувствовал случившуюся с ним утрату. Снова ударил, и еще одна доля его сущности, заключенная в рокочущий, торжественный звук, покинула его и полетела над головами, над церковными кровлями, через монастырскую стену, в невидимый город, где кто-то незримый принял в себя этот звук, вдохнул, стал сильнее, крупнее, величественнее. Он бил и бил, чувствуя, как исчезают, как истекают из него живые силы и его становится все меньше и меньше. Звоны, которые он извлекал из старинной меди, были погребальными. Он продолжал раскачивать кованый язык, и слезы текли по лицу.