Текст книги "Жанры в арсенале современной журналистики"

Автор книги: Александр Тертычный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Успешный поиск истины в ходе полемики, как уже говорилось выше, будучи основной ее целью, невозможен без установки на взаимопонимание участников полемики.Это требование может показаться нереальным и не соответствующим сути полемики. Но на самом деле только стремление людей понять друг друга помогает удержать ускользающую «правду». К сожалению, на полях газетных сражений приходится наблюдать прежде всего полемистов, которые искренне уверены, что именно они уже владеют истиной «в последней инстанции». А если это так, то поиск взаимопонимания, ради установления истины, уже мало волнует участника спора, он просто хочет навязать всем свою «самую верную» точку зрения. Именно в таком желании заключена исходная причина того, что полемист прилагает все усилия для победы над своим оппонентом любой ценой. Ведь он отстаивает истину! А оппонент этого почему-то не хочет понять. Как тут не показать ему, что он собой представляет? И показывают.

Так, названное выше полемическое выступление «Тульские известия» начинают, как можно предположить, с самого главного для них – выражения своего отношения к оппоненту – «Молодому коммунару». Оно заявлено уже в набранном аршинными буквами, расположенном над названием газеты аншлаге полемической публикации: «Вкусна ли уже обглоданная кость?» Первые абзацы самого текста также повествуют «о главном».

Из публикации «Крах прожекторов „МК“»

(Тульские известия. 19 июня. 1999)

Гениальный английский сатирик Джонатан Свифт, известный широкому кругу читателей своей мудрой книжкой «Путешествия Гулливера», в молодые годы написал не менее талантливую, но мало известную «Сказку бочки»… Есть там, между прочим, и нелицеприятное высказывание молодого острослова в адрес тогдашней литературной критики: «Они (критики), как голодные псы, поднимают тем больший вой и лай, чем меньше костей в подаваемом им кушаний…»

Эти слова я постоянно вспоминаю, когда читаю очередной опус младокоммунаровских критиков, касающийся любых начинаний губернатора Тульской области В.А. Стародубцева. Есть ли в очередном начинании областной администрации «минусы» или «плюсы», вой и лай со страниц «Молодого коммунара» все равно прозвучит. Такова уж она, собачья природа. Но, как правильно говорят в народе, собака лает, а караван идет…

Нередко достается не только «противной» газете, но и ее читателям, а тем более тем, кого она защищает. Автор «Вечерней Рязани» Д. Проскурин так отзывается о полемизирующих с «вечеркой» «Рязанских ведомостях» и тех, кто выступает на ее страницах – губернаторе области В.Н. Любимове, его избирателях, местных коммунистах.

Из публикации «Год в кресле губернатора»

(Вечерняя Рязань. 16 января. 1999)

О качестве материалов в «Рязанских ведомостях» судить вам… Если вам кажется, что мы несколько сгущаем краски, читайте «Рязанские ведомости». В них все так гладко, словно мы дошли до светлого будущего – доходяги, блин! Вот, буквально на прошлой неделе в стенгазете рязанских властей появилась рубрика «Рязанцы о работе властей» – рязанцы всем довольны, а Любимов – просто ангел. «Ведомости», наверное, получат премию. Из бюджета.

Не менее воинственно настроен и В. Михайлов, другой автор рязанской «вечерки». Он так видит свои отношения с уже упомянутым губернатором области, в которого мечет свои раскаленные стрелы со страниц того же номера газеты.

Из публикации «Михайловщина. Нолики обожают ставить крестики»

(Вечерняя Рязань. 16 января. 1999)

М-да, прямо скажем, не сложились отношения между Вадимом Владимировичем (автором статьи. – А.Т.) и Вячеславом Николаевичем (губернатором. – А.Т.). Да и не могло быть иначе… Что-что вы говорите? Кто ты, смерд, и кто Он?! Мол, да как ты смеешь даже в мыслях ставить себя, хиппующего борзописца, на одну доску с Ним, Вседержателем цельной губернии, Помазанником Самого Геннадия Андреевича Зюганова и, в конце концов, Членом Совета Федерации?!

Не любит журналист и читателей «красной» газеты, «большевиков», которые, по его словам, «в силу своей классовой тупости, не только обещали, но и пытались построить рай земной (типа, коммунизм). Чем это закончилось? – Полной и безоговорочной жопой». В коей мы пребываем и по сей день, свидетельством чему служит четырехкратная победа рязанских коммунистов на местных выборах 1996–97 гг.

Хлестко написано. И грубо. Только к чему ведут такие хлесткость и грубость? Помогают ли они найти истину в споре, истину, необходимую всем? – таков вопрос. Ответ на который очевиден – нет. Как очевидно и то, что читатели, наблюдающие за полемикой, ведущейся на страницах газет подобным образом, действительно вспоминают слова великого Джонатана Свифта о дерущихся за лишнюю кость голодных псах.

Чтобы не давать аудитории поводов для подобных мыслей, начинающему журналисту, решившему выступать в жанре полемической статьи, надо всегда начинать с главного – прежде всего нацеливать себя на спокойный и аргументированный разговор, никак не унижающий достоинство оппонента, а значит, и свое собственное достоинство.

Журналистское расследование

Достаточно долгое время понятие «журналистское расследование» в отечественной прессе и в науке о журналистике воспринималось как синоним журналистского исследования действительности. И в этом плане оно обозначало собой сбор материала, связанного с анализом различных проблем общественной жизни, подготовкой выступлений прежде всего в жанрах аналитической статьи, очерка, фельетона. И лишь с началом перестройки общества в обиход отечественной журналистики вошло то понимание журналистского расследования, которое на Западе уже обозначало определенный жанр журналистских публикаций.

Сравнивая современное журналистское расследование с публикацией какого-то иного жанра, например со статьей, корреспонденцией, очерком и т. д., в нем можно найти черты, роднящие его с этими жанрами. И все же полнокровное журналистское расследование трудно спутать с каким-то иным жанром. Своеобразие журналистского расследования как особого жанра определяется качествами, возникающими под воздействием предмета, цели, методов получения информации, особенностями изложения полученного материала.

Предметом журналистского расследования обычно становится наиболее «кричащее» негативное явление, не заметить которое невозможно (это в первую очередь различные преступления, «из ряда вон выходящие случаи», события, приковывающие внимание общества). Если такие негативные явления – результат определенных действий каких-то людей или их некомпетентности, халатности и т. п., то эти люди, как правило, принимают все необходимые меры для того, чтобы скрыть корни, причины происходящего.

Цель журналистского расследования прежде всего и заключается в том, чтобы определить эти корни, причины, обнаружить скрытые пружины, приведшие в действие некий механизм, породивший вполне конкретный результат. Основной вопрос, который задает журналист-расследователь: почему? Не менее важным для данного жанра является еще один вопрос: как? Причем ответ на второй вопрос занимает в расследовании обычно львиную долю времени (в ходе расследования) и места (в самой публикации).

Поскольку обстоятельства всевозможных преступлений или тайных акций часто тщательно скрываются, то это, разумеется, резко затрудняет расследование. В силу этого журналист может прибегать к методам получения информации, роднящим его, с одной стороны, со следователем, инспектором уголовного розыска, а с другой – с ученым-исследователем, если речь идет об исторических расследованиях, связанных с громкими делами давно минувших дней. Это родство проявляется прежде всего в скрупулезности изучения связи явлений, когда внимание уделяется каждой мелочи, способной пролить свет на происходящее, вывести журналиста на верный след.

Идя по этому следу, он часто ведет за собой и читателя, слушателя, зрителя. Именно это движение за путеводной нитью в темном лабиринте взаимосвязанных событий выступает канвой способа изложения полученного материала, что неизбежно придает любому журналистскому расследованию детективный оттенок. Однако в отличие от литературно-художественного детектива, в котором по мере разматывания следователем запутанного клубка событий на поверхности появляются все новые герои, в журналистском расследовании люди, с которыми общался журналист, которые дали ему информацию, очень часто даже не упоминаются. Конфиденциальность источников информации, по известным причинам, очень часто становится неизбежной, в то время как в публикациях других жанров необходимость сохранять в тайне источники информации обычно не имеет особого смысла.

Из публикации «Чума рядом»

(Собеседник. 1999)

«Собеседник» (№ 9) уже писал о некоторых странностях эпидемии в ростовской станице Обливская. Целый ряд признаков ее заставляет предположить, что люди могли стать жертвами не природного катаклизма, а рукотворного – отечественного биологического оружия. И хотя, если верить официальным данным, таких игрушек у нас нет, не было и быть не может, известный эколог, доктор Лев Федоров считает, что разработку и совершенствование биологического оружия наши военные не прекращали никогда.

Дальше следует основное содержание публикации:

Биологическую войну мы уже вели.

Эка невидаль! Разве этим не все занимаются, те же американцы, например?

– А я не говорю, что они этим не занимались, – вводит нас в курс дела Федоров. – Вот они поэкспериментировали-поэкспериментировали, но собственно биологическое оружие на вооружение так и не приняли, а после событий 1969-го работы у них и вовсе прекратились. Тогда в одном из исследовательских центров произошла утечка вируса, который поразил стадо овец. Возник колоссальный скандал, и программу свернули. Так что американцы и боеприпаса биологического не создали, и на поток его не поставили, не говоря уж про складирование. А мы как раз здесь и продвинулись впереди планеты всей: наладили производственные линии, выпуск и складирование боеприпасов. Проще говоря, мы не просто готовились к масштабной биологической войне, мы единственные в мире были готовы ее вести. И даже вели… Начались такие работы не позже 1926 года, когда в рамках Военно-химического управления Красной Армии появилась первая спецлаборатория. В 1936-м прошли первые войсковые учения, на которых отрабатывались тактика и методика применения нового оружия. Тогда же на вооружение нашей армии поступили и его первые образцы – возбудители чумы, сибирской язвы и туляремии (нечто вроде вирусной пневмонии). Вот последнюю-то и применили в реальном бою – 1942-м против наступавшей в тех самых ростовских степях группы войск Паулюса, Выпускать чуму и сибирскую язву не рискнули – это было форменным безумием, эпидемия запросто бы охватила обширную территорию по обе стороны линии фронта. Обошлись туляремией, хотя смертность от нее не превышает 10 процентов, но живую силу противника из строя на время она выводила. Разносчиками заразы стали грызуны.

На первых порах успех был ошеломляющим: солдаты Паулюса пачками выходили из строя, и, не дойдя до Волги, будущий фельдмаршал вынужден был сделать паузу в своем стремительном броске к Сталинграду. Но наши этим воспользоваться не сумели: болезнь перекинулась через линию фронта обратно, и теперь уже советские солдаты заполняли лазареты.

Кстати, уже в 70-е с помощью генной инженерии наши ученые сумели «воспитать» бактерию туляремии должным образом: смертность от нее достигала 100 процентов, вдобавок она успешно противостоит известным антибиотикам…

До войны центр военно-биологических разработок располагался в одном лишь Кирове, в 1946-м очередной соорудили уже в Свердловске: ныне это печальный 19-й военный городок, в колоссальных подземных штольнях которого расположили масштабные биопроизводственные цеха и линии по снаряжению боеприпасов. Еще один центр организовали в Загорске: он специализировался на вирусологии и токсинном оружии. Как считает Лев Федоров, все наши боевые геморрагические лихорадки – поиск современной военной биологии – результат работы именно этого института.

Главные события развернулись в 1972-м. Тогда СССР присоединился к конвенции о запрете на разработку, испытание и производство биологического оружия. Попутно искусственно был создан ген. И наши биологи в погонах направили в ЦК КПСС послание, суть которого: если генетику применить к военной микробиологии, то получится мощнейшее оружие, которое нашим вероятным противникам и не снилось.

Белок воздействовал на мозг противника.

Тем временем в Ленинграде занимались белками, пептидами: считалось, что с их помощью можно управлять психикой человека. Собственно, это и было главной целью исследований: добиться, чтобы любые бактерии – сибирской язвы или чумы – в процессе своей жизнедеятельности выделяли белок, который мог бы воздействовать на мозг солдат противника. Получался как бы двойной удар: ты поставляешь противнику смертоносную бактерию, которая к тому же может выделить, скажем, токсин ботулизма или яд кобры, да любые другие яды, воздействующие на иммунитет людей.

Тогда же всерьез занялись и заводами по производству биооружия: действующими и мобилизационными. Один построили в Кировской области – в Омутнинске, завод биопрепаратов. Там, кстати, велись очень интересные работы над бактериями, которые не людей из строя выводили, а могли «жрать» технику или топливо противника. Запускаешь такую штуку, и она съедает, скажем, изоляцию, происходит замыкание и вся аппаратура выходит из строя.

Но с 1989 года стала сыпаться пелена секретности: в Англию сбежал директор ленинградского института Пасечник. И поведал такое… Тэтчер и Коль устроили тогда Горбачеву крутую головомойку, и тот был вынужден согласиться на инспекцию. Пришлось нашим воякам немного поутихнуть. А когда страна распалась, в США бежал уже Алибек Алибеков – второй человек в иерархии военно-биологической системы. Тут уж влип Ельцин и в апреле 1992 года издал указ: прекратить, понимаешь, работы по наступательному биологическому оружию. Так мы фактически признались, что готовились к наступательной биологической войне. Впрочем, работ не прекратили…

Вирусы добывали из трупов.

Но каким образом наши биологи в штатском обзавелись вирусами экзотических заморских болезней!? За это, уверен Лев Федорович, надо благодарить исключительно нашу разведку. Скажем, в 70-е годы именно бойцы невидимого фронта добыли в Индии натуральную оспу.

Но самое серьезное на сегодня оружие делается как раз на базе геморрагических лихорадок: эбола, марбурга, пасса, боливийская. Проблема была в том, что все они чужеземные. Была у нас своя, конго-крымская, только вот наших военных больше привлекали боевые свойства заморских. Посему и получила разведка задание: добыть. Приказано – сделано. Вирус боливийской лихорадки тайно вывезли из США. Лихорадку Марбурга «достали» в ФРГ: немецкие ученые обнаружили этот вирус в Восточной Африке и трудились над вакциной против него. Но произошла трагедия: заразилось и погибло несколько участников работ. Наши разведчики тайно вскрыли могилы, достали трупы умерших и вывезли в СССР образцы зараженной ткани. Однако над разработкой боевого вируса пришлось попотеть еще двадцать лет. Опять помогла трагедия: в апреле 1988 года погиб работавший над этой проблемой микробиолог Устинов. Уже из его тканей извлечен мутировавший вирус, получивший название E и принятый в 1990 году на вооружение советской армии…

События в Ростовской области заставляют задать резонный вопрос нашим биологам в штатском: на что они убили время, если так и не сделали вакцину от собственной лихорадки? В принципе, беда наша вовсе не в том, что мы становимся в чьих-то зарубежных глазах нехорошими. Это мы переживем, не впервой! Но переживем ли, если рукотворные эпидемии вырвутся из пробирок, поражая своих создателей?

Поводом для данной публикации послужила загадочная эпидемия, охватившая внезапно один из населенных пунктов в Ростовской области. Однако предмет выступления несколько иной. А именно – это тайные сведения о разработке биологического оружия, которые велись и возможно ведутся (по мнению журналиста) в России, и связанная с этим потенциальная опасность поражения им мирного населения страны. Предмет, как видим, очень существенный. А тем более тщательно скрываемый во всех странах. Наличие подобного предмета – явный признак жанра журналистского расследования.

Чтобы получить какую-либо информацию о таком предмете (в силу его особенностей), нужны очень большие усилия, нужны средства и методы, которыми журналисты, как правило, не обладают. Поэтому автор вряд ли смог бы самостоятельно получить какие-то данные, т. е. добраться до секрета, до которого не смогли добраться разведки некоторых государств, противостоявших СССР, если бы не «посыпалась пелена секретности» в результате предательства, совершенного некоторыми перебежчиками на Запад (автор об этом пишет). Где и как журналист получил используемые им данные, он в публикации не сообщает. Читатель узнает лишь об одном из источников информации – докторе Льве Федорове (хотя не ясно, существует ли он на самом деле, так как не указаны ни место работы, ни должность его). Такая «таинственность» тоже указывает на особый характер публикаций, относимых к журналистским расследованиям.

Ценность данного расследования заключается в том, что оно впервые не столько раскрывает какую-то тайну (что присуще некоторым журналистским расследованиям и что сулило бы какими-то серьезными последствиями то ли для ее создателей, то ли для самого журналиста), сколько в том, что раскрывает ее для читателя «Собеседника». Вполне возможно, что публикации, подобные «Чуме рядом», уже появлялись в каких-то иных изданиях (возможно, в западных), так как тайна реально перестала быть тайной после предательства, совершенного Пасечником и Алибековым. Но аудитория «Собеседника» познакомилась с этой тайной, скорее всего именно прочитав текст «Чума рядом».

Непременной чертой ряда журналистских расследований часто является присутствие самого автора в ряду действующих героев тех историй, о которых они ведут речь в публикациях. Рассказывая о том, как шло расследование, какие препятствия стояли на пути, какими открытиями, действиями, эмоциями оно сопровождалось, автор тем самым делает процесс расследования наглядным, впечатляющим, что явно отличает данный жанр от других жанров, например статьи. В силу того что, как уже говорилось, журналистское расследование приближается по характеру к тому расследованию, которое ведут правоохранительные органы, журналисту, его осуществляющему, необходимо позаботиться о доказательности «улик», на которых он строит свое выступление. Известно, что наиболее ценными являются достоверные сведения, полученные из близких к предмету расследования кругов (от бывших жен, друзей, сотрудников).

Часть необходимых первоначальных сведений журналист может получить из открытых источников – газет, журналов, теле– и радиопередач, библиотек, баз компьютерных данных, Интернета. В любом случае первоначальная информация может быть полезной, например, она может подсказать, где следует искать правительственные и другие документы (в каком министерстве, ведомстве, учреждении). Но, конечно, основной объем конкретных сведений, непосредственно связанных с предметом исследования, может быть получен в результате сложной и кропотливой работы с действующими источниками информации, включенными в изучаемую ситуацию.

В ходе расследования журналист прибегает к самым разным методам получения данных – наблюдениям, интервью, анализу документов и т. д. Одним из наиболее продуктивных методов является «перемена профессии» (журналист на какое-то время может стать продавцом на рынке, чтобы узнать, как действуют рыночные рэкетиры, или выступить в роли больного, чтобы выяснить, что творится в больнице, о которой плохо отзываются пациенты). Естественно, что собрать наиболее серьезные, наиболее тщательно скрываемые сведения, улики могут в полной мере только правоохранительные органы. Расследование, таким образом, предполагает тесный контакт журналиста с этими органами или с отдельными их работниками. Каким он будет, формальным или личным, зависит от обстоятельств, в которых ведется расследование. Как правило, милиция, прокуратура не заинтересованы в разглашении полученных сведений, поскольку это может негативно сказаться на раскрытии преступления. Кроме того, могут быть и причины другого плана, например нежелание органов «делиться славой» с журналистами или заинтересованность должностных лиц в определенном исходе расследования, в ряде случаев – коррумпированность правоохранительных органов.

Поэтому большинство необходимых сведений журналист может получить только неформальным путем – через своих знакомых, друзей, работающих в правоохранительной системе. Это затрудняет расследование, поскольку не всегда оказываются ясными все звенья цепочки, которую разматывает журналист. Поэтому заключения, которые он делает, должны касаться только того круга обстоятельств, которые точно установлены, иначе публикация будет иметь внутренние изъяны, недостаточность действительных доказательств, необоснованность обобщающих заключений.

Журналисту, ведущему расследование, стоит принять для себя в качестве закона совет, который дает в своем «Кратком руководстве по проведению журналистского расследования» известный американский журналист Майкл Берлин, много лет занимавшийся этим видом журналистского творчества в газете «Нью-Йорк пост»: «Никаких краденых документов. Никакой платы за информацию. Никаких незаконных проникновении на частную территорию, за исключением случаев, когда журналист готов нести за это судебную ответственность. И самое главное. Ни при каких обстоятельствах… не раскрывать источник информации».

Последнее обстоятельство предполагает, что журналист будет хранить все полученные им документы (письма, магнитные записи, фотографии и др.) в очень надежных местах. Они ни при каких обстоятельствах не должны передаваться властям, за исключением случаев, когда на это получено разрешение людей, предоставивших эти документы в распоряжение журналиста.

Намечая расследование, журналист должен вспомнить, что «нельзя объять необъятное». Необъятное – это те самые кричащие факты общественной жизни, которых, к сожалению, очень много. Будет правильно, если журналист сумеет определить не только самые актуальные из них в качестве предмета своего исследования, но и реально оценить свои силы, рассчитать возможности, шансы на успешное осуществление замысла. Переоценка своих возможностей не только приведет к невыполнению задачи, не только в какой-то мере дискредитирует журналиста как профессионала, но и может повредить установлению справедливости в том деле, которое он расследует.

Проводя расследование, журналист может получить достаточное количество ярких негативных фактов, касающихся того человека, чья преступная деятельность его заинтересовала. Эти факты могут быть самыми разноплановыми, значительно отклоняющимися от того основного направления, которое лежало в основе расследования.

Расследуя коррупционные связи правительственного чиновника, журналист может узнать и то, что тот развратничает, пьянствует, бьет жену и детей или употребляет наркотики. Такие факты не должны повлиять на содержание расследования. Автор должен рассказать аудитории о главном – о коррупционных связях чиновника. Именно они – предмет его выступления, именно они должны быть всесторонне рассмотрены и доказаны. Что же касается остальных неприглядных фактов, то они могут стать предметом совершенно иного выступления журналиста (возможно, совсем другого автора).

Журналист-расследователь должен быть всегда готовым к тому, что лица, о которых он ведет речь в своей публикации, будут защищаться, в том числе и с помощью суда. Поэтому очень хорошо, если автор расследования имеет в запасе, кроме уже опубликованных, другие факты, документы, свидетельства, подтверждающие правильность его выводов и утверждений.