Текст книги "Боги минувших времен: стихотворения"

Автор книги: Александр Кондратьев

Чур II

 
Под зноем солнечным я вылинял, иссох;
Источен осами, червями, муравьями;
Гнию под ливнями и тлею под снегами;
На впадинах лица давно повырос мох…
Но жив и бодр мой дух, и взор досель не плох.
Как страж с дубинкою стою между грядами,
Следя, как враг ползет, таясь, под коноплями…
– Эй, хлопцы! Воровать не пробуйте горох!
Здесь караулю я, и вас прогнать сумею.
Бессонный часовой днем и в глухую ночь,
Я сохранил еще в руках былую мочь,
И так дубинкою тяжелою моею
Вам отработаю и спины я и шею,
Что с ревом, в ужасе, вы убежите прочь!
 

Чур III

 
Два раза надо мной сгорал уже порог,
И третью хату вновь построили потомки.
И я лежу под ней. У пояса – обломки
Меча разбитого, и пса костяк у ног.
Мне в руки хладные дан меду полный рог.
Теперь он пуст давно. Вокруг меня потемки
И грусть всегдашняя. Порой мой вздох негромкий
Заслышат правнуки и, полные тревог,
Загадывать спешат: к добру тот вздох иль к худу?
Порой мне надоест лежать, и в сора груду
Я ночью выползу, а дети скажут: «Щур
За печкой возится»; а я близ углей буду
Сидеть задумчиво, по виду мал и бур,
Как крыса старая, семейный древний чур.
 

Навь [55]55
  О нави говорят чешская хроника Далимила и Длугош.


[Закрыть]

 
Мы души скорбные исчезнувших людей,
Чьи смолкли голоса, чьи очи отблестели,
Чьи кости желтые давно в земле истлели…
Мы – призраки иных, давно забытых дней.
Мы – рой рыдающих, мятущихся теней
Средь хлопьев воющей, крутящейся метели.
В немолкнущей тоске о прежнем теплом теле
Мы в ночь морозную скрипим из-под саней.
Мы – отлетевшие от вас во мрак и тьму
Сыны вам, может быть, не чуждых поколений.
Над трубами домов мы греемся в дыму,
К вам в окна просимся, стучимся робко в сени.
Вы нам не внемлете. И тщетно наши пени
Стремятся путь найти вам к сердцу и уму…
 

Радуница [56]56
  Праздник весеннего пробуждения душ умерших людей.


[Закрыть]

 
Последний у плетня растаял уж сугроб.
Весна спустилася в долины, где росли мы.
Заслыша зов ее, мы, жаждою томимы
И света и тепла, спешим покинуть гроб.
О, если навсегда нас оживить могло б
Весны дыхание! Для нас так тяжки зимы!
Одеты в белое, людским очам незримы,
Веночком из цветов украсив бледный лоб,
Летим в селения, где наша жизнь текла…
Все незнакомые, не родственные лица…
Прочь! Прочь от них! В леса! Там пахнет медуница,
Черемуха цветет, рябина зацвела.
Днем будем на ветвях качаться, а резвиться,
Плясать и петь – в полях, когда на небе мгла.
 

Род [57]57
  Собрание мужских предков со стороны отца у каждого человека. О поклонении роду и рожаницам говорится в нескольких памятниках XII—XV столетий.


[Закрыть]

 
Мы – пращуры твои. Меж нас отец и дед
И прадед твой стоят, потомок наш беспечный.
Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный,
Преуготованный, средь радостей и бед,
Свершаешь ты, идя, с надеждой… нам вослед.
Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный,
Едва родился ты, мы из щели запечной
Беззвучно выползли всем сонмом на совет
Таинственный, ничьим не зримый смертным глазом –
Судьбу твою решить и твой направить разум.
При свете трепетном пылающих лучин
Свершали мы суда полуночного чин,
С улыбкой грустною благословляя разом
Тебя на жизнь и смерть в юдоль земных кручин.
 

Рожаницы [58]58
  Богини рождения, являющиеся вместе с тем женскими предками дитяти и определяющие его судьбу. У болгар – Орисницы, у чехов – Sudicky.


[Закрыть]

 
Пусть наши старики пытаются без нас
Решать и направлять судьбу новорожденных.
Собранье матерей, мы прав своих законных
Не станем уступать. Их воля не указ
Тем, кто их всех рождал, наказывал не раз,
Вскормил и вырастил… Средь нас, разноплеменных,
Есть единение – родильниц утомленных
Всегда мы облегчить готовы в муки час.
И долю мы даем дитяти… Ну и норов…
Обходится порой меж нами не без споров.
Но непреклонными нас люди не зовут.
Медовой кашею смягчить наш можно суд…
Решенье ж рожаниц сильнее приговоров
Щуров и пращуров, что те ни наплетут.
 

Демоны сна

 
Мы живы до сих пор. Качая колыбель,
Зовут нас женщины. И мы на зов их нежный
Спешим прийти толпой послушной и прилежной,
Ребенка – усыпить, мать – отпустить в постель…
Вот унял Угомон [59]59
  Угомон, Дрема, Зевота, а отчасти и Баюн – демоны сна, способствующие засыпанию. Крикливиы (криксы), куксы и плаксы – демоны, мучающие детей.


[Закрыть]крикливцев; как свирель
Над люлькою поет Баюн, и безмятежной
Дремотою объят, младенец в мир безбрежный
Видений унестись готов… Но неужель
Про мать за будем мы?! Нет! Ласково Зевота,
Склонившись, шепчет ей: «Уж спит твое дитя,
Сны подкрепят его; крылами шелестя,
Отгонят ими мух. Пусть и твои Забота
С Недолею [60]60
  Недоля – лихая доля, спутник человека.


[Закрыть]уснут, тебя не тяготя.
Сырливицу [61]61
  Сырливица – мелкий демон, способствующий промоканию детских пеленок.


[Закрыть]ж и крикс прогоним за ворота.
 

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ

«Вот покинул я царство теней…»

 
Вот покинул я царство теней,
Где над Летой я скорбно носился,
Вновь на свет я из мрака явился,
Снова вижу и слышу людей.
 
 
Так же медленно плещет волна,
Окружая эвбейские скалы,
Так же чайка над ними летала
И под солнцем белела она.
 
 
Аромат над землею летит.
Из цветов он струится волною,
И сиянием солнца облит,
Махаон промелькнул надо мною…
 

«В твоих глазах две светлых точки есть…»

 
В твоих глазах две светлых точки есть,
В твоих глазах сверкают два луча,
Они хранят таинственную честь,
Грозя врагам, как острие меча…
Ужели я, ужель то буду я,
Кто выйдет в бой жестокий, как гроза?!
Сверкнут во тьме два светлых острия,
Мелькнет копье… кровавая струя…
И слез волна затмит твои глаза.
 

Промелькнувшей

 
…Ты ушла, но волной ароматы
До сих пор опьяняют меня,
И мне кажется, будто сама ты
Еще здесь, и так льются, звеня
И с неведомой силой волнуя,
Сладкозвучные речи твои.
Так лепечут бессонные струи,
Так весенние плещут ручьи…
Да, твой образ остался со мною.
Он не скоро уйдет от меня.
Ароматов обвита волною,
Ты пришла ко мне вместе с весною,
В мое сердце тоску зароня.
 

1. V. 1907

«Мировою волною подхваченный…»

 
Мировою волною подхваченный,
Я на пенистый гребень взнесен;
Не жалею о воле утраченной,
Не страшит меня вечности стон.
 
 
Знаю участь мою неизбежную,
Всем нам доля одна суждена.
Так влеки ж меня в даль безбережную,
Уноси, мировая волна!
 
 
Над пучиной мятежно-сердитою
Будет славить мой пламенный стих
Обреченные мне Афродитою
Розы уст прихотливых твоих.
 

30. I. 1908

Песнь торжественная на возвращение Гумилёва из путешествия в Абиссинию

 
Братья, исполнимте радостный танец!
Прибыл в наш край из-за дальнего Понта,
Славу затмить мексиканца, Бальмонта,
С грузом стихов Гумилёв – африканец!
Трон золотой короля Менелика
Гордо отринув, привез он с собою
Пояс стыдливости, взятый им с бою
У эфиоплянки пылкой и дикой.
Славы Синбадовой гордый наследник
Рас-Мангашею пожалован в графы,
Он из страны, где пасутся жирафы,
Вывез почетный за храбрость передник.
С буйволом бился он, львов истребитель;
В битвах смирил непокорных адалей;
В поисках новых неведомых далей
Юным поэтам он лучший учитель.
Перед героем слоны трепетали,
Прятались в нору трусливо гиены,
И преклоняли покорно колена,
Ликом к земле припадали адали [62]62
  Адали – дикое африканское племя, причинившее много неприятностей нашему путешественнику-поэту.


[Закрыть].
Перьями страуса гордо украшен,
С гривою льва над челом благородным,
Пред крокодиловым зевом голодным,
Грозно отверстым, стоял он, бесстрашен.
И, возвратившись к супруге на лоно,
Ждавшей героя верней Пенелопы,
Он ей рога молодой антилопы
С нежной улыбкой поднес благосклонно.
 

Дочери

 
Подруга юная моих полночных бдений,
При лампе у стола, над книгами склоняясь,
Сижу подолгу я, и строк чернильных вязь,
Неутомимая, всё тянется. Ты ж гений,
Хранитель мой, вблизи меня лежишь
В своей колясочке и тихо, мирно спишь.
 
 
Твое дыхание я чувствуя, счастливым
Готов назвать себя, когда б не вечный страх,
Чтоб чьих-то черных крыл неумолимый взмах
Вдруг не унес тебя безжалостным порывом.
И мысли мрачные гоня далеко прочь,
Я близ тебя, мой друг, готов сидеть всю ночь…
 

Зима 1913/14 г.

«В розовом блеске одежд, обрамляющих нежную шею…»

 
В розовом блеске одежд, обрамляющих нежную шею,
Гордой царицей ты властно стоишь предо мной.
Я покорен и пленен красотой все победной твоею
И пышнорусых волос долу бегущей волной.
 
 
Черные брови твои, как птицы таинственной крылья,
Душу тревожит мою взор из-под темных ресниц.
Пышною розой прельщен, любовного полон бессилья,
Перед царицей моей робко я падаю ниц.
 

28. I. 1914

«Твои уста полуоткрыты…»

 
Твои уста полуоткрыты,
Подернут влагой томный взор,
Зардели розами ланиты,
Весь лик являет приговор
Неотвратимой Афродиты.
 
 
Покорна, нет ли – все раба
Богини, чуждой состраданья,
Ей не противься – ты слаба.
Иди на нежное свиданье,
Куда влечет тебя судьба.
 

1-2. IX. 1916

«Свои брови не хмурь, дорогая!..»

 
Свои брови не хмурь, дорогая!
Не к лицу тебе строгость твоя.
Посмотри, как на солнце сверкая
И в волнах голубых пропадая,
Реет чаек белеющих стая.
Посмотри на них, радость моя!
 
 
На земле все непрочно земное,
В поле вянут живые цветы.
Покрывает их снег пеленою…
Только небо одно голубое
Да лишь сердце, что полно тобою,
Не забудут твоей красоты…
 

«Белые розы цветут средь зелени темной ограды…»

 
Белые розы цветут средь зелени темной ограды.
О, как отрадно вдыхать нежных их уст аромат!
Белая роза – залог и символ тайной награды.
Запахом томным цветов полон задумчивый сад.
 

Ялта, 1918

«Цветут глицинии. Волной бледно-лиловой…»

Поcв. O.A.T. (Даме, просившей у меня сонета)

 
Цветут глицинии. Волной бледно-лиловой
Колышутся они и к белым льнут стенам.
Под ветром, треплющим прическу нежных дам,
Деревья клонятся, шумя листвою новой…
Одеты в светлое, Вы на скамье садовой
Подобны грации, отдавшейся мечтам,
И вся – немой упрек: зачем моим стихам
Неведом облик Ваш средь зелени лавровой?!
Увы, давно угас во мне мой юный пыл!
Ни в теле, ни в душе нет больше прежних сил;
С весной цветущею я вновь не молодею
И только рифмою по-прежнему владею,
Сонетом же одним едва ль Вам буду мил…
Простите ж, как Христос, распятому злодею!..
 

Ялта. 4. V. 1918

Гераклес Омфале

 
День настал. Прости, Омфала!
Кончен рабства краткий срок.
Время странствий вновь настало.
Не проси. Так хочет Рок.
 
 
Дали моря ярко сини,
Бодр и свеж шумит прибой.
Эти влажные пустыни
Скоро скроют парус мой.
 
 
Ждут меня иные дали.
Манит властно моря гладь.
Там следов твоих сандалий
Я не буду целовать.
 
 
Преклоняясь пред тобою,
Я гляжу в последний раз
Не с тоскою, не с мольбою
В тайну темных гордых глаз.
 
 
Их не властны больше чары,
И без трепета вдали
Вспомню сладкие удары
Пестрой маленькой туфли.
 
 
Этих туфелек немало
На моем лежит пути.
Пышнобедрая Омфала,
Рок зовет меня. Прости.
 

Осень 1919

«Века протекли без возврата…»

 
Века протекли без возврата,
Но те же – в глазах твоих синь,
Прически пушистое злато
И контур эламских богинь…
 
 
Играли в саду музыканты.
Мне чужд был их песен мотив,
Но так же сгибала свой стан ты
И так же твой шаг был красив,
 
 
Как в час, когда пред Издубаром
Предстала ты в виде Иштар,
Богиня, чьим ласковым чарам
Подвластны и молод и стар…
 

«Слышишь ветра холодного пение…»

 
Слышишь ветра холодного пение
Посреди обнажённых ветвей?
Холодеет и солнце осеннее,
И всё тоньше, грустнее и бреннее
Вьётся ниточка жизни моей.
 
 
Юность вдаль унеслась невозвратная;
Вечер жизни ненастно-суров.
На Тебя лишь надежда невнятная:
Ты накинешь на нас, Благодатная,
Ярко-блещущий звёздный покров.
 
 
Ты усталого сердца биение
Остановишь целящей рукой,
Ты всем скорбям пошлёшь утоление
И сквозь краткое смерти мгновение
В Свой ввёдешь лучезарный покой.
 

ВЕРТОГРАД НЕБЕСНЫЙ

 
Вертограда небесного Лилия,
Райский Цвет на бесплодной земле!
Распростертый средь праха и пыли, я
Образ Твой призываю во мгле.
 
 
Нимб Твой – звёзд серебристых сияние,
Поступь – облачка легкого след;
Днем и ночью Твое одеяние
Дарит солнца немеркнущий свет.
 
 
Очи помыслы гонят нечистые.
Лик Твой – отблеск зари на снегу,
Волоса Твои – рожь золотистая,
А улыбки сравнить – не могу!
 
 
Мне ли, с силами столь невеликими,
Слить мой стих в славословящий хор
С херувимами пламенноликими,
Сонмов ангельских внять приговор?!
 
 
О, Звезда Незакатная, Божия,
О, Светильник надмирных высот,
Я кладу у святого подножия
Вместе с песнью души моей гнёт.
 
 
Голубица небес ослепительных,
В сферах вечного света паря,
Не забудь наших скорбей мучительных,
О, Невеста и Мать Всецаря!
 
 
На молитву, к Тебе вознесённую,
Обрати, Благодатная, взор
И над Русью, тоской угнетённую,
Распростри Твой златой омофор!
 

3-4. VIII. 1920

«Наше „я“ преходяще и тленно…»

 
Наше «я» преходяще и тленно,
Неизменен и вечен лишь Ты.
Наши жизни, тщеславно-пусты,
Пред Тобою проходят мгновенно.
 
 
Память дней наших так коротка!
Всё времён унесётся потоком,
Никакая скрижаль не крепка
Перед их всестирающим током.
 
 
Всё – как сон мимолётный иль дым
Перед ликом спокойным Твоим.
 

18-19. X. 1931

«Обиталище душ, обретенных от тела…»

 
Обиталище душ, обретенных от тела,
Солнце мертвых, нагая Луна,
Много тысяч веков над землей ты блестела,
Неразгаданной тайны полна!
 
 
Свет вечерний ноябрьского дня презирая,
С безучастным лицом мертвеца,
Ты глядишь, не суля нам ни ада, ни рая,
Но лишь тяжкие сны без конца.
 
 
Эти сны словно черные тучи нависли
И плывут над беспечной землей
И в мозгу вызывают неясные мысли
О грядущей тоске гробовой…
 

9 декабря 1932

«Вот вещи нужные для творчества поэтам…»

 
Вот вещи нужные для творчества поэтам:
Стол; окна старые, полны зеленым светом
От молодой листвы, что вешний дождь кропил,
И в мутном хрустале стигийский мрак чернил;
Перо, которое их выпьет ржавым клювом,
Ну и, конечно, тот, кому шептать, «люблю» Вам.
 

8 февраля [63]63
  8 февраля – дата основания Петербургского университета. Кондратьев окончил юридический факультет университета, где учился вместе с Блоком и Савинковым.


[Закрыть]

I

 
Сегодня – день восьмого февраля…
Как далека ты, Невская Столица!
Ушли, как сон, родных и близких лица,
Вокруг – уже не русская земля!
Без устали несется колесница
Времен, моей души не веселя.
Я – пленник в ней. Стигийские поля
Уже близки. Загадочный возница
Сурово гонит бешеных коней,
Влекущих нас в неукротимом беге
В страну воспоминаний и теней,
Где как живые ждут меня коллеги
Моих беспечных юношеских дней,
По зданию Двенадцати Коллегий .
 

II

 
Столица Севера, как вид прекрасен твой
Над полноводною, медлительной Невой,
Рекой-красавицей в гранитном одеяньи,
Соборов и дворцов величественный строй,
На площадях – царей немые изваянья…
Кто раз тебя видал – забыть не в состояньи.
Не позабыл и я, о Город мой родной,
Далекий Град Петра, Тебя в моем изгнаньи,
Твоих каналов мрак, твоей реки сверканье,
Адмиралтейский шпиц, за сквером, золотой,
Гул поздний Невского, и санный бег зимой,
И зоревых ночей весенних обаянье!
О, годы юности! О, розовое зданье,
Как улей, полное студенческой толпой!
 

«Сестер кастальских благостыни»

 
Сестер кастальских благостыни
Лишен, я Роком удален
В изгнанье на брега Горыни.
Забыл меня здесь Аполлон,
И всеми позабыт я ныне.
 
 
Но верю, помнят про меня
Не знающие света дня
На берегах печальной Леты
Мои знакомые поэты
И ждут, молчание храня.
 

1. III .1936 ст. ст.

В альбом

(J.S.)

 
Альбом красив. Толпою стиходеи
Туда войдут и лягут меж страниц,
Как на турнире: навзничь или ниц
Повергнутые той, кто им владеет…
 
 
И робостью исполнен и тоскою,
Перо сломить, увы, не выхожу.
В чернильной луже распростерт, лежу
У Ваших ног и трепетной рукою
Под посвященьем вензель вывожу.
 

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

 
Небо хрустальное сине.
Тихие звезды, мерцая,
Светят небесной пустыне
В ночи тоскливые мая.
 
 
Сонная грезит столица.
И отразились устало
Темные бледные лица
В зеркале темном канала.
 

1904

 
По лесам и оврагам,
Осторожны и тихи,
Бродят медленным шагом
Молодые лосихи.
Через чащу лесную
Держит путь к водопаду,
Пить струю ледяную,
Ланей робкое стадо.
Ночью пышной и дивной
Из глубокой пещеры
Стон несется призывный
Одинокой пантеры.
За супругом ревнивым,
Беззаботно неверны,
По скалистым обрывам
Скачут резвые серны…
Разрезая лениво
Лоно ясное вод,
Словно бог, горделиво
Лебедь белый плывет…
 

1905

 
Тело вдоль берега плыло.
Пеной покрылися косы.
Волны, дробясь об утесы,
Что-то шептали уныло.
Волны шептали так плавно:
«В наши объятья давно
«Бросилась в гневе с утеса
Сафо, певица Лесбоса.
«Но убаюкана дева…
«Прежнего пылкого гнева
«В ней не осталось и тени…
«Смолкли рыданья и пени».
Труп обнимали наяды,
Плача средь общего стона,
Над поэтессой Эллады,
Жертвой измены Фаона…
Реяли чайки над нею.
В небе Аврора, краснея,
С тихой тоскою во взоре,
Розы просыпала в море…
В пене жемчужной мелькая,
Дева плыла молодая.
Розовым светом блестело
Смуглой лесбиянки тело.
А на лице утомленном,
Пеной волны окаймленном,
Скорби улыбка застыла…
Тело вдоль берега плыло.
 

1905

 
Грозной силой под клики военные
Показались враги дерзновенные.
Им навстречу, отваги полны,
Поспешайте, Ассира сыны!
Ведь богиня Истар знойноокая,
В диадеме, с улыбкой жестокою,
Перед нами идет на врагов.
Во главе ассирийских полков.
Мы на них ураганом губительным
Налетим в своем беге стремительном
И, не ведая жалости к ним,
Алой кровью мечи обагрим.
Пусть, сверкая блестящими косами,
Разрывая людей на куски,
Дерзновенные вражьи полки!
Убивайте, не ведая жалости,
Поражайте копьем до усталости
И давите бегущих конем!..
Сладок отдых нам будет потом.
Овладеем мы их колесницами,
И овец, и верблюдов стада
Отдадут нам врагов города.
Много пленных возьмем мы в сражении,
И пойдут они все на сожжение,
Все, кто взяты: и молод, и стар,
– В честь бессмертной богини Истар!
Много девушек с косами темными
И с очами загадочно томными
Нам в награду за раны и труд
Вседержителя боги пошлют…
Мы возьмем их богов изваяния;
Нам достанутся пышные здания.
Где в тени полутемных ложниц
Ждут вас ласки плененных цариц…
Нападайте же, гневом объятые,
И срывайте доспехи богатые
С обезглавленных вами врагов,
Под победную песню рогов!..
 

1905

 
Исцарапав в отчаянье лица.
Через темный таинственный лес
Тихо женщин идет вереница;
Их послала Эреха столица
К Издубару, любимцу небес.
И дойдя до жилища героя
На колени упали оне.
И на звуки их плача и воя
Он явился и слушал их, стоя
На высокой и крепкой стене.
И воззвали к властителю жены:
«О, владыка всесильный, внемли:
Наши стоны – отчаянья стоны;
Со слезами просить обороны
Мы смиренно к тебе притекли.
О, властитель, мы робки и слабы;
Мы устали в неравной борьбе.
И твоя только сила могла бы
Защитить нас от козней Хумбабы.
Он – достойный противник тебе…
Если ты и могуч и бесстрашен,
То иди все на солнца восход
Во дворец, среди множества башен,
Драгоценной тиарой украшен,
Кровожадный Хумбаба живет.
 

1905

 
В царство мрака, печали и тления
Я, богиня. Схожу, темноокая.
За смертельную боль оскорбления
Отомстить порешила жестоко я.
Полюбила владыку, я славного, –
Издубара, героя могучего:
Мужа нет ни в борьбе ему равного,
Ни в охоте средь леса дремучего.
И обвитая легкою дымкою,
Озаренная лунным сиянием,
Я спустилась к нему невидимкою,
Вся сгорая любовным желанием.
На поляне, поросшей осокою,
Он стоял под ракитой ветвистою
И, проникнутый думой глубокою,
Любовался луной серебристою.
И к нему подступила неслышно я
И коснулась плеча загорелого.
Всколыхнулася грудь моя пышная
От желанья дотоле несмелого…
«– Издубар! Как орел между тучами
Лань на темя скалы обнаженное
Умыкает когтями могучими,
Ты умчал мое сердце влюбленное!
Будь мне мужем! Супругою верною
Отрасль Ану возьми ты премудрого,
И подругой я буду примерною
Издубара, бойца чернокудрого».
И ответил: «Богиня прекрасная,
Не манит меня тело округлое
Иль трава лобзания страстная,
И не ведаю сладкой тревоги я,
Если пляшут девицы стыдливые:
Мне лишь серны милы круторогие,
Лишь тигрицы да львы черногривые.
Отойди же, дочь Ану всесильного,
И не мучь себя страстию знойною:
Среди Ура, мужами обильного,
Ты найдешь себе пару достойную.
Иль в Эрехе, средь края прекрасного,
Края песен, тебе посвященного,
Ты отыщешь певца сладкогласного,
В твои ясные очи влюбленного.
Иль в Калахе, где пальма зеленая
Наклонилась над светлыми струями,
Ты забудешь о мне, утомленная
Сеннаарских купцов поцелуями…»
Я отпрянула, оскорбленная
Этой дерзостью мужа надменного,
И умчалась как лань, уязвленная
Жалом гибельным гада презренного,
На небесную кровлю высокую.
И взмолилась пред Ану всластителем:
«Защити твою дочь темноокую,
Будь суровым обидчику мстителем!
Он отверг поцелуи небесные,
Мои ласки отринул он страстные, –
Пусть же неги объятия тесные
Заменят ему пытки ужасные!»
И услышал мое он моление
И ответил: – «Дитя мое милое.
Издубмар за твое оскорбление
Будет пожран бесславной могилою».
И быка сотворил он крылатого,
И вздохнул в него силу могучую.
И направил он зверя рогатого
На героя сквозь чащу дремучую.
Но сразила быка разъяренного,
Издубарова палица бранная.
Рухнул зверь. Изо лба раздробленного
Кровь рекой заструилась багряная.
И над трупом стоял без движения
Князь Эреха нагим изваянием…
Было чудно лица выражение.
Посеребренного лунным сиянием…
Я надела корону двурогую.
Где сверкают рубины кровавые,
И пустилась тернистой дорогою,
С сердцем полным смертельной отравою,
Я спущуся в пределы печальные,
В подземелия смерти постылые,
Где мерцают огни погребальные
И скитаются тени унылые.
В царстве мрака, печали и тления
Я предстану пред грозным Иркаллою,
Что сидит в золотом облачении
Рядом с гордой своей Нинкагаллою,
Я скажу ему: «Местью могучею
Изощри твою силу державную
И бедой покарай неминучею
Издубара гордыню тщеславную!
Пусть дыханье болезни тлетворное
Напоит его тело заразою,
И, клеймо налагая позорное,
Поразит его лютой проказою.
Изнывая бессильно в проклятиях,
Пуст он вспомнит в палящих страданиях
Об Истар оскорбленной объятиях.
Об Истар оскорбленной признаниях!..
В области мрака, печали и тления
Я, богиня. Схожу знойноокая:
За смертельную боль оскорбления
Отомстить порешила жестоко я».
 

1905

 
Злой осою ужаленный,
Ты лежишь недвижим.
И над трупом твоим
Звонко носятся жадные мухи.
Я стою опечаленный…
Громче войте, старухи!
Под напев их пронзительный
Соком пальмы омыт,
Львиной шкурой покрыт,
Облечен в яркоцветные ткани,
Жертва мести губительной,
Ты почил Хеабани.
В пасть пещеры отверстую,
В недра темной земли.
Для тебя отвели,
Под томящие флейты напевы,
Мы рабу розоперстую.
Нет прекраснее девы!
В честь тебя, о прославленный,
Ветви сосен горят.
Вот священный обряд
Древним старцем свершен под землею.
Вот он меч окровавленный
Вытирает травою…
В подземелье оставленный
С юной девой вдвоем,
Вечным скованный сном,
Ты протянешь усталые ноги,
От забвенья избавленный
Хеабани двурогий!
 

1905