Текст книги "Боги минувших времен: стихотворения"

Автор книги: Александр Кондратьев

Мадонна
(Из путевого альбома)

 
Сидя на бархатном троне,
В розовый шелк убрана,
Голову в светлой короне
К Сыну склонила Она.
 
 
Тих и задумчив Малютка.
К людям Он руки простер.
Смотрит любовно и чутко
Матери благостный взор…
 
 
И на коленях старуха
Возле решетки видна.
Губы шевелятся глухо.
Молит о чем-то она.
 
 
Выбились пряди седые
Черных когда-то волос.
Ты ль не услышишь, Мария,
Шепота, полного слез?..
 

Венеция, 1904 г.

Венеция
(Из путевого альбома)

 
Воды канала светло-зеленые
В сладкой истоме и лени
Нежно целуют, словно влюбленные,
Старых палаццо ступени.
 
 
Солнце… Гондолы скользят, как видения.
Струйки беззвучные блещут.
Темных старинных дворцов отражения
В зеркале светлом трепещут…
 

Флоренция
(Из путевого альбома)

 
Там, на Piazza di Mercato Nuovo,
На площадке, где шумит фонтан,
Восседает грозно и сурово
Андерсена бронзовый кабан.
 
 
Весь зеленой патиной покрытый
(Только пасть, как золото, горит),
Он сидит, прославленный, забытый,
Посреди базарных грязных плит…
 
 
В знойный полдень, в солнце утоппая,
Новый рынок дремлет тих и пуст.
И кабан там грезит, вспоминая
Поцелуи тысяч детских уст.
 

На развалинах храма Венеры
(Из путевого альбома)

 
Только кучи обломков и сора лежат
На том месте, где некогда Ты,
В блеске славы, под сенью цветных колоннад,
Охраняла свой культ красоты.
 
 
Не дрожит ароматов дымок голубой,
И треножников нет и следа;
Нет толпы, распростертой во прах пред Тобой.
Все исчезло, как сон… навсегда!
 
 
И корзины цветов к алтарю Твоему
Не несут. Да и где он, алтарь?!
Я над прахом стою и с печалью смотрю
На места, где царила Ты встарь…
 

Рим, 1904 г.

В Saint-Germain-des-Pres
(Из путевого альбома)

 
Сверху дождь шумит неугомонно.
В полутемном храме тишина.
Над престолом бледная Мадонна
Под коринфским портиком видна…
 
 
В черной шляпке, в платье сероватом,
Вся тростинки хрупче и стройней,
Полускрыв лицо платком измятым,
Девушка склонилась перед Ней.
 
 
Вот еще… Еще одна… Их много.
На prie-Dieu склоняясь там и тут,
Все они о чем-то просят Бога,
Все мольбы Мадонне жарко шлют.
 
 
Но о чем молитвы те? – Загадка.
Так беззвучно шепчут их оне…
За решеткой тусклая лампадка
Угасает грустно в тишине…
 
 
В небе гром грохочет и играет.
Над Парижем носится гроза.
Кто-то рядом спешно отирает
Черные и влажные глаза…
 

Париж, 1904

Низринутый

 
Я из битвы бежал. Наши рати разбиты.
Я не мог устоять до конца.
От позора и гнева пылают ланиты
Наклоненного долу лица…
 
 
Я припомнил упорную, жаркую схватку,
От бессильного гнева рыча,
И до боли десницею сжал рукоятку
Не стяжавшего славы меча.
 
 
В блеске яростных молний, под грома раскаты,
Разразилась над нами гроза,
И мы вниз полетели, смятеньем объяты,
Закрывая руками глаза.
 
 
Я горю и страдаю, томясь и стеная,
Метеором в эфире скользя.
Скрой в объятиях, тьма, мне отныне родная,
Тех, кому возвратиться нельзя!..
 

«Темные пропасти ада…»

 
Темные пропасти ада.
Хаоса волн отголоски.
Грозного вечного Гада.
Тихие всплески.
 
 
Пеной покрытые морды
Змей седмиглавый Эреба
Выставил, мощный и гордый,
В сторону Неба.
 
 
Фыркая, царь Океана
В высь на святые созвездья
Злобно глядит из тумана,
В жажде возмездья.
 
 
Тварей и чад первозданных
Ратью бесчисленной полны,
Ропщут в мелодиях странных
Хаоса волны.
 
 
Чьи-то ужасные тени
Встали над бездной уныло.
Слышны укоры и пени:
«Где ж твоя сила?
 
 
Скоро ль над адскою бездной
Ты, вознеся твое тело,
В битву со стражею звездной
Ринешься смело?
 
 
Скоро ль в лазури безбрежной
Царствовать станешь со славой,
Ночи властитель мятежный,
Змей седмиглавый?!»…
 

Ночное празднество

 
Месяц льет свое сиянье, и ликует беснованье
На вершине неприступной гор неведомой страны.
Монотонный бубна грохот и звенящий, сладкий хохот,
С громким пением сливаясь, дикой радости полны…
На вершине неприступной праздник тайный и преступный
Люди, с духами сплотившись, совершают в полумгле.
Трепет неги, стоны счастья, пир безумный сладострастья,
Вопли бешеных проклятий, посылаемых земле…
Оглушительны и дики завывающие крики,
Крики зова раздаются и разносятся кругом:
«Где ты, вождь неустрашимый, где ты, дух неукротимый,
Не согнувший гордой выи перед грозным Божеством?!
Брат наш первый, дух великий! Появись нам, темноликий
Царь наш Люцифер с звездою синеватой над челом!
Появись же метеором, обведи спокойным взором
Всех, собравшихся толпою здесь, на празднике твоем!»
На базальтовой вершине, полон сладостной гордыни ,
С непокрытой головою, с темной думой на челе,
Неподвижным изваяньем перед стихнувшим собраньем ,
Величавый и холодный, он явился в полумгле…
Все кругом едва дышало. Поднял очи он устало,
Упоенные упорством непокинутой борьбы.
И, как мощный плеск прибоя, пронеслось перед толпою:
«Если можете, то сбросьте цепи, гордые рабы!
Я хочу, чтоб в наслажденье вы забыли про паденье
И мятежною душою оторвались от земли.
Я хочу, чтоб гнет неволи, чтоб сознанье горькой доли
В эту ночь, ночь пробужденья, вас тревожить не могли.
Несмотря на все невзгоды, я со светочем свободы
Шел к отторгнутым от брата, в царство грусти и скорбей,
Пробудить воспоминанье о былом существованье,
С горделивою отвагой, как предвечный Прометей…
Вас, о люди, вас, о духи, я зову! Не будьте глухи!
Не забудьте в жалкой доле свой божественный удел
И того, кто вместе с вами, опрокинутый громами,
Затаив в душе отмщенье, с горних высей низлетел!»…
Без прощального привета, искрой гаснущею света,
Грозный Люцифер исчезнул, как предутренний туман.
А под ним кружились пары и, гудя, неслись удары
В глухо стонущий под костью исполинский барабан…
Стонут бубны. Веют крылья. Видны страшные усилья
Позабыть про цепи плена, про неволю и позор…
Вьются сплетшиеся тени. Стон, проклятия и пени
С дикой песнею сливаясь, раздаются между гор…
 

Люцифер

 
В беспредельном пространстве небес голубых
Он летел метеором лучистым
И о чем-то мечтал. Но и в грезах своих
Оставался он духом нечистым.
Неземная печаль отражалась в очах,
И поник он челом вдохновленным;
Чуть змеилась улыбка на бледных устах,
На лице его скорбно надменном…
И о чем он мечтал? О блаженстве ль в раю
И об ангелах с кроткой душою?
Или грезил о том как в последнем бою
Он сойдется с самим Иеговою?
Вспоминал ли о верных сподвижниках он,
С ним деливших борьбы упоенье,
Золотые надежды минувших времен
И не смытый позор пораженья?
Иль он вспомнил внезапно о детях земли.
Покоряемых гордою властью?..
Но как мак темно-алый уста расцвели,
Очи вспыхнули дикою страстью…
 

Черная птица

 
В виноградниках племени Дана
Дева, в полдень уснувшая знойный,
От мелодии чудной нежданно
Затрепещет сквозь сон беснокойный.
И волшебное сладкое пенье,
Пенье черной неведомой птицы,
В сердце девы пробудит томленье,
И она приподнимет ресницы.
Дева очи откроет газельи,
Где восторга заблещет зарница,
И воскликнет в безумном веселье:
«О, привет Тебе, гордая птица!
О крылах твоих темных и смелых
Мириады красавиц мечтали;
Много девственниц смуглых и белых
Неземной отдавались печали…
Пой мне песню, как звезды ночные
Низлетели на землю, тоскуя,
Как томились уста огневые
И алели, прося поцелуя.
Пой о тех, кто эфира пустыни
Победил для земли отдаленной
И склонялся, забыв о гордыне,
Перед девой земною смущенной.
О, раскрой свои черные крылья
И сильней обними меня ими.
И блаженства полна и бессилья,
Я замру под устами твоими!..
Так ускорь же свое превращенье,
Покажи мне твой лик серафима!
Мне не страшно небесное мщенье,
Не боюсь я громов Элоима!..»
 

Из Древнего мира. «Я варвар. Мне нравятся яркие краски…»

 
Я варвар. Мне нравятся яркие краски,
Тиары Мардуковой блеск;
Мне любы покорные женские ласки
И моря таинственный плеск.
Я грохот железной люблю колесницы,
Рыкание рыжего льва,
Бессильные слезы плененной царицы
И первые страсти слова.
Я видеть люблю, как объемлет палаты
Царей побежденных пожар.
Люблю умащенных волос ароматы
И гимны богине Истар.
 

Амазонка

 
Облитая лунным сияньем,
Лесной каменистой дорогою
Стремлюсь я, полна содроганием,
Скачу я, объята тревогою.
 
 
Рассыпались прядями черными
Мои шелковистые волосы.
На теле, изрезанном тернами,
Алеют кровавые полосы.
 
 
Кентавровой раненный пикою,
Свалился скакун мой измученный.
Я слышу, ватагою дикою
Табун приближается скученный.
 
 
Я слышу их крик завывающий
И отзвуки смеха и ржания.
Их много… В душе замирающей
Твержу я слова заклинания:
 
 
«Спаси, о Диана, пернатою
Стрелою смертельной и длинною!
Спаси меня, страхом объятую,
Спаси меня, деву невинную!..»
 
 
Все ближе врагов приближение.
От бега спирает дыхание.
Увы, невозможно спасение!
О ужас!.. теряю сознание…
 

«Я поэтесса Хариксена…»

 
Я поэтесса Хариксена.
Мне в песнях люб один Эрот;
Моя известность не умрет,
Пока, шипя, морская пена
В береговые скалы бьет.
 
 
На струнах сладостной пектиды
Воспет был мною ты один,
Богинь и смертных властелин,
Венчанный розами Киприды
Золотокудрый юный сын.
 
 
Весь песен жар, все сердца силы
Мои тебе посвящены.
Иные боги мне не милы…
Во всех концах родной страны
Мои творения слышны.
 
 
Хоть родом я не из Милета,
Не Лесбос родина моя,
Но здесь и там известна я,
И нет ни одного поэта,
Кому б, дыхание тая,
Я ни шептала: я твоя!..
 

Горе древнеегипетского офицера

 
Незавидна горестная доля
Офицера доблестной пехоты.
Тяжела ты, в юности неволя, –
Ведь в казармы заперты ворота.
 
 
И сидишь, мечтая, как в таверне
Пенят пиво смуглые рабыни,
Как, подобны легконогой серне,
Там танцуют дочери пустыни…
 
 
Тяжела ты, служба караула!
Мне живот доспехами натерло,
Мне бока ремнем перетянуло,
А чешуйки шлема режут горло.
 
 
Тяжело отламывать походы
На врагов египетского трона,
Промокать во время непогоды,
Зной терпеть во славу фараона.
 
 
Выносить побои со смиреньем
И ногой, и плетью, и дубиной,
И с унылым слушать выраженьем,
Как твой вождь зовет тебя скотиной.
 
 
Не люблю и битвы я нисколько.
Утомив и шуйцу, и десницу,
Я молюсь лишь: не попасть бы только
Под свою иль вражью колесницу.
 
 
И спина избитая страдает
От царапин в битве той кровавой.
Мазь потом зловонную втирает
Лекарь в них рукой своей шершавой…
 
 
Тяжело испорченной водою
Утолять измученному жажду.
Ах, клянусь Изидою самою,
Что безвинно я, несчастный, стражду!..
 

Жалобы сатирессы

 
Тяжела наша жизнь и сурова.
Избегают мужья сатиресс.
Я всечасно должна быть готова,
Что супруг от семейного крова
Удерёт легкомысленно в лес.
 
 
Он стремится туда, убегая,
Где, бесстыдно и звонко смеясь,
Ждёт сатиров дриада нагая,
Взором с нею вступить предлагая
В мимолетно-весёлую связь.
 
 
Презирая мольбы и укоры,
Не жалея проворных копыт,
Каменистой тропинкою в горы
Он, заслышав призывные хоры,
К ореадам блудливо спешит.
 
 
Он стремится туда, бессердечный,
Где в серебряном свете луны,
Вереницей скользя бесконечной,
Нимфы водные в пляске беспечной
Вьются, томным желаньем полны.
 
 
Ни супруга тогда, ни вдова я.
Слёз солёные льются струи…
Вкруг бушует игра боевая.
То, кусаясь и шерсть вырывая,
Сатирята дерутся мои…
 

Мысли египетского жреца, ушедшего тайно из коллегии на ночную прогулку

I

 
Напомадив фальшивую бороду
И одеждой шурша на ходу,
Я украдкой по спящему городу
К куртизанкам сидонским иду.
Мемфис дремлет. Лишь кошки голодные
Гимн Изиде двурогой поют,
Да, покинувши волны свободные,
Крокодилы кого-то жуют…
Далеко до квартала заветного»,
Где, мигая, зовут фонари
И где звуки веселья запретного
Не смолкают до самой зари.
Я иду, и мечтания знойные
В голове моей тихо парят.
Мне мерещатся флейтщицы стройные
И сириянок светлый наряд…
И, исполнен желанья нескромного,
Я иду одинок при луне.
Пара сфинксов из портика темного
Улыбнулась кокетливо мне…
 

II

 
Тяжело громыхая котурнами
По нечистым камням мостовой,
Я, насытясь объятьями бурными,
Пробираюсь поспешно домой.
Рассветает. Рабы темнокожие
Мостовую ретиво метут,
И, заметно качаясь, прохожие
Возвращаются в мирный приют.
Ах, как поздно! Стезею лазурное
Поднимается огненный Ра…
О, зачем я за оргией бурною
Веселился всю ночь до утра?!
Вся, пожалуй, проснулась коллегия
И идти собралася во храм.
Еще полон блаженства и неги, я
Встречу взоры сердитые там.
Знаю, быть мне предметом иронии,
Быть мне предану завтра молве…
Но напевы счастливой Ионии
Не смолкают в моей голове…
 

Пир богов

 
На Олимпе высоком и радостном,
Окруженном толпой облаков,
Упивались нектаром сладостным
Сонмы светлых веселых богов.
 
 
От земли и от моря лазурного
К Зевсу боги собрались на пир.
Звуки смеха их радостно-бурного
Далеко уносились в эфир.
 
 
Разносил им напиток божественный
Пленник светлых небес Ганимед,
И по струнам, поющим торжественно,
Ударял Аполлон-Кифарэд.
 
 
И слилася со звонкими струнами
Сладкозвучная музыка слов.
То три грации с музами юными
Стали славить собранье богов.
 
 
Алым облачком дивно одетая,
Окруженная свитой своей,
Аполлоном на лире воспетая,
Как богиня богов и людей,
 
 
Афродита божественной пляскою
Обольщала бессмертных гостей,
И манили несбыточной ласкою
Взоры ясные чистых очей.
 
 
И, объятые мукою сладкою,
Обнаружить ту муку боясь,
Боги тихо вздыхали украдкою,
Не спуская с красавицы глаз…
 
 
Как осеннее утро, спокойная,
Всех улыбкой холодной даря,
Под пурпуровым пеплосом стройная
Златокованым шлемом горя, —
 
 
Возлежала дочь Зевса любимая,
Мудрый взор устремив на гостей,
Никогда до сих пор не томимая
Своевольною бурей страстей.
 
 
И следила с улыбкой бесстрастною
Дочь Зевеса, как пел Аполлон,
Прославляя Киприду всевластную,
Красотою ее опьянен…
 
 
Вся покрытая туникой темною,
Там и ты, дочь Латоны, была
И с улыбкой загадочно-томною
Возлежала у края стола.
 
 
В колеснице, лучи испускающей,
Тебя лани послушной четой
Отвезли в облаках утопающий
Громовержца чертог золотой.
 
 
Но, над чашей склоняясь душистою,
Ты скучала по милой земле…
Полускрытый волной шелковистою
Полумесяц сверкал на челе…
 
 
Диадемой блестя драгоценною,
Возлежала Зевеса жена,
И с усмешкою скорбно-надменною
Укоряла супруга она:
 
 
«Что глядишь ты на морем рожденную,
Словно взором ласкаешь ее,
Позабыв про супругу законную,
Позабыв обещанье свое:
 
 
Не клялся ль ты рекою забвения,
Что забудешь измены свои
И вне дома искать развлечения
Ты не будешь в запретной любви?!
 
 
Поклянись же мне снова ты Летою
Не платить увлечению дань
И на облачком легким одетую
Афродиту смотреть перестань!»
 
 
«Делать нечего. Летой глубокою
Я клянусь тебе, Гера моя:
Не покину тебя одинокую
Для Киприды божественной я!»…
 
 
Часто клался он Летой глубокою
И те клятвы давая без труда,
Чтоб утешить жену волоокую,
Но сдержать их не мог никогда.
 
 
Усмехалися боги веселые,
Слыша клятву царя своего,
И с улыбкою кубки тяжелые
В честь жены поднимали его.
 
 
Упоенные нектаром сладостным,
Дружно Марс и Гефест обнялись,
И со смехом лукавым и радостным
Поглядел на них бог Дионис.
 
 
Эос сыпала роты махровые.
Заалел от зари небосклон.
И морщины расправил суровые
На челе своем бог Посейдон…
 

Жалоба девушки

 
Кто пустил эту сплетню безумную,
Будто, только окончится день,
В нашем доме походкой бесшумною
Появляется юноши тень.
 
 
В темный плащ он с осанкою гордою
Драпируется, строен, как бог,
Не стесняя сандалией твердою
Еле слышно ступающих ног.
 
 
Чтоб случайно нечистыми взорами
Его смертный не мог увидать,
Он, неслышно справляясь с затворами,
Появляется в доме как тать.
 
 
Будто… Ах, эти сплетни досадные!
Говорят, он сидел у меня,
Расточая объятия жадные
До Авроры, предвестницы дни…
 
 
Толки вызвали граждан собрание.
Там решили, что сам Аполлон
Ходит в дом наш ко мне на свидание
И в меня он наверно влюблен…
 
 
Чтобы Фебу содеять угодное
И он был снисходителен к нам,
Порешило собранье народное
Меня в Дельфы отравить во храм.
 
 
И послали меня, злополучную,
К строгим жрицам в немилую даль,
И под крики и брань их докучную
Слезы лью я, – мне родины жаль.
 
 
Жрицы старые, жрицы сердитые
Заставляют поститься меня,
Испаренья вдыхать ядовитые
И сидеть в темноте без огня.
 
 
А несносные бога служители
В подземелье меня отвели
И оставили в мрачной обители,
В темноте и от милых вдали.
 
 
Усадили меня на треножнике,
Принесли мне воды и кровать;
Мне велели молиться, безбожники,
И лавровые листья жевать.
 
 
И сказали они на прощание,
Что, быть может, придет Аполлон,
Как и прежде, ко мне на свидание,
Коль и вправду в меня он влюблен.
 
 
«Жди, надейся, из многих избранная:
Может быть, он опять низойдет,
Заколышется тенью туманною
И в объятья твои упадет!»…
 
 
После речи их льстиво-торжественной,
На треножнике сидя в углу,
Дожидаюсь я тени божественной,
Созерцая унылую мглу.
 
 
Я не верю в богов появление.
И как только придет Аполлон,
Я ему закричу в исступлении:
«Жрец беззубый, оставь меня!.. Вон!»…
 

Утомленный сатир

 
Мне вино я пляски надоели.
И теперь тащуся еле-еле
В чащу леса я.
В тень дерев бреду я с солнцепека.
Знаю, есть тут место недалеко,
Где под плеск ручья
Сладким сном забыться так отрадно
И лежать так мягко и прохладно
В бархатной траве.
И пока бреду я тихим ходом,
Все быстрей кружатся хороводом
Мысли в голове.
Мой язык сказать все что-то хочет,
Но нелепицу какую-то бормочет,
Словно я в бреду.
Крупным потом шерсть моя покрыта,
Заплетаются усталые копыта,
Я едва бреду…
Поскорей добраться бы до леса
И в тени зеленого навеса
На траве вздремнуть!
Там я буду слышать, засыпая,
Как поет в ветвях дриада молодая…
Ох, тяжел мой путь!..
 

Из античного мира. «Ах, мохнатый сатир, отойди…»

 
Ах, мохнатый сатир, отойди,
Не хватай меня лапой своей!
Мое сердце так бьется в груди.
Я боюсь… Уходи поскорей!
 
 
О, мой друг, ты мохнат, некрасив
И копытом о камни стучишь.
Твой неловкий любовный порыв
Всех разбудит в полдневную тишь
 
 
Ты так жмешь меня… Ах, отпусти!
Право, могут подруги узнать
И Диане о нас донести…
Отойди же, мне трудно дышать!..
 
 
О, мой друг, ты так сильно шумишь,
Что проснется задумчивый бор.
Нарушая полдневную тишь,
Ты разбудишь уснувших сестер!..
 

ЧЕРНАЯ ВЕНЕРА
(Санкт-Петербург, 1909)

Черная Венера

 
Темноликая, тихой улыбкою
Ты мне душу ласкаешь мою.
О, прости меня, если ошибкою
Я не так Тебе песни пою.
 
 
Ты рассыпала щедро узорами
Светляков золотые огни.
Благосклонными вещими взорами
На открывшего душу взгляни!
 
 
Черно-синими звездными тканями
Ты вселенной окутала сон.
Одинокий, с простертыми дланями,
Я взываю к Царице Времен.
 
 
Ты смеешься очами бездонными,
Неисчетные жизни тая…
Да прольется над девами сонными
Бесконечная благость Твоя!
 
 
Будь щедра к ним, о Матерь Великая,
Сея радостно в мир бытие,
И прими меня вновь, Темноликая,
В благодатное лоно Твое!
 

«Моя душа тиха, как призрачный шеол…»

 
Моя душа тиха, как призрачный шеол,
Где дремлют образы исчезнувшего мира;
Она – в песках пустынь сокрытая Пальмира.
Мои стихи – богам отшедшим ореол.
Я не стремлюсь в лазурь ворваться, как орел,
Пусть небожители ко мне летят с эфира,
О юности земли моя тоскует лира,
И не один из них на песнь мою сошёл.
Ко мне идут они, как в свой заветный храм,
Стопой неслышною, задумчивы и строги,
Когда-то сильные и радостные боги,
С улыбкой грустною склониться к алтарям…
И полон гордости, блаженства и тревоги,
Гирлянды строф моих бросаю к их ногам.
 

Анадиомена

 
Рождена я от пены морской
И от крови небесного бога.
Никогда не томлюсь я тоской,
Никогда не нахмурюсь я строго.
 
 
Улыбаюсь я кротко всегда,
Я взираю на всех благодатно.
Родилась я… Смеялась вода;
Ветер что-то шептал мне невнятно.
 
 
Алой кровью пылал небосклон;
Ликовала красавица Гея;
Скрыть румянца не мог Аполлон,
В тайной муке признаться не смея.
 
 
Всех дарю я улыбкой своей;
И богов и людей я ласкаю.
Имена моих смертных детей
Лишь одна я, бессмертная, знаю.
 

Музы – Аполлону

 
Тише бегут златогривые белокопытные кони
Ясным простором лазурных небесных полей.
Бог наш возлюбленный, в огненно-светлой короне,
Время направит к земле бег колесницы Твоей.
 
 
Сладостным рокотом струн встретит Твое появленье,
Гимном прославит тебя наш торжествующий хор.
О, низойди, Аполлон, в сердце вселяя смущенье,
Преданным музам Твоим даря вдохновляющий взор!
 
 
Бог Стреловержец, не верь улыбкам коварной Фетиды,
К ней не спускайся на дно сине-зеленых морей!
О, Пышнокудрый, Тебя с трепетом ждут касталиды.
К ним, погоня коней, Ты опускайся скорей.
 

Полумесяц

 
Лук напрягся. Дочь Латтоны
Натянула тетиву.
Кто же, кровью обагренный,
Молча свалится в траву?
Кто под радостные клики
Вкусит тихо сметный сон?
Ты ли это, светлоликий,
Пышнокудрый Орион?
Ты, кто двух бессмертных взоры
Страстью пылкою зажег
И объятиям Авроры
Воспротивиться не смог;
Для кого из океана,
Нетерпения полна,
Мчалась бешено титана
Розоперстая жена;
Кто, внимая речи нежной,
Поцелуем опьянен,
Видел сброшенным небрежно
Златопурпурный хитон.
 

«Вечер. Мчатся кони Феба…»

 
Вечер. Мчатся кони Феба
С потемневшей крутизны.
Из двойных ворот Эреба
Вылетают тихо сны…
Близок, близок миг печальный,
Расставанья горький миг.
Поцелуя дар прощальный,
Эос клонит бледный лик.
Дочь великой, светлой Теи
Обнял крепко Орион,
И помчались, выгнув шеи,
Кони Ламп и Фаэтон…
В колеснице окрыленной
Скрылась Эос за горой,
И во след ей, утомленный,
Поцелуи шлет герой…
 

«Лоно Геи кроют росы…»

 
Лоно Геи кроют росы.
Темны пятна тополей.
И звенит многоголосый
Хор кузнечиков с полей.
Ночь простерлась над землею;
Стал стеной густой туман.
Чей-то брякнул за стеною
Переполненный колчан
Вот послышался певучий
Тетивы дрожащей звук,
И блеснул, прорезав тучи,
Артемиды верный лук.
Равнодушно поцелуя
Вспомнить дева не могла,
И запела, негодуя,
Темноперая стрела…
 

Нимфа, преследующая отрока

 
О, мой мальчик, куда убегаешь? Постой!
Все равно не спасешься, лишь в чаще лесной
Исцарапаешь нежные ноги.
Взором робко-стыдливым мне сердце пленя,
Ты дрожишь от испуга, бежишь от меня,
Неизведанной полон тревоги.
Ты, как дева, застенчив, как Эрос, хорош,
И не мни, что в лесу ты спасенье найдешь,
Избежишь моего поцелуя!
Как олень быстроногий, ты скор на бегу,
Но стрелой до тебя я домчаться могу
И, поймав, обниму торжествуя…
Ветви хлещут в лицо. Ветер свищет в ушах.
Слышу вздохи твои. Вижу кровь на ногах,
Утомленных от долгого бега.
Через камни и пни я гонюсь за тобой.
Ты все тише бежишь. Ты споткнулся… Ты мой!
О, какое блаженство и нега!
Ты лежишь недвижим без сознанья и сил
И глаза голубые, как небо, закрыл;
Молодое лицо побледнело.
Полонила мне душу твоя красота,
И к устам твоим нежным я с дрожью уста
Приближаю, склоняясь несмело…