Текст книги "Боги минувших времен: стихотворения"

Автор книги: Александр Кондратьев

Признание нимфы

 
Мохнатый фавн с зелеными глазами
Меня увлек.
Он говорил: в лесу между кустами
Есть уголок.
Там нежен мох. Отрадно будет ложе
Обоим нам!
А я в ответ: а делать будем что же
С тобой мы там?
Но, не смутясь, с улыбкою ответил
Мне полубог:
О, дочь полей, зачем твой лик так светел,
А взор так строг?
Ужели ты досель не заплатила
Киприде дань?..
И в этот миг рука его схватила
Хитона ткань.
– Я жрец лесной богини златотронной,
Звезды Морей.
Твоя судьба – быть в жертву принесенной
Сегодня ей!..
Взмолилась я, обвив его руками:
Не будь жесток!
Но он сверкал бесстыдными глазами
И в чащу влек…
 

После состязания

 
Тишина царит на склонах Иды.
По кустам расыпалося стадо.
Покраснев от злобы и обиды,
Удалились Гера и Паллада.
 
 
Отлетел сын Майи легконогий,
Он в душе доволен, что сердиты
Обе олимпийских недотроги
На решенье в пользу Афродиты.
 
 
Высоко в равнине бледно-синей
Аполлона блещет колесница.
Скрылся в тень Приамов сын с богиней;
Рядом с ним любви сидит царица.
 
 
Молчалива каменная Ида.
Неподвижны ветви кипариса.
И глядит с улыбкою Киприда
На томленье юного Париса.
 
 
Сын Приама потупляет взгляды,
Очарован светлой красотою.
Что ему до будущей награды!
Он объят безумною мечтою.
 
 
Побледнел сын царственной Гекубы.
Он Елены больше не желает.
Он к иной прижать мечтает губы;
Но не к смертной страстью он пылает…
 
 
Надписью сверкает драгоценной
Яблоко меж пальцев у Киприды,
Далеко за гранями вселенной
Этот плод взрастили Геспериды.
 
 
«Нектара небесного он слаще
И богов отрадней поцелуя.
Что если его средь этой чащи
С юношей влюбленным разделю я?»
 
 
Так мечталось в сладостном томленье
Афродите, трепетом объятой,
К ней с полей зефиров дуновенье
Диких роз приносит ароматы.
 
 
Вся полна капризом мимолетным,
Оглянулась добрая Киприда
И руки движеньем безотчетным
Обняла, вздыхая, Приамида.
 

Из античного мира. «Раз, о нифмах тоскую душою…»

 
Раз, о нифмах тоскую душою,
Шел я в полдень тропинкой лесною,
И скользил мой задумчивый взор
По поверхности светлых озер.
 
 
Извивался мой путь прихотливо:
То я в гору взбирался лениво,
То спускался в тенистый овраг,
Ускоряя уверенный шаг.
 
 
И шептали мне горные ели:
«Ты стремишься вперед не без цели —
У зеркального озера вод
Пляшет весело нимф хоровод.
 
 
Торопись! Ибо Зевс похотливый,
Потихоньку от Геры ревнивой,
Беспокойным желаньем палим,
С облаков пробирается к ним…»
 
 
Что есть мочи пустился скакать я
И мечтал, как, поймавши в объятья
Дочь волны, ее в лес унесу
И как весело будет в лесу!..
 
 
Вот и озеро то, где, и играя,
Пляшет нимф серебристая стая;
И, на корточки тихо присев,
Я смотрел на резвящихся дев.
 
 
А затем я пополз осторожно.
Сердце билось, стучало тревожно…
Вот, к плясуньям подкравшись нагим,
Я стремительно кинулся к ним
 
 
И схватил одну. С визгом и криком
Разбежались в смятении диком
Нимфы юные ланей быстрей.
Я остался с добычей моей.
 
 
Без сознанья, бледна от испуга,
Посредине зеленого луга
Неподвижно лежала она,
Как махровая роза пышна.
 
 
Но лишь только рукой дерзновенной
Я коснулся красавицы пленной,
Кто-то, сзади подкравшись ко мне,
Меня больно хватил по спине.
 
 
Я ногой отбрыкнулся с размаха,
Оглянулся и… обмер от страха!
Этот «кто-то» был грозный Кронид.
Был суров небожителя вид.
 
 
Он стоял за спиною моею
И свернуть собирался мне шею.
Тут, тоскою и страхом томим,
Я упал на колени пред ним.
 
 
Слезы лил я рекою обильной
И молил его с миной умильной:
«О, имей состраданье в груди
И дыханье мое пощади!»
 
 
«А, попался, скотина лесная!
Здесь давно караулю тебя я.
Как ты смеешь наяд обижать?!.»
Я вскочил и пустился бежать.
 
 
Затаив в своем сердце досаду,
Бросив Зевсу в добычу наяду,
Я, как горный олень, между скал
От него что есть духу скакал…
 
 
Много дней среди мрачной трущобы
Я скрывался от Зевсовой злобы.
И теперь, если к нимфам крадусь,
Я сначала кругом оглянусь…
 

Монолог древнеегипетского царя

 
Мой дворец у прибрежия Нила.
Окна в пышно возделанный сад.
В час, когда звезды ночи блестят,
Я, ленивою негой объят,
Тихо слушаю плач крокодила.
 
 
Дни владыки заботы полны.
Утром надо служить правосудию;
Днем невольниц с лоснящейся грудью
В дар принять от подвластной страны.
 
 
После надо в процессии стройной
Поспевать за священным быком,
А пред верным либийским полком
Вдохновенным вешать языком
О кушитов стране беспокойной…
 
 
Вечер. Арф замирающий звон.
При багряном сиянье заката
Возлежу я в волнах аромата
Средь украшенных лотосом жен.
 
 
Льются вина пьянящим потоком;
Освежает нам пиво уста.
Не манит меня дев красота.
Все милей и отрадней мечта
О пленительном сне недалеком.
 
 
Я дал знак – и меня уж ведут
Полусонного чинно вельможи…
Притворюсь-ка я пьяным на ложе
Или жены меня изведут…
 
 
О, как очередь трудно блюсти
Меж газелей моих темнооких!
Много слез и упреков жестоких
От наложниц моих крутобоких
Я уж вынес и должен снести!
 
 
Ночь. Несутся в окошко ко мне
Крокодилов певучие стоны.
Им в ответ мои верные жены
И храпят, и вздыхают во сне…
 
 
Отравляют мне жизнь бегемоты;
По ночам забираются в сад.
Там топочут, зловеще сопят
И меня словно вырвать хотят
Из объятий Царицы-Дремоты.
 
 
О, придите ко мне, колдуны,
И прочтите свои заклинанья,
Да бегут эти ада созданья
На посевы соседней страны!
 

ЗАКАТ
(Посмертный сборник стихотворений)

Огни заката

 
Они горят, горят закатные огни.
Всю даль туманную объял их строй багряный.
В них гул мне чудится и возгласы резни,
Знамена красные и крови запах пряный.
 
 
Они идут, пришли расплаты грозной дни.
Ликующей толпы я слышу хохот пьяный
И, внемля отзвукам ружейной трескотни,
С улыбкой шлю привет тебе, закат румяный.
 
 
Я знаю: за тобой беззвучно ночь ползет
И, от очей моих вечерний свет скрывая,
Меня в объятиях таинственных сожмет.
 
 
О, ночь предвечная, зловещая, немая,
Ты в мире царствуешь, но не боюсь тебя я
И солнца нового предчувствую восход!
 

«Наземь ложатся лиловые тени…»

 
Наземь ложатся лиловые тени,
Воздух струит аромат,
Свежей росою блестят
Темные ветки пахучей сирени.
 
 
Томная майская ночь наступила,
Полная сладостных грез,
Запах летит от берез,
Тихо на небе мерцают светила.
 
 
Громко кричит коростель на поляне,
Вальдшнеп вдали протянул.
Образ знакомый мелькнул —
Светлое платье в прозрачном тумане…
 

Ассирийское видение

 
Девы с хвостами змеиными,
Лик их красив и жесток,
Девы без ног,
С душами хищными, львиными.
 
 
Темного ада создания
Света не любят оне,
Там, в глубине.
Вечное их обитание.
 
 
Нежно их сладкое пение,
Манит их страстный призыв,
Тел их извив
Много сулит наслаждения.
 
 
Белыми станами гибкими,
Томно друг к другу склоняясь,
Реют, смеясь,
Девы с двойными улыбками.
 
 
В бездны Аралу отверстые,
Бедер изгибом дразня,
Тянут меня,
Нежно зовут розоперстые…
 
 
Свивши хвосты змеевидные,
Кружатся плавно оне,
Манят вдвойне
Уст их улыбки бесстыдные…
 

Сентябрь 1901 г.

«Мы облетевшие листья с дерева жизни…»

 
Мы облетевшие листья с дерева жизни;
Мы только тени того, что было когда-то;
Мы лишь несбывшийся сон о светлой отчизне,
Отблеск зари, побледневший после заката.
Призраки смутные, мы в стране сновидений
С вами встречаемся, братья, скорбью объяты;
Бродим мы вместе в полях средь странных растений,
Поступью легкой скользим в немые палаты.
Нежен при входе в них слой серебряной пыли;
Свет вроде лунного пал на темные плиты;
Мертвенным блеском луны нездешней облиты,
Статуи строгих зверей на страже застыли…
Катится время, и мы бледнеем и таем,
Вами забытые сны, забытые братья.
Мы в неизвестную тьму от вас улетаем,
Облик покинув земной, как старые платья…»
Так мне шептали, склоняясь, близкие тени.
Сердце сжималось во мне мучительной болью.
Душу наполнили мне беззвучные пени
Тех, чья душа пленена загробной юдолью.
 

Осень 1911

Сентябрь 1912 г.

 
Поздние маки у края пути
Пышною алостью тешат мне взоры.
Глядя на них, веселее идти
В даль, что застлали пологие горы.
 
 
Пусто и голо вблизи и вдали.
Сжаты поля золотистой пшеницы.
С севера тянут на юг журавли.
Бодро и звонко кричат их станицы.
 
 
Не полечу я за ними мечтой,
Бледной мечтою, когда-то свободной,
В Нубии степи, где Нил многоводный
Поит песок золотой.
 
 
Слишком далеко. Мечте не под силу
Птицей над знойной пустыней парить,
В пальмовых сенях по желтому Нилу
Легкой феллукой скользить…
 
 
Пасмурно небо, и тяжко нависли
Над пожелтевшей землей облака.
В голову просятся хмурые мысли.
Холодно. Грязь на дороге вязка.
 
 
Голос в душе раздается чуть слышный:
«Поздние маки у края пути,
Маки, манящие алостью пышной,
Как мне вас в жизни найти?!»
 

17. IX. 1912

«О, усни, мое сердце усталое!..»

 
О, усни, мое сердце усталое!
Не томись от несбыточных грёз,
И не верь, что на крыльях стрекоз
Прилетит к тебе счастье бывалое,
Не вернутся в соцветие алое
Лепестки облетевшие роз.
 

Tenet nunc Parthenope

 
Где меж лугов змеится в даль Горынь
И в струи светлые глядятся сонно ивы,
Где тихо зыблются и золотятся нивы
И так прекрасна ласковая синь
Твоих небес, красавица Волынь,—
Живу в тиши полей, бездомный и ленивый.
Ем груши, яблоки, гляжу, как зреют сливы,
И с вожделением орехов жду и дынь.
Затерян средь холмов и пышных нив Волыни,
Забросил я давно поэзии труды,
Мне голову кружит полдневный дух полыни,
Мешают видеть муз высокие скирды.
Увы, я здесь лишен созвучий благостыни,
И геликонский вкус я позабыл воды.
 

Август 1911

«Прости, Волынь! Прости, тенистый сад…»

 
Прости, Волынь! Прости, тенистый сад
С аллеями заглохшими. Ленивой
Походкою иду неторопливо
Вдоль древних плит твоих. Немало лет подряд
В тебе провел я. Боги да хранят
Твои орехи, яблони и сливы.
 
 
Я покидаю их. Вступлю ли вновь когда
Под сень зеленую, целящую покоем
Измученную душу? Мощным строем
Деревья старые воздвиглись в два ряда,
Как воины-гиганты перед боем.
 
 
И слышу шепот я вершин их: «Навсегда!»
 

6 сентября 1911 г.

«Ты знаешь край холмистый и счастливый…»

 
Ты знаешь край холмистый и счастливый,
Где по полям змеится в даль Горынь,
И серебром блестят ее извивы,
Где вдоль дорог так пахнет в зной полынь.
Где тополя стройны и величавы,
А на лугах так пышно зреют травы?
 
 
Где яблок, груш, орехов, вишен, слив
Полны сады, евреями хранимы.
Широк весной могучих вод разлив,
Короткие не знают стужи зимы,
И где венчают пахарей труды
Из снятых копн высокие скирды?
 
 
Там возле хаты, выбеленной чисто,
Девчата зорко смотрят чрез плетень,
Грызя орехи. Блещут их мониста.
Обновки их пестры в воскресный день;
Желтеют под платком расшитым косы,
С подковкой черевики (в будни ж – босы).
 
 
Вдоль спелых нив и мак, и васильки,
И царский скипетр вблизи дороги пыльной,
Над розовою гречкой мотыльки…
Жужжанье пчел с добычею обильной.
Столетних верб корявые стволы
И медленно бредущие волы.
 
 
Там на прудах, заросших густо тиной,
Чуть шелестят под ветром тростники,
Там громок в поле бой перепелиный,
Стада гусей белеют у реки,
На дальних холмах мельниц ряд крылатых
И аисты на кровлях сероватых.
 
 
Там из-под взрытой плугами земли
Белеют кости витязей убитых
В былых боях. Столетья унесли
Следы побед, когда-то знаменитых.
Обр, половчин, татарин, русский, лях –
Всем рок судил на этих лечь полях.
 
 
Пройдут года, и мирные долины,
Быть может, вновь пробудит клич «война!».
Полки солдат нахлынут, как лавины,
Глухой пальбой сменится тишина.
Взовьется дым и пламя над стогами,
И лягут нивы смяты под ногами…
 
 
Покровом златотканым их скрывая,
Колышатся хлеба под ветерком,
Пшеница зреет, колос наливая;
Желтеет рожь и шепчется с овсом,
И осенил ветвями дуб кудрявый
Могилы тех, кто здесь полег со славой.
 
 
Отсюда русских весей недруг злой,
Надменный враг Никитича Добрыни,
Могучий змей летал на грозный бой
К брегам Днепра с крутых брегов Горыни.
И разом богатырская стрела
Меж ними счеты давние свела.
 
 
Мне он знаком, привольный и счастливый,
Покоем дышащий благословенный край.
Златою ризою его одели нивы
И тихо шепчут мне: не забывай
Ты наших сел, холмов, реки Горыни,
Не забывай про лето на Волыни.
 
 
Не надо крови! Пусть царит здесь мир,
А с ним и вы, божественные музы.
Я жду. Небес покинувши сапфир,
Сойдете вы в венках из кукурузы,
Чтоб вдохновить, улыбкою маня,
На новые Георгики меня.
 

Осень 1912 г.

«Зноен воздух, солнцем раскаленный…»

 
Зноен воздух, солнцем раскаленный.
Тишина у каменной ограды.
Лишь в листве маслин черно-зеленой
Скрежетанье слышится цикады.
 
 
Тень смоковниц манит за стеною;
Перед ней один лишь кактус пыльный.
Здесь прикован властью неземною,
Отойти я не могу, бессильный.
 
 
Все вокруг безмолвно и пустынно…
Нет, не все! Я слышу сверху шорох.
То она, прекрасная Битинна,
С огоньком смеющимся во взорах!
 
 
Между лоз зеленых винограда,
И сама лозе подобна гибкой,
Свесилась ко мне она из сада
И глядит с веселою улыбкой.
 
 
Две гранаты в пальцах нежно-белых
Держит темноглазая плутовка,
Две гранаты золотисто-спелых
То подбросит, то поймает ловко.
 
 
О, Битинна, роза Ионнеи…
Уст твоих цветок так пышно ярок!..
Урони мне яблоки скорее!
На лету поймаю твой подарок.
 
 
Кинь мне их, о дева дорогая!
Дар приняв, тебя я не обижу.
Я усну, плоды твои сжимая,
И в блаженном сне тебя увижу.
 

Зима 1911-1912 гг.

«Я сложил у Кипридиных ног…»

 
Я сложил у Кипридиных ног
Аполлоном врученную лиру.
Много песен он спеть мне помог
Равнодушно внимавшему миру.
 
 
Ныне скорбна душа и пуста,
В ней умолкли слова Музагета,
И напрасно взывают уста
Позабытого богом поэта.
 
 
Аполлон! Аполлон! Аполлон!
Низойди на призывные клики!
Ореолом лучей озарен,
Низойди ко мне, бог светлоликий!
 
 
Сын Латоны, развей мне, развей
Рокового безмолвия чары!
Тронь рукою искусной своей
Запыленные струны кифары.
 
 
Пусть веселый играющий гром
Пробежит по ним с силой могучей
И пробудит в поэте Твоем
Отголоски забытых созвучий.
 

Декабрь 1909 г.

«В апельсинных рощах Ионнеи…»

 
В апельсинных рощах Ионнеи
Я бродил под солнцем утомленный.
Были пусты в полдень раскаленный
Кипарисов стройные аллеи.
 
 
Померанцы, фиги и гранаты
Замерли, не двигая листвою.
Бил фонтан холодною струею,
И бродил я, скукою объятый.
 
 
«Позабудь, безумец, о печали!
Все кругом теплу и солнцу рады.
Пой про жизнь!» – согласно стрекотали
Мне с деревьев звучные цикады.
 
 
«Посмотри, как небо ярко сине,
Как манит созревший померанец.
Позабудь о призрачной богине,
Веселись, тоскливый иностранец!»
 
 
Но в душе неясные упреки
Шевелились медленно, как змеи.
В апельсинных рощах Ионнеи
Я бродил под солнцем одинокий.
 

1906-1908

«После долгой и трудной дороги…»

 
После долгой и трудной дороги
Дай под кров твой уютный войти,
Дай отмыть запыленные ноги
И дозволь отдохнуть от пути.
 
 
Велика от бессмертных награда
Тем, кто странникам дарит приют.
Ты ведешь меня в сень винограда,
Где немолчно стрекочет цикада
И заботливо пчелы снуют.
 
 
Перемешан с водой снеговою,
Так приятен иссохшим устам
Этот мед золотистый тобою
Вместе с хлебом поставленный там.
 
 
На дворе твоем тень и прохлада,
Тихо, тихо журчит водомет,
И укрывшись в листве виноградной,
В синем небе следить так отрадно
Голубей твоих белых полет.
 

14. Дек. 1910 г.

«Заходящее солнце июльского дня…»

 
Заходящее солнце июльского дня.
Синеватого моря безбрежная гладь.
Резво пляшут дельфины, маня и дразня
Но не могут тоски разогнать.
 
 
Тихий вечер, но в небе не видит мой взор
Афродиты. Она далеко от меня.
В шуме волн я читаю себе приговор:
«Заходящее солнце июльского дня».
 

25 июля 1906. (Черное море)

«Захромал мой усталый Пегас…»

 
Захромал мой усталый Пегас,
Он, как прежде, не ржет и не весел,
Утомленные крылья повесил,
Грустен взор его трепетных глаз.
 
 
Словно просится он: отпусти,
О поэт, меня в теплые страны,
Мне вредны холода и туманы…
– Ты волён, мой товарищ, лети!..
 
 
Конь мой верный, меня ты носил
К олимпийцам в подзвездные сферы.
Помнишь ярость внезапную Геры
И наш бешеный лёт что есть сил?
 
 
Помнишь, как мы дразнили с тобой
Дочь Зевесову Тритогенею?
Конь, ты ржал, пролетая над нею,
Хвост свой белый подъемля трубой.
 
 
Мы кричали Палладе: «Гефест!»,
И грозила бессмертная дева
Нам копьем, и летела окрест
Брань богини, исполненной гнева.
 
 
Разрезая на мощных крылах
Тихой ночи покров темносиний,
Нежный шепот Киприды богини
Мы услышали как-то впотьмах.
 
 
Презирая границы времен,
Мимо гордых дворцов Атлантиды
В те сады, где поют Геспериды,
Ты меня увлекал, словно сон.
 
 
Мы не ведали слова «наем»,
Не возили ничьей колесницы,
Но свободны, как вольные птицы,
По эфиру парили вдвоем.
 
 
Никогда ты мне не был слугой
И носил ты меня добровольно…
О поверь, что и грустно и больно
Навсегда расставаться с тобой.
 
 
Возвращаться – не стоит труда,
Знаю: сам не вернешься ко мне ты,
Знаю: многие жаждут поэты
Сжать руками твои повода…
 
 
Порожденье Медузы, лети!
Ты свободен, тебя не держу я,
Свои крылья простри, торжествуя…
Конь мой милый, крылатый… прости!
 

Парис на костре

 
Ярко светит факел погребальный
В трепетной руке царя Приама,
Хор звучит медлительно-печальный,
Вьются к небу струйки фимиама.
 
 
И натертый розовым елеем,
Пеленою чистою обвитый,
Будто грезой сладкою лелеем,
Неподвижен Приамид убитый.
 
 
Пусть врагу колчан обвила Никэ
Лавром победителя зеленым,
Нет следов страдания на лике,
Миртами Киприды обрамленном.
 
 
Грусти не о том, что отлетело
В пламени безжалостном и жгучем,
Черным пеплом станет скоро тело,
Бывшее прекрасным и могучим.
 
 
Беспощадны стрелы Филоктета
С берегов истоптанных Скамандра,
К берегам твоим унылым, Лета,
Скоро снидет призрак Александра.
 
 
Он сойдет без страха в тень Аида,
На земле оставив скорбь и злобу.
Пусть на ложе мягком Тиндарида
Отдается пылко Деифобу,
 
 
Пусть забудет даже про Париса,
Нового любовника лаская…
Разгорайтесь, ветви кипариса,
Лейся в хорах, жалоба людская!
 
 
Бог Лемносский в пламени стожалом,
Низойди на кедры склонов Иды
И окутай алым покрывалом
Труп любимца ветреной Киприды.
 
 
Заклятие камеи с головой греческой дамы
 
 
Ты в безвестную даль отлетела,
Но твой облик на камне живет,
Пусть исчезло прекрасное тело, –
Что смеялось, плясало и пело,
Твою тень из-за Стиксовых вод
Заклинанье мое призовет.
 
 
Пусть за тайной запретною гранью,
Где царит закоцитная тишь,
Без сознанья и воли ты спишь —
Моему повинуясь желанью,
Серебристой одетая тканью,
Ты мне лик свой из мрака явишь.
 
 
Ведь и Тартар не чужд Цитереи.
Так приди же из бездн темноты,
С ожерельем вкруг царственной шеи,
В волосах поправляя цветы…
На поверхности древней камеи
Улыбнулась загадочно ты.
 

8. XII.1913. Имп Эрм.

Елена Спартанская

 
Деифоб и Гелен пред тобою скрестили мечи:
Застучали клинки и упал Деифоб бездыханный.
И к Киприде своей ты воззвала: «Богиня, умчи
Меня прочь из Троады, всегда мне враждебной и странной!
 
 
Ах, умчи меня прочь от долины, где Ксанф и Скамамдр
Непрестанно уносят все новые трупы героев,
От кургана, где рядом с Эноною спит Александр,
И от этих унылых, постылых мне брачных покоев!
 
 
Не хочу ни мужей, ни любовников больше иметь!
Дай забыть навсегда мне среди незнакомого края,
Как вонзается в тело мне близкое острая медь,
И темнеет горячая кровь, за меня пролитая!
 
 
Я довольно игрушкой твоею была. Пощади!
Многим милым тебе как подарок давалась Елена.
Ах, имей состраданье и дай мне не знать впереди
Ни Атридовой ревности мук, ни безумных желаний Гелена!
 
 
Пусть меня не берет то один, то другой Приамид!
Не хочу называться я больше ничьею женою!..»
И, услышав твой вопль, Афродита в страну пирамид
Унесла тебя тайно, скользя над морскою волною.
 

22. IV. 1914

«Побледнели краски золотые…»

 
Побледнели краски золотые
Отблесков угасшего заката.
Тень ложится на поля пустые,
Тишиной душа моя объята.
 
 
Облаков вечерних очертанья
Расплылися в небе сероватом,
В воздухе, дремотою объятом,
Слышно Ночи легкое дыханье.
 

27. VII. 1911

«Серебрится зеленый овес…»

 
Серебрится зеленый овес,
Тихо зыблется жита стена,
И от розовой гречи полос
Аромата струится волна
 
 
Мак алеет во ржи золотой,
Скромно прячутся в ней васильки,
И белея над нивой густой,
Припадают к цветам мотыльки.
 
 
Изнемогши от знойных лучей,
Над дорогою явор поник.
И летит все звончей и звончей
Перепелки немолкнущий крик.
 

1. VII. 1911. Волынь

«Молодая зелень винограда…»

 
Молодая зелень винограда
Обвивает старую беседку,
Я туда вошел, как птица в клетку,
И душа излиться в песне рада.
 
 
Здесь я узник. Сладки узы лени…
Пчел мохнатых томное жужжанье,
Вырезных сквозящих листьев тени,
Птиц незримых свист и щебетанье,
 
 
Ветра шум в черешневых вершинах,
Бабочки залетной крыльев трепет,
Блеск жуков зеленых на жасминах
И листвы над ухом сладкий лепет.
 
 
Света, красок, звука сочетанья,
Запах облетающей сирени
Мне сковали мысли и желанья.
Здесь я узник. Сладки узы лени.
 

с. Дорогобуж, Волынской губ. 22. V. 1915

«Посмотри: зазеленели горы…»

посв. Елене Павловне Кондратьевой (жене поэта)

 
Посмотри: зазеленели горы,
Солнце светит с синей высоты,
Разоделись в яркие уборы
В честь весны деревья и цветы.
 
 
Белым снегом облетают сливы,
Блещет свежий тополевый лист,
Детский смех доносится счастливый,
И не молкнет птиц весенний свист.
 
 
От жасминов струи аромата
Пробуждают сонные мечты.
Но, тоской неясною объята,
Средь цветов не радуешься ты…
 

«Свинцовым отблеском и сталью отливая…»

 
Свинцовым отблеском и сталью отливая,
На небе скучилась громада черных туч.
Молчит и копится их сила грозовая.
Все замерло кругом, томясь и ожидая,
Что скоро грянет гром, ужасен я могуч.
 
 
Какая духота! В тревожном ожиданье
И страхе трепетном все прячется кругом.
Зловещих облаков грозней все очертанья.
Спирается в груди стесненное дыханье.
Все ждет грозы… Так грянь же, Божий гром!