Текст книги "Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия"

Автор книги: Александр Зиновьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Мои апостолы

Мои апостолы оказались способными помощниками, с удовольствием включились в игру, много выдумывали от себя, так что их приходилось сдерживать. Через пару месяцев они так насобачились подражать мне, что любой из них мог открывать свою собственную школу. Я им постоянно твердил, чтобы они не торопились воображать себя способными на то, что делаю я. Легко усвоить внешние формы поведения. Но глубинные секреты мастерства постигаются годами. Главные мои методы будут доступны им по крайней мере через год, да и то в минимальной степени. Но, увы, ученики редко слушаются учителей в таких случаях и сами стремятся как можно скорее стать учителями. Вскоре, однако, обнаружился другой аспект деятельности моих помощников, объяснивший их энтузиазм и успехи в первом, упомянутом выше аспекте: корысть. Они развернули «левую» деятельность за мой счет (консультации якобы от моего имени) и стали брать с учеников и пациентов взятки по каждому поводу, главным образом – за прием «без очереди», за «секретную литературу», за «новейшие методы лечения», короче говоря – за все. Одна женщина, приходившая ко мне лечиться от рака матки, заплатила моему «секретарю» (Серому) двести рублей за один прием и сто рублей одному из моих ассистентов якобы за блат. Это превратилось в систему. Я сказал Серому, что нам нужны специальные люди для надзора за жуликами, иначе они совсем дискредитируют нашу Школу и привлекут внимание милиции. Серый сказал, что от этого будет еще хуже, ибо надсмотрщики будут мошенничать вместе с апостолами. Мы теперь работаем по общим законам советского общества и избежать таких явлений в принципе не сможем. Но сократить или по крайней мере ввести их в терпимые рамки можно, пользуясь обычными советскими методами коммунистического воспитания и контроля общественности. Необходимо провести общее собрание!

На собрании с докладом об итогах работы Школы в прошедшем полугодии выступил Серый. В разделе о недостатках нашей работы он рассказал и о случаях нарушения социалистической законности. Он предупредил, что, если такие случаи будут продолжаться, придется ставить в известность милицию, а это, сами понимаете, пахнет плохими последствиями. После собрания апостолы некоторое время вели себя прилично. Но потом снова распоясались и с удвоенной силой стали обирать учеников и пациентов. Кое-кто стал принимать пациентов у себя дома. Студентка театрального института устроила что-то вроде своей школы красоты. Узнав об этом, Серый уволил ее. Через месяц, однако, ее Школа красоты прогорела, и она пришла снова к нам «доучиваться». Но место ее уже было занято. Серый устроил на это место свою любовницу, которая деньги брала, но не работала.

Переселение

В связи с тем что возросло число желающих пройти полный курс в Школе и число людей, жаждущих получить у нас консультацию по самым различным вопросам, пришлось удвоить число моих приездов в Москву, и моя жизнь за городом стала обременительной. Тем более моя Хозяйка буквально измучила меня своей похотливостью. Я все чаще оставался ночевать в городе, главным образом – у моих учениц и пациенток, что точно так же подтачивало мои силы. Я взбунтовался и потребовал от Серого снять мне комнату в Москве. Он согласился, но почему-то неохотно. Я не стал выяснять причину этой неохоты – это его дело. Мне было важно одно – возможность отдохнуть после тяжелых занятий в Школе и уединиться для размышлений. К занятиям, между прочим, надо было готовиться. Я делал это в поезде. Но это было терпимо пару раз в неделю, а не четыре. К тому же занятия пришлось сместить так, что мои поездки выпадали на часы, когда поезда были набиты сверх меры. Наконец Серый нашел мне хорошую комнату на окраине города, в чистой и тихой квартире. Хозяева – одинокие старики, чему я обрадовался особенно. И добрые. Они сразу проявили ко мне что-то вроде родительских чувств и стали за мной ухаживать, подкармливать, стирать и чинить белье. Я сомневался, что Серый оплачивал это, и отдавал им часть своих «карманных» денег. Они настолько вошли в роль родителей, что не ложились ночью спать до тех пор, пока я не приходил домой, и очень сердились, если я не приходил совсем. Мне такая жизнь пришлась по душе. И я начал подумывать о том, чтобы покончить со Школой, найти какую-нибудь работенку и пожить нормальной семейной жизнью хотя бы несколько лет. Я же впервые попал в семейную обстановку!

Соблазны и намерения

С первых же дней работы в Школе на меня обрушились соблазны. Первым делом меня попытались вовлечь в некую религиозную секту. Потом было несколько поползновений со стороны гомосексуалистов, несколько попыток старых баб с квартирами и хорошей зарплатой женить на себе, несколько предложений позировать художникам и даже сниматься в кино. Я действительно являл собою зрелище живописное. Работал я до изнеможения – лекции, уроки, консультации, визиты… Отощал. Глаза стали огромными и горящими. Начали седеть волосы и борода. Когда я шел по улицам, меня принимали за индийского йога, приехавшего работать в Советский Союз – помогать создавать советскую школу йоги. Парень из института, о котором говорил Ассистент и который аккуратно посещал все мои занятия, предложил устроить меня на постоянную работу в их секретную лабораторию. Он соблазнял меня отдельной квартирой, высокой зарплатой и кандидатской степенью через три года.

– Ты себе цены не знаешь, – говорил он. – Ты же такие чудеса мог бы творить в нашей лаборатории! Ты бы сразу поднялся до самых высших лиц! До Самого! Наверняка тебя бы сразу включили в Его Личную группу. Соглашайся добровольно. А то ведь все равно рано или поздно вашу лавочку прикроют, а тебя передадут нам. Только уже без тех благ, какие ты можешь иметь сейчас.

Я отсекал все эти соблазны. Я хотел одного – выложиться до конца, как можно больше отдать людям из того, чем я обладал. Не может быть, думал я, чтобы все пропало впустую. Что-то останется в людях от меня, что-то сохранится и даст ростки. Задача Бога – посеять свои семена в душах людей. Посеять как можно больше, ибо лишь немногое может сохраниться и дать жизнь. Прошло три месяца без особых изменений. Я работал как одержимый. Я чувствовал необычайный подъем. Чувствовал, что люди слушают меня и хотят слушать. Во время моих лекций нами всеми владело состояние, которое я бы назвал священным трепетом за неимением более сильных выражений. Может быть, слово «экстаз» здесь подойдет. Антипод называл это коллективным психозом. Тот парень, о котором я упоминал, снова имел со мной разговор.

– Решайся, – сказал он, – остались считанные дни. Этой лавочке скоро конец.

Я сообщил о разговоре Серому. Тот не на шутку встревожился.

– Кажется, дело идет к развязке, – сказал он. – Пора сворачиваться. Объявим новый расширенный набор учеников!

Желающих на сей раз оказалось более тысячи. И все внесли месячную плату в качестве аванса.

Конец Школы

Серый сам приехал ко мне.

– Обстоятельства сложились так, – сказал он, – что нашу лавочку придется закрыть раньше, чем мы предполагали. Вот тебе паспорт на имя…, билет на самолет в Н, адрес и деньги. Этих денег тебе хватит месяца на три. Отдыхай, загорай, отсыпайся. В Школу больше не появляйся – она уже не существует. Вернее, она уже в ведении КГБ.

Мне было жаль мою Школу – я к ней привык. И не изложил еще и половины своих идей. Но делать было нечего. В Н я решил не лететь: что мне там делать? Билет и новый паспорт выбросил. Решил, что мой старый лучше, хотя временная прописка кончилась, а возобновить без Серого я не смогу. Мои старики ни за что не хотели меня отпускать, решив усыновить меня и добиться постоянной прописки.

Что было

Ночью ко мне пришел сам Христос, и мы с ним поговорили с полной откровенностью.

– Скажи честно, – спросил я его в конце беседы, – был ты на самом деле или нет?

– Был, – ответил он.

– Ты на самом деле сын Божий?

– Не говори глупостей! Никакого Бога нет. Мои родители – обычные люди.

– Кто был ты?

– Целитель, проповедник или учитель. Таких, как я, было много.

– Но ты был крупнее всех?

– Вряд ли. Сравнивать невозможно.

– Но почему же?..

– Потому что меня казнили.

– За что?

– Слишком много развелось учителей вроде меня. Это обеспокоило римские власти. Они решили покончить с нами. Для назидания прочим выбрали меня и казнили.

– Почему тебя?

– Мою кандидатуру им предложили еврейские священники. Они не любили меня за то, что я становился популярен как целитель.

– Ты не воскресал?

– Нет, конечно. Тот, «воскресший», был самозванец.

– А учение?

– Кое-что из того, что сохранилось, проповедовал я сам. Кое-что мне приписали от других. Но главное содержание моего учения не сохранилось.

– Что именно не сохранилось?

– Все то, чему учил ты.

– Как?! Неужели и тогда?!..

– Эти истины вечны. Пройдет время, и их снова откроет кто-нибудь. В нашем деле авторство сохранить невозможно. Да оно и не играет роли.

– Что будет со мной?

– Ничего.

– Как так?! Я же!..

– Именно поэтому.

Поцелуй Иуды

Блаженствовал я всего три месяца. Смешно, мои старики добивались для меня постоянной прописки и затеяли дело об усыновлении, я ходил с ними по всяким учреждениям, в том числе в милицию, где затребовали справки из моего города и получили их, а в Это время был объявлен всесоюзный розыск меня как важного государственного преступника. Я узнал об этом потом. Если бы я сбрил бороду и укоротил кудри, меня бы так и не нашли. И зажил бы я счастливой жизнью единственного и любимого сына в тихой семье. Но от судьбы не уйдешь. Меня случайно встретил на улице один из бывших учеников и вызвал милицию. И тут аналогия с Христом. Очевидно, тут тоже есть некое общее правило.

Преображение

Первым делом мне остригли голову и сбрили усы и бороду. Из-под моей волосатости показался тощий мальчишка с растерянными глазами – жалкое зрелище для Бога. Увидев меня в таком виде, следователь схватился за голову.

– Боже мой, – вырвалось у него, – с кем мы воюем?! А что делать? Я бы тебя, парень, отпустил домой. Но я – не Бог. Слишком много развелось всяческих «святых», «целителей», «учителей», «пророков». Есть директива свыше покончить с ними и провести показательный процесс. Твое дело сочли наиболее подходящим. Дело миллионное. Пахнет высшей мерой. В назидание прочим. Понял, в какую грязную историю ты вляпался?

Выбор

Мне предложили на выбор: либо я признаюсь, что я – мошенник, раскаюсь и призову прочих жуликов такого рода последовать моему примеру, и тогда мне дадут небольшой срок, либо я упорствую, и тогда… Как быть? Я сравнил свое положение с таковым Христа.

Я тоже невиновен, как и Христос. Но он не был ничьим сообщником и орудием, а я был орудием и сообщником преступников. Он был беспредельно одержим ролью Бога, а у меня дважды возникало желание отказаться от своей претензии быть Богом. Если бы меня не схватили, то не исключено, что я сделал бы это. Мне надоело быть Богом. Исход суда не зависел от поведения Христа, он не вынуждался к сотрудничеству с судьями, у него не было выбора. Потому он был пассивен. Он не раскаялся в содеянном. Меня же принуждают к сотрудничеству с судьями. И если я помогу им разоблачить меня самого и мне подобных, мне сохранят жизнь. Мне искренне захотелось помочь судьям.

– Где же твоя религия сопротивления и бунтарства? – послышался мне ехидный голос Антипода. – Ты скатился ниже самого Христа в его рабско-холуйской установке на непротивление злу. На Христа насильно взвалили крест, на котором его распяли. А ты?.. Я презираю тебя. Тебя выручает только одно: из того материала, какой собрало следствие, при всех комбинациях и ухищрениях следует то, что ты – единственный, кого не за что судить. К тому же и у тебя фактически нет выбора. Судьба твоя все равно предрешена, признаешь ты себя преступником или будешь настаивать на своей невиновности. Тебя все равно осудят на казнь в назидание другим. Это уже решено на самом «верху». И я избрал путь Христа: безразличия к суду. Я решил молчать. В начале лаптизма, как христианства, должна быть невинная и беззвучная жертва.

Адекватность эпохе

 
Я в доказательство показывал вам раны.
И все же вами я остался неопознан.
Я понял это слишком поздно.
Что я вернулся слишком рано.
Или, скорее, понял рано.
Что возвращаться уже поздно.
 

Суд

Суд устроили показательный, в зале какого-то клуба, с представителями трудящихся, с прессой. Но задуманный спектакль не получился. Первый элемент неожиданности в ход процесса внес я сам: я отказался от защитника, заявив, что буду защищать себя сам согласно своему принципу: никакой защиты! Невиновный не нуждается в защите. Самая мощная защита невиновного – полная беззащитность. Мой отказ от государственного защитника и его мотивировка вызвали оживление в зале и замешательство суда.

Второе оживление в зале наступило в связи с выступлениями экспертов. А их было довольно много – врачи, ученые, философы и даже поп! Последний выступал как эксперт по проблемам религии. Он был преподавателем в Духовной семинарии в Загорске. Другой эксперт по тем же проблемам был профессором в Институте атеизма при Академии общественных наук. В зале начался смех, когда объявили, что экспертами по проблемам религии выступают представители столь противоположных организаций. Выступления обоих экспертов сопровождались смехом и аплодисментами, причем нельзя было понять, являются аплодисменты одобряющими или порицающими. Философ уличал меня в том, что я претендую на роль Бога, тогда как, согласно марксизму-ленинизму, никакого Бога нет. Бог – опиум для народа, поповская выдумка. Представитель же православной церкви уличал меня в том, что мое учение ложно, но уже согласно христианской религии.

Настоящая комедия началась, когда стали давать показания свидетели. Вот несколько примеров.

Свидетельница – огромная полная женщина килограммов на сто пятьдесят, ярко накрашенная, увешанная драгоценностями.

Судья: С какой целью Вы обращались за «консультацией» к обвиняемому?

Свидетельница: С целью похудения. (В зале смех.)

Судья: Ну и похудели?

Свидетельница: Пока посещала Школу, похудела на пятьдесят килограммов. (Смех в зале.)

С у д ь я: А потом?

Свидетельница: Поправилась на шестьдесят. (Гомерический хохот в зале.)

С у д ь я: И сколько Вы за это заплатили?

Свидетельница: Тысячу рублей. (Крики негодования в зале.)

Судья: Выходит, по двадцать рублей за килограмм. Дороговатое мясо. (В зале аплодисменты, смех.) На рынке и то дешевле. (Аплодисменты, смех.)

Свидетель – крупный мужчина кавказского типа. Говорит с акцентом. Жестикулирует.

С у д ь я: С какой целью Вы обращались к обвиняемому?

Свидетель: С целью для импотенции. (Смех в зале.)

С у д ь я: От импотенции или для импотенции. (Хохот в зале.)

Свидетель: Я не понимаю, чего ты хочешь. Говорю тебе русским языком; чтобы член стоял, понял?! (В зале гомерический хохот.)

Судья: Где не понять?! Ну и как, помогло?

Свидетель: Да еще как!! (Смех.) Пока посещал школу. Потом опять.

Судья: Что опять?

Свидетель: Не работает! (Смех.)

Судья: И сколько же Вы отвалили за то, чтобы… работал? (Смех.)

Свидетель: Десять.

Судья: Рублей?

Свидетель: Десять тысяч. (Гневные выкрики.)

С у д ь я: И сколько раз он у Вас работал за эти десять тысяч?

Свидетель: Десять раз! (Смех. Крики: «Всего-то!».)

С у д ь я: А не дороговато?

Свидетель: Если бы я имел миллион, я бы и его не пожалел для такого дела! (Смех, аплодисменты.)

Судья: Деньги вручили лично обвиняемому?

Свидетель: Нет, его секретарю.

С у д ь я: А почему не лично?

Свидетель: Секретарь сказал, что Учитель никогда не осквернит своих рук прикосновением к деньгам. (Смех.)

Свидетельница – женщина лет пятидесяти, изможденная, рано постаревшая. На вопрос судьи, с какой целью обращалась к обвиняемому, ответила: с целью омоложения.

Судья: Помолодели?

Свидетельница: Нет.

Судья: Почему?

Свидетельница: Не успела. (Гомерический хохот в зале.)

Судья: Сколько заплатили?

Свидетельница: Пять тысяч. (Крики.)

Судья: Как же Вы попались на это?

Свидетельница: Секретарь учителя познакомил меня с двумя женщинами, которым по документам было за сорок, а выглядели они моложе тридцати. Они и сказали, что прошли курс омоложения у Учителя.

Судья: Вы не узнаете этих омолодившихся среди обвиняемых?

Свидетельница: Узнаю. Вон те…

С у д ь я: На самом деле одной из них двадцать три, другой – двадцать пять. В чем же состоял курс омоложения?

Свидетельница: Секретарь сказал, что Учитель обладает необычайно мощной сексуальностью. Каждый сеанс омолаживает на год.

Судья: Ну и как?

Свидетельница: Ничего особенного. (Смех.)

Судья: Значит, Вы разочарованы?

Свидетельница: Нет. (Смех.) Просто у него таких омолаживающихся небось сотни. (Гомерический хохот.)

Свидетель – тощий мужчина с очень некрасивым лицом, распухший нос, под глазом синяк. Цель занятий с Учителем – улучшение внешнего вида. (Лица и фигуры.) После этих слов свидетеля в зале творилось нечто невероятное. Минут двадцать успокаивали. Свидетель, показывая на нос и синяк, сказал, что это его в милиции разрисовали. Судья сказал, что правильно сделали. (Аплодисменты.) В следующий раз за сопротивление властям получит срок. Кому платил деньги и сколько, не помнит, поскольку был всегда пьян. Улучшилась ли его внешность? А ему наплевать на внешность. (Смех.) Бывает и хуже. (Смех, аплодисменты.) Ему было приятно провести время в хорошей компании, поговорить с умными людьми. Баб было полно. (Смех.) Правда, в основном – толстые, старые и страшные. (Гомерический хохот.) Зато не жмоты. (Смех.)

Свидетель – молодой мужчина, сильно заикается. Лечился от заикания. Перестал заикаться. Полгода говорил нормально. А когда узнал, что «Учитель» – жулик и шарлатан, почему-то снова стал заикаться. Смех в зале остановить не удалось. Пришлось сделать перерыв.

На другой день суд продолжался уже не в большом зале клуба, а в небольшом помещении Народного Суда.

Убедительной картины моей преступной деятельности из судебного спектакля не получилось. Но прокурор все равно потребовал высшей меры. Мне предоставили последнее слово. Я не выдержал роли молчальника. Я сказал, что слагаю с себя полномочия Бога. Если кто из людей захочет стать Богом, пусть будет им.

Место освободилось. И это очень просто, стать Богом: иди на Голгофу! Но это очень трудно быть Богом: надо идти все-таки на Голгофу!

В зале раздались крики возмущения. Потребовали разъяснить, что это такое – «Голгофа». Прокурор сказал, что это – гора в Израиле, на которой, согласно религиозной легенде, был распят Христос, которого на самом деле не было, которого идеологи господствующих классов выдумали с целью… Снова раздались крики с требованием выгнать меня в Израиль, «поставить к стенке», сослать в урановые рудники!.. Суд удалился на совещание. Я опустился на скамью и оцепенел в ожидании.

Ожидание

Я встречал людей, приговоренных к казни, но уцелевших волею случая. И никто из них не мог ничего рассказать о промежутке жизни между приговором и казнью.

– В это время просто ничего не было, – сказал человек, один раз неудачно расстрелянный немцами, а другой раз – столь же неудачно своими. – Оказался бы ты сам в таком положении, то ты понял бы, что тут нечего понимать.

Теперь я понимаю этих людей. Тут действительно нечего понимать, ибо тут пусто. Мне не дают еды, а я не ощущаю голода. Мне не дают воды, а я не ощущаю жажды. Я не ощущаю хода времени. Сколько я здесь? Неделю? Месяц? И я не сплю. Я оцепенел в ожидании, и все. Болван! Ты забыл о главном деле твоей жизни – о Боге! Вспомни о Нем, и ты вновь ощутишь полет времени, тесноту пространства, жажду, голод, боль в теле. Ощутив страдания, моли у Него силы достойно человека перенести их. Иначе – пустота и оцепенение. В памяти возникла Богиня.

– Как ты живешь? – спросил я.

– Как все, – сказала она. – Сейчас сплю по очереди с хореографом и директором. Прима-балерина принуждает сожительствовать с ней, иначе она не допустит меня на хорошую роль. Придется соглашаться.

– Ты права, – покорно говорю я. – От той роли, какую уготовили тебе люди, уклониться нельзя. Пошлость есть неизбежный спутник гения.

Богиня исчезла. Исчезла как ложная идея – насовсем и бесследно. И возник Антипод. Возник как абсолютная истина, как приговор, не подлежащий обжалованию.

Приговор Антипода

– Ты много раз призывал людей идти на Голгофу, – сказал он. – Дурак! В России нет Голгофы. В России есть «Лубянка». Сибирь. Колыма. Магадан. А Голгофы нет. И со словами «иди на» у нас ассоциируют совсем иное слово – русское слово из трех букв, обозначающее все, что угодно, за исключением Голгофы. И в ответ на твой призыв «Иди на Голгофу!» наш русский человек ответит тебе «А иди-ка ты на…!». И правильно сделает, ибо Голгофы у нас нет и быть не может.

– Вторая слабость твоей позиции, – продолжал Антипод, – тебя зовут Иваном. Иваном Лаптевым. Бог по имени Иван, да еще Лаптев, – согласись, это звучит смешно. Зевс, Юпитер, Будда, Христос – это звучит красиво и возвышенно. А Иван Лаптев – хоть тресни, хоть превзойди их всех, вместе взятых, все равно смешно. Все равно не поверят. Люди могут принять любого бога по имени Ганс, Жорж, Джон, Абрам, Иосиф, Карл… Но ни в коем случае – по имени Иван. Иванианство, иванство, иванизм, лаптизм, лаптианство – этого нам только не хватало, воскликнут люди. Не допустим! Только через наш труп! Вопль насчет трупа я вставил для красного словца. Через труп мы перешагнем. Но не ради иванизма. Мы сами его ни в коем случае не допустим. Чтобы наш брат Иван породил целое иванианство? Не бывать этому! Лучше худой марксизм, чем хороший иванизм! Хотя от марксизма нас с души воротит, он все-таки заграничная штучка, а не наше домотканое барахло.

– Третья слабость твоей позиции, – продолжает Антипод, – уже не наша национальная обреченность, а некая общечеловеческая закономерность. Многие смертные претендовали на статус Бога. Одни – обуреваемые маниакальным тщеславием и властолюбием, другие – маниакальным стремлением спасти человечество. К числу последних принадлежал, по всей вероятности, человек, который вошел в историю под именем Христа. Он не был исключением. Такие люди появлялись до него и после него. Они появляются и в наше время. И будут появляться в будущем, ибо претензия быть Богом есть естественная социальная функция Человека – вот в чем дело! Конечно, в самих людях есть что-то такое, что находит воплощение в появлении особого рода личностей, вынуждаемых людьми исполнять эту функцию. Конечно, тут есть и элемент добровольности, вернее – предрасположенности этих личностей к такой роли. Но я подчеркиваю социальную природу и принудительность ее, поскольку этого не видят или не хотят видеть. Видят то, что Христос сам взял на себя роль Бога. Но не видят того, что он смог это сделать лишь постольку, поскольку общество нуждалось в этой роли и заставило его сыграть ее, что люди воплотили в Христе частицу своего существа. Бог есть отчужденная общечеловеческая функция, и ничего больше! Ты воспринимаешь свою роль как Волю Небес. А фактически тебя вовлекли в нечто неподконтрольное тебе, в нечто такое, что есть переплетение махинаций авантюристов, чаяний шизофреников, политических расчетов, людских несчастий и многого другого. Мало того, особенности нашего времени наложили свою печать на твою жалкую судьбу. Теперь людей, претендующих на роль Бога и выталкиваемых на нее, появляется слишком много. Теперь уж никого не удивишь явлением Бога как феноменом социальным, подобно тому, как никого не удивишь радиоприемником, самолетом, автомобилем. Подобно тому, как античные и шекспировские трагедии приобрели статус банальных склок любого достаточно большого и целостного человеческого коллектива. Бог утратил былую индивидуальность и исключительность. И потому в отличие от Будды, Христа и Магомета ты не войдешь в историю. Твоя известность и твое влияние ограничатся рамками местной устной молвы, отделений милиции и КГБ. Причем она скоро будет забыта. И никаких следов твоего пребывания в мире не останется вообще. Многие смертные, повторяю, претендовали и претендуют до сих пор на статус Бога. Когда эту претензию заявляют цари, короли, императоры, диктаторы и вожди, это ни у кого не вызывает раздражения. Это – норма. Даже Сусликов может претендовать на это – он есть власть, указующая пути человечеству. Но не ты, жалкое существо, находящееся на самом дне человеческой помойки. По условиям нашего времени ты не можешь практически вознестись на уровень своей претензии даже в случае успеха твоей миссии, ибо не сможешь сделать даже одного шага вверх в современной социальной иерархии. В наше время даже Бог должен делать карьеру по законам делания карьеры.

Хотя богов появилось много, само техническое овладение ролью Бога и исполнение ее не стало от этого легче и проще. Ведь не упрощается же автомобиль и радиоприемник, становясь банальным предметом домашнего обихода?! Чтобы выделиться из множества богов в качестве самого великого или в качестве объединяющего Бога, теперь нужна вся мощь современной науки, техники, культуры вообще, вся материальная мощь государства. Это не под силу одному человеку, каким бы сверхгением он ни был. Вспомни, ведь и Будда, Христос и Магомет вознеслись не в одиночку и не только за счет своих личных способностей.

А наш век несет идеологию вместо религии. Он отдает предпочтение Дьяволу, а не Богу.

Вспомни, как шло следствие по твоему делу и как совершался суд над тобой. Сравни это с кипением страстей при решении судьбы Христа. В твоем случае много грязи, подлости, пошлости и прочих низких явлений человеческого бытия. Но никаких страстей. Немного нездорового любопытства. Сугубо формальная кампания. Апатия. Вялость. Расправа беспощадная. Наказание жестокое. Но никакой трагической и даже драматической окраски. Красок вообще нет. Серость с некоторой долей насмешки и раздражения. Чтобы человек стал Богом, общество должно внести в его осуждение и наказание за такую дерзость огромную страсть, соразмерную дерзанию. Наше общество бесстрастно. Оно не способно испытать страха за свою судьбу от чьей-то маниакальной претензии быть Богом.

Осудившие тебя не питают к тебе лично злобы. Они даже симпатизируют тебе. Они все понимают, что ты – жалкое и несчастное существо, игрушка в чужих руках, гений, которому не дали проявить свой чудный дар. Они лишь выполнили свои рутинные обязанности, не вызывающие высоких мыслей и эмоций.

Ты безразличен им как личность. Почему же все-таки тебя судили? В чем состоит твоя опасность для общества? Обман доверчивых граждан и вымогательство денег? Это – заурядное дело, которым занимаются многие тысячи мошенников всякого рода и обычных граждан. В сравнении с ними мы – капля в море. Государству тут никакого ущерба не наносится. Ущерб медицине и науке? Наоборот, такие люди стимулируют развитие новых отраслей науки и медицины. Ущерб государственной идеологии? Ничуть. Ваши пути даже не пересекаются. Более того, вы даете идеологам материал для насмешек и самомнения, оправдание их существованию. Единственно, кому вы наносите ущерб, это – старая религия и церковь. Но ведь это – в интересах государства и государственной идеологии. Так в чем же дело? Дело в возможности появления на арене истории совершенно нового, не предвиденного никем явления, отличного от науки, идеологии и старой религии, причем не в одиночном, как в случае Христа, а в массовом воплощении. Все, включая партийных работников, чиновников, ученых, врачей, философов и попов, почувствовали угрозу появления этого подлинного претендента на человеческие души и объединились против него. Люди, включая попов, не хотят пришествия Бога в мир, боятся этого пришествия. Бог несет с собой слишком обременительные обязанности и ограничения. Бог тут не нужен никому, кроме самого Бога и ничтожной кучки несчастных людей. А наше общество исключает несчастных людей как массовое явление. Оно не делает людей счастливыми, но оно не позволяет им стать несчастными. Не буду утруждать тебя другими аргументами. Достаточно этих. Тем более у нас нет времени – сейчас за тобой придут. Ты пойдешь на казнь сам и пойдешь один. Ты больше не увидишь человеческих лиц и не увидишь того, кто совершит правосудие.

На основе вышеизложенного я приговариваю тебя к самой страшной для Бога казни – к бесследности и забвению.

Антипод исчез. Раздалось грозное «Встать! Суд идет!»…