Текст книги "Охота на шакалов"

Автор книги: Александр Тамоников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Так продолжалось день за днем, внешне все благопристойно, а внутренне…

– А вы не пытались куда-нибудь уехать? На время сменить обстановку? Например, в санаторий или просто так – дикарями?

– Была такая мысль, но Татьяна брала свой отпуск как раз во время кризиса, да и мне пользоваться лишний раз благосклонностью Зотова было неудобно. У нас еще есть водка?

– Есть немного.

– Налей – хочу выпить.

Феликс налил рюмку, протянул Виктору. Сам пить не стал. После выпитого спиртного Виктор молча покурил и продолжил.

– В общем, не буду останавливаться на тяжком периоде ожидания, а перейду сразу к главному. Где-то через месяц Татьяна вновь заметила у Анюты изменения в глазах. На этот раз зрачки были узкими, как игольное ушко, а настроение приподнятое. Татьяна отвела дочь в ванную комнату. Признаков уколов не было. Но колоться и не обязательно. Наркоманы очень изобретательны, они могут как колоть героин, так и нюхать его, в конце концов, просто курить анашу. Так что отсутствие следов от уколов ни о чем не говорило. Симптомы-то прежние, их не спрячешь. Что было делать? Вновь закрывать Анюту? Но так она из школы вылетит – как оправдать ее пропуски? Вновь длительные беседы, внушение, просьбы. На этот раз тактика Анюты была иной – она не огрызалась, не срывалась на истерику. Просто спокойно отказывалась, даже с обидой воспринимала наши подозрения. Дочь приводила убедительный аргумент. После того, мол, что она пережила, после такой ломки и мучений, неужели она вновь опустится до наркотиков? Узкие зрачки! Разве это говорит только о наркомании? Разве нет других причин? Честно говоря, хотелось ей верить, я уже устал от этой напряженной обстановки и подумал, что даже если дочь и принимает что-то полегче героина, то, может, и на самом деле таким путем – от тяжелого к более легкому, она избавится от зависимости. Разумом я понимал, что это иллюзия, но я устал, я искал успокоение и находил его в такой вот утопии. Ты понимаешь меня?

– Понимаю, – ответил Феликс.

– Так и пошло дальше. Неделю глаза как глаза, но настроение и поведение непредсказуемы. То вроде обычное, то вдруг резкий необъяснимый переход к агрессии, то вообще апатия ко всему. Как только настроение улучшается, то глаза неестественно блестят – значит, приняла что-то. Но долго такой период продолжаться не мог. Помня старый кайф, употребляя более слабодействующие препараты, дочь просто обречена была вновь сорваться. Я это чувствовал. Это и произошло.

Однажды она вновь пропала, ушла в школу и не вернулась. Понятно, какие у нас с женой возникли предположения. Но могло произойти что угодно. Поэтому сначала мы обзвонили больницы, отделения милиции, морги, наконец. Нигде никаких сведений. И все же предположение о том, что Анюта находится где-нибудь в притоне, преобладало. Но где теперь искать? В первый раз у меня была ниточка, кое-какие сведения и приметы. Сейчас – ничего. С чего начать? Проверить каждый подвал, подворотню или квартирный притон, на который еще предстояло выйти, – задача изначально невыполнимая. Тогда я решил обратиться за помощью к Зотову, но, как бывает по закону подлости, он находился в командировке. Никому другому, кроме, пожалуй, Дмитрича, открыться я не мог, да и какой помощник Дмитрия? Искренне посочувствовать – это да, в остальном – толку от него немного. Поэтому передал через него заявление об очередном отпуске за свой счет и приступил к оценке обстановки. Несистемные поиски путем простого прочесывания клубов, баров, дискотек ни к чему, кроме потери времени, привести не могли. Нужно что-то другое. Но что? Поэтому, проанализировав ситуацию, я решил через тех же самых распространителей выйти на более серьезную фигуру в их иерархии и прижать эту фигуру по всем правилам. Я понятно объясняю?

– Вполне.

– Я наметил план и стал действовать. За период моего наблюдения в одном только месте; у дискотеки, я подметил такую деталь. В одно и то же время, в определенное место, как бы сами по себе, собираются распространители. Затем по одному подходят к одиноко стоящей иномарке, что-то передают и сразу уходят. Нетрудно догадаться, что сдают они дневную выручку. За этой иномаркой я и проследил. Она нигде не кружилась, видимо, имела свой определенный маршрут. В машине, кроме водителя, находился пассажир. Пассажир выходил возле своего дома в центре, а водитель продолжал движение – загонял автомобиль на стоянку и тоже отправлялся домой. На кого следовало сделать ставку? На водителя или пассажира?

– Скорее на пассажира, хотя лучше разработать обоих.

– Я так подумал. Поэтому вечером следующего дня ждал пассажира в его подъезде, решив применить простейший, но эффективный прием со шприц-тюбиком. Ни один профи не клюнул бы на это, но в среде наркодельцов на этом уровне спецов не держат. Сел на подоконнике между первым и вторым этажами – жду. Разложил, для отвода глаз, четвертинку водки, пару бутылок пива и закуски кое-какой. Приоделся под «синяка». Смотрю, подъезжает знакомая тачка – выходит вчерашний пассажир и напрямую в подъезд. Лифтом не воспользовался – я вообще-то его в лифте планировал прищучить. Но раз так, то еще лучше. Поднимается он, увидел меня и обращается:

«Ты, чмо! Тебе здесь что, закусочная? Расселся, козел немытый, а ну», – хотел что-то добавить, но тут я на него – выворачиваю руку, беру на захват – горло придавил, чтоб кричать не вздумал, а сам говорю:

«Слушай меня внимательно, от твоего поведения зависит твоя жизнь. Видишь девушку на фотографии, – свободной рукой я ему фото прямо к лицу поднес. – Ты ее случайно не знаешь? Может, встречались где?»

«Нет», – еле шипит он.

«Тогда смотри и запоминай хорошенько, одновременно внимательно слушай. За трое суток, начиная с этой минуты, ты должен найти ее. Найти, где хочешь, в любом состоянии и лично привести в Центральный парк культуры и отдыха. У тебя есть телефон? Вижу, есть – сотовый, – это уже лучше. Какой номер? Так вот, в течение этих трех суток я буду тебе звонить. И не вздумай продинамить меня – себе дороже выйдет».

Достаю шприц-тюбик с глюкозой и колю ему прямо в грудь.

«А это, – говорю, – твоя смерть, – и показываю ему настоящее мое удостоверение офицера, но так, чтобы фамилию прочитать он не мог. – Я сделал тебе «Крокус» – действует он через трое суток – ни одно переливание крови тебе не поможет. До истечения трех суток я могу другим препаратом нейтрализовать введенный тебе яд и спасти твою жизнь. Но для этого ты должен найти и передать мне девушку с фотографии, так что запоминай лицо получше. Зовут ее Анюта, раньше была связана с неким Гариком, который гоняет на черной «девятке» с зеркальными стеклами, еще дружка его могу подсказать – Алекса из «Карусели». Это все. Доставишь Анюту один, за мной не гоняйся, не советую».

Он потер шею, откашлялся. Вид у него был жалкий. Такое ему ни в каком сне присниться не могло.

«Один вопрос: почему именно я?» – спросил «пассажир».

«Не повезло тебе, вот и все! Ну, иди, жди звонка и не теряй времени, парень. Смерть наступит от удушья, очень мучительная и некрасивая смерть. К врачам обращаться бесполезно, можешь попробовать – ни один анализ ничего не покажет. Это сверхсекретное оружие – орудие возмездия, если хочешь. Пошел!»

Он поднял сумку, которую уронил при захвате. Но тут же остановился и спросил:

«А купить препарат можно? Я готов заплатить, даже если это блеф».

«Во-первых, это не блеф. Во-вторых, препарат не продается – только обмен – девушка на твою жизнь».

«А если окажется, что она мертва?»

«Привези доказательства, но пока я не увижу труп – твоя жизнь будет в постоянной и реальной опасности – так что не теряй времени и займись поисками».

Теперь оставалось только ждать. Основания, что парень сделает все возможное и невозможное, чтобы найти дочь, у меня были, согласись, весомые.

– Да, напряг ты его плотно. А что это за «Крокус»? Я не припомню ничего подобного?

– А черт его знает, Феликс. Да и какая разница: «Крокус» или «Фокус» – главное результат.

– Да, иногда простейшие приемы намного эффективней сложных комбинаций. И расчет верный – хрен его знает – серьезно это с уколом или нет? Не обратить внимания? А если на самом деле введен яд? Обратиться к врачам? Но они действительно ничего не найдут, так как ничего и нет, но об этом ты его предупредил. Словом, купил ты его по всем правилам. Проигнорировать укол он ни в коем случае не мог – ведь против него действовал человек спецслужбы, удостоверение он своими глазами видел. Но рисковал ты все же прилично. После такого кренделя тебя с семьей вряд ли оставили бы в покое. Они тоже кое-что умеют и вряд ли спустили на тормозах твои действия.

– Я все прекрасно понимал. В день встречи с «пассажиром» я отправил жену на юг, к ее родственникам. Как только получил бы Анюту, то в течение дня мы скрылись бы из Города. Как это сделать, я продумал и принял некоторые меры предосторожности, о них ты узнаешь. Вот так я рассчитывал, но судьба, Феликс, готовила еще один, на этот раз последний, самый страшный удар. И не оттуда, откуда можно было ожидать. Все перевернулось в течение нескольких часов. Весь мир для меня перевернулся – я проиграл. – Наркота взяла свое, уничтожив мою семью, мое счастье, превратив меня на время в жалкое подобие человека.

Виктор опустил голову, взял почти пустую бутылку водки, выплеснул остатки в рюмку, одним глотком выпив содержимое.

– На второй день я позвонил по номеру, который дал мне «пассажир». Он тут же ответил и стал торопливо объяснять ситуацию. Дочь он нашел и разговаривал с ней. Здесь и начинаются различные «но». Во-первых, она сама не желает возвращаться, а во-вторых, Анюта сильно подсела на иглу, кайф брала в долг и люди, у которых она находится, не могут ее отпустить, пока не получат расчет. Повлиять на них «пассажир» не может.

«У нас с тобой какой договор? Ты мне дочь, я тебе – жизнь, и твои «но» мне до фени, уразумел?»

«Но что я могу?»

«Кажется, в первую нашу встречу ты предлагал плату за жизнь? Так используй эту возможность – выкупи девушку и доставь в парк. На все про все у тебя осталось чуть более сорока часов. Потом страшная, мучительная смерть. Я позвоню завтра утром, думаю, ты успеешь все уладить. Все – действуй».

Не знаю, что уж там он испытывал, как договаривался с себе подобными, но утром он сообщил мне, что девушка у него и он готов немедленно передать ее мне.

На скамейке, в парке, «пассажир» сидел один, Анюты с ним не было. Обследовав прилегающую территорию, я пошел на контакт. Зашел со стороны газона, когда прибывший на встречу находился ко мне спиной.

«Привет, дружок», – говорю.

«Черт, вы меня напугали».

«Что ты говоришь? По-моему, тебе не привыкать пугаться, при твоих-то делах?»

«Мои дела – это мои дела».

«Ошибаешься, встреча со мной говорит об обратном, но хватит трепаться. Где девушка?»

«Она в машине. Не в себе. Придется вам ее переносить. Давайте укол».

«Протяни руку».

Он выполнил то, что я ему сказал. Достав шприц-тюбик все с той же безобидной глюкозой, я сделал ему укол. Но сказал ему, что это ещё не все, одной дозой яд нейтрализовать нельзя. Необходимо еще дважды, через каждые двенадцать часов, проделать подобную процедуру. После третьего раза яд будет полностью лишен своих свойств и станет абсолютно безопасен.

«Но как же так? – возмутился «пассажир». – Так нечестно. Вы не говорили об этом – один укол и все!»

«Нечестно, говоришь? Тебе ли о честности рассуждать? Сам-то наверняка не употребляешь эту гадость? Сказал – еще два укола, значит, через двенадцать часов встречаемся здесь. И не глупи, парень. От яда я тебя избавлю. А теперь – пошел к своей тачке, я подъеду».

Он быстро направился к «БМВ» восьмидесятой модели. Я через некоторое время подъехал вплотную к нему. Мы переложили Анюту из машины в машину.

«Я буду вас ждать!» – бросил «пассажир».

Теперь начиналась, пожалуй, самая тяжелая работа. Уйти из города на своем автомобиле я не мог. Понятно, что «пассажир» обязательно подстрахуется и его люди будут у меня на «хвосте». Если бы я ему не сказал еще о двух уколах, то его страховка наверняка либо попыталась бы взять меня сразу, либо где-нибудь по дороге прижать. Такого «пассажир» простить мне просто не имел права. Предупреждение о необходимости повторить инъекцию немного спутало его планы. Теперь он не мог причинить мне вреда как минимум двенадцать часов. Но наблюдение организовать, чтобы я не попытался скрыться, был просто обязан. Мне же за эти двенадцать часов нужно было покинуть Город. Покинуть незаметно и так, чтобы мальчики, которые будут меня пасти, об этом даже не догадались. Поэтому я разработал следующий план ухода.

Чтобы тебе было понятно – расскажу о расположении дома, в котором мы жили. Это девятиэтажный П-образный, десятиподъездный дом; наш подъезд – второй. Восьмой, девятый и десятый подъезды находились практически на другой улице и со стороны первых трех никак не просматривались. На этом строился расчет. Я подъезжаю к своему подъезду, оставляю машину на обычном месте, выношу Анюту и как будто направляюсь домой. В подъезде дочь передаю Дмитричу, тот вытаскивает ее на чердак, на всех дверях которого я поставил хитрые замки, затем по чердаку через восьмой подъезд он выводит или выносит ее и сажает в свою машину. Я же через определенное время выхожу на улицу и копаюсь в своей «шестерке», сосредоточивая наблюдение на себе. Когда машина Дмитрича проедет рядом с домом, я прекращаю работу и возвращаюсь якобы в квартиру. Но сам тем же порядком покидаю дом, спускаюсь в метро, где смешиваюсь с толпой и уже на попутках ухожу из Города. Необходимые вещи были заранее уложены в машину Дмитрича. Встречаемся мы у брата Дмитрича на даче в шестидесяти километрах от города. Брат и вывозит нас дальше – в соседнюю область.

– Да, все ты предусмотрел, словно против тебя действуют не местные бандиты, а целая сеть агентов контрразведки. Но, согласен, лучше переиграть, чем что-то упустить. Что же так внезапно помешало твоим планам?

– Что произошло? Страшное, Феликс, нелепое, но все же, наверное, вполне закономерное. Когда я выносил Анюту из машины, никаких сомнений в том, что план удастся, у меня‘не было. Я внес дочь в подъезд и зашел с ней в лифт, и тут я почувствовал, что теряю сознание. Лицо Анюты показалось мне чужим, да, да, чужим, и… она не дышала, Феликс, понимаешь? На руках у меня был труп. Господи, что я почувствовал в эту минуту – никакими словами не передашь. Лифт остановился, двери распахнулись. На этаже ждал Дмитрия. Он был в полной готовности, и как только я шагнул из кабины, сразу же поторопил меня:

– Давай, Викторович! Впереди все чисто. Поторопись же ты!

– Некуда, Дмитрии, торопиться!

Я зашел домой, положил труп дочери на диван в зале. Дмитрии растерянно стоял на пороге.

– Иди, друг. Все кончено. И спасибо тебе. Зотову передай все как есть. Ну, иди.

Он молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Меня охватило оцепенение. Голова не хотела думать, словно заполнилась пустотой. Помню – вызвал «Скорую», боль резко усилилась, ноги стали терять опору, все вокруг закружилось, и я скорее услышал, чем ощутил собственное падение. Дыхание перехватило, и я полетел в глубокую, черную дыру…

Виктор замолчал, левой рукой машинально массируя висок:

– Остальное я знаю со слов того же Дмитрича. Но главное он так мне и не сказал. Лучше бы я не оклемался в реанимации и не узнал бы того, что произошло дальше.

Виктор вытащил пузырек с таблетками, бросил несколько штук в рот и вышел на балкон, по которому яростно стегали мощные струи дождя. Когда он, совершенно мокрый, вернулся на кухню, Феликс предложил другу переодеться. Но тот только сбросил рубашку, обнажив свой шрам. Увидев, что Феликс смотрит на его грудь, он сухо улыбнулся и спросил:

– Помнишь? Главная примета при «липовом» опознании в Арталыке?

– Такое разве забудешь?

– Ну ладно, Феликс, ты еще в состоянии слушать?

– Я-то в состоянии, а вот тебе стоит прерваться – слишком тяжело даются воспоминания. Да и немудрено – пережить такое.

– Как бы ни было тяжело, но я должен тебе все рассказать до конца. Значит, очнулся я в больнице, в реанимации. Диагноз – инфаркт. По словам врача, я был в шаге от того света. О смерти Анюты я помнил, но как это перенесет жена? Если бы знать главное, знать, что моей Татьяны уже неделю, как нет в живых… Честное слово, перегрыз бы провода и трубки, которыми был весь опутан. Зачем мне жизнь? Одному? Без семьи и без цели? Но тогда я еще ничего не знал и жил ожиданием встречи с любимой, готовил слова утешения, планировал навсегда покинуть этот проклятый Город. В общем, жил одной любовью к Татьяне.

– Как же ты узнал о несчастье?

– Меня перевели в общую палату. Сердце не беспокоило особо, но долго находиться на ногах мне не разрешали. Только на третий день я упросил сестру позволить мне позвонить. Набрал номер Зотова. Тот ответил сразу.

«Александр Викторович? По тому, что вы смогли мне позвонить, можно предположить, что дела пошли на поправку?»

«Да, еще дней несколько, думаю, придется проваляться. Но знаете, меня очень беспокоит, что жена не знает о смерти дочери. Не могли бы вы, Евгений Петрович, потактичнее сообщить ей… Адрес и телефон я вам продиктую. Поймите, сам я не могу, а вы человек выдержанный. Да и попросить-то мне больше некого».

«Я понимаю вас, Александр Викторович, у меня сейчас небольшое совещание, после… я сам к вам заеду».

«Спасибо, Евгений Петрович, за все спасибо, буду ждать!»

Не знал я, что за новость принесет мне этот человек.

Не прошло и трех часов, как в палату вошел Зотов в сопровождении Дмитрича. Шеф умел скрывать эмоции. Другое дело Дмитрии. Что-то в его поведении вызывало тревогу. Может, это от того, что он отводил взгляд, стараясь не смотреть мне в глаза? Но я почувствовал надвигающуюся опасность, уловил приближение еще одной беды. Зотов в это время пододвинул стул и присел возле моей кровати. Дмитрии застыл за спиной шефа, держа в руках целлофановый пакет и… розы. Зотов сделал ему замечание, и он суетливо установил цветы в пустую банку.

Зотов начал разговор, и с первых его слов я понял – произошло непоправимое:

«Александр Викторович, мы с вами люди военные – вся наша жизнь была сопряжена со смертельной опасностью. Вы не раз смотрели смерти в лицо. Мне тоже приходилось испытывать нечто подобное. Мы исполняли свой долг и нередко теряли товарищей, в бою ли, волей случая или судьбы. Вот и сейчас, казалось бы в мирное время, нелепо, безвременно ушла из жизни ваша дочь. Мне Дмитрии рассказал о том, как все произошло и как вы встретили неожиданное страшное событие. Надеюсь, что и сейчас, после того, что я вам скажу, вы останетесь тем, кем были всю свою нелегкую жизнь – человеком несгибаемым, умеющим встречать удары судьбы. Я сомневался, да и врачи…»

«Да говорите же наконец, Евгений Петрович, – меня не надо. готовить, Татьяны больше нет?»

«Да, Александр Викторович, я сожалею и искренне соболезную. Ваша жена умерла через день после того, как, судя по результатам экспертизы, умерла от передозировки наркотика ваша дочь».

Все оборвалось у меня внутри, Феликс, я хотел забиться в рыданиях, размеры палаты вдруг сузились и стали душить меня. Я испытывал непреодолимое желание вырваться из этой клетки на волю, как будто там, на воле, кошмар прекратится. Окончится страшный сон, все будет как прежде, и вновь я увижу своих любимых. Но клетка не выпускала, а сон не проходил.

«Как это произошло? Ведь она была у родственников? Кто мог ей сообщить?» – спросил я.

«Я узнавал. Никто ей специально не сообщал. Просто в этот день она сама позвонила домой. Ответил ей сотрудник следственной бригады и имел неосторожность сказать Татьяне, что в этой квартире уже никто не живет. Объяснять он ничего не стал и отключил телефон. Нетрудно догадаться, что подумала ваша жена, она и так была на взводе, а тут… Короче, она первым же рейсом вернулась в город. Соседи и поведали ей подробности. Естественно, Татьяна бросилась в морг. После того, как ей показали тело дочери, она вышла из морга. Никто ее не сопровождал. Понятно, как сильно ваша жена была потрясена… Она переходила улицу, по дороге шел «КамАЗ» с прицепом. Когда водитель увидел женщину, предпринять что-либо было уже поздно…»

«Она скончалась сразу?»

«Да, смерть наступила мгновенно. Она так и не поняла, что произошло».

Теперь я знал правду и больше не был обречен теряться в догадках, строя одну версию за другой. Неожиданно пришло спокойствие, вместе с пустотой и болью в сердце.

Между тем Зотов продолжил:

«Александр Викторович, может быть, и неуместно сейчас говорить об этом, но вы должны знать – похоронили мы ваших родных вместе, на Центральном кладбище. Вы сразу узнаете место, когда зайдете на главную аллею. Сделали все, как положено – и оградку, и памятник. Извините, но я считаю, что со смертью близких людей жизнь не кончается. Помните: сколько бы вам ни потребовалось времени на восстановление, вы остаетесь моим первым помощником. Фирма оплатит любые затраты на лечение и реабилитацию. И чтобы у вас появился стимул, скажу: смерть вашей дочери и жены не была естественной, кое-кто внес большой вклад, чтобы укоротить им жизнь… Поэтому считаю, что справедливость должна восторжествовать. Виновный или виновные должны быть найдены и обязательно наказаны. На войне, как на войне. На смерть своих друзей и близких мы всегда отвечали достойно. Главное, чтобы вы обрели себя вновь, набрали нужную форму, и, обещаю, Александр Викторович, мы еще повоюем, зло непременно будет наказано».

После этого они с Дмитричем ушли, а во мне безысходность сменилась чувством мести. Оно и помогло преодолеть первые самые тяжелые дни.

А на следующий вечер в палату прибежал Дмит-рич, растерянный и напуганный.

«Что-то произошло?» – спросил я.

«Сейчас, Викторович, дай отдышаться».

«Да говори ты скорей!»

«Зотова утром грохнули».

«Что! Повтори, что ты сказал?!»

«А ты не перебивай. Сегодня в своем подъезде автоматной очередью убит Зотов Евгений Петрович. Убит почти у меня на глазах…»

«Ты поподробней можешь?» – обратился я к Дмитричу.

«Сейчас, подожди, дай собраться с мыслями. Сегодня утром я, как обычно, поехал за шефом на джипе. Со мной постоянно «хорек» Дроздов с охранником ездили, а сегодня отправили одного – Дроздов объяснил, что у него должен состояться срочный телефонный разговор. Зотов об этом знает, а охранник почему-то не вышел на службу. Пришлось ехать одному. Оружия мне не положено, у Зотова был пистолет, но он его с собой не носил, только в поездки дальние брал, да ты лучше меня об этом знаешь. Ну, подъезжаю я к дому в 7.20, как всегда. Осмотрелся вокруг – ничего подозрительного не обнаружил – стояли на стоянке машины, но они всегда там стояли. По сотовому телефону сообщил шефу о своем прибытии – так было принято. Обычно я подгоняю машину правой стороной вплотную к подъезду, так, чтобы расстояние от двери подъезда до машины было минимальным. Охранник проверял подъезд, и они с Зотовым выходили на улицу. На этот раз проверять было некому. Сижу, жду. Вдруг внутри дома – очередь, хлесткая такая, длинная – автоматная и одиночный выстрел. Я сначала растерялся, но уже через минуту ломлюсъ в подъезд. Там – между вторым и третьим этажом – лежит Зотов. Господи, вся грудь в крови и дырка – прямо во лбу. На ступеньках второго этажа гильзы валяются. А на третьем – автомат брошенный. И никто, никто даже не выглянул из собственных квартир – повылазили, когда милиция появилась. Меня сразу взяли, и в отдел. Допрос устроили, потом объяснительную писать заставили – раз десять переписывал. Искали, наверное, несовпадения или разногласия. Потом братан младший прикатил. Меня отпустили, взяв подписку о невыезде».

«Да, делишки. Вот и отвоевались, Евгений Петрович».

«Ты о чем это?»

«О вчерашнем разговоре. Слушай, Дмитрич, а Зотову в последнее время никто не грозил?»

«А он скажет? Молчал всегда. Но нутром чую, Викторыч, «хорька» Дроздова это работа, гадом буду».

«С чего ты взял?»

«Потому что никаких переговоров у Дроздова утром не было, и охранника, которого он рьяно искал, сам же в отгул и отпустил. Понял?»

«Откуда ты это узнал?»

«От секретутки его».

«В объяснительной про свои подозрения относительно Дроздова что-нибудь указал?»

«Нет, Викторыч, каюсь – умолчал, испугался – с этим «хорьком» шутки плохи. А потом, никто меня об этом и не спрашивал. Что же теперь будет? Куда ж мы без Зотова? За что? Честнейший и порядочный человек был».

«За это и убили».

«Это точно. Что дальше-то будет?»

«Похороны будут – вот что. Поиски киллера будут, следствие, а главное – фирму делить начнут. И разделят. Ради этого и убили человека – не давал воровать. Для людей работал – вот и стал помехой. А теперь что? Нет человека – нет проблемы».

«Да кто это сделал?»

«Скоро узнаешь. Тот, кто место Зотова займет».

«Да Дроздов и займет. Ну тогда – кранты, я ухожу из фирмы. Без Зотова мне там делать нечего».

«Мне тем более, так и передай в кадры, я туда не вернусь».

«А что делать будем?»

«Хрен его знает, если честно. Мне лично ничего не надо. Пропади оно все пропадом».

«Ну ладно – пойду. Я завтра, что нового узнаю, забегу – расскажу».

«Ты, Дмитрич, мне дату похорон не забудь сообщить. Я обязательна должен с ним проститься».

Дмитрич кивнул головой и, ссутулившись, вышел из палаты. Я впал в какое-то коматозное состояние. Ничего меня не волновало, не интересовало – наступил период депрессии. Что дальше делать? Как жить? Думать об этом не хотелось. Весь мир стал мне безразличен. Я хотел умереть.

– Да, хлестнула тебя жизнь, Витя. Тут любой завоет. Или сломается.

– Сломался и я. Через три недели меня выписали. Вышел из больницы, а идти не знаю куда. Домой? Итоги не несли. Так и бродил бездумно по улицам. Постепенно стемнело – надо все же возвращаться в квартиру – не ночевать же, в конце концов, на улице. Зная, как мне будет там хреново, прихватил с собой водки. Квартира показалась мне совершенно чужой, Мертвая тишина, закрытые простынями телевизор и зеркала, стоящие рядом два стола – по центру зала – на них, наверное, стояли гробы; и запах склепа, запах смерти обволакивал со всех сторон. Более жилой мне показалась кухня, где я и провел ночь, всаживая в себя водку, в подсознательной надежде, что сердце не выдержит и, уснув, я не проснусь никогда… Но я проснулся. Начинался новый день, и жизнь продолжалась. Но не для меня, мое время остановилось навсегда, как только я вошел в эту, ставшую мне ненавистной, квартиру. Пил много. Домой без литра не возвращался. Чувствовал, что опускаюсь: рубашку не менял, обувь не чистил, на одежду не обращал никакого внимания. Утром становилось все тяжелее и мучительнее. Весь организм, каждая клеточка дрожали во мне. Чтобы выпить стакан, приходилось двумя руками подносить его ко рту, но все равно водка плескалась так, словно стакан стоял на вибрационном столе. Спиртное уже не приносило того эффекта, как раньше – лишь на короткий период приводило в чувство, отгоняя тошноту, рвоту и боль в сердце.

– И как долго эта эпопея продолжалась?

– Больше месяца – пока были деньги.

– И никто не приходил к тебе? Тот же Дмитрич?

– Приходили, звонили, иногда в дверь, но я не открывал.

– Но на похоронах Зотова ты был?

– Да, еще когда в больнице лежал, до запоя.

– Как же ты завязал?

– Я увидел сон, Феликс. Обычно такие сны верующие люди называют вещими. Во сне Татьяна на коленях умоляла меня бросить пить, приговаривая: зачем я себе и ей с дочерью жизнь отравляю? И я дал слово бросить пить. Когда проснулся и понял, что это всего лишь сон, – я готов был выть. Ведь только что мы были вместе, зачем я проснулся? И все же увиденное запало мне в душу. Утром, когда раздался очередной звонок, я кое-как добрался до двери и открыл ее. На пороге стоял Дмитрии. Я так сильно внешне изменился, что он сразу и не узнал меня, спросив:

«А Воронова я могу увидеть?»

«Можешь, сколько душе угодно».

«Викторович, ты? Ни хрена себе, дошел! В зерка-ло-то заглядывал? Неужто все время пил?»

«Да какая разница, Дмитрии?»

«Ты что же, решил себя в могилу свести? После инфаркта – такой запой. С ума сойти! А Зотов называл тебя настоящим мужиком – кремнем. Да какой ты на хрен, кремень?»

«Не бей, Дмитрии, ниже пояса, мне без твоих слов хреново».

«А ты думал, легче водку жрать? Ты что ж мне не открывал? Я почти каждый день наведывался. Сегодня решил – не откроешь – буду дверь ломать».

«Не берет меня смерть – не нужен я ей пока».

«Короче, с пьянкой завязываем, есть у меня один врач знакомый – по этой самой линии. Чудо, а не врач, он тебя быстро поднимет».

«А ради чего, Дмитрии? На хрена мне эта жизнь? Смысла в ней не вижу».

«Смысла не видишь? Молодец. А как же те, кто погубил твою семью, кто Зотова угробил? Пусть, значит, живут спокойно? Ты о чем с Зотовым договаривался? Помнится – что-то о мести говорили, или я ослышался?»

«Не ослышался. Ладно, давай сюда своего чудо-доктора».

«Вот так-то лучше. Я пойду. Как только его разы-щу – сразу сюда. Только смотри, чтобы больше ни капли. Понял?»

«Не волнуйся, сказал – буду выходить, значит, буду».

Врача Дмитрии привез. А через некоторое время я прошел сеанс кодирования. На полгода – больший срок мне не требовался. После сеанса я почувствовал явное облегчение. Угнетающая боль потери постепенно сменялась стремлением к действию. Я решил начать войну против наркомафии. Выявить верхушку пирамиды, чтобы безжалостно обрубить ее, совершить свой собственный суд, вынести приговор и лично привести его в исполнение. Это стало смыслом моей жизни. Поэтому я нашел тебя. Я не хочу тебя принуждать, Феликс, пойти со мной, возможно, до конца, но поставить в известность о своих планах посчитал необходимым. Все же мое больное сердце может не дать завершить начатое. Поэтому я хочу просить тебя: если со мной вдруг что случится и ты, естественно, пожелаешь – доведи дело до конца. Вот, пожалуй и все, что я хотел тебе рассказать.

– Виктор, если ты решил выйти на тропу войны, – значит, и я достаю свой томагавк. Так что давай отдохнем – уже светает, а утром приступим. Ложись в спальне, я в зале, мы и так засиделись.

И друзья разошлись по комнатам. Они снова были вместе, их снова объединяла цель, и впереди была борьба – как всегда опасная, смертельная схватка. Они вновь были востребованы, только теперь не своим прямым начальством, а самой жизнью.

Утром следующего дня друзья приступили к разработке плана действий. Главное, цель уже была определена Виктором точно – выйти на верхушку преступного сообщества, конкретно на то лицо, которое держит в своих руках все нити наркоторговли. И параллельно, по возможности, вычислить организатора убийства Зотова.