Текст книги "Меч Аллаха"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Спасибо, успокоили.

– Тогда второе условие. Вы можете сами вызвать помощь только на последнем этапе, когда все будет готово к уничтожению известного нам ящика.

– Как я смогу дать знак? И кому?

– Я передам вам рубаху. Вы ее наденете, и мой человек к вам подойдет сам.

– Поскольку ваше предложение не требует от меня дополнительных усилий, я его приму. Хотя не знаю, зачем это делаю.

– Я понимаю, Андрей, вам сейчас не до того, чтобы задумываться над судьбами человечества, если еще не ясна даже своя. Вы знаете, что сильнее всего сегодня разъединяют людей не расовые проблемы, а религиозные? Нет, вы этого не знаете. Вот вы верите, что сегодня у нас двухтысячный год? Верите? А если я скажу, что это совсем не так, что сегодня год пять тысяч семьсот шестидесятый, как вы к этому отнесетесь? Не поверите? А это правда. Первая дата по христианскому календарю, вторая по иудейскому летосчислению, принятому в Израиле. У большинства мусульманских стран свой счет. Значит, мы живем в разном измерении времени, которое ровным счетом ничего в природе не меняет. Но вот попробуйте привести леточисление к единой системе. Да ничего не выйдет! Никто не пожелает поступиться принципами своих верований. Людей разделяют их верования, предрассудки, национальная нетерпимость. По иудейским канонам всякий, кто рожден матерью-еврейкой – еврей. В этом нет ничего странного, как в том, что китаянки рождают китайцев, японки – японцев, чукчи – чукчей. Странно… Нет, вернее сказать, страшно другое. Вы знаете кого-то в мире, кто призывал бы убивать китайцев, потому что они китайцы, а папуасов за то, что они папуасы? А вот убивать евреев, больше того, уничтожить их всех в мире призывает немало людей. По одной лишь причине, что евреи – это евреи.

– Ну, это вы зря, господин Халиф. Кто и в чем сегодня обвиняет евреев в России? Конституция гарантирует равенство. Православная церковь зовет к примирению…

– Просто смешно, вы не верите в бога, а церкви верите. Это воистину необъяснимо. Я еврей, но не иудей, ибо последнее есть вероисповедание. Я такой же атеист, как и вы. Однако искренности православия в отношении евреев верю мало.

– В Евангелии, насколько я знаю, сказано, что перед богом равны все – и эллины и иудеи. Разве не так?

– Это слова, уважаемый. Дела выглядят иначе. Знаете ли вы, что церковные каноны запрещают православным священникам мыться в одной бане с раввином? Это записано отдельной строкой в церковном законодательстве. Или вот…

Халиф встал, прошел к письменному столу, заваленному книгами и газетами. Вынул из кучи одну из книг. Вернулся к Андрею и подал ему.

– Это церковное издание двухтысячного года. Посвящено канонизации в святые господина Николая Романова Второго. Почитайте места, отмеченные закладками.

Андрей раскрыл книгу. Стал читать вслух:

– «Иго новейшее внутрь нас есть: ни от восток, ни от запад. Како глаголют неции, яко иудеи сгубиша Русь Святую?.. Иудеи – суть по духу, заповедь Христову ненавидяще, ими же и им подобящимся ожидовела, яко червями Русская земля».

– Заметьте, это год двухтысячный. Писать такое можно только в бреду ксенофобии. Это в России, а вы представьте, о чем думают и говорят арабы. Они не скрывают желания уничтожить Израиль.

– По-моему, во всем этом слишком много преувеличений. Больше болтовни, чем дел. Если брать палестинско-израильское противостояние, то в нем достаточно вины на обеих сторонах.

– Оставим общеизвестные вещи. Поговорим о другом. О том, что трудно назвать преувеличением. Вы что-нибудь слыхали об организации «Пламя Джихада»?

– Насколько я знаю, подобных организаций существует великое множество.

– Верно, но «Пламя Джихада» – одна из самых скрытых и самых богатых. В эту группу отобраны круто зарекомендовавшие себя моджахеды, получившие опыт в таких организациях, как «Хезболла», как «Ислами Джихад», «Аль-Фати», «Абу-Нидали», короче, в организациях, провозгласивших целью уничтожение Израиля. Многие из отобранных воевали в Афганистане, участвовали в террористических актах на территории Израиля и других стран. «Пламя Джихада» отличается от других исламистских организаций жесткой централизацией и дисциплиной. Любая инициатива, проявленная моджахедом самостоятельно, карается смертью. Ибн Масрак – единственный вождь в этой группе, своеобразный фюрер Востока с непререкаемым авторитетом и безграничной властью над подчиненными.

– Вы видите в его делах опасность для мира?

– Да, вижу. И не только я. Влияние духовных провокаторов на мусульман огромно. Ислам – это образ жизни миллиардов людей. Христианство – не столько вера, сколько система кормления служителей церкви за счет верующих.

– Об этом можно спорить.

– Можно, но неопровержим тот факт, что христианство проигрывает исламу. Церковь, особенно православная, стала похожа на шоу-бизнес с переодеванием. Ни одна религия в мире не скопила столько богатств и сокровищ, сколько католическая и православная конфессии. Вы посмотрите на своих попов. Если мулла своим одеянием демонстрирует смирение, то все золоченые ризы, все знаки церковного отличия православия – это свидетельства безмерной генеральской гордыни.

– Ваши взгляды совпадают с тем, что я слышал от Ширали-хана.

– Это означает лишь то, что он человек неглупый и реально смотрит на факты. А они не свидетельствуют в пользу христианства. Вы когда-нибудь замечали, что сегодня все, чем гордится Америка, имеет черную окраску? Певцы, музыканты, баскетболисты, боксеры, легкоатлеты… Назвать конкретные имена? Не надо? Так вот, белые американцы, хотят они того или нет, утрачивают ведущие позиции. Точка будет поставлена, когда президентом США станет чернокожий. Но это не страшно. Куда важнее другое – изменяется религиозное лицо Америки. Христианство, иудаизм теряют влияние на общество. Их вытесняют новые секты и конфессии. Между тем любая новая религия, чтобы завоевать сторонников, должна быть предельно агрессивной и точно называть своих врагов. Растафариане, христиане нового толка, объявили, что Христос был негром, что белому легче пролезть в игольное ушко, нежели оказаться в раю. Еще агрессивнее идеология негритянской религиозной организации «Нация Ислама». Ее лидер Луис Фаррахан публично заявил…

Халиф прошел к книжной полке, взял с нее журнал, набранный арабским шрифтом, развернул на заложенной странице и прочитал:

– «Бог не хочет, чтобы белые жили с нами. Он не желает, чтобы мы смешивались с детьми рабовладельцев, для которых пришел час Страшного суда». Чернокожему оставаться христианином сегодня в Америке не модно. Чернокожий мусульманин – вот идеал молодых. Лучше всего эту опасность сегодня понимают в Израиле. Теперь начинают понимать и в России. Европа все еще тешит свое миропонимание обилием пива и сосисок. «Зеленые» борются против электростанций и поддерживают агрессию против Югославии. Поясок ислама из Малой Азии уже перекинулся вплотную к Германии и Италии. Пусть ждут, он затянется. Придавили Югославию, начнут прибирать к рукам Македонию. Дойдет дело до Греции и Болгарии. Надо только подождать.

– Что же по-вашему следует делать?

– Думать о будущем и строить его. Особенно это касается русских.

– Почему именно нас?

– Народы, как и отдельные люди, живут, потом вымирают, и о них спустя какое-то время уже никто не может вспомнить. Были, говорят, такие. Ложки от них остались, битые тарелки. Остались еще камни с непонятными письменами.

– Я понял, что это намек на то, что русские исчезнут?

– Почему намек? Это прогноз. Не сразу все произойдет, конечно. Не сразу, но при том раскладе, что есть сегодня, это произойдет обязательно. Сперва китайцы заселят Дальний Восток и Сибирь, займут Центральную Азию. Так, постепенно…

– Звучит не очень оптимистично.

– Ничего не поделаешь. Движение жизни. Выживают те, кого сплачивает национальная идея или религия. Сила сегодня на стороне ислама и китайской национальной идеи. Поэтому русским пора перестать кричать «жиды!», а начать учиться выживанию.

– У кого, у евреев?

– У малых народов. У тех, кто сохраняет себя в веках. У венгров, у евреев… Или вам это не нравится?

– Все же и русские что-то сами умеют.

– Блажен, кто верует. А вы посмотрите на все не чужими, а своими глазами. Это там, в Москве, говорят о величии России. Вы живете в Азии и видите – все подобные разговоры всего лишь треп. За всю историю русские впервые оказались в рассеянии. Как евреи когда-то. Связи многих русских с Россией порвались. Они стали иностранными гражданами. У любого еврея испокон веков была вторая родина – Земля обетованная, Израиль. Я знаю немало русских, все еще живущих здесь, и скажу, что Россия их не манит. При Советах власти клеймили сионизм, который был, по существу, израильским патриотизмом. Чем это отличалось от национальной гордости великороссов, от той, о которой писал Ленин? Мало чем. Тем не менее русским в Советском Союзе прививали советский патриотизм, нечто без корней и национального самосознания. И теперь у вас, извини, Андрей, у тебя тоже, нет внутреннего стержня, своего сионизма, какой есть у меня. Только вспомни, сколько раз евреям советовали ассимилироваться с народами стран, где они проживают. Нежелание это делать объясняли плохим характером евреев, особой хитростью этой нации. Теперь я смотрю, как русские восстают против принудительной ассимиляции в Литве, Латвии, Эстонии, Украине, и думаю: может быть, все же эти люди поймут наконец нас?..

Они говорили долго, по-восточному спокойно, неторопливо. Обычай требовал не показывать сильных чувств, не горячиться, даже если слова собеседника задели тебя за живое, скрывать обиду за шуткой, чтобы не обнажать свои слабости.

Возможность регулярно наполнять пиалу и потягивать маленькими глотками чай позволяла неторопливо обдумывать ответы и собственные вопросы.

Время текло незаметно, и только когда Альфия принесла чайник в пятый раз, Халиф вдруг сказал:

– Не знаю, Андрей, убедил я вас в чем-то или нет, но пора перейти к делу. Давайте так. Вы очень подробно расскажете мне о своем плане. Это не любопытство, это необходимость. Я старый человек… если хотите, старый еврей, и мне не так просто понимать технические штучки. А если я не пойму, то не смогу поручиться за ваш план…

– Замысел довольно прост. Штучка, до которой надо добраться, находится в глубине скального массива. По замыслу самоуверенных людей, она погребена там навеки. Штольня, которая вела к экспериментальной камере, практически непреодолима. Проще начать прорубать горизонтальную выработку в новом месте. Это потребует промышленного размаха, что для заказчика неприемлемо.

– Каким же образом предполагаете подойти к нужному месту вы?

– Экспериментальная камера сверху прикрыта горной породой толщиной около трехсот метров. Пользуясь обычной буровой, машиной можно пройти вертикальную или наклонную скважину. Лучше вертикальную. Если точно определить место нахождения нужного нам блока, то через ствол скважины легко запустить внутрь мощный детонирующий заряд и обычным взрывчатым веществом уничтожить устройство.

– Допустим, это удастся, – Халиф сжал пальцами правый ус и стал его подкручивать. – Допустим. Не получится ли так, что вместо обычного взрыва бабахнет ядерный?

– Исключено. Мне позволили познакомиться со схемой защиты ядерного заряда и страховкой от несанкционированного подрыва. Обе системы исключают цепную реакцию при внешнем воздействии взрыва.

– Теперь о самом главном.

– Разве мы не о нем говорили?

Халиф улыбнулся:

– В гимнастике есть понятие – соскок. От того, насколько точно и красиво этот элемент выполнен, часто зависит общая оценка гимнаста. Можно отлично отработать на перекладине самые сложные упражнения, но плюхнуться на мат пузом, тем самым сведя на нет прежние достижения. Вот почему и нам стоит подумать, каким будет соскок.

– Над этим я и не задумывался.

– Вот видите, старый еврей тоже на что-то годится. Пока вы гуляли по Москве, вдыхали воздух второй родины, я здесь сидел и думал.

– Вы же не знали, что я втюхаюсь в эту затею. Собирался просто их предупредить.

– Как же это не знал? – Халиф заговорил с одесскими интонациями. – Вы же единственный туз в прикупе, который может сломать ибн Масраку весь его мизер. И после этого хотели, чтобы чекисты пожали вам руку за сообщение и сказали: «Ах, Андрей Иванович, гуляйте, вы уже сделали свое дело».

– Значит, были уверены, что меня уговорят?

– Уговорят?! Не обманывайтесь. Завербуют. Заставят. Вы думаете, при демократии у спецслужб выпадают зубы? Ой, держите меня!

– Нет, конечно.

– И слава богу, что нет, конечно. А теперь о соскоке. Если вы, Андрей, сделаете игру, мне придется прятать вас далеко-далеко и надежно. Вы хотите жить в России или еще где?

– Лучше или где.

– Тогда не лучше, а правильней. Люди Шерали-хана и ибн Масрака будут серьезно искать человека, из-за которого потеряют не только деньги, но шанс испепелить Израиль. Как насчет Аргентины?

– Может, лучше Австралия?

– Хорошо, обсудим. Теперь в отношении денег. Над этим придется поломать голову. Деньги, как ничто другое, оставляют следы и могут показать, где окажутся. Кстати, сколько вы взяли с Москвы?

– Как с тайной вкладов? – Андрей посмотрел на Халифа с улыбкой.

– Хорошее замечание, – оживился тот. – Но давайте поступим так. Считайте меня своим банкиром. Если вы этого не сделаете и не доверите мне свой капитал, у кого-то – я не стану уточнять у кого именно – может возникнуть желание не отдавать вам долг.

– Предположение верное, – согласился Андрей. – Я над ним думал, но выхода пока не нашел.

– Вот видите, я гарантирую вам сохранность вклада. Этот вопрос нами достаточно хорошо продуман и отработан. Теперь о том, с чего мы начали. Сколько вы с них взяли?

– Два лимона. Естественно, долларов.

– Ничего, но не так уж много. Некоторые жены американских артистов при разводе получают в шесть-семь раз больше только за то, что они навсегда отвяжутся от своих бывших мужей.

Андрей был разочарован. Он хотел услышать одобрение умению делать деньги, а оказывается, его успех на Халифа не произвел впечатления.

Насупившись, Андрей сказал:

– Мне хватит.

– Не сомневаюсь. Но у меня есть указание увеличить вам ставку. Если портфельчик сгорит, вы получите еще два с половиной миллиона в тех же единицах.

Андрей оторопело посмотрел на Халифа, не зная, как реагировать на его слова. Не нашел ничего лучшего, чем сказать:

– Вы меня вербуете?

– Нет, Андрей, в агенты Моссада я вас не вербую. Я обращаюсь к вам всего только с просьбой. Чтобы для вас прозвучало более торжественно, скажу так: с просьбой от еврейского народа. У операции может быть два исхода. Первый, неудачный – чемоданчик попадет в руки людей шейха Джамала ибн Масрака. Второй – «изделие» – так ведь в России называют подобные вещи? – будет уничтожено на месте. В любом случае вы поставите меня в известность.

– Каким образом?

– Вопрос сложный, и к нему мы вернемся специально. А пока продолжу свою мысль. Для нас, вы прекрасно понимаете почему именно, особенно важно знать о неудаче операции. Если это случится, придется перехватывать и уничтожать изделие на пути его следования к месту, назначенному шейхом.

– Если не вербуете, почему такая высокая цена?

– Слушайте, советский вы человек! В Израиле пять миллионов жителей. Вы обидите их, если оцените каждого меньше, чем в полдоллара. Отвести от нашей страны адское пламя фанатиков – разве это не заслуживает благодарности?

– Чтобы никого не обижать, беру. Давайте.

– Считаю, договорились. Теперь о наших шпионских делах. Вот карманный нож. Отличный. Швейцария. Фирма «Викторинокс». Возьмите.

– Спасибо, нож у меня есть. Тоже хороший.

– Слушайте, вы всегда так торопитесь? Этот ножик для другого дела. В нем вмонтирован радиомаяк. Когда начнете работу, надо будет его включить.

– Беру.

– Отлично. Теперь. Время позднее, ходить одному в такие часы по городу вам не стоит. Оставайтесь ночевать у меня. Кстати, это ни у кого подозрения не вызовет. Али Халиф имеет здесь хорошую репутацию. При нужде к его помощи прибегает и сам Ширали-хан. Где вы ляжете? В доме или в саду? Я знаю, вы предпочтете последний. Верно?

– Ваша осведомленность, Халиф, убеждает меня в том, что ваш человек слишком много знает.

– Значит, в саду. Я провожу вас к месту, постель соберет Альфия.

– Простите, Халиф, за нескромный вопрос. Если не секрет, кто она?

Халиф понимающе улыбнулся:

– Я представляю ее всем, как свою племянницу, но мы не родня. Ее отец был русским, моим приятелем. Его убили во время узбеко-киргизского конфликта в Оше. Убили просто так, ни за что. Он был чужаком и для узбеков, и для киргизов. Пырнули ножом в сердце – и все. Может, даже кто-то из тех, чьих отцов или братьев он лечил. Я взял Алю к себе. Тогда была жива моя жена. Девочка воспитывалась у нас. Окончила институт иностранных языков. Вышла замуж, но неудачно.

– Она хорошая женщина, – сказал Андрей с сочувствием.

Халиф улыбнулся снова:

– То же Аля сказала о вас, когда вернулась с базара. Она не знала, кто вы, но я понял.

– Вы уже тогда приглядывали за мной?

– Мы не приглядывали, а присматривались к вам с того момента, как вы появились у Ширали-хана. Если учесть, что Иргаш стал изучать вас значительно раньше, греха в наших действиях не было.

– Аля мне очень нравится, – сказал Андрей, оставив неприятную для обоих тему.

– Судя по тому, что она говорила, вы тоже затронули ее сердце.

– Об этом мне трудно судить.

– А вы спросите ее сами.

Топчан, вкопанный ножками в землю под огромным ореховым деревом, был удобным и широким. Андрей разделся и лег. Постель показалась ему холодной и влажной – должно быть, недавно выстиранные простыни до конца не высохли. Он растянулся на спине во весь рост, натянул до подбородка тонкое тканевое одеяло. Напряжение дня сразу спало, и приятное ощущение расслабленности и покоя наполнило тело.

Над головой, распространяя острый эфирный запах, шелестели листья южного ореха.

Андрей глубоко вздохнул и закрыл глаза. Неожиданно он услышал легкое поскрипывание песка и насторожился: открыл глаза, приподнялся на локтях. Из-за ближайшей яблони появилась женская фигура. Он сразу узнал Альфию.

Одетая в легкий шелковый халат, она шла и несла в руках блюдо с фруктами. Огромная луна, светившая ей в спину, просвечивала халат насквозь, и Андрей не столько увидел, сколько в воображении дорисовал ее тело – узкую талию, широкие бедра, стройные ноги. Распущенные волосы свободно спадали на ее плечи.

Андрей сел на постели.

– Я вас не разбудила? – голос Али прозвучал тихо и напряженно. – Вы не сердитесь? Если что, простите, я уйду.

– Нет, все нормально.

Она, продолжая объяснять свое появление, сказала:

– Так уж повелось: ложусь поздно, долго не могу заснуть, а поговорить не с кем.

– Я не хочу спать, садитесь, поговорим.

Она вздохнула. Он протянул ей навстречу руку.

Она осторожно поставила блюдо на столик, ножки которого, так же как и у топчана, тонули в земле, и подала ему свою ладонь. Ее тонкие пальцы были холодными и чуть подрагивали.

– Вы замерзли, – Андрей взял обе ее ладони, поднес к губам и стал дышать на пальцы, согревая их. – Садитесь.

Она опустилась на край постели.

– Можно на ты? – спросила она.

– Конечно. Ты чем-то расстроена? Верно?

– Есть немного.

– Расскажи, может, станет легче.

– Расскажу, хотя легче вряд ли станет. В последнее время я живу в страхе. Меня пугает все, что сейчас происходит вокруг. Я давно в Фергане. Здесь много знакомых. Мало русских, больше узбеков. Люди хорошие. С умеренной верой в Аллаха. Вера им больше нужна для душевного равновесия, чем для превращения в фанатиков. Они не станут есть с тобой свинину, но никогда не ударят по руке того, кто перекрестится. Зато появилось и становится все больше таких, кто стремится обратить всех в нетерпимых фанатиков. Я видела, к чему это приводит. Когда человеку говорят, будто убить иноверца дело богоугодное, он превращается в зверя. Сегодня, когда вокруг нас тысячи людей не имеют ни работы, ни шансов ее получить, появление в их руках ножей зальет Среднюю Азию кровью. После того как убили папу, я всего боюсь, потеряла веру в людей.

– Аля, я тебя прекрасно понимаю. Это нервное. В нашей жизни депрессия – всего лишь одна из форм настроения. Тот, кто время от времени не испытывает ее накатов, лишен нормальных эмоций. Он либо робот, либо мертвец.

Он сжал ее руки. Ей стало больно, но она этого ничем не выдала.

– А еще я боюсь за тебя. Ты появился так внезапно и сразу попал в страшное дело…

– Не надо пугаться, – сказал Андрей, – решение принято, ходить назад пятками я не стану.

– Дело не только в тебе, Андрюша. – Альфия неожиданно отдернула от него правую руку и прижала ее к груди. – Ты мне нравишься. Очень. И меня пугает то, что тебе грозит опасность.

Андрей собирался сказать нечто бодрое, шутливое, но тугой узел спазма вдруг перехватил горло, и он вместо слов выдавил из себя легкий свистящий сип.

Он попытался проглотить слюну, но ничего не получилось.

Снова ее руки оказались в его руках, он нагнулся и прижался к ним губами.

– Аля, – прошептал он. – Аля…

Она освободила одну руку, положила ладонь на его голову и осторожными легкими движениями пригладила волосы от лба к затылку. Легкая, едва заметная электрическая волна пробежала по его телу.

– Ты знаешь, чем лучше всего снять депрессию?

– Чем? – спросил он вялым голосом человека, потерявшего интерес к жизни.

Она молча склонилась к его лицу. Ее мягкие волосы защекотали его щеки, а теплое, пахнувшее мятой дыхание коснулось губ.

Она поцеловала его в колючую щеку и тихо засмеялась:

– Ты ежик.

– Нет, – сказал он, – дикобраз.

Она снова провела рукой по его волосам.

Он боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть волнующее томление нараставшего в нем желания.

– Ты жив? – спросила она шепотом и припала к его рту мягкими влажными губами.

Он занес свои руки ей за спину и с силой прижал к себе.

Потом его пальцы, путаясь в петлях, стали расстегивать пуговицы ее халата. Справившись, он распахнул шелковую ткань и коснулся жаркого тела.

У него перехватило дыхание. …Южная ночь овеяла их жарким иссушающим ветром. В темном небе перемигивались яркие звезды. В кустах жасмина, надрываясь, стрекотали цикады…

Андрей глубоко вздохнул и приподнял голову.

– Прости, – сказал он смущенно.

– За что? – спросила она и мягко улыбнулась. – За доставленную радость? За то, что судьба подарила нам прекрасный миг?

– Да, но… – Андрей пытался сформулировать мучившие его сомнения, однако запнулся и смущенно стих.

Она положила голову на его грудь. Коснулась ее губами:

– Спасибо за все, Андрюша. Как я могла жить без тебя…

– Как-то жила, верно? – сказал он. – Расскажи о себе. Хоть немного.

– Что толку жаловаться на прошлое? Оно прошло, мы остались…

– Но каждый жил по-разному. Я работал. Руки и нос постоянно в нефти. Работа меня затягивала всего, целиком. Ложился с одной мыслью – с чего начну новый день.

– У нас здесь все было хуже. Мы не жили, мы выживали. Точно так же, как и сейчас пытаемся выжить в благословенной узбекской демократии. Нищета и бесправие, которые лицемеры назвали периодом застоя, на самом деле были мертвой зыбью. Она затягивала нас в пучину все глубже и глубже, лишала света, душила и умерщвляла. Сознание людей было занято поисками ответов на самый острый вопрос. Кто виноват? А если ты чем-то в жизни не удовлетворен, то ответ на вопрос, кто виноват, находится просто: виноват тот, у кого нос иной формы, чем у тебя, или глаза иного цвета. Говорят по такому принципу виноваты во всем евреи. Но это по большей части там, в России. Здесь во всем виноватыми считали русских. То, что они привезли сюда электричество, железные дороги, медицину – в расчет не бралось. Общество «Адолат» – «Справедливость» – сплачивало узбеков тем, что указывало им врагов. Знаешь, если на базаре кто-то говорил «мурун» – нос, или «кок коз» – голубые глаза, значит, речь шла о русском. Предельно просто, верно? Мы научились ходить, опустив глаза и голову. Общество «Ислом лашкарлари» – «Воины ислама» собирали силы, чтобы бить иноверцев. «Хизби ут-Тахрир» – «Партия освобождения» взяла на себя руководство исламистским движением… Мой дед был инженер и проектировал Большой Ферганский канал. Мой отец был врачом. Брат – Роман – женился на еврейке. Когда здесь стало невозможно жить, они уехали в Израиль. И теперь они там. У них родился сын…

Альфия говорила тихо, временами почти беззвучно, и оттого ее рассказ звучал не как жалоба, а как повествование о чьих-то невыплаканных слезах, как история чьей-то жизни, лишенной солнца, тепла и радости. Едва Андрей подумал о том, что трудно представить, как в такой солнечной стране можно лишить людей солнца, Альфия тут же сказала:

– Ты не поймешь, но чтобы не потерять себя, я нашла одну возможность, может, она и примитивная, может, просто глупая, и психолога, который узнает о ней, заставит расхохотаться, но моим спутником стало зеркало. В нем я могла увидеть солнце, в нем видела себя. И это создавало впечатление, что я не одна…

Андрей подсунул правую руку под ее шею и притянул ее голову ближе. Она устроилась левой щекой в ложбинке плеча. Он коснулся ее лица губами и вдруг ощутил соленую влагу слез. Он слизнул слезинку. Сказал:

– Не надо, не плачь…

– Я не плачу, – ответила она и сильнее вжалась в его плечо. – Мне просто чудится, Андрей, что сейчас в этой дурацкой кутерьме ты тоже беспредельно одинок.

Мужчины не очень любят признавать свои слабости. Андрей терпеть не мог выглядеть униженным и уж тем более сломленным. Ни лицо, ни движения не должны выдавать твоих эмоций, тем более, если они отрицательные.

– Я не одинок, Альфия. Вовсе нет.

– Не надо, Андрюша. Я видела тебя в тот день на базаре. Ты не боролся с толпой, когда она несла тебя. Она тянула, влекла за собой, тащила как щепку. Тебе было все равно, куда двигаться, куда тебя прибьет течением. И только когда ты увидел меня, в тебе проявился мужчина…

Она замолчала. Молчал и он. Тогда она сказала:

– Я не хочу приписывать себе какой-то особой роли в твоем преображении. Может быть, окажись на моем месте другая женщина, ты бы тоже почувствовал себя мужчиной. Дело не во мне. Просто, как я понимаю, женщина стала для тебя зеркалом, в котором ты увидел свое одиночество. Увидел и не узнал, потому что представляешь себя другим, сильным и волевым.

Он прижал ее к себе, наполняясь тугим пьянящим хмелем желания, которое заставляет терять рассудок, яростнее биться сердце.

Она будто не поняла его движения и слегка отстранилась:

– Подожди, я не все сказала.

Он, как обиженный мальчишка, засопел и ослабил объятия в надежде, что она поймет его обиду. Она не поняла, а может, просто не сочла нужным обращать на нее внимание.

– Ты одинок, Андрюша, как ни пытаешься внушить себе мысль, что так легче жить. Пойми, одиночество – не радость. Природа его для нас не предусмотрела. Волку это дано, человеку – нет. Одиночество иссушает душу, измельчает и опустошает ее. Одинокий безразличен к бедам других. Я чувствую, в тебе это безразличие уже есть, но оно пока не захлестнуло душу полностью. Тебе нужно зеркало, чтобы почаще видеть себя. Хотя ты не женщина, лучи солнца в стекле и отражение собственного лица вряд ли сделают тебя лучше. Тебе требуется другое. А именно женщина. Такая как я…

Андрей снова привлек ее, но уже осторожнее, смирив желание.

– Аля, не надо.

Обычно он так говорил всем, в ком хоть в какой-то мере замечал желание приручить, ограничить его свободу узами обязательств, охомутать, окольцевать, накрыть юбкой. Мало ли придумано определений, унижающих свободное состояние мужика самой возможностью брака.

Она опять отстранилась от него. На этот раз куда резче, чем прежде, чуть ли не отталкивая его.

– Нет, Андрей, ничего ты не понял. Я не претендую на тебя, единственного и неповторимого, на твою руку, если тебя пугает это. Живи как жил. Но то, за что ты сейчас взялся, неизбежно изменит тебя и жить по-прежнему не позволит. Будут минуты, когда в своем гордом одиночестве тебе захочется волком выть на луну. Это нетрудно предположить. В такие минуты я хотела бы стать твоим зеркалом. Ты только вспомни на миг, что есть женщина, которая поверила в тебя. Поверила в то, что ты можешь противостоять всем джиннам нашего времени – искушению богатством, искушению властью, да мало ли еще чем. Поверила в то, что ты устоишь и не позволишь сжечь огнем ядерной ярости мальчонку, моего племянника, невиноватого в том, что он родился евреем. Если тебе угодно – жиденком. Не знаю, может, я просто глупая… Ладно, оставим.

– Нет, не оставим. Говори.

– Тебе может показаться вздором…

– Почему ты так считаешь? Все, о чем ты до сих пор говорила, было очень дельным.

– Не будешь смеяться?

– Нет, – он притянул ее к себе, и она положила голову ему на грудь, коснувшись подбородка пряно пахнувшими волосами.

– Я не хочу, чтобы ты так и остался одиноким. Не знаю, нужна ли я тебе, или у нас просто случайная встреча, дорожный роман, но хочу чтобы ты знал – у тебя здесь есть друг. Когда будет очень трудно, вспомни обо мне…

Он не нашел слов, чтобы ответить и только сильнее прижался к ней. Чувства, оказавшиеся сильнее слов, раздвинули мир, раскрепостили желания. Влекомые страстью, они слились в одно, полное тепла и жажды жизни тело, состоявшее из двух равнозначащих половинок.