Текст книги "Оранжевый Треугольник"
Автор книги: Александр Крафт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Александр Крафт
Оранжевый Треугольник
От автора
…И пишут, и пишут, рисуют и рисуют. А ведь все это должно где-то жить?..
к/ф «Сезон чудес»
Мир полон чудовищ. Это не метафора, а грубая реальность. Мы можем не замечать их, делая вид, что они не существуют, приписывая результаты их деятельности расшалившемуся воображению или называя их маньяками, пришельцами или непознанными природными явлениями. Суть проста – мы привычно закрываем глаза на происходящее, если оно выбивается из рутинного течения жизни.
Так где же проживают чудовища? Откуда они берутся, как приходят и куда потом деваются?
Ответ очевиден. Только сам человек способен придумать самый страшный кошмар для себя же. Природа, со всем своим многообразием, не может тягаться с человеческим воображением. Конечно же, создание чудовищ происходит не намеренно. Монстр рождается из страхов в глубине подсознания и появляется «на поверхности» уже окончательно оформившимся и годным к действию.
Подсознание способно породить такого монстра, о котором не мечталось и ведущим фантастам современности. Но в отличие от книжного чудовища, рожденное в подсознании вполне способно обрести плоть. Фактически оно уже живет с момента своего появления, хотя «хозяин» об этом даже не подозревает.
Прошли времена, когда чудовищ рисовали в виде ящерицы-переростка о трех головах, дышащих огнем. Кинематограф показал – есть существа куда страшнее. Чем ближе сходство монстра с человеком, тем ужаснее отличия. Только «гуманоидные» ужасы могут приблизиться к реальным чудовищам, существующим в подсознании.
Давайте вспомним известных всем монстров, рожденных женщиной, – Джека Потрошителя, Чикатило, Грязного Гарри или любого другого из той же области. Что заставляет людей так панически их бояться? Ведь дело не только в поступках, страшных и отвратительных, но явно не соответствующих волне страха, которая сопровождала их имена.
Ужас появлялся именно из-за резких, но частичных отличий от «гуманоидности». Отличий не внешних, а внутренних, психологических.
Тонкая грань отделяет человека от монстра. И то, что в большинстве случаев эта грань не пересекается, не может нас заставить забыть – монстры рядом.
Реальность очень уязвима и постоянно норовит рассыпаться в пыль или мимолетно измениться, явив на свет очередного монстра, как бы говоря ничего невозможного нет. Но мы и сами подыгрываем ей, зачастую не имея возможности отличить реальность от вымысла из-за постоянного перетекания одного в другое.
Эта история о рождении чудовищ, об их жизни и смерти. Об их симбиозе с хозяевами, повадках и вкусах.
Я не стану говорить, подобно другим авторам, что эта история произошла в реальности. Но я также не могу сказать, что я сам ее выдумал. Я просто не знаю. Я даже не знаю, какая часть из нее является реальностью, потому что давно разучился отличать одно от другого.
Вы можете читать эту книгу как обычную фантастику, но я уверен – прочтя до конца, вы поймете, что все это могло произойти в реальности. А могло и не произойти. Да и какая разница? Чудовища рождались, рождаются, и этого не остановит наше желание закрыть на это глаза. У каждого из нас свой бой со своим или чужим чудовищем. У меня тоже.
И единственное мое желание – продержаться в своем поединке хотя бы еще немного, чтобы дописать книгу до конца, потому что понимаю: победить я уже не смогу. Я должен закончить ее. Мне кажется, что она может помочь хоть некоторым в критические минуты их жизни. И ничего, что для остальных она останется всего лишь второсортным романом, который даже нельзя назвать в полной мере фантастическим.
Просто – бред психа, бульварный роман, который, прочитав, выбрасывают и на следующий день забывают, треугольник равнодушия, любви и ненависти, треугольник жизни, смерти и иллюзорного существования: ОРАНЖЕВЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК!
ЧАСТЬ 1
Конец
Липкий холодный дождь бил в лицо Симу, но он не особенно обращал на это внимания. Мысли кордовым самолетиком крутились вокруг него, такие же холодные и липкие, как дождь. Мысли о смерти.
Возраст – странная штука, если разобраться. Биологически организм начинает стареть с момента рождения, но мы придумываем разные слова, стараясь не замечать этой непреложной истины. Человек взрослеет, растет, оформляется, мужает, расцветает… ну и так далее. Мы постоянно подыскиваем различные оправдания своему нежеланию называть течение жизненного времени старостью.
В английском языке все намного проще. Дословный перевод вопроса «сколько тебе лет» звучит с неприкрытой циничностью – «насколько ты стар».
В повседневной жизни мы постоянно натыкаемся на подтверждение этой истины. Объявление няни в газете звучит так: «Присмотрю за детьми от 2 до 4 лет», а это значит, что пятилетний мальчишка уже стар для этого. Он уже НИКОГДА не сможет оказаться под опекой этой женщины. Причем это «никогда» звучит приговором, клеймом неподкупного времени. «Невелика потеря», – скажете вы. Конечно. Но это только первая ласточка. Объявление о кружке верховой езды – «с 9 до 12». То есть в тринадцать лет сопляк уже бесперспективен с точки зрения конного спорта. А это уже серьезно. Реальная старость начинает отсекать возможности «подрастающего организма».
И пошла череда закрывающихся дверей, куда человек не успел зайти. Вначале идут кружки с узкой направленностью, потом приходит время школы, колледжа, университета. Вы можете учиться в любом возрасте – у нас свободная страна, но при этом государство напоминает вам, что не верит в результаты этой учебы. Вы уже слишком стары.
А где-то подросток снова радуется своему дню рождения… «Танцуй, Королева, юная и милая в свои семнадцать лет!» – поет «АББА», и зажигаются свечи на праздничном пироге, символизируя сотни уже закрытых дверей и напоминая, что человек стал еще на один год ближе к смерти.
«Зачем думать о ней, – спросите вы, – ведь организм только начинает жить». А ведь это такое же вранье, как и игра со словами о «взрослении». Человек «только начал», а уже четверть жизни прошла. Вот это как раз и есть правда. Вы и оглянуться не успеете, как старость напомнит о себе. Вначале вы потеряете что-то маленькое, неважное… например, ощущение свежести во рту, или упругость кожи при умывании утром. Этот первый камешек, катясь с горы, постепенно повлечет за собой падение других, и вот уже несется лавина созданная не из «неиспользованных возможностей», а из реальных, которыми вы обладали, но утратили ввиду старости.
И снова любимый прием – прикрыть этот постепенный регресс ложью. Стало тяжелее передвигаться? Так это работа виновата. Достаточно походить в бассейн, побегать по утрам, и все пройдет. Конечно, пройдет! Гангрена тоже проходит при отсечении поврежденной конечности! И вот вы идете в бассейн, радуясь хорошему самочувствию и забывая, что совсем недавно это было доступно и без изнуряющих заплывов.
Так человек начинает протезирование существования, с единой целью: не видеть истинной причины – старости. Надо отдать должное – мы достигли небывалых высот в деле обмана себя путем создания протезного существования. Но вот уже кружится голова от резкого вставания со стула, а мимо идут молодые парни с симпатичными подружками. И во взглядах ваших знакомых молодых девушек можно увидеть уважение к уму, доверие и почтение к возрасту и опыту, будь он проклят! Это льстит, это убаюкивает чувством своей значимости и помогает забыть, что уже никогда, поверьте мне, НИКОГДА вы не увидите заинтересованности вами, как простым симпатичным парнем.
Рано или поздно вы становитесь перед фактом своей старости, причем не пришедшей, а давно существующей, но спрятанной в упаковку красивых слов. И вот тогда вы понимаете, что жизнь никогда не давала вам возможности побыть юным или зрелым. Только старость ощущается всей полнотой восприятия, да еще и досада за тот обман, который вы сами произвели над собой.
Так уж устроен мир. Окружающая действительность состоит из вещей, для которых «еще молод» и «уже стар». Есть еще вещи «в самый раз», но они нас всегда мало интересуют. Постепенно «еще» перемещается в «уже», и когда становится нечего больше перемещать, наступает болезненное осознание действительности.
Тогда приходит последняя стадия. Человек судорожно хватается за «в самый раз», понимая, что оно, как Шагреневая Кожа, тоже уменьшается с каждым днем. Как называется постоянное уменьшение природных возможностей? Правильно. Увядание. Вот тогда и приходит «философский» взгляд на жизнь. Не как мировоззрение, но как единственно возможное восприятие мира на пути постоянного старения. Да еще риторический вопрос «Почему я этого не понимал раньше?» перед лицом единственного, что осталось «еще» – Смерти…
Но сейчас мысли о старости отошли на второй план. Теперь Сим думал о смерти насильственной, резко обрывающей и без того небольшой отрезок времени, отпущенный человеку для совершения положенного количества ошибок.
Симу с детства не везло. Всего, чего он добивался упорным трудом, другим давалось легко, и казалось, сама судьба разграничила людей на две категории: нормальных и его – Сима. Не ему, другим доставалась престижная работа, они ездили на шикарных машинах и жили в респектабельных коттеджах. Они проводили отпуска на набережной Рио или уезжали веселыми компаниями в Южную Дакоту стрелять фазанов. Другие. А у Сима была маленькая квартирка, в которой давно не делался ремонт, и старый джип, не вылезающий из мастерских.
Утлое суденышко сознания под тяжестью этих невзгод еле держалось на плаву. Так было всегда.
И вот в полной печальных неожиданностей жизни наметилась брешь. Он встретил женщину, которая могла бы стать для него всем. Впервые в жизни Сим поверил, что наконец-то ему повезет, и снова ошибся.
Последний груз свалился на палубу – вода хлынула через борт.
Теперь он размышлял о необходимости жить. Вернее, необходимости умереть.
«Интересное понятие – смерть. Важный этап в жизни человека, а ничего о ней не известно. Существует гипотеза, что есть жизнь после смерти. Но кому дано узнать это наверняка? Может быть, там, за рубежом, откроются какие-то новые горизонты, а может, и нет там ничего. Только темнота и холод небытия. Впрочем, холода тоже нет. Небытие – значит отсутствие восприятия и возможности оценивать окружающее. Возможно, сознание дается нам единожды и вообще является плодом изощренного анализа происходящего… В таком случае смерть – это просто прекращение мыслительного процесса, с которым исчезает и это шаткое образование – собственное „Я“.
Есть много способов перейти этот рубеж, но так и неизвестно, какой из них легче для самого человека.
В организме накоплены огромные запасы энергии, и при попытке оборвать жизнь эти „мегаватты“ бросаются на выживание. Тело не хочет умирать.
„Выстрел в сердце – практически мгновенная смерть“, – размышлял ночной прохожий.
Ага. Насос, значит, останавливается, а „проголодавшийся“ мозг тихонько и быстренько умирает. Чушь! Не умеет он – „тихонько“. За долю секунды на борьбу за жизнь будет мобилизовано все тело. Выбросится адреналин, и подстегнутое сердце примется лихорадочно прогонять литры крови, поддерживая умирающий организм и разнося во все уголки тела кислород и питательные вещества. И тогда все тело начнет схватку за жизнь, уже не нужную хозяину. Организму плевать на убеждения и логические выводы. Он хочет жить, и на борьбу за эту простенькую догму будет мобилизована вся энергия и задействованы все ресурсы. Сигнал к мобилизации, древний как мир, – боль. Чем выше опасность, тем сильнее сигнал, а опасность максимальная.
Чудовищная боль проникнет в угасающее сознание, поддержит, растянет „практическое мгновение“ на субъективные годы, ускорив до предела все процессы. Мозг начнет „лихорадочно“ искать выход. И это не метафора. Мыслительные процессы тоже ускорятся, так как именно в этом последний шанс выжить. И „мгновенная смерть“ превращается в долгое и мучительное умирание, заполненное дикими попытками во что бы то ни стало выжить, бесполезными, иррациональными, тщетными и от этого еще более мучительными, – в агонию. А кто об этом знает? Трупы не расскажут…
Передозировка снотворного. Спокойно заснул и не проснулся.
Ну, заснул! Организм постепенно умирает. Но в критический момент снова сигнал тревоги. От боли умирающий приходит в себя. На долю секунды, разумеется. Краткий миг борьбы за жизнь, переходящий в небытие. Знаем мы этот „краткий миг“! И это называется „спокойно“?
Цианид – мгновенный паралич нервной системы.
Ну, естественно – парализованные нервы не чувствуют боли. Я, конечно, не врач, но паралич проходит биологическим путем, а сигнал боли электрический импульс. Так что помучиться все равно придется. Не долго, всего лишь „долю секунды“. Ну уж нет. Это тоже не выход.
А может быть, дело в том, что не надо воспринимать эту проблему „слишком лично“? Ну да. Куда уж больше? Ведь речь идет именно о нем. Именно ему предстоит переступить черту. Если бы дело было в другом человеке, то он не стал бы так тщательно выбирать способ. Да? А что вообще можно сделать с человеком?
Да мало ли? Повесить, утопить, сбросить с крыши, толкнуть на клеммы высокого напряжения. Всего и не перечислишь. Конкретный способ зависит от обстоятельств. Так что как ни крути, а убить абстрактного человека легко.
А если конкретного? Кого? А кого ненавидел Сим больше всего? Кто доставил ему самые мучительные часы в жизни? Кто, в конце концов, подвел к самоубийству?..
Кристина!
Именно ее и следовало бы убить.
Дождь бил в лицо. Кордовый самолетик-мысль пошел на следующий виток.
Ночной город
Небольшой городок, раскинутый почти в центре континента, ничем не отличался от тысяч таких же городков, расположенных по всему миру. Он имел «деловой центр», городской парк, бедные районы, ну, в общем, все, что положено иметь небольшому городку. Невзирая на размеры, город был достаточно старым, чтобы обзавестись вполне приличными развалинами к востоку от центра. Население города то ли любило традиции, то ли было слишком консервативным, но старые постройки редко сносились. Городок представлял собой подобие звезды, где в центре находились старые здания, а по мере удаления, где клиньями, где резко, начинались новостройки из стекла и бетона, которые в свою очередь сменялись частными домиками, садами и наконец переходили в поле.
Городок населяли обычные люди, немного раздерганные прогрессом, чуть-чуть отупевшие от телевидения, но в целом совершенно стандартные. Днем – работа, по вечерам – бары. Городок не радовал жителей разнообразием, и в эти последние осенние дни люди с удовольствием ходили по солнечным улицам, как бы запасаясь теплом на время снега и холода. Где-то смеялись девушки, где-то бегали дети. Размеренная жизнь иногда нарушалась свадьбами, но чаще сбой повседневной рутины происходил из-за похорон. Часть молодежи уезжала в крупные города в поисках лучшей жизни, но оставшихся хватало, чтобы поддерживать "поголовье" скучающих, и вымирание городу пока не грозило.
Да. Город не баловал своих жителей развлечениями. Досуг проводился по принципу техасских ковбоев, практиковавших его еще во времена войны "востока с западом", – вечером мужчины собирались в барах не столько ради выпивки, сколько от скуки и, просидев несколько часов за кружкой пива или рюмкой "крепкого", уходили домой. Ночью город оставался пустым. В центре еще работали несколько заведений, и там можно было встретить редких клиентов, но пригород буквально вымирал. Вот в одну из таких ночей и шел по блестящему от дождя тротуару Сим.
Старая часть города в это время суток была плохо освещена, и одинокому путнику могло показаться, что он находится в горах между скал. Все окна были погашены, и только изредка встречались освещенные. Будто бы в далекой пещере колдун-отшельник варил свое зелье из помета летучих мышей и зловещих трав, собранных на берегах царства мертвых. Этот город – таинственный незнакомец для дневных обитателей и так хорошо известный Симу – был прекрасен. Мужчина давно полюбил эти уединенные часы, когда можно было расслабиться и просто побродить, оставляя на мостовой, вместе со следами старых кроссовок, обиды дня, которые ехидная сука-судьба обильно разбрасывала на его дневном пути.
У любого человека есть проблемы, и ночной прохожий не был исключением. Он даже считал, что неприятности его любят и поэтому предпочитают его другим людям, собираясь возле него, но не досаждая в полной мере. Но такое мировоззрение не помогало ему легко уживаться с бедами. Сим был человеком вспыльчивым и глубоко одиноким. Проблемы давили его многотонным грузом, но он до сих пор не сдавался. У него был маленький секрет, отдушина, где он мог расслабиться, отвлечься, почувствовать себя снова сильным и цельным. В час, когда солнце скрывалось за горизонтом, а неоновые рекламы становились основным источником света, Сим выходил на улицы. Он бродил по городу, оставаясь сторонним наблюдателем, – казалось, творец осматривает свое детище и говорит, что "это – хорошо". На каждой улице его ждала свобода, каждый бар угощал выпивкой, на каждом углу ждала девушка, и рекламы подмигивали только ему.
Ночной Сим, как и город, отличался от дневного. Они давно знали друг друга, их объединял не только старый договор, но и беззаветная любовь. Ночной город жил своей жизнью, и Сим чувствовал этот пульс, складывающийся из ритмов музыки в барах, гула моторов такси, шипения кофейных автоматов. Он называл это "Зов города". Каждый день, на закате, к Симу приходил этот пульс, зовя, увлекая, обещая что-то несбыточное, и компаньон города не обманывал надежд. Он часами бродил по ночным улицам, слегка пьяный от ночного воздуха, свободы и этого единства.
С неба лил холодный осенний дождь. Уже больше четырех часов бродил Сим, проходя те же места, которым всего несколько часов назад мысленно рассказывал о своем счастье. Мысль, словно кордовый самолет, кружила, зациклившись на одном и том же. В основном это было чувство ненависти к любимой женщине. Если бы он это увидел позавчера… Он бы и не подумал открываться перед ней. Он бы забыл ее. Да, наверное, забыл бы. Постарался бы забыть. Или сделал бы что-то, чтобы она поняла – только он достоин ее любви. Всего лишь время. Если бы можно было поменять эти два факта из жизни так же, как он мог поменять рисунки из мультфильма у себя на рабочем столе. Там только от него зависело, кто кого первым ударит – Том или Джерри. Но рисунки – это не жизнь. Первым ударили его, и этого уже не изменишь. Боль в голове усилилась. Где-то сбоку крутилась мысль, что на чердаке, где оказался недавно, он ударился затылком о раму. О том, что его мысли затоплены ненавистью, а это вроде неприменимо к любимой женщине. Но он увидел – она целовалась с другим… Еще его тревожила подленькая мыслишка, что хорошо было бы остаться и посмотреть, что будет дальше. Только вчера, стоя на том же месте, он так же, как тот мужчина, поцеловал Кристину. Хотя нет, на этот раз инициатором поцелуя была она.
Ненависть захлестнула его с головой, и весь водоворот мыслей втянулся в одну точку. Месть! Ей и ему. Медленно, хладнокровно, многими часами удовлетворяя пожар, возникший за секунду. Шатаясь по городу, Сим рисовал себе картины одна зловещей другой. Ботинки давно промокли. Вода тоненькими струйками затекала под старую замшевую куртку, а слипшиеся волосы постоянно падали на глаза. Вода по ним стекала на щеки, и было непонятно, то ли по скулам бежит вода, то ли это слезы. Время летело, а Симу все не становилось легче. Излюбленный способ не действовал, и ненависть не сглаживалась, а, наоборот, накапливалась, уплотнялась, создавая новую структуру, заряженную разрушительной энергией, не находящей себе применения.
Уже под утро, уставший и продрогший, он забрел в какой-то придорожный бар. Взяв порцию сосисок и бутылку русской водки, он устроился за дальним столиком. Напряжение достигло критической точки, и Сим с трудом воспринимал окружающее. Его мысли уже не текли как обычно – он тупо повторял про себя слово "месть", уже почти не понимая его значения.
Через некоторое время из забытья его вывел мужчина, опустившийся на стул рядом. Посетителю на вид было лет сорок. Тщательно выбритое узкое лицо с близко посаженными добрыми глазами и белая болоньевая куртка с прикрепленным к ней оранжевым треугольником из какого-то светоотталкивающего материала, наподобие автомобильных катафотов, создавала настроение света и добра. Мужчина напоминал сильно похудевшего и побрившегося Санта Клауса.
– Проблемы, сынок? – заговорил незнакомец, как будто они были хорошо знакомы.
Симу не хотелось разговаривать. Ему было жалко покидать мир мщения, построенный в воображении, и он решил, что если не будет любезным, то посетитель от него отстанет.
– Чего надо? – грубо процедил он.
– Три сосиски и бутылка водки, – не обращая внимания на настроение Сима, проговорил гость. – А говорят, что русские при помощи водки решают все проблемы. Ты в это веришь?
– А какое тебе дело, во что верю я? – гнул свое Сим.
– Ты знаешь, на кого ты похож? – спросил мужчина и протянул Симу маленькое зеркальце. Оттуда на Сима уставились красные сухие глаза. В них были боль, страх, злоба и ни единой разумной мысли.
– Ты похож на человека, для которого остался выбор: либо прыжок с моста, либо убийство. Возможно, "с отягощающими", например, особо жестокое или даже несколько убийств. Я периодически сталкиваюсь с подобными людьми, и у меня уже набрался кое-какой… гм… опыт. В любом случае я вижу, что от своей цели ты не отступишь.
– Ты придурок? – серьезно спросил Сим. Он уже не надеялся на быстрое окончание знакомства. Незнакомец его притягивал и раздражал одновременно. Именно так притягивает и раздражает прекрасная картина в кабине самолета-истребителя. Привлекает красотой, законченностью форм и мастерством художника и раздражает нелепостью своего присутствия в данном месте. И без того гармоничном, но совсем другой гармонией. Тут картина чужеродна, как нож в теле. Таким же "другим" и был новый знакомый Сима. Окружающий мир ночной забегаловки был гармоничен, а посетитель нарушал эту гармонию, не вписываясь, но и не противореча ей.
– Скорее психолог… немного… – продолжил мужчина, – а еще биолог, физик и химик. Но это неважно. Так вот, у тебя есть одно слабое место. Твое чувство настолько сильное, что оно, скорее всего, не даст тебе выполнить задуманное. Ты хочешь всего сразу, поэтому у тебя нет ни малейшего шанса…
– Ты что, мысли читаешь? Иди отсюда, дерьмовый ясновидец. Я как-нибудь обойдусь без твоих сраных советов.
Сим откинулся на спинку стула и свирепо уставился в пустоту перед собой. Незнакомец уже злил его. Изменения, которым подверглось его настроение за короткое время, броски из гнева в апатию, заинтересованность и раздражение, тоже добавляли накала.
– …а поэтому у тебя есть только один способ получить желаемое обратиться ко мне, – спокойно закончил необычайный гость.
– Обратиться к тебе? Ты что – бог? Или дьявол? Дьявол с пробирками. Тебе кажется это смешным? – взорвался Сим.
– Дьявол? Ну, назовем это так. На самом же деле я обычный смертный, но в твоем вопросе я могу предложить тебе то, что под силу разве что Сатане.
– И в награду за это попросишь душу? – не унимался Сим.
– Мне ничего не надо. Ты сам будешь расплачиваться за свои желания, но, как я понял, ты намерен идти до конца. Душу? Ну, назовем это так. Давай к делу. Что ты хочешь?
Симу показалось, что он на сцене театра и скоро раздадутся аплодисменты. Более дурацкой сцены вообразить нельзя. В грязной забегаловке самодеятельный Санта Клаус предлагает ему продать душу: "…Взалкав и власть, и долгих дней, на Дьявола одно лишь упованье. Князь тьмы – зову, приди скорей, я кровью закреплю желанье…" Монолог окончен. Занавес.
Он осмотрелся. За стойкой какой-то алкоголик канючил о еще одной рюмке в кредит. На столике возле дверей дымилась пепельница. В конце концов, он видит этого придурка первый и, видимо, последний раз. Может, странный и проницательный тип что и посоветует. Душа? Какая к черту душа! Он что-то такое говорил про душу. За убийство его, скорее всего, ждет электрический стул, да и зачем жить… после того что он сегодня видел… И его понесло.
– Ты не поймешь! Ну и хрен с тобой! Слушай. Это, наверно, смешно. Только не говори, что со всеми так бывает. Это совсем другое. Я люблю ее, любил… черт. Люблю и буду любить, а она с другим. Я видел! Пойми ты, нас только двое. Я и она. Мы и будем вдвоем. Ты хочешь мою душу? Черт с тобой, но я продаю только две, ты понимаешь меня, скотина, ДВЕ души!!! Мы должны быть вместе, и мы будем вместе. Хотя какой из тебя дьявол… Ха! Ты можешь мне помочь? Да о чем это я? Кто ты такой, что я тебе все рассказываю? Хотя нет. Я хотел все рассказать, так слушай… Я ее люблю…
– Это не важно, – спокойно отрезал незнакомец и повторил вопрос: – Так что ты хочешь?
– Я хочу? – Сим даже растерялся. – Как ты не поймешь, она меня предала, сравняла с землей мою любовь! Нет, еще ниже – под землю. В канализацию. Обмазала дерьмом мою душу. Я не могу ее любить! Я не могу ее не любить!!! Она должна умереть, но это не очистит от грязи! У нее слишком мало крови, чтобы смыть эту вонь! Пойми же ты, остолоп, – Я ЕЕ ЛЮБЛЮ!!! Мы одно целое, но дело не во мне. Этот ласковый и нежный цветок – любовь, должен зацвести, но от него уже смердит. Это же богохульство! Нельзя же так с любовью! Я хочу очистить его от скверны, полить нашей с ней кровью эту грядку, заплатить жизнями за Очищение! Ты меня понимаешь? Не смотри на меня, как на идиота. Я больше, чем идиот, – я редкий придурок, что рассказываю тебе это! И перестань улыбаться мне своей приклеенной улыбкой, сука! Я тебе сейчас разобью твою наглую рожу! Я умоляю тебя – помоги мне, будь ты бог или дьявол… Теперь ты меня понимаешь?..
Сим заплакал. Горько, навзрыд. Как плакал в раннем детстве над первой обидой в жизни. Но тогда этот мир открылся ему с новой пугающей стороны, а сейчас мир переставал существовать, заполняясь горечью, пропитавшей все вокруг. И столики, и грязный пол кабачка, и этого непонятного собеседника, который молча слушал Сима.
Все вокруг замерло. Даже бармен куда-то исчез. Незнакомец застывшим взглядом смотрел на молодого мужчину, уткнувшегося в свои руки.
Спустя некоторое время Сим поднял голову, молча налил в стакан водку, не морщась, выпил, и его голова снова оказалась на руках. Так он пролежал достаточно долго. Но пришло время, когда он снова откинулся на спинку стула, мутным взглядом посмотрел на человека напротив и тихо произнес: "Теперь ты понял".
– Ты хочешь ее крови. Ты хочешь увидеть ее глаза в тот момент, когда она поймет, что ты – ее смерть. Ты хочешь почувствовать себя смертью. Не в воображении, а в реальности. Ты хочешь это сделать сам, голыми руками, так, как это делали дикари. Нет, еще более ужасным способом. Правильно? – констатировал доктор.
Доктор? Да, доктор. Вдруг Сим осознал, что человек, сидящий перед ним, понимает все его сокровенные желания лучше его самого и что он действительно доктор. Врач, предназначенный самой судьбой вылечить его больную психику, может быть, даже убив его при этом. А какая разница? С мыслью о своей смерти он уже свыкся. Терять ему нечего. Сим понял, что он давно уже согласен со всем, что предложит ему новый знакомый. Он это знал уже тогда, когда входил в этот бар, еще не понимая, с чем ему предстояло согласиться. Это знание было чем-то новым, но совершенно не встревожило Сима.
На стол между ними легла газета, открытая на колонке криминальной хроники. Последнюю неделю в городе орудовал маньяк-убийца, расчленяющий свои жертвы живьем. Тела находили в разных местах города. Люди, подвергшиеся нападению, никак не могли быть связаны друг с другом, и поэтому полиция решила – маньяк. Это подчеркивалось еще и способом убийства. Экспертиза доказала, что расчленение могло быть реализовано только при помощи какого-то устройства. Жертвы были разорваны так, как будто гигантские руки хватали живого человека за плечи и таз и просто разрывали пополам. Ни один человек не был способен на такое мышечное усилие, не говоря о том, что ни одна человеческая рука не в состоянии охватить кольцом даже плечи ребенка, а жертвы были отнюдь не детьми. Полицию смущало то, что ни следов маньяка, ни механизма не было найдено. Газета извещала о четвертой жертве. Мэр и общественность требовали немедленно изловить преступника. Полиция ссылалась на объективные трудности. Все как всегда.
– Вот так – хочешь? – На Сима смотрели добрые глаза доктора.
– Механизм… Нет. Не думаю.
– Механизм? Глупости. Руками. – Глаза доктора заблестели.
– Что ты несешь! Я тебе что – грузоукладчик? Тут ясно написано: "Ни один человек не может…"
– Моя наука на этот вопрос смотрит по-другому. Важно только то, насколько этого хочешь ты. Ну, брось. Ты уже давно все решил. Тебя же не волнует, что станет с тобой, с ней. Посмотри реальности в глаза – тебе хочется вседозволенности и возможности эту свободу реализовать. Причем так, как никто до тебя не мог. Признайся, тебя просто смущает то, что это кто-то уже делал. А ведь может оказаться, что это все наделал ты? Виновник уже давно исчез. Полиция никого не найдет. Но если ты согласен, то убитые тобой просто дополнят список. К тому же тебя тоже не поймают, а значит, все будет висеть на этом "маньяке". Или ты просто испугался?
– Я уже пообещал тебе душу, – с иронией сказал Сим.
– Хорошо. Договор у нас будет простой. Ровно через неделю ты получишь возможность отомстить так, как не смог отомстить еще никто в мире. И последнее. Возврата не будет. Если мы начнем, то закончим, даже если в процессе ты и передумаешь. Понял? Итак, подведем итоги. Для того чтобы ты вошел во вкус, тебе нужны предварительно одна или две жертвы. Потом Кристина и быстрая смерть напоследок. Правильно? Теперь я даю тебе последнюю возможность отказаться. Выбирай. Или ты остаешься сидеть здесь, мы забываем об этом разговоре, и ты продолжаешь жить и мучиться. Или ты идешь со мной. Тогда ты умрешь, но при этом получишь то, что я тебе обещал. Решай и, что бы ты ни решил, запомни – твой выбор окончателен.
Многие люди мечтают о каком-то фантастическом выборе, когда они смогут одним махом изменить свою жизнь. Но, как правило, если такой случай и предоставляется, человек выбирает привычный мир, пугаясь неизвестности, и потом всю жизнь клянет себя за это. Невероятное всегда пугает, а невозможность "перерешить назад" делает практически невозможным выбор как таковой. Так происходит всегда. Из этого "всегда" бывают исключения.
Сим подумал, что в этом разговоре нет ни капли здравого смысла: жаждать убийства и убить – вещи разные. Ребенка не пустили играть со сверстниками, и он думает про себя: "Чтоб ты умер", но хочет ли он действительно смерти отца? Навряд ли. В этом выражении больше желания убрать помеху, чем реальной кровожадности…
