Текст книги "В шутку и всерьез"

Автор книги: Александр Котов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Нечто вроде этого произошло и в партии Корчной – Таль. Ереванцы постепенно подпали под чарующую власть замыслов Корчного. Партия была отложена и доигрывалась на следующий день. Вновь публика устремилась в филармонию, чтобы посмотреть вторую серию этой "староиндийской гробницы", как прозвали захватывающую партию любители. Но теперь симпатии зрителей были уже скорее на стороне Корчного. Когда я сильном цейтноте Виктор провел восхитительную комбинацию с жертвами, зал устроил ему овацию. А сам Таль поздравил коллегу с красивой и заслуженной победой.

В активе Виктора Корчного три золотые медали чемпиона СССР, первые призы в крупнейших международных турнирах. Но самое главное – он автор глубоко содержательных партий, которые с увлечением разбираются любителями шахмат во всех уголках мира.

Как мы уже видели, у Корчного редкий и своеобразный шахматный почерк. Сначала противник берется "на себя", затем он всеми способами "стаскивается вниз" и подвергается стремительной контратаке. Охотников следовать этому методу раз, два – и обчелся!

"Оборона считается неблагодарным делом", – правильно отмечает сам Корчной. И очень трудным, добавим мы, пожалуй, самым трудным из всего, с чем сталкивается шахматист во время состязаний.

Действительно, наступающий – хозяин положения, он в той или ;иной мере определяет и время атаки и ее направление. Ведущий оборону лишь реагирует на выпады и должен быть вдвойне бдителен, чтобы уловить самую скрытую перестройку неприятельских сил. Большого напряжения требует это от шахматиста, вот почему предельно сконцентрирован во время игры Виктор Корчной. Так же собранно играл его великий предшественник – Эммануил Ласкер.

В наши дни следовать методу Ласкера – Корчного стало крайне опасно. Современные гроссмейстеры ведут атаку не зарываясь, а если что-нибудь и жертвуют, то наверняка. Можно взять противника "на себя", и… он не слезет, пока не припечатает тебя к ковру обеими лопатками!

Тем большего восхищения достоин храбрец, избравший своим оружием защиту!

– Мастера защиты, – говорит Корчной, – внесли не меньшую лепту в историю шахмат, чем шахматисты атакующего стиля.

И сам он подтверждает эту истину всем своим творчеством, глубокими, особыми по колориту шахматными партиями.

Победивший самого себя

– Спасибо, братец! Поздравляю с победой.

– Благодарю, братец!

Партнеры пожали руки, пристально посмотрели друг на друга. Как различно было выражение глаз у этих схожих лицом родственников! Во взоре старшего брата – злость и ирония, у младшего – смущение, растерянность. Было от чего растеряться в такой неожиданной ситуации!

Старший брат отлично провел весь турнир: первое место и высший приз, казалось, были ему обеспечены. Оставалось только сносно сыграть последнюю партию. Ничья обеспечивала ему дележ первого и второго мест. Но конкуренты презрительно улыбались: какая может быть ничья! Ведь играет-то он против родного брата, а тот занимает «прочное» последнее место. Даже очко в партии с лидером не может ни на йоту улучшить его турнирного положения. Зачем же ему бороться, зачем подставлять ножку любимому родственнику?

Так рассуждали конкуренты, а может быть, подобные мысли возникали и у лидера, только получилось совсем наоборот. Меньшой брат очертя голову бросился в атаку на позицию старшего. Пешки упрямо лезли через всю доску на штурм королевского лагеря, фигуры не жалели жизней ради общего дела. Так атакуют обычно противника ненавистного, а разве таковым он был для юноши? Разгоряченный повелитель белой шахматной армии просто забыл, против кого он играет, и совсем не замечал испуганного лица брата.

Именно таким образом заслуженный мастер спорта Петр Романовский потерял однажды первый приз в турнире, проиграв в последний день партию младшему брату. Нелепость? Нет, спортивность в ее чистом проявлении. Как не ценить шахматы вот за эту высоту вызываемых чувств!

А вот другой пример подлинной спортивности. За многолетнюю историю традиционных рождественских турниров в английском городке Гастингсе не было ни одного случая, когда бы первое место в этом международном состязании шахматных корифеев завоевывал англичанин. Это обстоятельство печалило и организаторов турнира и шахматных любителей острова. И вдруг, о счастье! Рождество 1934 года складывалось на редкость удачно. Сэр Джордж Томас отлично провел турнир: он победил Капабланку, Ботвинника, Лилиенталя. Перед последним туром Томас на пол-очка опережал Макса Эйве, на очко Сало Флора. Далее шли Хосе Капабланка, Михаил Ботвинник, Андре Лилиенталь. Солидная компания! И всех обошел английский мастер. Ликовали британские любители: вот она, долгожданная победа! Неважно, что впереди еще тур, ведь играет-то Томас против престарелого Митчелля! Вряд ли шахматный ветеран сможет, да и захочет испортить турнирное положение соотечественника.

Так думали те, кто не учитывал боевитости и спортивности духа Митчелля. И они ошиблись в своих предположениях. С поразительным упорством играл Митчелль последнюю партию, хотя ее результат для него не имел значения. Удивленные любители шахмат Гастингса и других городов Англии, приготовившиеся было наблюдать момент высшего торжества английской шахматной школы, смогли лишь увидеть позорное фиаско лидера. Митчелль переиграл Томаса и отложил партию в значительно лучшей для себя позиции. Печальные пришли зрители на доигрывание. Несколько часов длилось сопротивление Томаса, но все же избежать поражения ему не удалось. Так была "сорвана" единоличная победа англичанина в гастингском турнире: Томас разделил первое – третье места. Понятно, одни поругивали слишком ретивого шахматного ветерана, другие покачивали головой – что поделаешь: спорт есть спорт!

Не знаю, как чувствовал себя Митчелль, но иногда победа доставляет вместо радости сплошное огорчение. В 1958 году в Риге проходил XXV шахматный чемпионат СССР. Из всех игравших в турнире гроссмейстеров и мастеров особенно по душе мне был Борис Спасский. Я думаю, не мне одному. Даже рижане, болевшие, разумеется, за Михаила Таля, следующее место в своих сердцах отводили молодому ленинградцу.

Что ж, Спасский – один из крупнейших шахматных талантов. Он победитель многих . турниров, чемпион мира среди юношей. Любителям импонировали его смелый стиль игры, стремление к атакам, умение вызывать тактические осложнения. Даже гость прошлого века – королевский гамбит – был в репертуаре Спасского.

Борис отлично играл в Риге: за два тура до фи ниша он шел на одном из первых мест. В оставшихся партиях ему достаточно было набрать всего пол-очка, чтобы войти в первую четверку призеров. А это значило немало: именно четверо попадали в межзональный турнир.

Ничто не предвещало беды Спасскому. Разве не показывал он умения мобилизовываться на финише! Правда, в последний день его противником был Михаил Таль, зато туром раньше он встречался с неудачно игравшим в турнире участником. Сторонники Спасского не сомневались в успехе своего любимца.

И вот состоялся памятный предпоследний тур. Играя черными, Спасский отлично вел бой, с каждым ходом все больше обостряя игру. Зал с волнением следил за интересной партией. Ленинградец энергично атаковал, затем вдруг допустил несколько маленьких неточностей и… сам попал под страшный огонь белых фигур. Когда "рассеялся дым", асе увидели: король Спасского получает мат.

Разобрав эту сложнейшую партию, оба противника пошли из турнирного зала в гостиницу. Спасский говорил спутнику о вариантах, которые он рассматривал за доской, потом переводил разговор на что-то постороннее. Он был спокоен, в то время как победитель нервничал и был явно удручен… своей победой. Ведь ему при его сквернейшем турнирном положении это очко было абсолютно ни к чему. А обыграл он того участника, которому искренне желал успеха.

Вы можете верить, читатель, что этот гроссмейстер был по-настоящему расстроен одержанной победой, ибо это был я. Глупейшее положение! Я упрекал дорогой Спасского за то, что тот не предложил ничью в острой позиции, что он избрал уже с первых ходов столь сложную схему борьбы. Вместе с тем я отлично понимал нелепость моих претензий Спасскому за его стремление к обострениям.

Если я был расстроен, а Спасский оставался относительно спокойным, то рвал и метал его тренер Александр Толуш. По капризу жребия ему предстояло на следующий день играть со мной.

– Я ему покажу завтра! – грозил Толуш вечером в разговоре с друзьями. – Я завтра из этого Кота суп сварю!

"Супа" не получилось! Толуш играл последнюю партию так плохо, что "погиб" без сопротивления. Это событие никто из зрителей даже не заметил – так все были увлечены главной партией тура: Спасский – Таль. Энергично, напористо сражался Спасский. И хотя до перерыва ленинградцу не удалось добиться победы, его перевес в отложенной позиции был очевиден.

Всю ночь волновалась шахматная Рига. Что-то принесет доигрывание Талю? Приободрился Толуш – мечта о победе любимца была вполне реальной. Переживал ход этой важной партии и Тигран Петросян – победа Спасского над Талем именно его делала чемпионом СССР.

Не забудут рижские любители шахмат дневного доигрывания. Не могу припомнить, по какой причине я не сумел пойти на него, но даже в учреждениях Риги и на улицах я узнавал свежие новости из Дома колхозника, где игрался турнир. "У Таля плохо", – было первое сообщение. Но вскоре оно сменилось другой новостью: "Мастера говорят – ничья". И вдруг как гром среди ясного неба: "Таль выиграл!" Не может быть! Как же это?

А случилось вот что. Упорно стремясь к победе, Спасский где-то сыграл неточно. Он устал от ночного анализа и не заметил, как чаша весов заколебалась. Ему бы тут же предложить ничью, и Миша, конечно, мигом бы согласился. Но ленинградец мечтал о победе и… добровольно залез своим королем в матовую сеть. А рижанин во второй раз стал чемпионом страны.

Два поражения в двух последних турах – такого еще не приключалось со Спасским. А главное – прощай мечта о межзональном турнире. В итоговой таблице Спасский был лишь пятый…

Минули три долгих года. Спасский одержал за этот период много побед, класс его игры неизменно рос. Молодой шахматист окончил университет и с нетерпением ждал нового отборочного чемпионата. Уж теперь– то он будет осторожнее и не станет излишне рисковать!

1961 год. Зональный турнир в Москве. Как и три года назад в Риге, ровно и сильно проводит Борис труднейшее состязание. Опять он в первой тройке лидеров, опять играть осталось всего две партии. Две ничьи гарантируют ему поездку на межзональный турнир в Стокгольм.

Волнуются сторонники Спасского, волнуется тренер, и, что хуже всего… волнуется сам Спасский. Воспоминание о неудачах в последних турах прошлой зональной битвы не исчезло из его памяти. А вдруг опять постигнет неудача?

Уверенно начинает Спасский предпоследнюю партию против Корчного, затем проводит серию неверных маневров, переходит в плохой для себя эндшпиль и… терпит поражение.

– Что это творится на финишах с Борисом? – сокрушались зрители. – Может быть, хоть завершающую партию он сыграет лучше?

Теперь болельщики связывали свои надежды именно с этой партией. В ней Спасский встречался с Леонидом Штейном. Кто из двух победит, тот поедет в Стокгольм. Борис проиграл эту партию. Вновь, как три года назад, два поражения в два последних дня отняли у него путевку на межзональный турнир.

Один срыв может быть случайным, два – это в той или иной мере закономерность. Бойко когда-то начав свой шахматный путь, Борис вдруг на целых шесть лет вылетел из состава участников крупнейших турниров. Дважды уже лучшие гроссмейстеры страны уезжали на межзональные битвы, и дважды – без Спасского.

Сердито заскрипели перья критиков. Что же это за талант такой – не может войти в восьмерку избранных! Нашлись "знатоки", поспешившие объявить, что Спасский так и останется в истории шахмат чудесным вундеркиндом, не сумевшим ничего достичь. Остряки придумали ехидные стишки. "В жизни раз бывает восемнадцать лет", – цитировали они известную песенку, намекая на успех Спасского в 1955 году и скромность более поздних достижений. Однако и в этот трудный момент многие шахматисты продолжали верить в редкостное дарование ленинградца. Они не сомневались: увидит еще шахматный мир творческие и спортивные триумфы Бориса Спасского!

И хулители и друзья вспоминали детство Спасского. Какой это был многообещающий шахматист! Научившись шахматам а пятилетнем возрасте, мальчик завоевал звание кандидата в мастера, когда ему едва минуло десять лет. Шахматная общественность Ленинграда заинтересовалась Спасским и стала систематически помогать ему. У Бориса была трудная жизнь в семье: без отца, без достаточной материальной обеспеченности. Нужно отдать должное ленинградцам: они сумели создать ребенку необходимые условия.

Во Дворце пионеров опытный педагог Владимир Зак осторожно вел талантливого мальчугана по таинственным дебрям шахматных знаний. Однако наставник требовал не только совершенствования в шахматах. Он отлично знал, что без крепкого здоровья шахматисту не добиться желаемого.

Боря зачастил на стадион, тем более что его приходу вскоре стали радоваться и мастера легкой атлетики.

– Зачем ты теряешь время на шахматный кружок? – говорили ему тренеры по прыжкам в высоту. – Через три-четыре года мы сделаем из тебя отличного прыгуна, мастера спорта и рекордсмена. Уже сейчас твой результат хорош. Метр восемьдесят сантиметров – планку на такой высоте может преодолевать только будущий чемпион!

Но шахматы одолели легкую атлетику! Стройного юношу можно было часто видеть в те дни на крупнейших турнирах, в Шахматном клубе Ленинграда, в шахматной комнате Дворца пионеров. Природная даровитость при такой увлеченности не замедлила сказаться. В пятнадцать лет Спасский становится мастером спорта по шахматам, через год получает признание за пределами нашей Родины, став мастером международным. А еще через два года шахматный мир явился свидетелем целого ряда турнирных триумфов Спасского. Чемпион мира среди юношей, международный гроссмейстер, призер межзонального турнира в Амстердаме. Кто еще может похвастаться такими результатами в возрасте восемнадцати лет?

Да, но это все в прошлом, – заявляли скептики, поглядывая на высокую фигуру ленинградского гроссмейстера. – Со времени его успехов минуло уже семь лет, а это большой срок! Таль успел побывать в чемпионах мира, Спасский же никак не проберется к подножью шахматного трона.

Возразить на это было нечего. Оставалось ждать и надеяться.

И вот новый отборочный турнир 1964 года. На этот раз руководители решили выявить сильнейших среди сильных в специальном зональном турнире семи гроссмейстеров. Уверенно проходит Спасский предварительные этапы этого состязания. Успешно закончен полуфинал чемпионата страны, а в финале завоевано третье место. Теперь на очереди новое испытание – зональный турнир. Если попадешь в первую тройку, откроется замечательная перспектива – турнир межзональный, потом состязание претендентов и…

Можно представить себе состояние Спасского накануне зонального турнира. Два раза спотыкался он именно в отборочных соревнованиях. В результате возник некий психологический барьер, взять который было не так-то просто. Все турниры Спасский играл спокойно, но как дело доходило до отборочного, вдруг терялся на финише.

"Неужели и в третий раз сорвусь? – спрашивал себя Спасский. – Нужно что-то предпринять. Но что? Не помогут ни углубленные анализы партий, ни изучение теории. Ведь в самый трудный момент решающее слово скажет травмированная психика. Кто может избавить от этой проклятой депрессии: друг, опытный тренер? Нет, выручить может только один человек на свете – я сам!"

И вот началось… И сразу – крупная неудача. Две партии подряд проигрывает Спасский. Как драться после этого с грозными конкурентами? Полтора очка форы – это много для такой короткой дистанции. Играть-то всего двенадцать партий. Приуныли сторонники Спасского – будущее не сулит радости.

Полтурнира позади. Два с половиной очка из шести. Этот ничтожный результат приковал Спасского к последнему месту. Отчаяние овладело молодым гроссмейстером. Опять провал, опять трехлетнее ожидание следующего зонального турнира…

В подобные минуты очень важно суметь глубоко проанализировать собственное состояние, разобраться в своих слабостях, принять нужное решение. Видимо, именно это и проделал Спасский. Сложная борьба с самим собой привела в итоге к невероятной внутренней мобилизации.

Если первую половину Борис начал с двух нулей, то во второй он не знал, что такое поражение. И вот остаются… две последние партии. Уже дважды они бывали роковыми. Как пианист, допускавший когда-то ошибки в труднейших каденциях, Спасский с ужасом ждал эти заключительные туры.

Одиннадцатая партия. Против Спасского играет Алексей Суэтин. Он не стремится к победе, и встреча заканчивается миром. Теперь предстоит главное: бой с "роковым" противником-Виктором Корчным. Это он "выбил" Бориса из лидеров в прошлом отборочном турнире, это его особый почерк не раз доставлял Борису неприятности. Сумеет ли выдержать Спасский эту схватку?

Партию с Корчным Спасский провел в своем лучшем стиле и уже вскоре после дебюта получил решающий перевес, хотя в достижении цели ему "помог"… слабо игравший Корчной. Этот выигрыш принес Спасскому первое место.

Восторженные поклонники славили победу Спасского над могучими коллегами. Молодец, Борис! Блестящий финиш! Четыре с половиной очка из шести!

После девятилетнего перерыва одаренному гроссмейстеру с берегов Невы опять открылась дорога к шахматному трону. А знатоки больше ценили другое его достижение. Настойчивый шахматный боец одержал победу над своими нервами, над тягостными мыслями, подавлявшими его в годы серьезных неудач. Он победил самого себя.

И как гигант, освободившийся от оков, Спасский незамедлительно подтвердил свой класс, блестяще взяв новый рубеж. В межзональной битве 1964 года он становится первым, хотя его триумф делят еще три гроссмейстера: Бендт Ларсен, Василий Смыслов и Михаил Таль. Через несколько месяцев еще одна крупная победа – на турнире в Белграде.

Все, кто верит в Спасского, сегодня торжествуют: Борис вновь радует любителей шахмат высшими спортивными и творческими достижениями.

Шахматный Паганини

Его любят во всех уголках земного шара. Партии его усердно разбирают любители, пытаясь проникнуть в глубины расчетов, наслаждаясь безудержной фантазией. Какими восторженными взглядами провожают болельщики быстро бегающую по залу худенькую фигурку! Не упустить бы выразительного жеста, приветливой улыбки, остроумной шутки! Зайдите в турнирный зал шахматного состязания. Если вы увидите толпу около одной из партий, лица, возбужденные увлекательной битвой, если до вас донесется восхищенный шепот:

"Какая красота! Замечательная жертва!" – знайте: здесь играет Михаил Таль.

Нет другого гроссмейстера, который мог бы так возбуждать зрителей, вызвать в них желание постичь то тайное, что скрыто в шахматах. Беззаветная любовь молодого гроссмейстера к шахматному искусству невольно вызывает любовь к Талю со стороны тех, кто это искусство ценит.

И с какой искренней грустью передают любители весть о том, что опять-таки нет другого шахматиста, который был бы так невнимателен сам к себе. Кого не настораживают многочисленные болезни Таля, операции, срочные отправки в госпиталь. За восемь лет пребывания в семье гроссмейстеров Таль один болел больше, чем остальные два десятка его коллег. Последний турнир претендентов он начал, только что выйдя из больницы, и закончил в госпитале острова Кюрасао.

В чем же причина такой болезненности двадцатидевятилетнего гроссмейстера? Нет сомнения, от природы Миша не Голиаф, но ясно и другое – он не очень-то выполняет предписания врачей. К тому же на нем отразилось своеобразное воспитание.

В пятьдесят шестом году советские студенты собирались лететь в шведский город Упсала на командное первенство мира. В число участников был включен двадцатилетний студент Рижского университета Миша Таль.

До отлета оставались считанные дни, когда в моей квартире раздался телефонный звонок.

– Можно мне поговорить с гроссмейстером Котовым? – спросил мужской голос.

– Я Котов.

– Здравствуйте. Говорит дядя Миши Таля.

– Очень приятно.

– Я хотел предупредить вас: у Миши очень плохое здоровье. После каждого приема пищи ему бывает плохо. Мы делаем ему каждый вечер и каждое утро уколы.

– Спасибо, – поблагодарил я за информацию, а сам подумал: "Ничего себе положеньице! Если где-нибудь в шведском ресторане Талю станет плохо, что мы будем делать? Врач с нами не едет, никто в команде медицинского образования не имеет". Посоветовался с коллегами. Решили: посмотрим! Команда должна последние дни отдыхать в подмосковном санатории, вот тогда и определим. В крайнем случае заменим запасным.

Ясным зимним днем приехал я в санаторий. Первое, что я увидел, это группу молодых людей, исступленно играющих в снежки. На них не было ни шапок, ни пальто – одни тренировочные костюмы. Сразу же бросилась в глаза маленькая, тощая фигурка Таля. Он не отставал от ребят, быстро носился по полянке, метко швырял комья слипшегося снега.

За обедом я тихонечко спросил у тренера команды Ильи Кана:

– Как чувствует себя Таль?

– Отлично!

– И ничего с ним не приключается… после еды?

– А что может быть?! Замечательный парень!

В этой первой поездке с Мишей Талем мы провели вместе около полутора месяцев. И в Швеции и в Норвегии, куда мы поехали после первенства мира, я не заметил у него никаких признаков болезни. Миша всегда был рад принять участие в любом спортивном мероприятии, будь то схватка в настольный теннис или пробег на лыжах.

Поздно вечером самолет доставил нас из Норвегии на Внуковский аэропорт Москвы. Из толпы встречавших вышел небольшого роста коренастый мужчина и подошел ко мне.

– Здравствуйте! Я – дядя Миши Таля.

– Это вы звонили мне перед отлетом?

– Нет, другой дядя. Нас очень волнует вопрос: как здоровье Миши?

И тут я не выдержал.

– Знаете, что я хочу вам посоветовать? – решительно произнес я. – Перестаньте вы опекать своего племянника. Он здоров, и, слава богу, в поездке ничего с ним не происходило. И еще я думаю: если любому тяжелоатлету, вроде Григория Новака, каждый день делать уколы, он через месяц не шевельнет и рукой!

Уже во время поездки я заметил, что Миша абсолютно не приспособлен к житейским делам. Чувствовалось, что дома мальчика окружали заботливые опекуны, не приучившие его к тому, к чему нужно приучать. Как-никак, а Талю в ту пору было двадцать лет и он заканчивал университет!

На аэродроме, перед отлетом из Москвы, Миша сказал мне жалобным тоном:

– Александр Александрович, возьмите, пожалуйста, мой паспорт.

– Зачем? – удивился я.

– Я его потеряю.

Что на это скажешь? Пришлось паспорт взять. Стоит ли говорить, что за паспортом последовали и деньги.

Никогда не забуду картину, которую я застал в номере отеля, где жил Миша. Виктор Корчной и мы с Талем должны были лететь в Осло. Когда подошло время выезжать на аэродром, я зашел к Талю. В разных концах комнаты валялось множество сверточков, аккуратно перевязанных разноцветной бечевкой, как это делают в магазинах Стокгольма.

– Миша, ты не успеешь уложиться! – вскричал я.– Через десять минут придет машина.

– А я уже уложился. Призы в чемодане, все увязано.

– Ты что, думаешь, за тобой пришлют роту солдат переносить все твои сверточки?!

Мы лихорадочно принялись запихивать разбросанные вещи в свободный чемодан. Позже, сразу же после прилета в Осло, я заглянул в комнату Таля. Он растерянно стоял около раскрытого чемодана. Это был чемодан, который Миша укладывал сам и куда он побросал бесчисленные вазочки и статуэтки, врученные ему за отличную игру в турнире.

– Смотрите, что получилось, – показал на чемодан Таль, беспомощно разводя руками.

Оказывается, вместе с хрустальными и фарфоровыми призами Миша сунул в чемодан бронзовую фигуру шахтера, также подаренную ему в Упсала. В дороге шахтер основательно "проутюжил" хрусталь, и теперь в лучах норвежского солнышка блестели лишь мельчайшие осколки бывших ценных призов.

– А склеить никак нельзя? – осторожно осведомился у меня Миша, что вызвало лишь искренний смех присутствовавшего при сем Корчного…

"Все живое особою метою отмечается с ранних пор", – писал в одном из стихотворений Сергей Есенин. Таль поистине был отмечен метой особенной с детских лет. В школе Миша начал учиться сразу с третьего класса и к пятнадцати годам уже получил среднее образование. По положению, нельзя в таком возрасте поступать в высшее учебное заведение, но для Таля сделали исключение. И не зря! В двадцать лет Миша уже получил диплом филологического факультета Рижского университета. Тема дипломной работы прямо-таки "талевская": "Сатира в романе Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев".

Способный мальчик стал широкообразованным молодым человеком. Миша отлично пишет статьи, редактирует шахматный журнал "Шахе", выходящий в Риге. Он любит и знает музыку, превосходно говорит – немногословен, но остроумен и находчив. Восхищенный выступлением Таля на закрытии чемпионата СССР в Риге в 1958 году, я не удержался от шутливого восклицания:

– Эх, Миша, если бы ты так же хорошо играл в шахматы, как говоришь речи!

Для меня всегда оставалось загадкой, почему Таль еще в раннем возрасте не проявил себя в шахматах. Впрочем, он по-своему пытался это сделать. В 1948 году на Рижском взморье отдыхал Михаил Ботвинник. И вот однажды к чемпиону мира пришел мальчик и сказал, что хочет сыграть с ним матч. Это был двенадцатилетний Таль. Смелому пареньку, бросившему вызов шахматному королю, сообщили, что Ботвинник, отдыхает, и встреча не состоялась.

Имя Таля часто мелькало в шахматных отчетах о полуфиналах чемпионата страны. Более высоких успехов ему удалось достичь лишь в двадцать лет. Но тем временем шла гигантская работа по освоению шахмат. У себя в родном городе Таль упорно изучал все стороны игры, главным образом тактику острых комбинационных атак. Наставлял молодого шахматиста его друг и советчик заслуженный тренер Александр Кобленц. Многих знатоков удивляет такое содружество.

– Что может дать Кобленц Талю? – задают они вопрос. – Практически Кобленц не так уж силен, в его карьере не было больших спортивных достижений. Не является он и таким большим теоретиком, как, например, Болеславский или Константинопольский, хотя и написал несколько шахматных книг.

Но эти знатоки забывают, что тренеру, кроме знаний, нужно нечто не менее важное. Он должен понимать и искренне любить человека, которому помогает. Кобленц понимает и любит Таля. Он умеет вовремя ободрить его, сказать ему то слово, в котором подопечный в данный момент больше всего нуждается.

Не знаю, часто ли ругает Кобленц с глазу на глаз своего мечущегося ученика, только на людях он больше поощряет, расхваливает его выдумку, смелость, творческий порыв.

– Миша, ты гений! – восклицает Кобленц почти после каждой выигранной Талем партии, особенно, если победа достигнута с помощью жертвы. И пусть жертва была не совсем корректна и противник при правильной игре мог ее опровергнуть – опытному тренеру важно поддержать в любимце вдохновение.

Кобленц безгранично верит в Таля. Когда его питомец получал чуть ли не безнадежную позицию, он уверял собеседников:

– Можете не волноваться. Если на доске есть хоть одна открытая линия, Миша мат даст!

И что интересно: чаще всего Миша действительно мат давал!

А какого мужества потребовало от Кобленца добровольное согласие отдать любимого ученика другому тренеру на время самых больших состязаний! Так, на турнире претендентов в Югославии в 1959 году Кобленц передал Таля "из рук в руки" гроссмейстеру Юрию Авербаху.

Примерно к 1956 году стало ясно, что Таль вот-вот начнет побеждать в турнирах самого сильного состава. Насмотревшись в Швеции и Норвегии, как комбинирует рижский мастер и особенно как он анализирует шахматные варианты, я "пророчествовал" после возвращения:

– Этот юноша в скором времени будет чемпионом Советского Союза.

В ближайшем же чемпионате страны Михаил Таль опередил всех прославленных гроссмейстеров и уверенно вошел в их семью. Он был восемнадцатым по счету гроссмейстером СССР, но уже тогда говорили, что скоро Михаил № 18 встретится в матче с Михаилом № 1.

Взлет Таля для многих был неожидан, и газеты всего мира сразу заголосили о появлении невиданного шахматного таланта. Впечатлял даже не сам факт победы, а стиль, каким она была одержана. Молодой рижанин поражал противников неистовыми атаками, он жертвовал фигуры направо и налево, находил скрытые возможности в таких позициях, где никто и не предполагал их найти.

Знатоки возвестили о появлении игрока, одержимого страстью импровизации. Мир обрел шахматного Паганини! И впрямь, разве не извлекал Таль из шахматной позиции демонические "звуки", разве от прикосновения его пальцев не оживала самая сухая, самая скучная позиция?! Да и внешним видом этот темпераментный юноша с черными глазами и резко очерченным профилем напоминал легендарного музыканта.

Его стихия – опасность, риск. Смело сеет бурю на шахматной доске этот буревержец, прибывший с берегов Балтийского моря, ибо уверен, что сумеет выбраться из любой шахматной "заварухи". А вот спокойствие, безмятежность претят ему.

– Я играю хуже, когда имею слишком большой запас очков, – признается Таль.

А какое удовольствие наблюдать за его игрой! Вот противник сделал ход. Миша сразу же бросается на стул, иногда обхватывает голову руками. Но чаще он всем корпусом подается далеко вперед, и голова "повисает" где-то над строем неприятельских фигур. Глаза бегают от одного конца доски к другому. Кажется, будто Миша что-то вынюхивает в позиции. Охотник, ищущий зверя, индеец, высматривающий след! Порывистый юноша даже своим видом, посадкой, манерой обдумывания ходов подавляет слабонервных. А прибавьте к этому мировую славу неукротимого повелителя комбинационных стихий, несравнимого мастера неожиданных атак!

– Когда Миша вытянет шею и поведет несколько раз подбородком из стороны в сторону, никто против него устоять не может, – пошутил однажды Тигран Петросян.

С момента получения звания гроссмейстера для Михаила Таля началась "трехлетка" крупнейших шахматных достижений. Только первые места признавал он в турнирах. Лишь один раз – в чемпионате СССР 1958 года – его опередил Тигран Петросян.

За успехами последовало всеобщее признание. Когда Таль в составе команды СССР приехал на шахматную Олимпиаду в Мюнхен, его встретили восторженно. Около его столика всегда собиралась толпа, за ним вереницей ходили корреспонденты и любители.