Текст книги "Вальс Бостон"

Автор книги: Александр Архиповец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

И будем платить до тех пор, пока не изгоним из душ своих рабский страх, не научимся себя защищать. "Коли хата наша буде не скраю!" Никто и никогда не принесет нам "добробут" на блюдечке с голубой каемочкой. Когда же мы наконец это осознаем?"

Тем временем "Арагви" проявил свои чудесные свойства: понемногу расслабил и возвратил благодушное настроение.

"Каждый народ имеет таких правителей, каких заслуживает", – кажется, так сказал кто-то из великих, подвел я итог и, закусив лимончиком, отправился на прогулку.

Вчера вечером с балкона двор показался мне меньшим. На самом деле он довольно велик. По обе стороны мраморных дорожек – кусты цветущих роз, за ними – зеленая с голубым оттенком бархатистая травка, ближе к забору – плодовые деревья. На яблонях соблазнительно краснеют яблочки. Вдоль забора вьется виноградная лоза с большими сочными гроздьями. Возле колдует садовник в синей спецовке, что-то подрезает, подвязывает. Другой, его "брат-близнец" собирает с травки упавшие ночью пожелтевшие листья. В кронах деревьев весело щебечут желтобокие проказницы синички, а по травке важно шествует редкий для светлого времени дня гость – колючий ежик.

Сорвав яблоко, я с удовольствием впился в него зубами. В рот брызнул кисло-сладкий душистый сок. Наслаждаясь, за-жмурил глаза. Когда же открыл, то увидел за домом на лужайке в окружении пяти березок небольшой бассейн из голубого мрамора, а над ним композицию Родена "Вечная весна".

Около бассейна на деревянной скамеечке, склонив белокурую голову, глядя в воду, сидела Сюзанна… Словно сестрица Аленушка…

Тихонечко, боясь спугнуть, приблизился к ней сзади. Ощутил запах ландышей. Девушка, скульптура и бассейн органично сливались в единую неповторимую композицию.

Копия скульптуры, похоже, из слоновой кости, до тонкостей повторяла шедевр гениального мастера, но во много крат больше. Юноша и девушка, обнявшись, слились в поцелуе. У ног влюбленных прямо из скалы бьет хрустальной чистоты источник. Вода, сбегая в бассейн, сдвинула три белые лилии к противоположному краю. Стайка красных вуалехвостов собралась у поверхности, щиплет их за невидимые глазу ворсинки. Посреди бассейна одиноко плавает желтый листочек. Немного изогнутый, он напоминает игрушечную лодочку. Нет, скорее парусник. Ветерок, постоянно меняющий направление, гонит его то в одну, то в другую сторону. Сюзанна сосредоточено, не отрывая взгляда, наблюдает за ним. А на ее щеке застыла хрустальная слезинка.

Неожиданно я "услышал" обрывки ее мыслей: "Зачем? К чему мне этот глоток свежего воздуха? Стоит ему исчезнуть, и я вновь мертва!"

Ощутив присутствие, девушка обернулась. В смущении, вскочила на ноги, "створки раковины" мигом захлопнулись.

– Простите, господин! Я знаю, что не должна,… но… здесь так красиво…

– Да ради Бога…

Услышав слово "Бог", и вовсе покраснела. Только сейчас я заметил, что она без униформы – в тонких джинсах, плетеных босоножках и легкой под цвет глаз блузке. Одна пуговка на ней расстегнулась, приоткрывая соблазнительную полоску нежной плоти. В этот миг Сюзи была неимоверно похожа на обычную "земную" девушку, к тому же чертовски привлекательную.

– Господин! Если Вы ничего не желаете, позвольте уйти.

Она стояла, покорно опустив голубые, словно вода в бассейне, глаза. Повинуясь внезапному порыву я слегка приподнял ее блузку. Так и есть: ниже пупка краснеет татуаж – масть бубен.

Итак – Шарлотта дама трефовая, Сюзи – бубновая. Тогда, скорее всего (проверю сегодня ночью) Марго – пиковая. Значит, где-то еще гуляет дама червей.

Получается забавный пасьянс. Удастся сложить его иль нет?

– Ступай, Сюзи… Кстати, твоя смена завтра?

– Да, господин.

Она была смертельно бледна, а в глазах мелькнули сердитые искорки. Рассердилась или обиделась. Но длилось это лишь мгновенье. И вновь, обворожительная улыбка. Сверкая крупными бриллиантами в ушах, она грациозно удалилась хорошо поставленной походкой фотомодели.

"От такой прислуги, думаю, не откажется и сам король".

Прогуливаясь парком, незаметно подошел к воротам, – за-крыты. А вот металлическая калитка в стене не заперта. Проходя через нее, ощутил незначительное сопротивление, будто порыв теплого вешнего ветерка. Вне Зоны воздух сырой и про-хладный. Как ни крути – двадцать четвертое сентября… Осень.

Оглянулся – забор, словно в дымке. Отошел еще немного, – вовсе исчез. Смешанный лес. Тупик неизвестно куда ведущей дороги с исковерканным дождями и временем асфальтом. Кучи мусора: сухие ветки, пустые пивные бутылки, целлофановые пакеты с остатками закуски. Доносятся звуки проносящихся по близлежащей трассе машин.

Пошел обратно. А Зоны-то – нет! Вот это да! Но ведь была где-то здесь! Здесь!

Сделал небольшое усилие и… прозрел: да вот же он, заборчик мой, виднеется в дымке. Дорога чистая, ровная. Мусор исчез. Да и потеплело. "Когда находился в плену у Горио, между мирами не мог пройти, а теперь запросто! Растем!" Возвратился во двор.

"В город съезжу после обеда. А пока, пусть пиковая дама Марго "тряхнет скатертью-самобранкой".

И ведь тряхнула! Да еще как!

На смену бордовому платью, белоснежному переднику и туфелькам с золотой пряжкой явились вышитая длинная сорочка, темно-синяя корсетка, красный передник, сафьяновые сапожки, венок из полевых цветов, несколько ниток коралловых бус на шее. Лишь лукавые искорки в глазах да запах сирени остались прежними.

Догадаться, что за обед меня ожидает – не сложно: еще хранящие тепло солнца сочные помидоры, огурчики, красный сладкий перец, зеленый лук, душистая петрушка и укроп с капельками воды на зеленых листках. Белое с розовой прорезью сало. Распространяющий на версту аромат, красный борщ со сметаной. Вареники с мясом, капустой, творогом. Холодный хлебный квас в запотевшем глиняном кувшине. И, конечно же, перцовка. Позаботилась Марго и о музыкальном сопровождении. Любимые с детства, такие родные, грустные и душевные песни. "Ніч яка місячна, зоряна ясная, видно, хоч голки збирай…"

Насытившись, сидел закрыв глаза, вставать из-за стола не хотел. "Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай… Ти ж не лякайся, що ніженьки босі§…"

"Украинский язык… да что там язык – душа народа во всей могучей красе! А ведь столетиями держали в ярме! Вот так, вроде, начали за здравие…"

– Спасибо, Марго! Ты – несравненна! – решительно встал. Сдержав желание щипнуть "украиночку" за розовую щечку, добавил: – Вели Константину: пусть поднимется в кабинет.

"И нашел же слово: "вели". Знай наших".

Прежде чем раздался стук в дверь, успел перебрать документы, водительские права, кредитные карты. Немного поиграл золотым брелоком "Audi" с ключами от машины.

За время отсутствия Константин ни на йоту не изменился. Тот же костюм и туфли, отсутствующее выражение лица, блеклые глаза и губы.

– Разрешите… шеф?

"Неужто хотел сказать "господин", да сдержался?"

– Что выяснил?

– Алексей Владимирович Калгин скончался от сердечного приступа в кардиологическом санатории "Лесная отрада" двадцать шестого августа две тысячи седьмого года. Его нашли утром мертвым в беседке. Проводилось судебно-медицинское вскрытие. Протокол 2 2063. Диагноз врачей подтвержден. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Вот только…

– Что только?

– Инфаркта или других смертельных болезней тоже не нашли…

– Тогда не понимаю…

"…Отчего же я умер? Уж не от странного ли тумана?"

– Как объяснили специалисты, шеф, инфаркт мог быть совсем свежим… В таком случае следов на сердце могло и не остаться. Не успевают проявиться.

– Это я знаю… Продолжай.

– Похоронен двадцать девятого августа на городском кладбище рядом с могилой отца и матери.

– Хорошо. Теперь о Марине Сергеевне. Я не особо мнителен, но, согласитесь, тема весьма щекотливая…

– Марина Сергеевна жива. Через год выехала за границу. Сейчас работает в Италии. Присматривает за престарелыми.

"Да, Маринка! С твоими-то амбициями. Ну что ж! Бог в помощь!"

– Значит на городском, говоришь. Что ж, ямщик, запрягай рысаков! Съездим!

Увидев недоуменное лицо шофера-консультанта, пояснил:

– Проведаем могилку моего доброго знакомого – Алексея Владимировича Калгина и его родителей.

– Позвольте спросить…

– Давай…

– На какой машине?

– А вот на этой, – покрутил на указательном пальце золотой брелок с четырьмя пересекающимися кольцами. – Ступай, я скоро.

Мысль навестить собственную могилку пришла в голову абсолютно спонтанно. Я не любитель кладбищ, похорон и всего прочего с ними связанного. Была бы моя воля, все трупы – в крематорий. И тише, и культурней, да и матушке-земле приятней. Попробуй, упокой миллиарды усопших. Вспомнился обвалившийся берег в селе Мозолиевка. Пустые глазницы открывшихся после половодья могил. Из некоторых еще торчат остатки гробов. Глянешь – тоска за душу берет. Но в моей конкретной ситуации, ей Богу, любопытно. Ведь далеко не каждому выпадает такая возможность. Вот только одеться нужно соответственно. Не к чужому же еду. Да и могилки отца и матушки рядом.

Выходя из кабинета, забрал документы, права, мобильники, кожаное портмоне с деньгами. На руку одел "Romanson" с золотым браслетом, найденный в ящике стола. "Черт возьми, как приятно носить дорогие вещи".

Переоделся в итальянскую рубашку, добротный серый английский костюм и черные кожаные туфли. Спускаясь во двор, успел поразмыслить над тем, что довольствие служащего пятой категории весьма и весьма…

У ворот, словно черная, лоснящаяся шерстью готовая к прыжку пантера, красовалась новенькая "Audi".

Захватило дух: "Хороша! Слов нет!"

Услужливо склонившись, Константин отворил переднюю дверцу.

– Сяду сзади, – буркнул, неспешно обходя машину.

Восхищенно покачал головой. Да! Похоже и мой водитель не равнодушен.

– "Audi А7". Модель две тысячи девятого. Сам сажусь второй раз – ездил только на заправку. У Вас хороший вкус, шеф!

Честно говоря, не знаю при чем здесь мой вкус, однако важно надул губы. У Фарадея был "Меседес", а вот мне дали "Ауди".

Серый кожаный салон, автоматическая коробка передач, бортовой компьютер, фирменный серебряный знак на руле. Такое впечатление, что садишься не в автомобиль, а в кабину самолета. Тихонько заурчав, машина тронулась с места.

Момента выхода из Зоны не ощутил. Константин ведет машину неспешно. Аккуратно объезжает бесчисленные выбоины и ямы на дороге. Лес быстро остался позади. Сразу за ним – мост через Ворсклу, село Кротенки, подъем в гору.

Выехали на трассу. Осень, словно печальный художник, наносит на холст, мазок за мазком, красные и желтые цвета. Бабочки, ненароком угодившие под ее кисть, тоже обрели ярко-бордовые наряды, – они так похожи на сорванные ветром листочки дикого винограда. То кружат в воздухе, то садятся на поникшую траву. И лишь небу осень оставила голубые да бело-молочные тона.

Над полем парит коршун. Высматривает зазевавшегося в поисках колоска мышонка. У обочины небольшие холмики земли, насыпанные трудягами кротами.

Возле заправки – пост ГАИ с чисто украинским смысловым названием – ДАЙ. Вижу, в каких муках инспектору дается подвиг не поднять руку с полосатой палицей. Благоразумие или чутье на этот раз победили.

Дорога за прошедшие годы изменилась мало, разве что стала еще хуже. Похоже, властям до нее дела по-прежнему нет. Зато стало больше дорогих машин. Растет благосостояние "ограниченного контингента" украинского народа.

От поворота к музею Полтавской битвы до переезда асфальт немного лучше. Видать, обновили к трехсотлетию битвы со шведами. Старые деревья спилили, но пеньки кое-где торчат. Обычное дело – "фондов не хватило". Карманы бездонные, а средства – ограниченные. Вот до пней и не добрались.

– Константин, трехсотлетие Полтавской битвы отметили торжественно, шумно? Все-таки дата знаменательная… Гостей из России, со Швеции… много было?

Водитель-консультант непонимающе на меня посмотрел.

– Это то, что год назад?

– Да.

– Чего-то было… Вот только что?… Толком не помню. Ну, немного пошумели… Разве аборигенов поймешь? Кто за Мазепу, кто против… Кто памятник ставить, кто снимать… Им бы порядок в доме навести… а они друг друга за "чубы таскают".

"Да, в этом с консультантом сложно не согласиться. Не в бровь, а в глаз".

Переезд был закрыт.

– Давай по объездной!

– Так там дорога – мрак!

– Ничего, поехали.

Вновь недоуменный взгляд… Причина вскоре стала понятна. Сказать, что дорога плоха – не сказать ничего. Впечатление такое, что кто-то провел диверсию. Лучше бы подождали у переезда.

Зато центр Полтавы похорошел. Новые дома, чистые улицы.

Глядя вокруг, чувствовал, как теплеет на душе. Родные, знакомые с детства места. Вот уж не думал, что смогу их еще раз увидеть, пройтись, подышать воздухом. На обратном пути обязательно погуляю в центре. Может, встречу кого-то из старых знакомых…

"Конечно! Встрече с покойником безмерно будут рады!" – ухмыльнулся здравый смысл.

На кладбище тишина и покой. Прохладный ветерок приятно обдувал неожиданно покрасневшие щеки. "А я-то думал, что останусь совершенно равнодушен. Так нет! Даже немного вспотел".

Один ряд могил, другой… Поворот налево, еще один. Вот они – могилки отца и матери. Заброшенные, неухоженные. Без цветов, заросшие сорной травой. Мне вдруг стало до жути стыдно… Будто моя вина! Почему "будто"? Так и есть! Моя! Сколько раз здесь был – один, два?

Рядышком холмик без памятника.

– Где? – посмотрел на Константина, прекрасно понимая, какой услышу ответ.

– Вот эта, – он кивнул на кое-где просевший холмик.

– Точно?

– По документам – да!

Я стоял и тупо глазел на свою могилу. Здесь, под двухметровой толщей земли покоится Калгин Алексей Владимирович, скончавшийся три года назад от сердечного приступа. "Хорошо… Тогда – кто я? Я… Неужто в самом деле служащий пятой категории Отдела Внутреннего Сыска Департамента Безопасности. Умник? Который и в церковь-то зайти не может".

Ощутил, как из глубины естества поднимается волна ярости. Еще мгновенье и захлестнет с головой! Пытаясь сдержаться, сильно сжал кулаки…

– Шеф! Шеф! Что с Вами?

Я увидел, что земля на могиле, куда вперил невидящий взгляд – горит! Вспучивается, бурлит, распространяя резкий запах гари и сизый дым.

"Похоже, моя работа! Только этого еще не хватало – воспламенять взглядом".

Впервые за долгое время захотелось курить.

– Константин, наведи здесь порядок, чтоб и оградка и памятники, и цветы… В общем все, как положено у людей… аборигенов.

Чувствую – покраснел. Хоть и стыдно, а сказал!

– Хорошо, шеф!

– А сейчас – в центр. Хочу пройтись по городу. Машину припаркуй там, где обычно оставлял Фарадей.

Пока ехали, немного пришел в себя. Попробовал думать о приятном: о Шарлотте, о Марго с ее неизменными сапфирами и ароматом персидской сирени. О том, что обязательно сегодня оставлю ее на ночь. Настроение немного улучшилось. Только тоска, глубоко засевшая в душе, никак не желала отпускать.

Выйдя из машины, поднял голову вверх и с удивлением понял, что не узнаю знакомое место. Передо мной четырехзвездный отель "Палаццо". Что было здесь раньше? Не вспомню. Ах да! Вареничная. Захаживали мы сюда, захаживали… Кушали на втором этаже общепитовские вареники. Но куда им до тех, что сегодня подавала Марго…

Кафе "Княжий келих", угловой гастроном – на своих местах. Кинотеатр "Колос", аллея, ведущая к памятнику Гоголю.

А это что за каменные истуканы вдоль дорожки? Неужели перетянули со двора краеведческого музея скифских баб? Кто же додумался? Нет! Это не наследие веков, а новые творения по мотивам произведений Гоголя. С трудом догадался, кто есть кто.

Ну аборигены, ну дают! Не думаю, что подобные "ваяния" порадовали бы Николая Васильевича. Не зря повернулся к ним спиной. Хотя… какой из меня искусствовед? Ценитель пре-красного… Далек… весьма далек… и к тому же дремуче глуп. Одним словом – Умник.

Неспешно прошелся по Октябрьской, спустился в сверкающий витринами и огнями подземный переход "Злато місто". Красиво. Помню, спорили – строить не строить. По гранитным ступенькам поднялся вверх. Увидел памятник Славы.

"Вот она, живая история, смотрит свысока, широко раскинув золотые крылья. Решетом времени просеяв зерна Истины от шелухи амбиций и политической конъюнктуры".

Пристально вглядываюсь в лица и глаза прохожих: молодых и не очень, веселых и грустных, счастливых и несчастных – читаю мысли, вижу желания, понимаю цели… "У каждого свой путь, своя судьба. Но всякий… всякий – несет в себе клеймо Мира-Паука и со временем ощутит его коготки, а то и жало. Не отпустит… никого! Не вырваться из липкой паутины…

В мире Мерли тоже не мед, но все равно – не так. У него есть будущее… Не то, что здесь! Как бы хотелось, чтобы я ошибся! Как бы хотелось!…"

Поймал гонимый легким ветерком желтый листочек. Разгладил на ладони, ощутил шероховатость, прохладу отмирающей зелени.

Осень – в небе жгут корабли,

Осень – мне бы прочь от земли…

Вновь накатила волна тоски, словно я не служащий пятой категории Умник, а простой смертный – Калгин Алексей Владимирович, 1963 года рождения, и предстоит мне барахтаться в липкой паутине Мира-Паука еще долгие годы. Пока он не высосет до конца все мои соки, не оставит пустую хитиновую оболочку…

На обратном пути сам сел за руль. Чтобы освоиться, хватило десяти минут. Машина отзывчива и послушна, словно старый добрый конь. Такого жаль гнать или без толку трепать по бездорожью. Вот и ехал, как Константин, не спеша, выбирая дорогу, объезжая бугры и ямы. Он же, съежившись, потупив взор, молча сидел рядом.

Миновав мост через Ворсклу, остановился, спустился вниз к воде, обмакнул руки: прозрачная, холодная, словно живая – гладит ладони. Зачерпнул в пригоршни. Умиротворенно смотрел, как она тонкими струйками стекает между пальцев. Неподалеку вынырнул зеленый лягушонок и уставился на меня выпученными глазами. Шутя, брызнул в него. Испугавшись, он нырнул и, быстро перебирая лапками, поплыл в глубину, не понимая, что именно там его поджидает опасность.

Вверху раздалось едва слышное курлыканье. Поднял голову. Высоко в небе – журавлиный ключ. Да и не ключ вовсе! Один журавлик сбоку и пять в ряд. Неужто и для них Мать-Земля стала злее мачехи? В детстве, помню, все было по-иному. Летел ключ за ключом. Птиц было не счесть.

А курлыканье! Весной радостное и счастливое, осенью – грустное, прощальное, но всякий раз неимоверно родное и прекрасное. С ним, с теплыми шершавыми губами матери, с белыми благоухающими ландышами да рассветной трелью соловья – в сердце поселилось понятие Родина. А "они" – "уродина"!

Неспешно вернулся к машине, что, словно прирученный зверь, ожидала, приготовившись к прыжку.

"Водитель-консультант после моего "бенефиса" на кладбище и вовсе приуныл. Похоже, я таки здорово его "достал". Интересно, каким был его бывший шеф?"

– Константин, расскажи мне о Фарадее? Каким он был? Высоким? Низким? Грубым? Злым? Жестким или добрым?

Константин вздрогнул, бросил тоскливо-затравленный взгляд. Душевная мука!… Но всего лишь на мгновение, дальше вновь напускное безразличие.

– Шеф, я Вам уже говорил… Ничего не помню. Эту часть памяти при допросах… удалили. А с ней – двадцать лет жизни! Забрал "Mercedes" на стоянке возле "Палаццо"… Все! Вспоминать больше нечего. Жутко болит голова. Да и незачем.

"Вот тебе и весь сказ! Нужно оставить Константина в покое".

При въезде в Зону перехода вновь не ощутил. Выйдя из машины, отметил, насколько здесь теплее.

У двери – очаровательно улыбающаяся Маргарита. Но взгляд тревожный.

– Марго, что-то случилось?

– У нас гостья, господин.

– Я никого не приглашал!

– Зона – Ваш дом и чужих не пропустит. Но для избранных – гостиная доступна.

– Только гостиная?

– Да, и только для избранных!

– И кто эти избранные?

– Те, кто могут войти без приглашения.

Круг замкнулся.

– Хорошо, сейчас поглядим.

Гостиная удивила: цвет лазури сменился на свежую зелень. Появилась мягкая мебель: велюровый диван, два кресла, ореховый журнальный столик, на нем хрустальный графин и два фужера удлиненной формы. Под потолком цветным стеклом мерцала люстра. Прежними остались лишь серый с красными прожилками мраморный камин и медные ворота, да еще экзотические фигурки животных. Мой двойник смотрел с портрета, словно предупреждая: "Мол, держи, браток, с гостями ухо востро!"

Дама сидела ко мне вполоборота. Аккуратная короткая стрижка, крашенные в золотистый цвет волосы. Медленно обернулась – бледное с легкой желтизной лицо, знакомые до боли черты.

"Марина! Как? Откуда? Почему? Константин сказал, что работает за границей. Она избранная?" – галопом скакали мысли.

Тонкие сжатые губы, чуть курносый носик, глаза…

"Все! Не она! Глаза не ее! Маскарад! Но ведь знали же! Знали! Не случайно… Не постеснялись покопаться в грязном белье".

В душе поднялась волна раздражения и злости.

– Чем обязан? – прошипел, подходя к столику.

Меня пронзил насмешливый взгляд зеленовато-золотистых глаз.

– Как мило! Искренние эмоции… огонь в глазах… Люблю только что обращенных. Будто свежим ветерком пахнуло. Ну… не хмурься, злючка! Это что-то вроде детской прививки. Не-приятно, однако для будущего полезно. Фарадей был добрее.

"Смотри, знакома с Фарадеем. И, наверно, знает много такого, о чем я и не подозреваю. И, скорее всего, никогда не узнаю. Играет, словно с малым, пушистым котенком".

– Простите, но Вы приняли обличье некогда близкого мне человека.

– Да полноте! Этот человек никогда близок Вам не был. Признайтесь! Ведь так?

"Несомненно, гостья права. Мы с Мариной так и не смогли понять друг друга. Пережили массу взаимных обид и унижений. Собирали, копили их, как ростовщик золотые монеты. Привычка терпеть породила неприязнь, а потом и ненависть с ее стороны. А с моей? Наверное, горькую обиду! Теперь я прекрасно понимаю бессмысленность перенесенных мучений. Терпеть, ждать милости и надеяться – путь, ведущий в тупик безысходности. Прямо в когти "мохнатого паука", всегда готового пустить в ход ядовитое жало".

– Верно, никогда не была. Ну и что? Это все равно не дает вам права…

– Во-первых, лишь простенькая маска. Глаза-то мои. Вы сразу догадались. Во-вторых, каждый из нас вправе принимать любые обличья… кроме одного. Возможно, вам пока трудно понять, но со временем,… если очень повезет…

И вновь насмешливый взгляд.

– Вы ко мне в гости… или по делу?

– По делу, и познакомиться интересно. Вот приглашение привезла на ежегодный осенний бал-маскарад у Цезаря. Со-стоится он завтра, ровно в полночь. Опаздывать не советую! Костюмчик подберите… и гордыню поумерьте. Она не только опасна, но и смешна.

На журнальный столик тяжело легла игральная карта "рубашкой" кверху, сделанная из червонного золота, она сверкала и переливалась, завораживала узором. На ней проступил выгравированный профиль – лик Цезаря с лавровым венком на голове.

Я смотрел на карту, как завороженный. Когда оторвал от нее взгляд, моей гостьи уже и след простыл. Остался лишь запах расцветающих ранним утром роз да еще чувство неудовлетворенности.

"Зря я не сдержался! Так всегда – сначала нахамишь, а потом жалеешь. Подумаешь, явилась в личине Марины. Да хоть черта лысого! Лишь бы рассказала да посоветовала… Какой костюм надеть, где взять, куда ехать… А так осталось уравнение с одними неизвестными. Поди угадай… Сам виноват!"

Прикоснулся к карте – теплая, словно живая. Аккуратно перевернул. Валет пик, одетый в черный бархатный костюм и красный берет со страусиным пером. Юноша, державший под уздцы двух оседланных арабских скакунов, словно приглашал в дорогу. "Уж не на них ли поедем?"

Саркастически хмыкнув, перевернул карту обратно. Откинув голову, закрыл глаза. Похоже, и тут мне скучать не придется. Чувствую, как пружина сжимается… "Прямо, как у Булгакова – на бал Сатаны. Мог ли подумать, представить? Сумасшествие или реальность? И в качестве кого? Жертвенного барана? Шута? Во всяком случае, не Маргариты".

Облизал пересохшие губы.

– Господин, не помешала? Мне показалось, что Вы звали.

Маргарита! Моя красавица Марго… Встревоженное лицо, участливый взгляд черных глаз, сияние сапфиров и уже привычный запах сирени.

– Нет, Марго! Разве ты можешь помешать? Давно я тут?

– Больше трех часов. Уже вечер. Ужинать будете?

– Нет, пока не хочу. Пойду в спальню. Ты поднимешься?

– Сочту за честь, господин.

Снял костюм, наскоро принял горячий душ и почистил зубы, развалился на кровати.

Сегодняшний день пронесся мгновенно. Полный событий и новостей, оставил двоякое впечатление, а еще больше неизвестности. Зато вечер обещал быть весьма приятным.

Вальс-бостон

Задумавшись, не сразу заметил происходившие вокруг перемены. Спальня преобразилась, окрасилась в золотые и багровые тона. Лишь теперь обратил внимание на хрустальную люстру, сиявшую, искрившуюся золотыми огнями. Медленно вращаясь, она отбрасывала на стены бегущие один за другим блики. В воздухе, очевидно созданные с помощью голо-графии, печально кружились и падали на пол желтые и красные листья. Вдруг легкий порыв ветерка подхватил их и, шурша, завертел в вальсе. Легкий запах дымка и грибного леса наполнил комнату.

Знакомая мелодия, знакомый голос… Светлая грусть, печаль и доброта…

 
На ковре из желтых листьев
В платьице простом,
Из подаренного ветром крепдешина,
Танцевала в подворотне осень вальс-бостон,
Отлетал теплый день и хрипло пел саксофон…
 

Сама «королева Осень» в полупрозрачных вуалях с венком из желтых листьев на голове, босая, кружилась предо мной в волшебном танце. Я без труда угадывал изгибы ее тела: тонкую талию, округлость бедер и ягодиц, чуть вздрагивающий в такт движений божественный бюст. Игривый ветерок то и дело шаловливо приподнимал призрачные покровы, оголяя человеческую плоть и небольшой татуаж масти пик под пупком.

 
И со всей округи люди приходили к нам,
И со всех окрестных крыш слетались птицы,
Танцовщице золотой захлопав крыльями,
Как давно, как давно звучала музыка там…
 

Среди листьев появились птицы, вившиеся над Маргаритой, аплодируя ей крыльями. Они-то и унесли одну из немногих вуалей.

 
Как часто вижу я сон, мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон.
Там листья падают вниз, пластинки крутится диск,
Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз.
Как часто вижу я сон, мой удивительный сон,
В котором осень нам танцует вальс-бостон…
 

«Прекрасный, удивительный сон! Нет, прошу тебя, не уходи! Побудь со мной, ты мой каприз! Мне так холодно и одиноко! Словно я бездушный зомби, словно живое сердце больше не бьется! С тобой я забудусь пусть на мгновенье, на час, на ночь…»

Исчезла еще одна вуаль. Скоро "Осень" останется во всей своей истинной нагой красоте.

 
Опьянев от наслажденья, о годах забыв,
Старый дом, давно влюбленный в свою юность,
Всеми стенами качался, окна отворив,
И всем тем, кто в нем жил, он это чудо дарил…
 

Похоже, и мой дом тоже ожил! Распахнул навстречу осени окна и качался в такт стенами. Чудеса, да и только…

 
А когда затихли звуки в сумраке ночном,
Все имеет свой конец, свое начало,
Загрустив, всплакнула осень маленьким дождем,
Ах, как жаль этот вальс, как хорошо было в нем.
 

Последняя вуаль пала, и Марго в одном венке из желтых листьев очутилась в моих объятиях. На ее порозовевших щеках сверкали бриллианты слезинок.

– Что случилось, радость моя? Отчего слезы? Тебе неприятно быть рядом?

– Что Вы, господин! Все так красиво,… будто в сказке. Эта песня… чья она?

– Ты не знаешь? – Александр Розенбаум. Хм… Абориген. Тогда как же ты могла так тонко почувствовать и так прекрасно танцевать? Ведь ты поняла ее печаль… ощутила душу осени…

Маргарита смутилась, опустила глаза.

– Это не я… Вы, господин! Это Вы ее чувствуете… Я только, как зеркало – лишь отражаю… Немного прикоснулась, вкусила дивный позабытый нектар. О, простите, я не должна,… не должна…

– Да за что же тебя прощать, милая? За красоту, внимание, ласку, заботу? Да ты ведь просто чудо!

Наши губы уже искали друг друга. Найдя, слились в поцелуе. Долгом, как сама вечность, кратком, как украденный миг счастья… Ко мне прижалась горячая упругая женская грудь. Я слышал, как часто бьется сердечко, видел просящие, полные надежды глаза. Голову дурманил густой запах персидской сирени, источаемый мягкими, шелковистыми, черными, как смоль, волосами, легонько щекотавшими мою шею и плечи. Марго вцепилась в меня, словно утопающая в спасателя, как в свою последнюю надежду. Я, наслаждаясь нежной, бархатистой кожей, целовал ее лицо, шею, плечи, грудь. Она же, изогнув спину, наподобие дикой кошки, откинулась назад. Венок упал, по белоснежной простыне рассыпались желтые и красные листья. Глубоко дыша, она жадно ловила каждый поцелуй, боялась пропустить мгновенья ласки. Словно ждала от меня чего-то, иль искала в себе давно забытое и утерянное, совсем как ее "сестрица" прошлой ночью. Когда же я опустился ниже и, целуя живот, прикоснулся языком к татуажу – девушка вскрикнула. То ли от наслаждения, то ли от боли. Не желая испытывать судьбу, оставил масть пик в покое. Словно в благодарность, Маргарита приняла мою любовь податливо и нежно…

Теперь вальс-бостон закружил нас обоих. Все быстрее и быстрее… Уносил все выше в небеса, к наивысшей точке…

"Не уходи, побудь со мной, ты мой каприз…" Чувство свободного полета… безбрежный океан наслаждения… – нирвана…

Когда я уже немного пришел в себя, Марго все еще лежала с закрытыми глазами. Нежно погладил ее грудь, поцеловал в плечо. Пушистые ресницы чуть дрогнули, а по щеке вновь скатилась печальная росинка.

 
А когда затихли звуки в сумраке ночном,
Все имеет свой конец, свое начало,
Загрустив, всплакнула осень маленьким дождем,
Ах, как жаль этот вальс, как хорошо было в нем!
 

Да, хорошо было в нем, в этом волшебном танце с «Осенью»! Но в то же время я чувствовал, что не оправдал ее надежд. Марго, Шарлотта – сестрицы из карточной колоды похожи друг на друга, как две капли воды. Божественные фигуры, идеальные лица, но внутри, в душе… Здесь скрывается какая-то тайна, которую мне сейчас не разгадать.

Вздохнув и сладко зевнув, я обессилено повернулся на бок. Нега еще владела телом. Оставим все загадки мира на завтра… А сейчас… сейчас пусть мне приснится добрый осенний вальс-бостон…

* * *

Проснувшись утром, первым делом сладко потянулся. Прикоснулся пальцем к оставшемуся от венка подсохшему красному листочку – словно использованный билет на вчерашнее шоу. Вставать с мягкой, все еще хранящей аромат и тепло женского тела постели, совершенно не хотелось. Нынешней ночью место рядом со мной займет Сюзи? Неплохая перспектива. Или не займет? Вспомнил, что приглашен на «бал-маскарад Сатаны». Почему-то именно так окрестил про себя Цезаря. Может быть, он милейший «человек». Но что-то в глубине души заставляло в этом усомниться. Скорее всего, именно Цезарь – куратор данной реальности. Кстати, приглашение так и осталось лежать на журнальном столике в гостиной.