Текст книги "Я связал себе жизнь, суровыми неласковыми нитками…"

Автор книги: Алексадр Хан-Рязанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Боны? Это что, специальные деньги?

– В Торгсинах и золотоскупках боны выдавались в обмен на сданное золото по курсу 1 рубль 15 копеек за грамм. За боны в специальных магазинах, продавались дефицитные продукты и промтовары, что являлось неплохим стимулом для сдачи золота. Но этого оказалось недостаточно и под лозунгом борьбы с валютной спекуляцией одна за другой следовали «золотовалютные кампании» – изъятие валюты и ценностей у населения, включая предметы домашнего обихода. И ко времени смерти усатого диктатора в начале марта 1953 года золотой запас СССР вырос как минимум в несколько десятков раз. В наследство последующим советским руководителям Сталин оставил, по разным оценкам, до трёх тысяч тонн благородного металла. Сталинская золотая кубышка оказалась больше золотой казны царской России в восемь раз. Но КГБ осуществлял и более откровенные экспроприации, благо, наследие бериевского НКВД ещё не до конца было искоренено.

Например, «долларовая выбивалка», где допросы проводили сутками напролёт, или "пустыня Сахара", где не давали воды по несколько суток. Валютчиков и владельцев большого количества драгоценных металлов держали в тюрьме, измывались и ежедневно избивали, пока новоявленные Корейко, не скажут, где спрятаны эти ценности. Показательные расстрелы «укрывателей валюты и золота», санкционированные Политбюро, также были в арсенале методов КГБ и их было немало. Эти методы, по изъятию валюты и других ценностей, породили массовый голод целых республик, зэковский ГУЛАГ, бесстыдно грабилось имущество церквей, национальных музеев и библиотек, а также личных сбережений и семейных реликвий советских граждан. Но все это было ничто по сравнению с незаконной добычей золота в Сибири и на Дальнем Востоке, которая быстро стала развиваться после смерти Сталина. Ещё в 1931 году, молодое советское государство разрешило населению добывать драгоценный металл и вплоть до 1953 года скупало золото, обменивая его на боны. Боны – заветная бумажка на которую в голодной стране можно было купит муку, сахар, сапоги и любой другой дефицитный товар и ценилась боны выше обычных денег.

Тётя Шура перевернула лист брошюры и добавила от себя, – к 1950-му году, в Советском Союзе наконец-то закончилась система реорганизации управления обществом. Была значительно расширена номенклатура должностей на всех уровнях без исключения. Жёсткая вертикаль власти предопределила и дала начало послевоенной бюрократии. Преобладало единомыслие, единоначалие, инициатива стала наказуемой, отсутствие новаторства и стремление переложить ответственность на другого стало нормой. Вхождение в бюрократическую когорту "разрешителей", обеспечивало качество жизни на несопоставимой высоте от основной массы населения. Стремление задержаться в этой синекуре породило во взаимоотношениях интригу, показуху, очковтирательство, подсиживание, протекционизм и другие порочные явления нашей социалистической жизни. В условиях дефицита продовольствия и промтоваров партийная и хозяйственная номенклатура жёстко контролировала их распределение и как результат скатывалась к банальным хищениям. Экономические преступления, коррупция, обусловили серьёзный социальный раскол общества, породив повальный рост крупных хищений социалистической собственности и спекуляцией на всём и на вся. Лучшая жизнь, для народа победителя удалялась от них семимильными шагами и перечеркнула путь в светлое будущее. А тут золото, которое можно было добыть особо не напрягаясь.

– Да, я заметил, что, начиная с семидесятых годов к нам в зоны повалили проворовавшиеся директора магазинов, бухгалтеры, завсклады, товароведы и у всех была одна экономическая статья.

– И началась форменная вакханалия. Старатели стекались в эту местность со всех концов огромной страны. Учитывая, что незаконная добыча золота в СССР составляла ежегодно не менее 20-30 тонн, а это около 10% от легальной добычи, правительство СССР схватилось за голову…

– Прошу тебя обратить внимание на последний абзац, книга написана в 1963 году в США и до сих пор в СССР не наведён порядок по нелегальной добыче этого благородного металла. И сдаётся мне, что на этом поприще, оно не наведёт никогда. Не помогла ни отмена бонов, ни запрет мыть золото под угрозой суровой статьи 88-й, запрещающей операции с валютными ценностями, к которым относилось и золото. Можно было схлопотать реальный срок от 5 до 15 лет с конфискацией имущества и отправится мыть золото на Колыму, но уже легально, правда, под усиленным конвоем.

Тётя Шура открыла большую карту СССР.

– Ты знаешь, где находится Забайкалье?

– Так учился же в школе и учился кажется неплохо.

– Этого мало, площадь этого региона больше Великобритании и Ирландии вместе взятых. Природа края там воистину удивительна. Это объясняется горными рельефами, плоскогорьями и нагорьями лесостепных, степных и таёжных широт. В северо-восточной части региона чередуются горные хребты и межгорные долины. Климат суровый, резко континентальный, зимой до минус 50, а летом, в южных, прилегающих к Китаю районах до 40 градусов, но оно довольно короткое, безморозный период длится всего 100-130 дней. Имей это ввиду. Забайкалье занимает одно из первых мест среди горнорудных регионов СССР. В регионе добываются уран, железо, серебро, мышьяк, ванадий, редкие земли, апатиты, магнезиты, а также камни, использующиеся для изготовления ювелирных изделий. К числу наиболее крупных месторождений относятся Аргунским, Урюм-Канский, к последнему попрошу отнестись более внимательней, в этом районе находится наше месторождение.

– А вот сюда и сюда, – тётя Шура обвела несколько районов ручкой, – в восточную и юго-восточную часть, тебе лучше не соваться, здесь разведан и добывается уран, край является ресурсной базой ядерной промышленности СССР. Это очень опасно для твоего здоровья.

– С этим понятно, а что случилось с вашим мужем в сталинских лагерях?

Тётя Шура пождала губы, – И это ты знаешь? Об этом, думаю, тебе знать не стоит, но скажу одно, его больше не существует, а сейчас тебе надо уходить. Сашка удивился такому резкому ответу, но перечить не стал, обулся и быстро вышел из квартиры. Выходя из квартиры, он заметил, что помимо большого холодильника «ЗИЛ», который находился на кухне, в прихожей, стоял ещё один холодильник. Зачем одинокой женщине два холодильника? Что в них хранить? Этот риторический вопрос не давал ему покоя весь вечер. Ответа он пока не находил…

Глава вторая. Наши дни.

Последние тёплые деньки бабьего лета. Заканчивается 2021 год. На Рязанщине готовились к очередной зиме. Не сказать, что в Центральной России, зимы были такими же как в Сибири, сильные морозы здесь были редкостью, в начале зимы выпадает умеренный снег, потом неожиданная оттепель, вновь морозы, которые редко переваливали температурную отметку в 25 градусов. Александру Ярцеву были милы эти просторы древней рязанской земли, уходящие в даль мещерские леса и ровные, засеянные озимыми бескрайние поля, манили его своей красотой и неповторимостью. Почему-то каждую осень, когда природа начинает готовиться к зимней спячке на Александра Ярцева накатывала грусть. Он с детства не любил осень. Слякоть, ветер, перемена погоды, утренние заморозки действовали на него удручающе, вызывали депрессию и какую-то непонятную тоску. Они словно напоминали ему о бренности бытия, в такие минуты почему-то всегда вспоминал детские годы и близкие люди, многих из которых уже давно нет рядом. Он никогда никому не рассказывал про свою непростую жизнь. Не любил, когда лезли в его шкаф и начинали пересчитывать, выстроенные в рядок скелеты. А их там было предостаточно, и он с успехом мог сказать, что список его смертных грехов, как-то подозрительно смахивает на список жизненных планов. Растревожил он себе память, разворошил, как потухший костёр, и понесло его по воспоминаниям, сначала детских, безоблачных, потом тревожных отроческих и не совсем радостных, в зрелые годы. Прошло много лет, но память – предатель, ничего не хочет забывать, выдаёт и выдаёт все новые и новые эпизоды его шальной жизни. Его личные ощущения подсказывали, что подарки делает судьба, а в дерьмо влезаешь, как правило, по собственному желанию. Анализируя свою жизнь, он не делал каких-то скороспешных выводов и не осуждал кого-то, не навешивал ярлыки и не подводил к мысли, что кто-то был плохой, а кто-то хороший. Он просто решил вспомнить все эпизоды его жизни и людей, которые встречались ему на этом непростом пути. Кто и что стоит в этой жизни судить не ему. Бог им судья.

На столе раскрыт ноутбук, рядом дымится чашка прекрасного молотого кофе. Так уж издавна у него повелось, что писал он всегда лучше, чем говорил. За молчаливость его в молодости прозвали Диким, он всегда сторонился шумных сборищ, неуправляемой толпы, любил одиночество и горе было тому, кто осмелиться вторгнуться в его безмолвный мир. Противников он не жалел, бил смертным боем, вычёркивал из жизни и навсегда забывал про их существование. Жизнь заканчивается! Старость говорят, как ниндзя – подкрадывается незаметно! Ещё про старость говорят, будто это какая-то болезнь, но старость, это просто, наверное, время жизни. Как бывают в природе времена года. Все они хороши по-своему. Много, очень много было сделано ошибок, многое было сделано вопреки праведным желаниям. Если бы Дикому довелось начать свою жизнь с чистого листа, он сделал бы все, чтобы его бульдозерная жизнь, приобрела хоть какой-нибудь привлекательный вид. Однако, его бесшабашные друзья, коих было не так уж много, утверждали, что, если можно было начать нашу жизнь с начала, то мы бы её все равно благополучно просрали, но… совсем по-другому. Время было такое! Можно с уверенностью утверждать, что жизнь Дикий проскакал, как та стрекоза из басни Крылова. Фамильное шило в филейных частях досталось ему видимо по наследству, как единственному чаду в семье и спокойно прожить весь остаток жизни, как он ни старался, ему так и не удалось. И поэтому сейчас, с высоты собственного возраста взирая на своё детство и отрочество, он не успевал возвращать на место, выползающие на лоб глаза! Если бы ему довелось обратиться к себе семнадцатилетнему, он, от удивления, округлив глаза, сказал бы: «Александр держись, ты даже не представляешь, что тебя ждёт в твоей дальнейшей шальной жизни». За все свои бестолковые подвиги он нынешний, попросту подушкой задушил бы себя, а ведь сколько ещё «добра» осталось за кадром, у-у-у… жуть!

Очень часто, желая рассказать историю чьей-нибудь жизни, мы описываем исключительно события в их формальной последовательности, видимо потому, что думаем – это и есть сама жизнь. Однако эти события – это только внешняя, видимая сторона жизни. Настоящая жизнь – это то, что происходит внутри человека, это его мысли и чувства. И порой это главное!

А внешние события влияют на человеческую жизнь только тогда, когда они отмечены и порождены ею. Множество самых разнообразных событий происходит вокруг нас ежечасно, ежедневно, за недели, месяцы и годы, но мы зачастую, никак не фиксируем их в своей памяти, потому что они не имеют для нас какого-нибудь серьёзного значения. Александру Ярцеву, скупому на человеческие чувства порой было очень тяжело разбазаривать эти эмоции по мелочам. С женой не сложилось, хотя и прожили они много лет и жизнь эта, имела не всегда благопристойный вид. Жены нет, и никогда было в прямом значении этого слова, она напоминала о себе только штампом в паспорте и навсегда осталась только матерью его детей, а это далеко не одно и то же! У него более-менее нормальные дети: три сына и дочь. У каждого из них сейчас свои проблемы, старший пьёт горькую, как сапожник, наплевав на собственную жизнь, безобразно вспыльчив, болезненно мстителен, считает себя золотым мальчиком, что в итоге наложило отвратительный отпечаток на его характер.

В результате изводящее душу одиночество и поразительная неустроенность, изменили его характер, появились вспыльчивость и неконтролируемая, доводящее его до бешенства, лютая злобность. Отчасти он сам виноват в этом, но и мы в немалой степени способствовали этой душевной неустроенности. За внутрисемейной войной между собой, за первое место под солнцем, мы почти не обращали внимания на своих детей. Дочь начала взрослую жизнь не совсем удачно, частенько тоже прикладывалась к рюмке, дралась без разбора и с парнями, и с девушками. Также вспыльчива, неукротима и нетерпима. Первый её брак был просто безобразным, да и не следовало ожидать иного, уголовники, к коим Ярцев относил и себя, никогда не славились добротой души и порядочностью по отношению к женщинам. Второй брак дочери оказался более удачным, зять был прекрасным парнем с рабочей жилкой, не болтуном, не легкомысленным, жизнь его научила ценить семейные устои, Ярцев первый в нем увидел неуёмней потенциал, порядочность и всячески защищал от нападок тёщи, эта обезумевшая фурия, не признавала его несколько лет, но в итоге смирилась. Сейчас живут они не совсем в достатке, все-таки воспитывают троих пацанов и пока дети малы, безденежье будет их преследовать ещё несколько лет, но не унывают и живут весело и дружно. Ярцев был искренне рад, что хоть у дочери жизнь наладилась.

Как-то плавно его сознание из настоящего времени, стало перетекать в прошлое собственной жизни. Не сказать, что его жизнь была исключительно счастливой и была насыщена одними положительными эмоциями, жизнь основательно потаскала его по буеракам, ломая и калеча плоть и сознание, но он не сдался и сейчас, вспоминая дела давно минувших дней он не уставал поражаться, как же ему удалось выжить в этом сонме неприятностей, которые нарастали как снежный ком на протяжении всей его жизни. Воистину, как тут не поверить в невероятный оберег или в постоянно находящегося рядом с ним небесного ангела.

Август 1972г.

Наскоро распрощавшись с тётей Шурой, Сашка заспешил домой, он решил наводящими вопросами расспросить свою мать о таинственном муже тёти Шуры. Уж очень резко она прервала разговор. По-видимому, она что-то тщательно скрывает, а вот что? Прошло уже более 20 лет, но она по-прежнему чего-то сильно боится. Придя домой он незаметно прошмыгнул в свою комнату и лихорадочно стал искать на этажерке географический атлас СССР, увиденные на карте тёти Шуры очерченные районы с предполагаемым месторождением крупчатого золота, пока память свежа, нужно срочно нанести эти ориентиры на карту.

В комнату вошла мать, – Пошли сынок обедать, я уже накрыла на стол, сегодня у нас суп гороховый с гренками и биточки с гречневым гарниром. Сашка поспешно прикрыл атлас газетой и отправился на кухню. Некоторое время они ели молча.

– Мам, – нарушил наконец молчание Сашка, – а что это за история с мужем тёти Шуры, почему она сразу обрывает разговор, как только я спрашиваю её об этом?

– Никогда её об этом не спрашивай Саша, это довольно неприятная история, прошло уже много лет, они по приговору военного трибунала в лагеря отправились вместе, мужу дали 15 лет, а тёте Шуре 10, но из лагеря вернулась только Шура и когда я её спросила где же Вадим, она ограничилась общими фразами: ещё в лагере, я не поддерживаю с ним связь. Что интересно, вот уже на протяжении десяти лет, она каждый год куда-то пропадает на полтора месяца, говорит, что ездит в санаторий к Чёрному морю, но я никогда, по возвращению, не видела её загорелой и отдохнувшей. Она всегда приезжает с опущенной головой, в отвратительном настроении и несколько дней не показывается на улице.

– Мам, а ты знала тётю Шуру до войны?

Мать насторожилась, на миг задумалась и подняла глаза на Сашку, – Знала, мы были подругами, в то время мы жили в Белоруссии и даже работали в одной организации, но после начала войны, я эвакуировалась вместе с нашей организацией в Туркмению и связь наша была потеряна. Тётя Шура, как геолог имела какое-то отношение к военной службе, но на фронте никогда не была, всю войну прошастала с мужем по тайге в Восточной Сибири. Встретились мы случайно только после войны, когда я вернулась из эвакуации. В то время в разрушенной Белоруссии было голодно и холодно, почти все наши родственники сгинули в застенках зверствовавшего гестапо, мне и моей старшей сестре, жилось очень трудно в этой республике. В ноябре 1948-го года я случайно прочитала в газете «Правда» о страшном землетрясении в Ашхабаде. Очаг был расположен на глубине 18 км – практически прямо под городом и от города почти ничего не осталось. Число погибших непосредственно в Ашхабаде было огромным, но количество не называлось, а просто ограничились неопределённым: «множественные жертвы». В Ашхабаде, люди жили в домах, сложенных из саманных кирпичей с тяжёлыми глиняными крышами. Почти все жилые одноэтажные постройки из сырцового кирпича обвалились и разрушившись, похоронили под обломками целые семьи. Информация была скудной, в те годы все всегда засекречивали, но призыв о том, что желающие могут поработать на восстановлении города, был опубликован почти во всех газетах. И мы с сестрой, покидав скудный скарб в один чемодан на двоих, поехали поднимать город.

– Так, оказывается у меня есть ещё тётка, почему же я ни разу об этом не слышал? – подумал Сашка, – интересно, а где она сейчас? Ладно, слушаем дальше.

– На станции Байрам-Али, я заметила на перроне знакомый силуэт девушки в военной форме, но без погон и узнала Шуру, поезд стоял долго, почти сутки, впереди восстанавливали железнодорожный путь. Я быстро выскочила из вагона и окликнула её, мы обнялись и больше не расставались, она сняла погоны в 1947 году, вышла замуж и переехала ко мне с мужем-геологом в Туркмению, но геологию не оставила и периодически, по несколько месяцев в году, она с мужем пропадала в тайге где-то в восточной части СССР. Шура за эти годы очень сильно изменилась я долго с ней не могла найти общий язык, ближе к пятидесятому году, отношения потеплели, но их неожиданно в 1951 году арестовали и вновь мы встретились только в 1966 году, когда я уже с тобой переехала из Туркмении в Узбекистан. После освобождения в 1960-м году, она через суд добилась своей реабилитации, её оправдали подчистую, а мужа Вадима не нашли в списках ни живых, ни мёртвых, она восстановилась на прежней работе и продолжила работать геологом.

Возможно я с тобой так и осталась бы в Казанджике, но в конце апреля 1966 года, рано утром в Ташкенте произошло ещё одно землетрясение. Оно произошло относительно по небольшой магнитуде, в 5.2 балла, но из-за небольшой глубины в 8 км залегания очага, оно вызвало девятибалльные сотрясения земной поверхности и существенно повредило строительные объекты в центре города. Благодаря мелкому залеганию очага и преобладанию вертикальной направленности подземного удара над горизонтальной, которая обычно наиболее опасна для строительных сооружений, полных обрушений домов, даже ветхих, практически не было. Сейсмические волны, порождённые резкой подвижкой пород в очаге, заметно затухали с удалением от эпицентра. Жертв, по сравнению с ашхабадским землетрясением в городе, с более чем миллионным населением, было гораздо меньше, и это обязано преобладанию вертикальных, а не горизонтальных сейсмических колебаний, как в Ашхабаде, что предотвратило полный обвал даже ветхих глиняных скреплённых саманом домов, коих в Ташкенте было очень много. В результате землетрясения центральная часть Ташкента была практически полностью разрушена. Срочно устроив тебя в ашхабадский круглосуточный спорт-интернат, я, в составе сборной группы добровольцев отправилась в Ташкент. В течении суток мы на тротуарах и газонах разбили палатки, в которые поселили людей, запустили водопровод, обеспечили бесперебойную подачу электричества и постепенно начали восстанавливать город. Работали все не покладая рук и днём, и ночью. Вообще узбеки удивительный и работящий народ, у них есть человечный обычай, который называется "хашар" – это когда все помогают строить дом соседу, причём сами проживали в брезентовых палатках, а дом всегда начинали строить самому нуждающемуся соседу или родственнику, так как узбекские семьи никогда не обходились одним или двумя детьми, обычно многодетными считались семьи, у которых было пять и более детей. Те, у кого сохранилось жильё, забирали к себе пострадавших, особенно тех, у кого были маленькие дети. Делились последней лепёшкой и одеялом. Как и при ашхабадском землетрясении в столицу Узбекистана приехали тысячи людей из всех республик СССР.

– А когда тётя Шура появилась в Ташкенте ведь вы жили в Туркмении?

– А когда произошло землетрясение, она уже была в Узбекистане с геологоразведочной партией искала золото в Зеравшанской долине. Ещё раньше её коллеги в составе Кызылкумской партии Самаркандской экспедиции в 1958 году открыли уникальное по своим масштабам месторождение золота – Мурунтау, а спустя 8 лет она была там в командировке и готовила геологический отчёты о дальнейшей разведке месторождений в долине реки Зеравшан. После серии мощных толчков, которые продолжались ещё долгое время, она срочно выехала в Ташкент для изыскательных работ в зоне землетрясения.

– Мам, а откуда ты это всё знаешь, ведь ты ни разу не геолог и ни разу не сейсмолог?

– Да я не геолог, но как-то раз, после войны в 1949 году, мне пришлось поработать лаборанткой в геологоразведочной партии. И тёмными сибирскими ночами, я внимательно слушала рассказы бывалого геолога тёти Шуры и её коллег.

– А где сейчас твоя сестра, мам? Почему ты ни разу не говорила, что у меня есть тётка, твоя сестра? Мать, отложила ложку и трясущими руками схватила стакан с компотом, большими глотками опорожнила его и тихо поставила стакан на стол, – Умерла она Саша, в конце 1948 года в Ашхабаде, от двухстороннего воспаления лёгких, она провалилась под лёд на горной реке Фирюзинка в предгорьях Копет-Дага, когда повела группу экскурсантов взглянуть на знаменитую чинару «Семь братьев». Эта многовековая чинара, со стволом диаметром около 3,5 метров, которую с трудом могли обхватить шесть человек, а в высоту чинара была более 30-ти метров.

– Хм, – усмехнулся Сашка, – вот ты и попалась дорогая мамочка. Цепкий Сашкин ум сразу уловил фактологическое несоответствие, но вопросов от этого стало ещё больше. Как она могла быть одновременно в двух местах, в Белоруссии и в Туркмении в одно и тоже время? И зачем она приплела сюда же геологоразведочную партию? Ничего не понимаю! Кто-то из этих двух великовозрастных тёток морочит мне голову или что-то стараются тщательно от меня скрыть.

Мать продолжала рассказ, – Про годы, проведённые в местах не столь отдалённых, тётя Шура не любит вспоминать и, если я начинаю её расспрашивать, сразу на полуслове обрывает меня или молчит как воды в рот набрала.

– Так, что мы имеем, – задумался Сашка, – если она не хочет об этом говорить, значит есть что скрывать, а раз так, то придётся мне вспомнить свои воровские навыки, забраться в квартиру тёти Шуры и попробовать самому найти интересующие меня сведения. Люди старой формации, по заведённой ещё Лениным, а потом и Сталиным, привычке, всегда вели дневники, рабочие тетради, отчёты о поделанной работе и т.д. Конечно, это будет нелёгкой задачей: такие люди, учитывая, чем они занимались в прошлом и что с ними потом приключилось не будут держать эти записи на видном месте, а значит в квартире должен быть тайник. И Сашка стал обдумывать план действий. В первую очередь надо выяснить, когда тёти Шуры не бывает дома. Потом обследовать дверь, замок и окна. Будучи опытным вором, а красть он начал ещё с малолетства, Сашка нахрапом и с наскока, никогда не действовал, всему всегда предшествовал тщательно разработанный план. Он не тупой грабитель, который не в состоянии тайно что-то украсть, для любого скачка нужно иметь хотя бы какое-то наличие здравого ума и на большее, чем нагло отобрать нажитое имущество, грабитель не способен. А главное, без «аварийного» выхода, без безопасного варианта отхода, он никогда операции не планировал. Вору-домушнику что надо, быстро влезть в интересующую квартиру, пробежаться по комнатам, проверить все места, где народ прячет ценности, покидать скоренько в сумку хабар и незаметно ретироваться. А последнее действие самое главное! Ещё, будучи на малолетке, он повидал много таких воров-неудачников, которые сделав чисто дело, перлись по улицам с наворованным барахлом, как с оркестром, да ещё умудрялись нести весь хабар в чемоданах потерпевших, а мусора только этого и ждут, они, в первые два часа после кражи, перекрывают улицы и задерживают всех подозрительно гружённых лихоимцев. Разоблачения он не боялся, тайники тем и хороши, что человек его оборудовавший не сразу определит, что его тайник вскрывали и что-то из него пропало. Да и распространяться о факте кражи он никогда не будет. Сашку интересовали только документы, он их не собирался похищать, а только почитать и при необходимости, надо все интересующие сведения сфотографировать, но для этого ему надо срочно приобрести фотоаппарат.

Утром он дождался в соседнем через дорогу скверике, когда тётя Шура вышла из подъезда и направилась на работу, скрытно проводил её до места работы и вечером встретил с работы. Потратил он на это целый день. Тётя Шура работала в местном архиве и каждый день, кроме выходных, в 8 часов утра, она выходила из подъезда своего дома. В архив она приходила в половине девятого, там находилась до полудня, потом обедала в столовой, которая находилась в двух шагах от городского архива. Итого у него было на тщательный шмон в квартире, где-то семь часов. Замётано, после очередной поездки, он этим делом плотно займётся, а сейчас спать. Но последующие события несколько отодвинули его план на неопределённое время.

Так как все дальнейшие события, в какой-то мере, имеют автобиографическую направленность, я буду их освещать от первого лица. Здесь чуть отступим от нашего повествования, вернёмся на семнадцать лет назад и выясним, кто же такой этот Сашка Ярцев, со странным погонялом «Дикий».

Детство. 1960-1967 гг.

Хм!.. А у меня оно было не менее драматичным, чем вся дальнейшая жизнь! Я ненавидел своё детство, мне хотелось побыстрей подрасти, стать взрослым чтобы самому выбирать, кем я хочу стать в жизни, с кем жить и как дальше существовать. Помню себя только с шестилетнего возраста, все, что было до этого, отпечаталось в памяти тускло и малыми дозами. После Ашхабада, по рассказам моей матери, я родился в 1953 году, в чём я теперь сильно сомневаюсь, моя беспокойная мать, склонная к частой перемене мест, редко позволяла мне полностью прижиться в том или ином месте. В начале 1960 года мы оказались в Белой Речке Краснодарского края, мать там работала на табачной фабрике. Как-то был в гостях у нас знакомый майор-танкист, который пытался ухаживать за моей матерью, он рассказал про один туркменский городишко до отказа набитый воинскими частями, там вольнонаёмным платят не плохую зарплату и мать моя загорелась.

И вот, два часа ночи, мы сходим с поезда «Ташкент-Красноводск» на каком-то захолустном полустанке. Темень – глаза выколи! Как из А. Блока: «Ночь, аптека одинокий фонарь, бессмысленный тусклый свет…». Но ни аптеки, ни вокзала, да вообще, ни одной живой души вокруг не наблюдалось. Куда приехали, зачем приехали – мне, шестилетнему мальчишке, было невдомёк. Жара под тридцать и это ночью! Август на дворе. Остатки ночи удачно перекантовались под открытым небом, на каком-то топчане, который нам любезно предоставил сторож привокзального ПЧ, высокий бородатый старик-туркмен. Поставил кумган (чайник) на костёр, вскипятил чай, достал туркменские, черные, из муки, наверно неизвестно какого сорта, твёрдые лепёшки, зубодробительный местный сахар – набат и полный ляган (большая, расписанная местными умельцами тарелка) с виноградом.

Город Казанджик (сейчас Берекет) – Богом забытый край. Никогда не забуду этот непростой, с крайне суровым климатом, городишко. Летом жара 45-48 градусов, зимой до -15 с убийственным ветром, воду подают в уличные краны по часам, в домах водопровода, туалета, отопления нет и в помине, общественный транспорт в принципе отсутствует, большинство домов глинобитные из необожжённого саманного кирпича-сырца. Центр города всего одна улица, а вокруг него по номерам, ютились три аула. Цивилизации ноль. Газа нет, воды нет, канализации нет, пять убогих магазинов и один ресторан, одна школа русская и две туркменские. Детсадов здесь никогда не было. Туркмены не признают эти детские заведения. А вокруг города, расположился крупный военный гарнизон, где я с моими новоявленными друзьями дни напролёт проводили все летние каникулы. Русских в городе мало и везде незнакомый язык. Это меня не смущало и через два года, я уже бегло разъяснялся с туркменскими мальчишками на их родном языке. Конечно, все знакомства происходили не всегда гладко, приходилось кулаками доказывать свою независимость в этом мире. Это потом появились, черные как смоль друзья, Мауджа, Нуры, Бекен, Аман. Мне всегда давались языки очень легко. Впоследствии, когда мы переехали в Узбекистан, я и там умудрился выучить узбекский язык. Конечно, грамматику я не мог знать, но разговорную речь осилил сполна.

Также рядом был казах-аул, где проживали преимущественно одни казахи и с ними я стал объясняться на их языке, но злые были казачата, всегда приходилось с ними драться до крови. Жили мы с матерью бедновато, но все необходимое у нас было. Обстановка минимальная, весь наш скарб умещался в двух чемоданах и нескольких узлах. Постепенно в квартире появлялась и мебель, и постельные принадлежности, и даже радиоприёмник «Харьков», но перед очередным переездом мать распродавала все не носимое имущество, шифоньер довоенных времён, радиоприёмник, лишние кастрюли, матрацы, подушки, кровати и вперёд – к новой жизни, которая начиналась точно так же и по такому же сценарию, мать искала работу, я прозябал на улице, и, когда мы мало-мальски обживались, опять, узлы, поезда, вокзалы. В Казанджике матери пришлось устроиться в ПЧ на железку путеобходчиком и целыми днями она пропадала на работе. Дали нам ведомственную квартиру в железнодорожных домах, рядом оказалась вновь отстроенная русская школа. Никакой промышленности в этом городе и близко не было. Город по сути своей оказался крупным перевалочным железнодорожным узлом и кроме огромного ДЕПО и военного гарнизона, больше ничего интересного в этом городишке не наблюдалось.

Я был предоставлен сам себе, что и послужило в дальнейшем, становлению моего непростого характера. Не терпел никакого командования, не любил подчиняться, всегда имел своё мнение и предпочитал оставаться один. Рос независимым, упрямым, но любознательным мальчишкой. У меня наметилась страсть к книгам и шахматам, музыке и, если бы не частые наши переезды, из меня получился бы неплохой шахматист или музыкант. Читал днём и ночью, при свечах, при фонаре под одеялом, при отблесках огня, сложенной в квартире печки. Несмотря на убийственную жару летом, зимой было 10-15 градусов мороза и сильнейший ветер, который по улицам катал кошек и собак, как футбольные мячи. Климат здесь был резко континентальный, раны не заживали по несколько недель. А укус пендинского москита, этого коварного насекомого, который обитает только в этих жарких краях, перерастает через несколько недель в хронически протекающий дерматоз. Пендинская или ашхабадская язва, редко бывает одиночной, чаще появляется в нескольких местах и после заживления оставляет на теле ужасные шрамы. Панацеи от этого инфекционного заболевания, тогда ещё не придумали. У меня навсегда о годах, проведённых в Туркмении, остались три безобразных шрама на правой ноге. Залечивал я их несколько лет.