Текст книги "Календарь без чисел (СИ)"

Автор книги: Алекс Крэйтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 13

Глава 13

Тени отцов и братьев

После отъезда Валеры с бабушкой на Дальний Восток, жизнь Антона с родителями ничуть не изменилась. Отец стал лишь чуть более молчаливым, задумчивым, а мама словно вычеркнула случившееся из памяти – не вспоминала, не обсуждала, даже взглядом не касалась темы.

Антон чувствовал всё это, как чувствует ребёнок напряжение в комнате без слов. Он хорошо понимал даже тогда, кто на самом деле был неправ в том давнем семейном конфликте. А теперь, став взрослым в теле ребёнка, – понимал вдвойне. В их ссоре не было победителей. Только усталость, обида и молчание.

Он всё чаще ловил себя на мысли, что если бы они – отец и Валера – могли тогда, в зрелом возрасте, просто поговорить, по-настоящему услышать друг друга, быть может, всё сложилось бы иначе.

– Вот ты говоришь, Валера плохой... – как-то пробормотал отец за столом, поддавшись хмелю и беседе с друзьями. – А я тебе скажу... он был талантливый. Лёгкий на подъём...

Антон затаился в комнате, слушая. Гости не обращали на него внимания, думая, что он играет где-то в уголке или ушёл совсем.

– Понимаешь, – продолжал отец, – он был лётчиком. Представляешь? Человек летал! А я... ну что... – он махнул рукой. – У меня – асфальт, колёса, мазут. Я вечно в грязи, с утра до ночи. И всё это как будто никто не замечал. Родители... они ждали Валеру. Его приезд – это было как праздник. А я рядом каждый день... будто мебель. Само собой разумеющееся. Кто продукты купит? Я. Кто порядки наведёт и ремонт сделает? Я. А в глазах мамки – он... герой.

Отец вдруг усмехнулся, и в этой усмешке прозвучала боль, и щемящее тепло.

– А я всё равно любил его. Уж как на море в молодости в Геленджике гуляли! Девки – штабелями. Валера всех заткнёт за пояс. Подкатит, шутку ляпнет, тост скажет – и всё, ты ему уже друг навек. И даже если враг – минут через десять поднимешь за него стакан.

Он замолчал, словно вспоминая запахи того далёкого лета – табак, соль на коже, звук аккордеона из кафешки на набережной.

– Один раз, – продолжал он, – подсадили к нам двух мужиков в ресторане. Я бы и слова не сказал, а он – раз-раз, и всё, мы уже будто сто лет знакомы. И лапшу вешает: дескать, у нас сгорел дом, остались без всего. А я сижу... слушаю и думаю: “Ты чего, брат?” А он подмигивает. И те мужики – деньги суют, помощь предлагают. Вот такой был.

Отец тяжело вздохнул и наполнил себе ещё рюмку. На этом разговор закончился.

Антон вспоминал всё это, прогуливаясь по двору. День был серый, хмурый. Сырая пыль прибивалась к дешёвым дермантиновым кроссовкам. Он шёл вдоль подъездов, разглядывая облезлую краску на железных дверях, вспоминая, как сам в детстве встречал Валеру с родителями у станции. Тогда дядя казался ему сказочным героем, человеком из другой жизни – с конфетами из Болгарии, сигаретами с запахом мяты, жевательной резинкой и рассказами про самолёты.

Но с возрастом сказка осыпалась. Остались воспоминания – сложные, тёплые и колючие.

Он вспоминал, как спустя годы, кто-то из знакомых проболтался:

– Валеру посадили, да… Сбил человека на машине.

Антон тогда был подростком и долго не мог в это поверить. Но это было правдой. Пьяный пешеход, ночь, дорога вне перехода. Суд. Колония-поселение.

Но даже там он остался самим собой.

– Валера, держись! Валера, мы с тобой! – вот что писали ему друзья и знакомые со всех уголков советского союза– демонстрировал он пухлую пачку писем и открыток. Полстраны, казалось, знало его. Полстраны сочувствовало. И помогало. Деньгами, словами, открытками.

Антон сдержанно улыбнулся. Где бы он ни был, кем бы ни становился – Валера всегда умел вызвать любовь. Или хотя бы расположение. А вот удержать её – не всегда.

Жён у него было много. Пять, если быть точным. Но детей – только один. И тот жил с матерью. Остальные браки словно испарялись – ссоры, отъезды, разводы. Характер мешал. Гордыня. Или то, что внутри него всегда жила тоска по чему-то большему, неприкаянность, нежелание быть “как все”.

Вечером Антон достал “Тетрадь Перемен”. Открыл чистую страницу и написал:

“Иногда даже близкие не знают, как друг другу больно. Но никто не виноват. Просто не сумели найти слова. И всё равно – любили.”

Он вздохнул.

Порой, чтобы понять человека, надо стать старше него.

А иногда – прожить две жизни.

Незаметно пролетело лето. В жизни Антона появилось два важных события о каких он помнил даже спустя годы. Осень вступала в свои права: жёлтые листья шуршали под ногами, с утра уже начала морозить изморозь, а в школе пахло мокрыми куртками и меловой пылью.

Антон всё чаще ловил себя на мысли, что стал иначе воспринимать происходящее вокруг. Будто всё тот же мир, но он – уже другой. Не просто ребёнок среди детей, а взрослый, умеющий смотреть чуть глубже, видеть под поверхностью жеста или фразы – причину, настроение, скрытый смысл.

На уроках он старался не хулиганить, хотя временами внутренне злился на одноклассников – за шум, за глупые розыгрыши, за неуважение к учителям. Иногда ловил себя на желании встать и сказать: “Да вы что творите, вам же это аукнется!” – но, сдерживался. Он понимал, что они дети. Настоящие. А он… – гость.

Первое событие каким он был жутко горд, тогда и тем более сейчас—его приняли в пионеры.

Церемония прошла в актовом зале. Под красным знаменем, с плакатами на стенах и звуками горна, пробирающего до мурашек. Он стоял среди других – в белой рубашке, с новеньким галстуком, свернутым аккуратным треугольником какой висел у него на согнутой в локте руке. У него колотилось сердце.

Молодая пионервожатая, старавшаяся выглядеть строго для своего возраста и немного уставшая, вызывала их по одному. Одноклассники выходили, давали клятву, им повязывали красный галстук – и они становились пионерами. Не просто детьми, а как бы частью чего-то большего – истории, Родины, своей школы.

Когда дошла очередь до него, Антон вышел с достоинством. Он чувствовал, как руки слегка дрожат – не от страха, а от странного смешения чувств: ностальгии, гордости и боли.

"Вот оно, моё детство... Возвращённое. Чистое, красное, как этот галстук..."

Ему повязали галстук, прикололи на грудь пионерский значок,какой представлял собой красную пятиконечную звезду с изображением барельефа В. И. Ленина в центре и девизом “Всегда готов!”. В тот момент он чувствовал, что делает что-то важное, светлое, правильное.

После церемонии он долго не снимал галстук, даже когда вернулся домой.

Стоял перед зеркалом и вертел головой, разглядывая себя.

– Смешной ты, – сказала мама, улыбаясь. – Такой важный.

– Потому что это не просто тряпочка, – ответил он неожиданно серьёзно. – Это… обещание.

Он не знал, что именно хотел этим сказать, но чувствовал: обещание – не только быть “примерным пионером”, а ещё и перед собой. Не свернуть. Не забыть, зачем он здесь.

В школе он начал выстраивать отношения заново. Искал тех, кто был добр, тих и забит, как он сам в прошлом. Кого можно было поддержать, с кем поговорить, как со взрослым.

Особенно он сблизился с одноклассником по имени Серёжка Зубов. Маленький, веснушчатый, щуплый, с заиканием, от которого дразнили его даже девочки. Антон как-то подошёл к нему на перемене:

– Хочешь, я научу тебя фокусам?

– Ка-каким?

– С картами.

Серёжа засиял. С тех пор они часто сидели вместе за одной партой, делились бутербродами, рисовали во время перемен. Серёжа к нему тянулся. И Антону это нравилось.

“Если я могу хоть что-то сделать хорошее – значит, не зря я вернулся,” – думал он.

Второе событие в его жизни стало появление в их квартире большой собаки породы Дог.

Их малогабаритная квартира не располагала местом, чтобы держать такую крупную собаку, но отец в душе был очень чувствителен и не мог бросить животное на произвол судьбы, тем более эту собаку он знал уже давно, когда она жила у другой хозяйки какая уехала из города бросив её в прямом смысле слова на улице, на произвол судьбы.

Глава 14

Глава 14

Там где снова можно всё начать…

Собаку звали Ронка. Родители Антона знали ранее её хозяйку и нередко бывали у неё в гостях, благо она жила на втором этаже в доме напротив, поэтому собака к ним относилась уже как к своим. Антон так и не узнал мотива почему она решила перед отъездом не пристроить кому-то собаку, а просто бросить её, как ненужную вещь. Что Ронке пришлось перенести за время скитаний по улицам, знала только она сама. Отец чисто случайно увидел её на улице возвращаясь домой с работы и позвал к себе. Она кинулась к нему, как к родному человеку какого впервые за это время увидела.

Местная шпана пацанов по всей видимости видно издевались над ней, на шее болтался кусок оборванной верёвки, одна лапа была ранена, от неё жутко воняло и вся она перепачкана грязью. Он не раздумывая привёл её в квартиру, первым делом накормил мясной консервой найденной в холодильнике, после усадил в ванну и долго мыл её с мылом смывая грязь и блох. Потом ещё прошёл мелким гребешком вычёсывая их у неё из шерсти. Рану на ноге она не давала обработать скуля, лая и даже скаля зубы, когда он пытался смазать её мазью. Но уговорами, лаской и спокойным голосом удалось кое как это сделать и даже забинтовать лапу. После того, как собака поправилась и пришла в себя, она стала полноправным членом семьи. К матери и Антону она относилась благосклонно, но отца просто боготворила и каждый раз когда он возвращался с работы, встречала его радостным лаем на пороге и тут же ставила передние лапы ему на плечи вылизывая языком лицо. В холке она была довольно высокая и Антону была по пояс, имела чёрный окрас, длинный словно прут хвост каким размахивала из стороны в сторону по поводу и без. Была очень умной и понимала многие команды. По просьбе могла принести тапочки, залезала на диван, если ей предлагали вместе посмотреть телевизор, очень громко и утробно лаяла стоило кому-то постучать во входную дверь, никогда не гадила в квартире дожидаясь отца с работы, чтобы он выгулял её. Если отец задерживался, выгуливал Антон. Для этого отец из старого своего кожаного ремня сделал ей ошейник и поводок. Но как только она видела его тут же пряталась под кресло или диван и с виноватым видом не хотела оттуда выходить пока оттуда её не вытаскивали за лапы. Старая память о верёвке на какую её видно привязывали и возможно даже били наложила свой отпечаток. Приходилось идти на хитрость, прятать поводок за спиной и одевать непосредственно уже рядом с ней, в такие моменты Ронка не сопротивлялась этому, обречённо глядя в глаза. Но на улице вела себя довольно активно и поводок не был для неё помехой, а когда в квартире его снимали, начинала счастливая носиться по комнате едва не опрокидывая мебель и предметы.

Сейчас Антон не верил своим глазам, что снова гладит это благородное, умное животное какое было просто сгустком счастья и любви для окружающей её новой семьи, разрешая тискать себя не рыча и не скаля зубы. Но стоило постороннему человеку оказаться на пороге тут же превращалась в злобного пса какой готов был загрызть любого, кто просто даже повысит голос на любого члена семьи и только команда: “Свои Ронка”, “Фу, нельзя”– давали возможность незнакомцу войти в квартиру под её пристальным взглядом на протяжении всего его времени пребывания.

Антон смутно помнил, что случилось с ней в последствии. Он пришёл со школы, а вся заплаканная мать сказала, что Ронка погибла и отец на своей большегрузой машине увёз куда-то её похоронить. Чуть позже он узнал, что соседка по галерее была постоянно недовольна появлением собаки у них в квартире жалуясь, что типа она может покусать детей. Родители сначала пытались доказать ей обратное, но после нескольких скандалов махнули рукой, решив что она ничего не сделает. С годами у Антона появились подозрения, что именно она была причастна к гибели собаки, прямо или косвенно – было не важно, именно она одна из всех живущих на галерее соседей была недовольна, остальные относились либо нейтрально, либо с пониманием, потому что за всё время не было ни одного инцидента, чтобы собака кого-то покусала или даже просто облаяла. Доказать её вину не было возможности, да и что это в сущности изменило бы? Собаку уже не вернёшь, поэтому родители да и сам Антон просто тихо ненавидели её, обдавая каждый раз при встрече на галерее ледяным, презрительным взглядом от которого она прятала глаза и суетливо старалась поскорее скрыться у себя в квартире.

Наступали холода, дни становились короче, а ночи длиннее. По традиции Антон в это время переселялся с лоджии в комнату и спал на кресле-кровати какая в разложенном виде почти в притык касалась дивана на котором спали родители. В школе он не стал отличником, но теперь уроки ему давались не в пример легче, чем раньше и отец теперь больше не сидел с ним делая уроки, когда у Антона никак не ладилось с решением задач по математике и тот злился на него, раздавая щедро подзатыльники, обидные слова и применяя в качестве последнего аргумента свой ремень… Антон тогда ревел в три ручья, боялся ошибиться в решении и молчал даже, когда знал правильный ответ чем ещё сильнее злил отца, какой пытался на карандашах, палочках и примерах на бумаге донести ему подсказку в решении задачи. Если мама бывала дома, то отец не так бушевал, потому что она одёргивала его говоря, что нельзя так орать на ребёнка. Антон подозревал, что именно это стало выражаясь современным языком – триггером, когда уже даже будучи взрослым он цепенел от любого громкого звука или крика. Подзатыльники возможно тоже не прошли даром, частые головные боли в зрелом возрасте также могли быть частью этого.

Теперь это всё осталось в прошлом и он стал прилежным учеником чем вызывал теперь только хвалебные отзывы от отца.

В классе отношения с одноклассниками складывались по разному, многие уже пытались доминировать над более слабыми укрепляя свой авторитет кулаками, если кто-то был с этим не согласен. В прошлом Антон не умел постоять за себя, поэтому быстро очутился практически на последнем месте в этой иерархии, когда никому из класса он не смог бы дать полноценный отпор. Сейчас же всё изменилось, видно за пролетевшие четыре года она всё таки начал усиленно заниматься собой, потому что теперь на уроках физкультуры он мог подтянуться не менее 8-10 раз, без труда лазил по канату практически до самого верха, прыгал через “козла” с трамплина, бегал не задыхаясь наравне с другими пацанами на длинные дистанции, играл в футбол, неплохо прыгал в длину и если кто-то пытался наехать на него, чтобы укрепить свой авторитет, всегда старался дать сдачи не убегая и не пасуя даже, если нападавший был старше и сильнее его. Постепенно многие, кто раньше гнобили его, теперь зауважали и принимали, как равного.

Итак, были исправлены ещё две причины его негативных последствий во взрослой жизни.

1.Он научился давать сдачи и не давать себя в обиду.

2.Отец с матерью начали видеть в нём не неудачника, какой ничего в этой жизни не добьётся, а уже личность у какой есть все шансы добиться успеха.

Неведомая сила какая забросила его сюда, на следующий день разбудила в 7-30 утра, в октябре 1988 года, в теле 15 летнего подростка на квартире в какую они переехали, когда вернулись с севера.

Это было новым для него потрясением, потому что он никак не мог привыкнуть к этим скачкам во времени и до конца не понимал их природу. Он лежал на железной кровати в застеклённой лоджии, очень похожей на ту в какой он жил с родителями до этого. Жёлто-бежевые обои покрывали стены вокруг, над кроватью у него красовались несколько чёрно-белых фото на одной был изображён Джон Рэмбо стреляющий по супостатам из пулемёта, а на другой калейдоскоп кадров из разных фильмов ужасов и надписью на английском “Еvil Dead”( “Зловещие мертвецы “), фильм фанатом какого он был в то время. Кооператоры в это время нашли золотую жилу делая фотоснимки из иностранных журналов с популярными в то время героями боевиков и объединяли их с различными кадрами из фильмов, получалась очень крутая фотография с правда с отвратительным качеством изображения, но для мальчишек 80-х эти фото заходили на “Ура!”

Дом, в который они переехали тогда имел 4 этажа и также был галерейного типа – длинный, протяжённый, с открытым коридором веранд, уходящих вдаль. Жили они теперь на первом этаже, в квартире с видом на заросший палисадник. И именно здесь, рядом с его дверью жила Катя.

Антон увидел её почти сразу. Она выходила на галерею в простом тёмном свитере и джинсах, волосы – коротко подстрижены, как у мальчишки. В отличие от старшей сестры Татьяны, у которой были длинные, роскошные русые волосы, она держалась уверенно и даже с вызовом, в отличии от Кати какая улыбалась застенчивой улыбкой, была молчаливая, словно старалась быть незаметной. Но от этого – притягательной.

Младшей в семье была Оля – смешливая девочка с косичками, лет 10. Родители у них были строгие. Мать – уже немолодая, грузная с тяжёлым взглядом женщина, преподавала в школе русский язык и литературу. Отца звали Валентин Николаевич – высокий, угрюмый мужчина, с вечно сдержанным лицом и громким голосом, особенно когда был навеселе, работал автослесарем на заводе, был заядлым охотником и рыбаком. Часто приходил домой выпивший отчего возникали скандалы с женой из-за этого.

Антон долго не решался зайти к ним. Внутри всё сжималось при мысли, что он сможет увидеть Катю ещё совсем молодой и не забитой жизнью девочкой. И всё же однажды, собравшись с духом, держа под мышкой учебник по алгебре позвонил к ним в двери.

Открыла Татьяна и увидев Антона слегка удивлённо приподняла одну бровь. Они часто пересекались на галерее, здоровались по соседски и больше ничего.

– Привет… Слушай, у меня вот с математикой не ладится. Ты ведь в десятом? Не могла бы объяснить пару тем?

Та смерила его насмешливым взглядом, чуть прищурившись.

– Сам не справляешься?

– Вообще никак, – признался он.

– Ладно, проходи, посмотрим, что там у тебя не получается.

Татьяна объясняла быстро и грубовато, но по делу. Антон нарочно чуть медлил с пониманием, ловя на себе взгляды Кати, которая сидела чуть поодаль за письменным столом и тоже делала уроки. Она старалась не смотреть, но Антон чувствовал: она слушает, замечает, присутствует.

Когда он уходил, Татьяна сказала:

– Завтра продолжим, если не запомнишь.

Их мать предложила ему остаться поужинать с ними, но для первого раза он вежливо отказался.

Он вернулся к себе, мама сегодня была на сутках, отец с утра уехал на два дня в командировку в другой город, так что он был сам. Не прошло и десяти минут, как в дверь, кто-то постучал, на пороге стояла чуть смущаясь Катя и протягивала ему тарелку на какой лежали сделанные на электровафельнице, сладкие трубочки печенья.

– Это тебе…к чаю.– Сказала она слегка покраснев.

– Ого, спасибо большое. Я как раз собирался чай пить.

Катя обернулась и ушла к себе в квартиру кинув напоследок на Антона лукавый взгляд.

В новой школе, в какую он теперь начал ходить было всё чужим: запахи, лица, даже звонки казались другими. Новый класс принял его настороженно. Он держался спокойно, не заискивал, не спорил, но и в обиду пообещал себя никому не даст. В новом классе неожиданно для себя он встретил своего давнего приятеля негритёнка Сергея. За эти года он вырос, вытянулся. Его движения стали напоминать хищника– расслабленные, но в любой момент готовые к нападению. Антон хорошо помнил, что когда в детстве он стал старше, его начали бояться даже старшие пацаны. Он был малочувствителен к боли и в драке шёл до конца, используя руки, ноги и подручные предметы пока противник не сдавался от такого напора и не начинал слёзно просить пощады. Желающих обозвать его “африканцем” теперь резко поубавилось, его боялись и уважали одновременно, очень многие предпочитали с ним теперь дружить, чем враждовать. В середине и конце 80-х во многих городах начали появляться так называемые молодёжные группировки какие враждовали между собой и дрались за территории или просто выясняя, кто круче. Каждая группировка носила своё название и часто писали их на стенах домов в качестве визитной карточки. Сергей какой к 15 годам уже стоял на учёте в милиции, как хулиган, сколотил вокруг себя свою группировку и назвал её “СЕРЖ”, их боялись и без особой причины никто в городе связываться с ними не хотел.

– Серёга?– Позвал его Антон.

Тот обернулся и замер. Потом лицо его расплылось в улыбке:

– Антоха?! Да ладно! Это ты, что ли?!

– Я! – они обнялись, хлопая друг друга по плечам.

– Слушай, я думал, ты где-то на Севере застрял. Ты ж переехал в пятом классе…

– Вернулся. Всё по-новой, – кивнул Антон. – А ты-то как? Не изменился ни капли.

– Да ну. Только стал чуть длиннее и умнее, – рассмеялся Сергей. – Как ты сам? Чем занимаешься?

– Да, вот вернулся с родителями, с севера, переехал в дом тот что рядом с твоим, теперь в твоём классе учиться буду.

– Ништяк, братан. Никого не бойся, если кто-то будет приставать, мне скажешь я его быстро на место поставлю.

– Ладно, спасибо.– Антон пожал его смуглую руку вспомнив, что после этого разговора они особо больше не пересекались. Сергей имел свои, далёкие от Антона мысли о жизни и понимания, как найти своё место под солнцем. В семье последние годы его воспитанием практически никто не занимался, дед умер от пьянства, когда ему было 9 лет, бабушка с годами впала в маразм и перестала учить его чему-то хорошему, а биологическаям родная мать какую он считал сестрой так же мало принимала участия в его жизни и он рос словно сорная трава при дороге.

Антон не сильно расстроился, что между ними уже нет той дружбы, что была в детстве, тем более теперь он и сам мог постоять за себя, если было надо.

Вечерами, он по уже устоявшейся традиции заходил к Татьяне якобы за помощью в решение задач по алгебре, а на деле лишний раз увидеть Катю какая тоже начала общаться с ним и между ними пролегла первая симпатия.

Теперь они занимались вместе. Иногда появлялась младшая Оля, с вопросами про дроби, потом Антона садили за стол ужинать с ними в зале, где они вместе с родителями смотрели параллельно телевизор.