Текст книги "Семейные обязательства (СИ)"

Автор книги: Алекс Келин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Опаньки!

Вот нихрена ж себе!

"Платеж ? 9847, от 13 февраля 1585 года. Получатель – Елизавета Лунина. По приказу кавалергарда Империи Георга фон Рауха. Сумма 7600 марок. Ежегодный. Номер счета – ГН-367808652"

Петр перечитал запись в журнале раз десять.

В течение двадцати лет с личного счета Императора уходила стоимость небольшого поместья. Судя по тому, что суммы не возвращались – кто-то их исправно получал в отделении имперского банка в Гнездовском княжестве.

В момент создания счета Элизы Луниной, жены Петра, еще в проекте не было. Значит, деньги предназначались ее покойной тетке. Допустим, первый платеж могла получить и она. А остальные?

Тайный опекун моей супруги, говорите, господин кавалергард?

Ну-ну...

Память тут же подсунула очередной бесполезный факт:

"Я, Ульрих из рода Мстислава, бывший до сего дня наследником короны, отрекаюсь от прав на престол Империи... Подписано... дата..., свидетели..."

***

Четыре дня назад...

– Церковь Святого Луки? Да шоб с приютом? Барин, да енто вы чего-т попутали. Была такая, до войны, да. Вооона там, на горушке, стояла. Погорела церква, да и приют с ею погорел. Дважды, значится, дитёнки осиротели. Мы их, того, по семьям разобрали. Жалко ж, живые души...

А потом, как анператор наш новый приют построил – дык дитёв попы туды свезли. Токма многие остались, как вон Гришка мой. Задохлик был – без слез не глянуть! Зато нынче вымахал, орясина. На ём без лошади пахать можно. Гришка! Подь сюды, тут барину про старый приют интересно.

***

Два дня назад...

– Реконструкция пола Гетенхельмского Кафедрального собора проводится по личному поручению Архиепископа, на средства церкви и пожертвования прихожан. Необходимость? Молодой человек, собор стоит почти триста лет, и каждый день в нем проводятся службы. Как думаете, в каком состоянии плиты? Простите, я не в курсе цен. Если вам нужны бухгалтерские книги – это в канцелярию Архиепископа, я всего лишь надзираю за стройкой. Да, конечно, если хотите посмотреть на работы – пожалуйста. Да, мы проводим и реставрацию памятников на могилах императоров и членов августейшей фамилии. Время ничего не щадит. Осторожнее! Не споткнитесь, здесь временный настил.

***

Вчера...

Петр шел домой из канцелярии привычной дорогой. Дождь покапал с утра, а теперь распогодилось, и осенний ветерок гонял по мостовой алые и золотые листья кленов. В этом году октябрь выдался на редкость теплым, не то что прошлая осень – тогда из дома носу казать не хотелось, небо даже не плакало, а бесконечно ныло серой моросью.

Зато у камина...

Петр привычно прогнал воспоминания. На этот раз получилось почти сразу – стоило только подумать о загадках императорской благотворительности и семье жены.

Кстати, об Элизе. Хорошо бы ее чем-нибудь порадовать, а то сидит одна круглые сутки. С супругой надо сохранять добрые отношения, дома должно быть спокойно.

О, новую цветочную лавку открыли!

Визг лошади, стук копыт по камням мостовой, нечленораздельный вопль возницы – все сливается в один звук, мгновенно ставший адской болью.

Гранитная плитка тротуара больно ударяет по щеке. Пыль пахнет горячим камнем, прелыми листьями и чем-то невыносимо гнусным.

Вдаль по улице с грохотом несется коляска.

Шевелиться трудно, но можно. Подошедший инженер помогает Петру встать и костерит сбившего его неумеху-кучера на чем свет стоит. Проезжающая мимо карета Охранителей притормаживает, возница интересуется, все ли в порядке.

– Спасибо, нормально, – отмахивается Петр и хромает в цветочную лавку.

Жену нужно радовать.

***

Сегодня.

Элиза смотрела на мужа, ждала ответа. Через несколько секунд, поняв, что он о чем-то слишком глубоко задумался, повторила вопрос:

– Пьер, так вы расскажете, над чем работаете?

– Бумаги, дорогая. Скучные бумаги. Я ищу финансовые злоупотребления, проще говоря – выявляю казнокрадов. Простите, я не могу раскрывать детали. Может быть, лучше пойдем прогуляться по бульвару? Погода прекрасная.

Глава 10. Скрытые мотивы

Порученец Архиепископа Гетенхельмского, приставленный к отцу Георгию, был похож на шустрого серого крысюка. Жирные темные волосы вокруг тонзуры наводили мысли об ондатре – не о красивом мехе на воротнике богатого плаща, а о вертком водяном грызуне. Невысокий, чуть сутулый, викарий постоянно что-то теребил короткими пальцами – то шуршал бумагами в папке, то без нужды крутил перо, то щелкал деревянными четками. Он часто наклонял голову вбок, как будто прислушиваясь, и оборачивался на любой звук, будь то грохот колес кареты по брусчатке за окном или стук форточки от сквозняка.

Провинциал-охранитель привычно сдерживал раздражение. Если Владыка решил отправить к нему этого нервного типа – значит, так надо.

Тем более что к самому порученцу не могло быть никаких претензий. Великое дело – прийти, поклониться, вручить записку от Архиепископа и отдать несколько папок со старательно собранной грязью на трех иерархов, описанной мерзким канцелярским языком.

– Ваше преосвященство, – неожиданно звучно сказал порученец, – если у вас возникнут вопросы, я готов на них ответить в меру скромных сил.

– Спасибо... – кивнул отец Георгий, просматривая отчет о присвоении родственником настоятеля одной из церквей Гетенхельма немалых сумм, выделенных на помощь бедным. – Пока мне все ясно.

– Безмерно рад. Жаль, что приходится вспоминать о второй задаче Официума Охранителей, но вы ведь понимаете – борьба со злом, возложенная на вас, обязывает...

– Понимаю, – оборвал его епископ. И прекрасно помню историю. Наша, если так можно сказать, организация, создавалась для защиты веры, как от внешних врагов, так и от порочащих Церковь служителей. Обязанность выявлять колдунов добавилась позже. Не стоит читать мне лекции, – прервал он попытку визитера вставить слово. – Я знаю свою работу. Передайте Владыке, все будет сделано.

Порученец встал и едва заметно поклонился отцу Георгию. Скорее – кивнул, как кивают официантам, привратникам и другой обслуге.

– Один вопрос, – подчеркнуто-официальным тоном добавил охранитель, – кем был ваш предок? Судя по тому, как вы двигаетесь, кто-то из речных тварей. Водяной? Русалка? Омутник?

Визитер мгновенно прекратил щелкать четками и поводить плечами. Замер на секунду, потом выпрямил спину и зло, с вызовом посмотрел в глаза отцу Георгию.

Епископ дружелюбно улыбнулся, покачивая в руке папку:

– Не стоит стесняться. Мне по роду службы известно, что по всей империи обитает множество потомков разнообразной нечисти. Мстислав завоевал Тридесятое царство, чтобы построить новый дом, уничтожение коренных жителей не входило в его планы. Он запретил магию, сжег идолов, отрядил Официум карать нарушителей – и многое забылось. Но местные чудища издревле мешали кровь с людьми, а их дети принимали Господа, вели простую человеческую жизнь, и нет в том греха. Так кто основал ваш род?

Викарий прошипел что-то невнятное, поклонился отцу Георгию подчеркнуто-учтиво и вышел.

Епископ грустно усмехнулся ему вслед.

Бабушка, понизив голос, рассказывала маленькому Михаэлю, что один из его собственных предков был оборотнем-соколом. Судя по легенде, прославился пращур в основном как дамский угодник, но кто теперь помнит детали? От легендарной личности осталась тяжелая гранитная плита на могиле с полустертой буквой "Ф". А еще – слабый намек на что-то птичье в облике старших сыновей в роду. Или фон Келлерам просто нравилось так думать?

Не совсем обычные предки – секрет множества фамилий. Говорить о них вне семьи не принято, даже стыдно – ведь мы наихристианнейшая Империя, какие русалки-домовые?! Мало ли, что там было три века назад?

Мы – добрые дети Божьи и подданные Императора. А вы... Идите, откуда шли. В другом месте сказки об оборотнях собирайте, нечего тревожить добрых людей.

К сожалению, старая чертовщина не всегда оставалась в фамильных легендах. Если кто-то вместо рассказов у камина совершал реальные ритуалы, приходило время охранителей.

Полгода назад в небольшом городке стали пропадать молодые парни. Никто поначалу не беспокоился – ну, ушел мужик на заработки в большой город, бывает. А что не сказал никому – так что с них, юных-безмозглых, взять? Море по колено, родня мешается, разбогатеет детинушка – приедет с подарками. Или не приедет, тут уж как повезет. Может, его волки съедят по дороге, а может – в столице генералом станет. «Все в руке Божьей», – крестилась между делом семья, а матери тайком смахивали слезинки и ставили свечки за здравие.

Панику подняла невеста одного из пропавших. Умная девка не поверила, что ее любимый Ивасик ушел, не сказав ей ни слова.

И оказалась права.

Дело получилось грязным и громким.

Почтенная вдова фон Герреншвейг доживала свой век с дочерью, старой девой, потерявшей жениха задолго до войны принцев. Седая старушка и сухонькая пожилая дама были нелюдимы, хозяйство вели скромно, обходясь одной горничной и лакеем. Их усадьба ветшала от безденежья, древний герб над воротами почти развалился, от прежней славы рыцарской фамилии остались только громкое имя в Золотой книге родов... и традиция жертвоприношений предку – демону.

Отец Георгий с арест-командой застал обеих вдов с поличным, над распятым на тайном алтаре насмерть перепуганным парнем.

Пятым из пропавших.

Тела остальных жертв нашлись в неглубоких могилах под корнями на удивление пышно цветущих розовых кустов.

– Это мой долг, – спокойно сообщила на допросе старшая фрау фон Герреншвейг. – Жаль мальчишек, но я была вынуждена. Фамилия пресеклась, Алиса – последняя, нужно любой ценой продолжить род, а ведь она уже не молода.

– Вы хотели, чтобы ваша дочь забеременела от одной из жертв?

– Что вы! Ни в коем случае! Мешать нашу древнюю кровь с простолюдинами?! За кого вы меня принимаете! – горячилась она. – Алиса должна носить Его ребенка, Предок брал их тела, чтобы набраться сил! Еще чуть-чуть, и Он смог бы воплотиться, как при Мстиславе! – В выцветших старушечьих глазах плескался огонь Геенны. Скупой жест пальцами бывшей придворной дамы стал бы отчаянно заломленными руками, если б не светскость, давно ставшая для нее второй кожей.

– Вы погубили наш род, тупые служаки, – вздохнула она и снова замерла на стуле. Прямая спина, идеально ровная прическа, руки в тонких перчатках сложены на коленях, скромное платье и брошь с гербом – не убийца минимум пятерых человек, а живой портрет "Старость фрейлины".

"Безумна, – отметил про себя отец Георгий. – Безумна, как и дочь".

Охранитель хотел допросить и Алису, но ее разум давно пребывал где-то далеко за пределами реальности. На морщинистом, обрюзгшем лице немолодой девицы сменяли друг-друга разные улыбки – то светлая и радостная, то кокетливая, то по-детски наивная.

Смотреть на ее гримасы было жутковато.

Говорить Алиса отказывалась и только просила позвать давно погибшего жениха – он, мол, все знает, а я... просто жду. Позовете? Он расскажет, правда!

– Вы думаете, я сошла с ума, как моя бедная девочка? – спросила старая дама у отца Георгия. – Возможно, вы правы. Зато я прекрасно знаю, что случается, если смешать кровь древнего рода неизвестно с кем, – она усмехнулась, точно отмерив дозу презрения искривленным уголком рта. – Все гётские беды начались из-за неразборчивости императрицы Изольды, уж мне-то все об этом известно... – Она на несколько секунд замолчала, поджав губы, и закончила – как будто вбивая последний гвоздь в крышку гроба (или кинжал в грудь жертвы?!). – Такая судьба – не для моей семьи.

Вдове хотелось говорить о старых временах. Найти оправдание, рассказать о грязном белье императрицы, пожаловаться – не мы такие, жизнь заставила... Но отца Георгия интересовали преступления, а не давно протухшие сплетни.

Какая разница, что там натворила давно покойная Изольда? Не она закапывала трупы в цветнике.

Дама не возражала. Смерила отца Георгия проницательным взглядом и кивнула – спрашивайте.

Перед подписанием обвинительного заключения выяснилось, что никто не знает даты рождения преступниц. Госпожа фон Герреншвейг на этот вопрос сначала замялась, потом стала путаться и что-то спешно придумывать.

Никаких документов с датами в доме не было. Отец Георгий почти списал это на обычное женское кокетство, чуть было не плюнул на малозначимую деталь, но победила дотошность. Ругая самого себя за занудство и трату времени, он поднял записи о крещениях в церковных книгах и запросил архивы двора.

Вскоре выяснилось, что вдове фон Герреншвейг сто семь лет, ее дочери – шестьдесят три, а выглядят обе моложе лет на двадцать, а то и все тридцать.

Каждый год весной дамы уезжали в гости к дальним родственникам – и возвращались удивительно посвежевшими. Фамилия их гостеприимной родни тоже была внесена в Золотую книгу.

Родственники тоже сплошь оказались долгожителями, а в их парке цвели такие же прекрасные розы, как и в палисаднике Герреншвейгов.

И тоже – на трупах.

Вместо двух костров отец Георгий сложил восемь, неустанно благодаря Господа за то, что Он щедро наделил свое непутевое дитя занудством и педантичностью.

Две фамилии в Золотой книге родов перешли в раздел "пресеклись".

Примерно через месяц после казни отец Георгий получил вызов в Гетенхельм, к архиепископу.

***

Отей Георгий положил принесенные викарием папки на стол. Прошелся по кабинету, потирая пальцами лоб. В голове крутилось: «Ты теперь на острие таранного удара кавалерии, Жар-Птица. Тобой будут ломать стену щитов. Выживешь и победишь – молодец, не выживешь – станешь предметом торга между Владыкой и Императором. Поганая перспектива, но другой нет».

"Викарий на тебя смотрел, как на покойника. Какой удар, какая кавалерия, тебя принесут в жертву ради величия Церкви – и что, ты не согласен?"

Из глубин памяти всплыла старая солдатская песенка: "Лу-учшая наша судьби-ну-шка перебить их всех во славу короля!"

– Ничему меня, старого дурака, жизнь не учит, – с сарказмом фыркнул епископ.

В углу кабинета раздалось жалобное бульканье. Мохнатого кота Дымка тошнило собственной шерстью. Дело житейское, но кот выглядел донельзя смущенным. Он постарался забиться подальше за тумбочку, чтобы спрятать следы конфуза.

Отец Георгий взял со стола свежий номер "Гетенхельмскиех новостей". Оторвал кусок страницы, как раз по тяжеловесному абзацу: "Его преосвященство провинциал-охранитель отец Георгий фон Келлер был назначен на высокую должность главного охранителя столицы после блестящего завершения расследования о человеческих жертвоприношениях..." где-то там же в статье было: "ранее отец Георгий не одобрял наказания для незловредных колдунов, за что при прежнем правлении был сослан в провинцию. Сейчас он вновь служит в столице, обеспечивая исполнение закона "О магии", воплощая в жизнь свои давние убеждения". И еще что-то про "доброго служителя" и "охранника веры".

Охранитель по прозвищу Жар-Птица смял лист с восхвалениями в адрес собственной персоны, отодвинул тумбочку (Дымок пристыженно отбежал подальше) и стал собирать газетой последствия кошачьей тошноты.

Красивая история возвышения честного служаки, воина Церкви, годилась только для этого.

Скрытые мотивы назначения на должность и мрачные перспективы жертвенности – это, конечно, очень интересно, но повседневные дела никто не отменял. Пора было отправляться читать проповедь в церкви Святого Себастьяна. Была такая обязанность у столичных епископов – раз в неделю служить в храмах на окраине.

Ехать в возке не хотелось. Посылать секретаря на конюшню, велеть седлать лошадь? Вот еще...

Отец Георгий махнул служке – сиди уж, сам спущусь. Не сахарный, чай, не развалюсь, если собственными епископскими ручками подпругу затяну.

Конюхи подворья охранителей, оба из мирян, чинили дверь в денники. Старший отдавал распоряжения, а младший бестолково, но старательно прилаживал доски. Они были заняты работой и не заметили, как подошел Провинциал-охранитель.

– Насрать те в руки, чтоб прилипало! – прокомментировал старший конюх очередную неловкость подчиненного. Но вместо извинений младший резво подскочил и низко поклонился отцу Георгию.

Старший конюх стоял спиной к епископу. Пару секунд он с недоумением пялился на смущенного коллегу, потом догадался обернуться – и тоже почтительно склонился.

– П-простите, В-ваше П-преосвященство, – пробормотал конюх. – Мы вас н-не заметили...

– Прежний епископ в конюшни не ходил, – с ноткой неодобрения протянул младший.

Жар-Птица смотрел на смущенных конюхов без осуждения. Он уже почти было махнул рукой – забудьте, лучше седлайте-ка мне коня, – но тут старший начал оправдываться:

– Я эту фразочку два дня назад услышал, вот, запала в душу, теперь и к месту, и как попало... Это, когда мы за тем тощим приглядывали, там такой чиновник был... Солидный, а как ругается!

Жар-птица чуть склонил голову набок:

– Каким таким тощим?

– Этим, ну, канцелярским... Велели мимо проехать – я проехал. Ежели б с ним чего не так – надо было хватать и в больничку Святой Марии везти. А он резвый, ну. Вы простите за ругань, я, это... грешен.

Отец Георгий понимающе улыбнулся.

Конюх был так напуган пристальным интересом высокой персоны и так искренне стремился угодить Провинциал-охранителю, что в потоке его слов, заверений и извинений было сложновато разобрать смысл. Но отец Георгий привык вычленять главное из запутанных показаний свидетелей.

Позавчера, ближе к вечеру, к конюху обратился охранитель, отец Василий. Один из самых давних служителей гетенхельмского Официума, кабы не назначили отца Георгия – быть ему Провинциал-охранителем... Велел заложить карету и ехать в центр Гетенхельма, к имперской канцелярии. Там они какое-то время постояли, а потом медленно покатили по Коронному проспекту. Свернули на Замковую. Отец Василий указал на тощего пешехода – чиновника в мундире канцелярии – и велел смотреть за ним в оба. Если что – соскакивать, хватать и везти в больницу. «Что» случилось почти сразу – тощего сбило каретой, но легонько, не покалечило. К нему тут же какой-то господин кинулся, вот тот господин-то про «насрать те в руки» (простите, Ваше Преосвященство!) и орал вслед вознице, бросившему поводья, когда лошадь понесла.

Отец Василий велел мимо проехать и на подворье отправляться. Всё. Честное слово, всё.

Отец Георгий дружелюбно кивнул конюхам, велел продолжать работу и отошел в сторону.

"Удаляйся от неправды и не умерщвляй невинного и правого, ибо Я не оправдаю беззаконника. Даров не принимай, ибо дары слепыми делают зрячих и превращают дело правых. (Исх. XXIII, 7-8)" – пробормотал епископ себе под нос.

На скучном языке протоколов имперской стражи это называется «попытка убийства и похищения человека».

Оставалась робкая надежда, что отец Василий в процессе расследования вышел на информацию о чернокнижниках в имперской канцелярии и не доложил об операции из-за вполне объяснимой обиды на получившего высокий пост выскочку из захолустья.

Но работа охранителей – и наглая уголовщина?

Вряд ли.

Отец Георгий прошелся по подворью, отметил ровно подстриженный газон, ухоженные клумбы у забора и начисто подметенную плитку – даже на заднем дворе, у конюшен. Хозяйство велось исправно, смена высокого начальства мало коснулась простых работников. Епископ подобрал с земли кленовый лист, чуть тронутый алым по краю; покрутил в пальцах и осторожно положил обратно.

Персонажи рыцарских романов, которыми он зачитывался с детства, радостно шли на смерть ради родины, сюзерена, идеалов, убеждений, любви, клятв... Отец Георгий не равнял себя с легендарными героями, он просто давным-давно привык рисковать жизнью, защищая добрых христиан от нечисти.

Хотелось бы знать, кого и от чего он защищает сейчас.

Епископ развернулся и с совершенно беззаботным видом отправился обратно в здание Официума.

Вряд ли "темные делишки" подчиненных будут зафиксированы на бумаге, но всегда можно попытаться взять след. Устраивать отцу Василию допрос с пристрастием пока рано.

Никуда он не денется.

Глава 11. Кошмары

Тьма.

Живая, клубящаяся, завивающаяся вокруг, что-то шепчущая на пределе слуха.

Элиза не видит почти ничего. Даже собственную вытянутую руку.

Под босыми ногами шершавый камень. Бежать больно, остановиться – невозможно. Ведь там, во тьме, злобные твари идут по следу, пыхтят, вытягивают вверх морды, прядают ушами, ловят звук и запах...

Нога подворачивается, она падает, обдирая колени, вскакивает и снова бежит. По голени течет горячее, растворяется во тьме с легким шипением.

Тьма рада крови.

Твари почти рядом. Элиза кричит, но звука нет. Здесь нет ничего – только тьма, бег и неведомые загонщики.

Впереди мелькает огонек. Светится верхушка шеста в руках темной фигуры. Кто-то в бесформенном балахоне стоит на корме пузатой лодочки. В ней есть еще люди – смутно знакомые, но сейчас Элиза не может вспомнить их имена.

Она кричит, машет руками, умоляет подождать... Голос срывается на хрип, но никто ее не видит и не слышит.

Лодка беззвучно ускользает по непрозрачной воде. Тьма снова смыкается вокруг.

За окном гремела ночная осенняя гроза. Косой дождь бил в стекло, в зареве молний ветви качающихся деревьев отбрасывали ломаные тени на штору.

Элиза вздрогнула, очнувшись от кошмара.

Тьма еще здесь. Она растворяется, уходит, утекает в углы комнаты, обещая вернуться вновь.

Рядом, отвернувшись от Элизы, лежал Пьер. Видны только его плечо и затылок. Она приподнялась на локте и долго, пристально всматривалась – дышит ли он? Жив?

Элиза несколько раз протягивала руку – дотронуться до него, и отдергивала в последний момент. Вдруг вместо теплой кожи окажется... что-то другое?

От очередного раската грома Пьер пошевелился, что-то сонно пробормотал и, не просыпаясь, подтянул одеяло.

Ярким проблеском, ударом молнии пришло облегченно-счастливое: он просто крепко спит! Это был всего лишь ночной кошмар, дурочка!

Элиза прикасается к плечу мужа – теплому, живому!

Пьер просыпается мгновенно. Оборачивается к ней.

– Простите, – тихонько говорит Элиза, – мне приснилось...

Он раздраженно качает головой, молча обнимает Элизу и снова засыпает.

Ей неудобно лежать, шея затекла, руку он неловко придавил, но Элиза замерла и не пыталась повернуться. Ей было тепло и почти не страшно.

Когда Элиза проснулась, Пьера в постели уже не было. В окна било яркое солнце, только мокрые крыши соседних домов напоминали о недавно пролившемся дожде.

Элиза сладко потянулась, откинула одеяло и села на кровати.

Мир снова становился цветным. Тусклая серость, навалившаяся на Элизу в день, когда развалилась ее жизнь, немного отступила. Она глубоко вздохнула, чувствуя, как воздух расправляет легкие, как уходят напряжение и безнадежность.

Она даже не представляла, насколько тяжелый груз давил на ее плечи в последние месяцы. Этот камень никуда не делся, но почему-то стал немного легче.

День прошел в хлопотах. Элиза выбирала новую обивку для стен, листала каталоги с мебелью, представляя, как будет смотреться гарнитур с кружевной резьбой в обновленной гостиной. Так и не решила, на каком варианте драпировки портьер остановиться, но об этом можно будет подумать чуть позже.

Надо же было чем-то себя занять! Пьер прав, не нужно сидеть и сходить с ума от одиночества и безделья. Пусть это будет обстановка дома. Потом придумаем что-нибудь еще. Может быть, и правда пойти в вольные слушатели университетских лекций?

Пьер приехал к ужину.

Сначала все шло, как обычно:

– Вам понравились тарталетки?

– Да, спасибо, дорогая, очень вкусно.

И снова молчание до перемены блюд.

– Пьер, я попрошу подать чай в южную гостиную, – сказала Элиза, вставая из-за стола, – хочу обсудить с вами новый интерьер.

Муж встал следом за ней.

– Хорошо, дорогая.

Элиза уже почти наяву видела, как светло и просторно станет в этой старой комнате, когда мрачный, темно-вишневый цвет сменится голубым, и больше не будет громоздкой мебели.

Но прежде, чем она успела начать рассказывать, Пьер, как всегда, бесстрастно сообщил ей:

– Мне жаль, Элиза. Я уверен, что вы, с вашим прекрасным вкусом, выбрали для этой комнаты наилучший вариант. Но насладиться им я смогу не скоро. Через неделю я должен поехать в Кошиц примерно на месяц. Если захотите, поедем вместе. Думаю, что вы и там сможете приложить свои таланты.

Элиза ошарашенно молчала.

– Не сердитесь, пожалуйста, – попросил он. Сел рядом с ней на низкий диван и поцеловал ей руку, – я очень ценю ваши старания. Мне только сегодня сообщили о новом назначении.

У Элизы перехватило дыхание. Просьба? Вместо обыкновенного вежливо-отстраненного равнодушия?

– Я н-не сержусь, – с трудом выговорила она, больше всего боясь, что он отпустит ее ладонь. – Бог с ней, с гостиной. Я буду рада уехать из Империи.

От него пахло кофе, с легкой ноткой табака и черного перца. Приятный, почти родной запах. Элиза улыбнулась своим мыслям – ведь это она же ему и подарила флакон туалетной воды...

Сама удивившись своей смелости, она уткнулась лбом в его плечо и почувствовала, как муж ласково гладит ее по волосам.

***

На столе горели свечи. Элиза уютно устроилась в кресле с купленным сегодня заозерским журналом мод.

"Вслед за имперской модой, в Заозерье многие благородные дамы отказываются от корсета, заменив его коротким поддерживающим лифом, но на официальных приемах высшего света корсет остается обязательной деталью..."

Элиза фыркнула.

Автор статьи – какой-то Матиуш Красницкий из Кошицкого герцогства – ничего не понимал в "имперской моде". Обратился бы к специалистам, дилетант!

После победы в гражданской войне император Александр издал указ, позволяющий женщинам "получать любое имперское образование и занимать на государственной службе должности по талантам и способностям".

За время короткой, но кровавой междуусобицы слишком много образованных мужчин полегло в сражениях, а империю нужно было восстанавливать.

Проще говоря, если у женщины хватает мозгов работать, например, письмоводителем – добро пожаловать в имперские канцелярии. Пять лет назад на это смотрели с удивлением, а сейчас уже множество дам и барышень служат в гражданских, а некоторые – даже в военных чинах.

На службе нужен мундир. Какой может быть корсет под мундиром? Вот и получилось, что служащие дамы от корсетов отказались.

Следом за ними, поначалу осторожно, а после – с большим энтузиазмом, стали менять свой гардероб и остальные женщины.

Элиза не могла не признать, что тот самый "короткий лиф", придуманный, между прочим, вообще в Рогене, намного удобнее. Она только после замужества позволила себе такую вольность в одежде, и теперь жалела, что раньше у нее не хватало на это смелости.

Удобство не мода, а необходимость.

Но к выходным и бальным платьям корсет обязателен даже в Империи.

Элиза еще раз фыркнула, на этот раз смущенно.

Может быть, автор статьи все-таки прав, зря я его – "дилетантом"...

Тем более что дальше в журнале были иллюстрации с изображениями нарядов прошедшего летнего бального сезона, и Элиза забыла обо всех неточностях в тексте.

Нужно будет заказать что-нибудь этакое... по последней моде. Не ударить в грязь лицом перед кошицкими дамами.

Звякнул колокольчик над входной дверью. Элиза встала и вышла в холл, встретить мужа – ему давно пора вернуться, ночь на дворе, кухарки не могут вечно подогревать ужин.

– Елизавета Павловна, к вам посетитель, – пробасил дворецкий, шедший ей навстречу, – кавалергард.

– Просите, – удивленно произнесла Элиза.

Сердце пропустило пару ударов. Ее сначала бросило в жар, потом в ледяной холод, но Елизавета Павловна Румянцева, солидная дама и хозяйка дома, вышла навстречу позднему гостю, не потеряв ни толики самообладания.

Она ожидала увидеть человека, сделавшего ей лучший подарок на свадьбу. Но вместо невысокого быстрого господина перед ней стояла печальная дама средних лет в черном мундире с серебряным аксельбантом.

"Она-то точно корсет не носит", – невпопад подумала Элиза.

– Здравствуйте, Елизавета Павловна, – поклонилась она. – Я Виктория Александровна Бельская, кавалергард Его Величества. Прошу вас поехать со мной. Петр Васильевич ранен и очень плох.

Элиза не глядя приняла из рук горничной шляпку и подождала несколько секунд, пока ей на плечи накинули плащ.

– Едем.

В карете Элиза пристально посмотрела на спутницу совершенно сухими глазами.

– Это была дуэль, Елизавета Павловна, – мягко сказала дама-кавалергард, – Вечером ваш муж отправился с сослуживцами в ресторан, все довольно много выпили. Там он повздорил с лейтенантом Николаевым, из рейтаров. Слово за слово... Петр Васильевич сделал вызов, они решили не ждать, вышли во двор и обнажили шпаги. Ваш муж получил колющее ранение в брюшную полость.

– Пьер почти не пьет, – ровно, без эмоций проговорила Элиза, – он не мог ввязаться в пьяную дуэль.

– Он-то был трезв, а вот Николаев... что-то сказал о вас. Простите, я не знаю, что именно. Наверняка какую-то глупую бестактность, которую ваш муж счел оскорблением.

– Понятно, – кивнула Элиза. – Почему за мной приехали вы?

– Петр Васильевич работает на Кавалергардский Корпус, так что я в некотором роде его начальник... К тому же мне показалось, что с пожилой дамой вам будет легче, чем с кем-то из мужчин.

– Вы тоже были там?

– Я бы не допустила дуэли, Елизавета Павловна, – вздохнул она. – Простите, но меня там не было, – помолчав немного, она добавила, совсем негромко, – и простите, что не уберегли... Его принесли в лазарет канцелярии, это было ближе всего.

Бельская достала из дорожного кофра флакон и маленькую рюмку. Налила тягучей зеленой жидкости, пахнущей анисом, мятой и чуть-чуть кориандром.

– Выпейте, пожалуйста, – протянула Элизе рюмку дама-кавалергард. – Это успокоительное. Поверьте, оно понадобится.

Элиза послушно поднесла к губам рюмку. Ей показалось, что по поверхности темной жидкости скачут золотистые искорки. Она с сомнением подняла глаза на Бельскую, но та только кивнула.

Элиза послушалась кавалергард-дамы, выпила лекарство одним глотком. Через полминуты на нее как будто навалился огромный ком ваты. Звуки стали суть другими, мир вокруг подернула серая пелена.

Или все дело в шоке от горя?

Элиза не хотела об этом думать – и на этот раз память была милосердна.

Из нескольких часов, проведенных рядом с умирающим Пьером, Элиза запомнила немного. За дверью были какие-то люди, а рядом с раненым – только она, врач и Бельская. Иногда кто-то заходил, и тогда из-за открытой двери Элиза слышала обрывки фраз.

... – Слишком тяжелое ранение. Печень в клочья. Странно, что он все еще жив и в сознании – но счет идет на часы, если не на минуты.

... – Мальчишки. Дурачьё. Один в могилу, второй в крепость, потом – в солдаты и тоже в могилу. Ради чего?

... – Она же ребенок совсем, какая из нее заговорщица? Николаев совсем спьяну умом тронулся...